лекий берег. У него не было силы лесоруба,  зато
он  обладал выносливостью мага, которая начинается там,  где
кончается выносливость лесоруба. Он заставил себя не думать,
сколько осталось до берега, сосредоточившись только на  том,
как бы экономнее расходовать силы.
      Когда  они  иссякли, берег был рядом,  и  Эрвин  сумел
дотянуть  до него. Он выполз на прибрежную полосу и  остался
лежать  на  песке, а впереди, в нескольких  шагах  от  него,
зеленела буйная растительность. Дика соскочила с его  шеи  и
побежала  туда, но Эрвин уже не видел этого. Едва оказавшись
на суше, он провалился в забытье.
      Требовательный писклявый голосок привел его в чувство.
Сквозь  черноту забытья Эрвин смутно услышал,  как  кикимора
окликает   его  по  имени.  Он  почувствовал   ее   ручонки,
теребившие его за ухо.
      Он приподнял веки. Если бы ему довелось свернуть гору,
он  не  мог  бы  обессилеть больше, чем от этого  ничтожного
$"(&%-(o.
      Прямо  перед  его носом лежала кисточка  свежих  ягод.
Красивые,  блестящие, налитые красным  соком,  они  казались
необыкновенно вкусными, но, чтобы взять их в рот, нужно было
дотянуться  до них и раздвинуть губы. Это было за  пределами
его  сил.  Крохотное  расстояние было неодолимым  для  него,
словно эти ягоды находились за горизонтом.
      Эрвин  закрыл глаза, готовясь погрузиться  в  глубокий
сон, который будет для него последним.
     И пусть ему приснится лара Ди-и-ниль.

                             ***

      Что-то  маленькое и круглое протиснулось  ему  в  рот.
Ягода.  Эрвин сжал ее зубами, и его рот наполнился  душистым
соком.  Он сглотнул ягоду, вслед за ней появилась еще  одна.
Ягоды  появлялись одна за другой, пропихиваемые  сквозь  его
губы проворными пальчиками кикиморы.
     Снова наступила чернота.
      В  следующий раз он очнулся сам. Стояла глубокая ночь,
вода  была  тихой  и  прозрачной, как стекло.  Вдоль  берега
тянулся ровный песок и уходил куда-то во тьму.
      Маленькая  тень закрыла ему обзор. Сидевшая поблизости
Дика увидела, что Эрвин открыл глаза, и снова начала пичкать
его ягодами. Усилия, затраченные на глотание, снова повергли
его в небытие.
      Затем  был день. Кикимора сидела в двух шагах от  лица
Эрвина,  рядом  с ней возвышалась кучка плодов  и  ягод.  Он
приподнял  голову,  с  трудом  шевельнулся  на  песке.  Дика
скормила  ему ягоды, а затем и мучнистые, незнакомого  вкуса
плоды. Насытившись, он снова погрузился в сон - это была уже
не борьба между жизнью и смертью, а просто сон.
     Он проснулся сутки спустя - судя по тому, что время дня
почти  не  изменилось.  Теперь он  чувствовал  себя  гораздо
лучше,  тело  снова  повиновалось ему. Открыв  глаза,  Эрвин
увидел  бескрайнее голубое небо - во сне он перевернулся  на
спину.   На   фоне  этой  прозрачной  голубой   бескрайности
вырисовывался белый силуэт Ди-и-ниль.
      Что  это?  Неужели он умер и попал в  рай  магов,  где
сбываются самые безумные мечты?
      Эрвин  повернул  голову и увидел на  песке  Дику.  Вся
нижняя половина ее мордашки была выпачкана ягодным соком.
     Нет, не рай.
     Он снова повернул лицо в небо и увидел точеную голову и
белое облако гривы Ди-и-ниль.
     Рай.
      Он  скосил  глаза  вбок. Из лягушачьего  рта  кикиморы
высунулся  длинный  красный  язык  и  неторопливым  круговым
движением облизнул мордашку.
     Нет, все-таки не рай.
     Эрвин снова глянул на небо. Белая шея лары склонилась к
нему, мягкие губы прикоснулись к щеке, проверяя, жив ли он.
       Сердце   Эрвина  отчаянно  забилось,  словно   хотело
выскочить  из  груди и ускакать за пятый континент.  По  его
+(fc расползлась улыбка счастливого идиота - но, может быть,
лары не знают, какие улыбки считаются у людей идиотскими?
     - Это ты?
     - Я искала тебя, - прозвучал ее тихий, певучий голос. -
Ги-и-рраль рассказал мне о тебе...
     А потом он плакал и смеялся, обнимая ее стройную шею, а
ее голова лежала на его плече, укрыв его облаком шелковистой
гривы. И долго, долго они еще сидели рядом на песке, человек
и  лара, забывшие друг для друга своих кровных сородичей. Им
о многом нужно было поговорить и помолчать друг с другом.
     - Где мы? - вспомнил он наконец. - Как ты нашла меня?
      -  У  большого  озера на юге четвертого континента,  -
ответила Ди-и-ниль. - А найти тебя мне было нетрудно - когда
я узнала, что это ты, я смогла прийти на зов.
     - Разве я звал тебя?
      -  Да, я все время чувствовала твой голос, хотя он был
едва  различим. Но я думала, что мне это кажется, пока Ги-и-
рраль  не рассказал, что встретил тебя. Я буду гораздо лучше
слышать тебя, когда ты станешь моим седоком.
     - А что для этого нужно? - встрепенулся Эрвин.
     - Нам с тобой нужно выйти на звездные дороги ларов. Это
возможно, только если воля лара и седока сольется воедино. А
когда  это произойдет, между нами протянется незримая  нить,
которая свяжет нас. У меня еще не было седоков, и я не знаю,
как  это  случается,  но  так  мне  говорил  Ги-и-рраль.  Он
говорил, что вместе лар и седок способны путешествовать  где
угодно  и  куда угодно, куда только заведет их  мысль,  а  я
всегда  мечтала о звездных дорогах. В одиночку мы,  лары,  -
как  и  вы, маги, - можем перемещаться по мирам только через
каналы.
     - У вас есть и свой мир? Хотелось бы мне побывать там.
      -  Это  невозможно.  Твое тело  слишком  непрочно,  ты
сгоришь там за доли мгновения. Но есть множество миров,  где
можем существовать мы оба. Ты ведь хочешь увидеть их?
      Эрвин еще не созрел до стремления к другим мирам -  он
был  так молод, что собственный мир не успел показаться  ему
тесным.  Но  вопрос  лары затронул нечто  большее,  чем  его
академические  знания и не слишком обширный жизненный  опыт,
прикоснувшись  к самой его сущности, сущности мага,  которой
рано  или поздно становятся тесными любые границы. В  памяти
Эрвина   промелькнуло  синекожее  лицо  и  озорная   усмешка
пиртянина Хирро, после получасового знакомства ставшего  ему
ближе  любого  из местных обитателей. Их было слишком  мало,
кровных  магов,  чтобы они не чувствовали себя  одинокими  в
своих  мирах,  чтобы они не искали друг друга  за  пределами
отведенного  им  судьбой мира. Странное томление  сжало  его
горло, мешая сглотнуть.
     - Да, - ответил он сдавленным шепотом. - Да.
      -  Тогда почему мы медлим? - спросила Ди-и-ниль. -  Мы
можем хоть сейчас умчаться туда.
      Но  Эрвин  пока не знал, куда именно хотелось  бы  ему
попасть.
     - Куда? - переспросил он.
     - На звездные дороги, - ответила лара.
      Она высвободилась из рук Эрвина и встала, выжидательно
глядя на него. Он понятия не имел, где эти звездные дороги и
как  до  них добраться, но подчинился взгляду лары и вскочил
на  ее  гибкую белую спину. Серебряные бокальчики  ее  копыт
взметнули  песок,  мягкие крылья распахнулись,  а  мгновение
спустя  она  уже неслась в небе, неподвластная земной  тяге.
Или это земля просто не осмеливалась удерживать ее внизу?
      Бескрайнее озеро быстро превращалось в круглую голубую
чашу,  способную уместиться на одной ладони, прибрежный  лес
казался  не  более  чем клочком моха на  пне,  но  Эрвин  не
чувствовал  ни страха, ни неловкости, даже естественное  для
магов  любопытство  покинуло его,  полностью  уступив  место
восхищению  и  радости.  Это  он  был  крылат,  это  он  был
неподвластен  притяжению  этого  мира.  Это  его  не   смела
удерживать земля.
      Огненная  искра зародилась у него в груди и мгновенным
взрывом  заполнила каждую его жилку, выжигая  все,  что  еще
оставалось в нем тяжелого, что еще тянуло его вниз. И в этот
неуловимый  миг  обжигающего экстаза Эрвин  вдруг  по-новому
ощутил  общеизвестную истину: все на свете подчиняется  тяге
земли, и только огонь рвется вверх, не замечая ее власти. Он
больше не глядел ни на оставшуюся далеко внизу землю, ни  на
небо,  тоже  вдруг ставшее землей. Он больше не  принадлежал
этому маленькому, жалкому, тесному мирку - став единым целым
с  огненной  кобылицей, он вместе с  ней  рвался  отсюда  на
свободу.
      Пространство распахнулось перед ними внезапно - только
что они неслись по небу, а в следующее мгновение копыта Ди-и-
ниль  уже стучали по тонкому веществу звездных дорог.  Какой
же здесь был простор, каким ослепительно не похожим было это
небо  на то, откуда они ушли! Ди-и-ниль самозабвенно мчалась
вперед,  а  Эрвину  казалось, что это он летит  по  звездной
дороге,  что  это его тело и мысль заворожены  стремительной
скачкой. Торжество нарастало в нем вместе с осознанием того,
что наконец-то он вырвался туда, где ему надлежало быть.
       Замершие  мысли  Эрвина  стали  понемногу  оживать  и
шевелиться.  "А что же дальше? Зачем я здесь, что  я  должен
здесь   делать?  Куда  теперь?"  Эти  мысли  заставили   его
растеряться  и  выпустить  из  внимания  скачку.  Всего   на
мгновение, но что-то в полете нарушилось, и они с  Ди-и-ниль
снова  оказались там, откуда вошли на звездные дороги. Снова
их окружало голубое лирнское небо, а внизу виднелась круглая
чаша озера, на берегу которого они встретились.
     Эрвин ехал молча, не находя ни слов, ни мыслей. Молчала
и  Ди-и-ниль.  Для каждого из них это случилось  впервые,  и
каждый по-своему переживал случившееся.
      -  Что же теперь? - спросила наконец Ди-и-ниль. - Куда
мы теперь отправимся?
       -   В  академию.  -  Эти  слова  вырвались  у  Эрвина
непроизвольно,  помимо сознания. Он  удивился  им,  а  затем
начал объяснять:
     - Понимаешь, я ушел оттуда не совсем правильно, и, если
я  не  исправлю своей ошибки, она всегда будет держать  меня
здесь.
     Ди-и-ниль не знала, что Эрвин - тот самый маг, которого
разыскивали ректор с архонтом, поскольку этого не знал и Ги-
и-рраль,  когда  говорил ей: "Это он".  Он  только  узнал  в
Эрвине  того  самого юношу, который угостил их  в  Дангалоре
малиновыми углями, и сообщил об этом своей подружке.  Однако
лара одобрительно кивнула.
      -  Понимаю,  -  сказала она. - Чтобы ты  мог  выходить
отсюда, ничто не должно держать тебя здесь.

                             ***

      Замелькали синие дни и черные звездные ночи. Ди-и-ниль
мчала  своего седока по знакомому пути к академии, от города
к  городу,  от канала к каналу, сокращая по ним  свой  путь,
минуя  сквозь них бескрайние океанские пространства.  Далеко
внизу  проносились  горы и реки, леса и  равнины,  но  Эрвин
почти  не  глядел туда, целыми днями упиваясь  стремительным
бегом  по  небу и близостью белой лары. А по вечерам,  когда
они  спускались  на ночлег, он собирал вокруг  лучшие  куски
дерева и готовил ей чистый огонь.
      По  пути он набрал редких лечебных трав, чтобы продать
их  в городе и обзавестись новой одеждой. В одиночестве было
все  равно, как выглядеть, но для пребывания среди людей эту
дань   нужно   было  заплатить.  Ди-и-ниль   попросила   его
расчесывать  ей гриву, и он выполнил ее просьбу,  как  можно
тщательнее разбирая шелковистые волосы. Но как бы бережно он
ни  расправлял их, на гребне все-таки каждый раз  оставалось
несколько сверкающих белых волосков.
     - Сохрани их, - посоветовала лара. - Когда их наберется
достаточно,  ты  отдашь  их  мастеру,  и  он  сплетет   тебе
кольчугу, которая защитит тебя от любого огня.
      Они  мчались по континентам, обгоняя слух о юноше-маге
на  белой  ларе, внезапно появлявшимся в людских поселениях,
чтобы тут же исчезнуть снова.
      -  Откуда он? - спрашивали пораженные обыватели. - Кто
он?
     - Не знаем, - отвечали им другие. - Никто. Скиталец.
      Но  обыватели не могли обходиться без домыслов, и  про
странного   всадника   стали   появляться   легенды,    одна
невероятнее другой. Если бы Эрвин услышал их, то рассмеялся,
а  может,  и  задумался бы, но он понятия  не  имел,  какими
слухами   сопровождалось  его  появление.  Чем   ближе   они
подъезжали к академии, тем чаще он размышлял о ней и о своем
решении вернуться туда. Как там его встретят?
      Может,  не  стоило возвращаться? Может,  незачем  было
подвергать  себя риску повторного изгнания? Положа  руку  на
сердце,  он больше не нуждался в академии, он и без нее  был
уверен в себе. Изгнание больше не мешало ему быть магом.
      Но было другое, что не давало ему порвать с академией.
Она  была  его детством, его отцом и матерью, она  была  тем
миром, откуда он вышел в жизнь. Поэтому он вернется к ней не
беспомощным  мальчуганом,  который  прожить  не  может   без
материнской  юбки,  а  взрослым сыном, который  нужен  своей
матери.  И она простит и примет его, потому что нет  матери,
*.b.` o не простила бы своего сына.
      Эта  вера  поддерживала его  во  время  всего  пути  к
академии.  Но  когда  копыта Ди-и-ниль коснулись  утоптанной
почвы  знакомого  двора перед главным корпусом,  уверенность
вдруг  покинула  Эрвина. Он соскочил с  лары  и  остановился
рядом,  чувствуя, что его ноги отказываются сделать хотя  бы
шаг  вперед.  Вокруг  сбегались ученики,  останавливались  и
глядели на него, и он не мог прочитать по лицам, узнают  или
не узнают его бывшие сокурсники.
      Эрвин одернул себя - чего ему бояться! Ведь он уже был
не  тем  наивным мальчишкой, который в прошлом году  одиноко
выходил  из  ворот академии, уверенный, что его  никогда  не
впустят сюда снова. Теперь он лучше знал жизнь, и теперь  он
не  был  одинок - у него за пазухой сидела кикимора Дика,  а
рядом с ним стояла лара Ди-и-ниль.
     - Где сейчас ректор? - спросил он собравшихся учеников.
     - У себя в кабинете, - нестройным хором ответили они.
      Эрвин  собрался  с  духом и шагнул к  парадному  входу
главного здания академии.

                             ***

      Зербинас сидел в кабинете за счетами поставок академии
-  рутинная  работа,  которую ему  как  ректору  приходилось
регулярно  выполнять.  Он  услышал,  как  открылась  входная
дверь, но не стал отрываться от бумаг, а только уделил часть
внимания вошедшему, ожидая его слов.
      Но  тот  молчал.  Почувствовав наконец,  что  молчание
слишком  затянулось, Зербинас поднял голову  и  взглянул  на
дверь.
      Он  не сразу узнал стоящего у двери мага. Глядя на это
лицо,  одновременно юное и взрослое, он никак не мог убедить
себя, что оно принадлежало тому самому мальчишке, который  в
прошлом  году стоял на этом же месте и выслушивал приказ  об
исключении.  Но нет, не только это, поправил себя  Зербинас,
разглядывая  вошедшего, того самого,  который  схватился  со
Скарпенцо  и  выручил Юстаса. Того самого,  судьба  которого
укором совести грызла его сердце.
      -  Эрвин...  -  шевельнулись его губы. -  Ты  все-таки
вернулся...
      -  Да. - Серые глаза Эрвина смело встретили испытующий
взгляд архимагистра. - Я вернулся.