городах,  о  глубоких  каньонах   и   холодном
нагорье.  Предводитель  чинабов  восхищенно  выслушал  ее  и
поблагодарил,  что  она  преодолела такие  трудности,  чтобы
навестить его племя.
      В  дверь просунулась остроухая голова и сообщила,  что
праздник подготовлен.
      -  Чем кормить твоего большого? - осведомился вожак  у
кикиморы.
      Эрвин  вспомнил, что на языке низкорослых чинабов  все
нечинабские расы называются "большими".
     - Его сама скажет, - ответила Дика.
      Дикарь  счел совершенно естественным, что божественное
дитя  лесов владеет говорящим большим. Он предложил кикиморе
место  на  голове  идола,  пока ее большого  покормят.  Дика
уселась туда, и праздник начался.
      Чинабы не знали огня. Они понятия не имели о железе. И
огонь,  и  железо были бесполезны в такой сырости. Заготовки
впрок  тоже  были  незнакомы чинабам,  так  как  здесь  было
невозможно  просушить  что-либо  для  длительного  хранения.
Незамерзающие болота всегда снабжали своих обитателей едой -
только  нагнись и собирай. Ремесла этих дикарей сводились  к
строительству  хижин и сооружению долбленых лодок,  плетению
тростниковой одежды, рыбьих верш, циновок, мешков и  корзин.
Их  орудия труда были деревянными или костяными, так же, как
и их оружие. Каменный наконечник был здесь ценностью, потому
что  за  камнями нужно было отправляться к нагорью. Трезубец
вожака  имел  целых  три  каменных  наконечника  и  считался
могучим оружием.
      На  пир  была принесена вся еда, собранная накануне  и
оставшаяся у дикарей в хижинах. Эрвин отказался от пиявок  и
ободранных от шкурки лягушек, зато обнаружил в куче травяной
снеди   клубеньки,  которые  оказались  съедобными  и   даже
вкусными. Дика, напротив, воздала должное лягушкам  и  сырой
рыбе.   Когда  все  было  съедено,  под  корягой   расселись
музыканты  с  тростниковыми дудками, а  с  ними  барабанщик,
.*  '  "h()ao  также местным бардом. Он забил  в  барабан  и
затянул длиннейшую песню без рифмы и стихотворного размера -
просто  повествование  нараспев,  в  котором  превозносилась
красота, храбрость и волшебная сила кикиморы, подчинившей  и
научившей говорить большого, на котором она явилась в племя.
      -  Твоя сочинила хорошую песню, - похвалила его  Дика,
когда он закончил.
      Ее  похвала  была наивысшей наградой  для  польщенного
певца. Затем начались танцы под музыку, закончившиеся только
к  утру.  Эрвин  не  видел их окончания -  он  давно  уснул,
прислонившись спиной к стволу дерева.

                             ***

      Когда  он  проснулся, солнце стояло высоко. Вокруг  не
было  ни  души  -  чинабы  в  это время  суток  спали.  Дика
обнаружилась  у  него за пазухой. Видимо, она  залезла  туда
утром, когда дикари разошлись по хижинам.
      Ему  пришло  в  голову, что дикари наверняка  выполнят
любую  просьбу  Дики, в том числе и проводить  ее  на  южную
сторону  болот.  Но  кикимора сейчас  спала,  было  некстати
говорить  с ней об этом. Чтобы скоротать время, Эрвин  пошел
прогуляться по селению.
      На  окраине  он увидел чинаба с копьем, расхаживающего
туда  и  сюда  вдоль крайних хаток. Это явно  был  охранник.
Дикарь  вздрогнул и оглянулся на звук, но,  увидев  человека
божественной кикиморы, успокоился.
      -  От  чего твоя охраняет поселок? - спросил Эрвин  на
чинаби.
      -  Моя  смотрит шышлопов, - ответил стражник. -  Много
шышлопов вокруг. Шышлоп днем не спит, ест чинаба.
     - Часто сюда приходят шышлопы? - поинтересовался Эрвин.
     - Раньше нечасто, теперь часто. Моя кричи, все вставай,
бей  шышлопа.  Шышлоп  убегай. Один  раз  вождь  сильно  бей
шышлопа, шышлоп умирай. Вождь сильный, копье сильный! Шышлоп
вкусный.
     - Твоя один здесь охраняет?
      -  Здесь  один.  Там один. - Дикарь  ткнул  пальцем  в
сторону.  - Там один. - Он ткнул в другую сторону. -  Вокруг
домов - один, один и один.
      Эрвин понял, что охранники были расставлены поодиночке
вокруг всего селения. Но ему было нечего бояться живоглотов,
и он пошел к болоту, чтобы поискать что-нибудь съедобное. Он
походил по окрестностям, но не нашел ничего съестного -  все
здесь было выбрано чинабскими детенышами. В глубь болота  он
не пошел.
     Возвращаясь, Эрвин услышал шум и крики на краю селения.
Он  догадался, что туда явился живоглот, и побежал  на  шум.
Вооруженные  дикари  сбежались к месту тревоги,  но  зеленое
чудовище  не  страшилось  ни криков,  ни  копейных  бросков.
Похоже,  оно  твердо  решило  здесь  пообедать.  Не  обращая
внимания  на  вонзившиеся в морду  копья,  оно  гонялось  за
ближайшими чинабами и норовило ухватить их за ноги.
      Эрвин  подбегал  к  месту  боя,  когда  живоглоту  это
c$  +.al.  Один  из  чинабов, убегавших  от  зеленой  твари,
налетел на другого, поскользнулся и упал. Живоглот мгновенно
поймал  его  за  ногу и стал затягивать в  пасть.  Несколько
копий  ударили его в морду, он повернулся и пустился наутек,
не выпуская добычи изо рта.
       Чинабы   гнались  за  живоглотом,  пытаясь   выручить
соплеменника. Эрвин бегал быстрее, он догнал  их  и  побежал
дальше,  пока  не  увидел плоскую голову хищника,  где  было
чувствительное  местечко за левым  глазом.  Он  ударил  туда
молнией, живоглот дернулся и замер.
      Дикари  обступили  живоглота и вытащили  пострадавшего
сородича из пасти хищника. Тот хромал, кожа на его ноге была
содрана от колена до лодыжки, из раны текла кровь.
      -  Убейте шышлопа! - закричал Эрвин, испугавшись,  что
зверь  опомнится от удара и возобновит охоту.  -  Шышлоп  не
умер, шышлоп только оглушен!
      Заработали  копья,  кромсая тело  живоглота,  каменные
топоры застучали по тыльной части необъятной головы, отделяя
ее  от  туловища. Эрвин стоял наготове, чтобы ударить  зверя
магией, если тот очнется, но шок оказался глубоким. Чудовище
рассталось с головой, так и не пойдя в себя.
      Часть  чинабов  занялась разделкой  живоглота,  другие
окружили  раненого,  чтобы перенести его  в  поселок.  Эрвин
протолкался к пострадавшему и сказал, что вылечит его  ногу.
Дикари нехотя расступились, и он занялся обработкой раны.  В
его  котомке сохранилось полфлакона жидкости для  промывания
ран  и  моток  перевязочной тряпки. Эрвин  остановил  кровь,
обезболил  ужасную  ссадину, промыл ее  и  вернул  на  место
лоскут  кожи, свисавший с ноги у лодыжки. Затем он прирастил
кожу и забинтовал рану.
      Когда  он отошел, дикари, не говоря ни слова,  подняли
раненого  и унесли в хижину. Из поселка прибежали женщины  и
дети,  чтобы  принять  участие  в  разделе  добычи.  Дележом
распоряжался   вожак,  присматривавший,   чтобы   племя   не
передралось из-за лучших кусков.
      -  Где  божественное  дитя? - спросил  он  подошедшего
Эрвина.
     Эрвин указал на пазуху, где спала Дика.
      Вожак не посмел потревожить сон божественной кикиморы.
Он  предложил  Эрвину кусок живоглотины, но  тот  отказался.
Сырого  мяса он не ел, а пожарить его не рискнул,  чтобы  не
перепугать дикарей огнем.
      Вскоре туша была разделана, и охрана вернулась на свои
места,   а   остальное  население  отправилось  по   хижинам
досыпать. Эрвин прослонялся по окрестностям до вечера. Когда
проснулась Дика, он предложил ей уговорить вожака  проводить
их из болота.
      Кикимора  поехала на его плече к вожаку на переговоры.
Тот  почтительно поклонился ей и долго благодарил ее за  то,
что   ее   большой  помог  убить  шышлопа   и   вылечил   их
соплеменника. Покончив с благодарностями, вожак спросил  ее,
не  поможет  ли  она  перебить остальных  шышлопов,  которые
нападают на поселок.
     - Эрвин, твоя поможет? - спросила кикимора.
     - Моя оглушит шышлопа, а ваша убьет шышлопа, - объяснил
Эрвин   вожаку,  ломая  привычный  язык,  -  на  чинаби   не
существовало слов "я" и "мы". - Но моя не видит ночью.  Наша
бьет шышлопа вечером или утром.
     - Наша бьет шышлопа вечером, - решил вожак. - Наша бьет
шышлопа сейчас.
      -  Наша побьет шышлопа, и твоя велит чинабам проводить
мою из болота, - потребовала Дика.
      Вожак согласился - желание божественной кикиморы  было
для него законом. Он созвал охотников, и вся толпа двинулась
туда,  где  жили шышлопы. Посреди толпы возвышался  Эрвин  с
кикиморой на плече.
      Первого живоглота они обнаружили на болотной прогалине
посреди тростника, где он залег на ночевку. Зверь проснулся,
когда они приблизились к нему вплотную, но не успел напасть.
Эрвин  поразил  его в уязвимое место, охотники  с  каменными
топорами доделали остальное.
     Чинабы взялись разделывать тушу, но Эрвин напомнил, что
нужно  найти остальных хищников, пока совсем не стемнело,  и
охотники  повели  его  к  следующей лежке.  Второй  живоглот
почуял  их  издали и бросился им навстречу, но  оказался  не
быстрее  Эрвина.  Он  замер от удара молнии  и  вскоре  тоже
остался без головы.
       До   темноты   они  расправились  еще  с  несколькими
живоглотами.  Эрвин вернулся в селение, а охотники  ушли  за
добычей. Всю ночь они таскали домой мясо и кости, из которых
получались  хорошие костяные ножи и наконечники копий.  Дика
договорилась  с  вожаком, что двое  чинабов  проводят  ее  с
Эрвином  на  долбленках. Долбленки едва  выдерживали  одного
пассажира,  поэтому  Эрвину  выделили  самую  большую  лодку
племени,  принадлежавшую,  естественно,  вожаку.  Провожатые
должны были показать дорогу, а затем отвести лодку обратно.
     Отплытие божественной кикиморы состоялось рано вечером.
Провожать  чинабскую  фею пришло все  племя.  На  дорогу  ей
положили  большой  кусок мяса живоглота,  а  ее  большому  -
клубней  и кореньев. Эрвин с Дикой на плече уселся на  корме
долбленки и взял в руки деревянное весло. В две другие лодки
сели гордые своей миссией провожатые.
      -  Моя  желает вашей долгой жизни и удачной  охоты,  -
сказала на прощанье кикимора.
     Под печальные вздохи мужчин и всхлипывания женщин весла
опустились  в воду, и божественное дитя отбыло из чинабского
поселка.  Три  утлые лодчонки одна за другой заскользили  по
воде - лодка Эрвина посередине.
      Она была невыносимо шаткой и вертлявой. Эрвин сидел на
дне,  лицом  по ходу лодки, вытянув ноги вперед  и  загребая
веслом  поочередно справа и слева. Однако  лодчонка  неслась
гораздо быстрее, чем он сам шел бы по болоту по пояс в воде.
А  может,  и  не  по пояс, потому что воды  становилось  все
больше.  Чинабы  вели  лодки по одним им  известным  водяным
путям, пересекающим болото.
      Всю ночь Эрвин следовал за первой лодкой, полагаясь не
столько  на  зрение,  сколько  на  интуицию.  Его  лодка  не
перевернулась  ни разу, хотя он был уверен, что  держится  в
-%)  только  чудом. В полночь чинабы сделали  привал,  чтобы
поесть и отдохнуть, а затем поплыли дальше. Утром они  нашли
подходящий  для  стоянки островок и  улеглись  спать.  Эрвин
растер ноющие плечи и последовал их примеру.
      На  следующее утро они приплыли к южному краю  болота.
Впереди по-прежнему тянулась грязная жижа, но для лодок было
уже  мелко. Дикари сказали, что дальше придется идти пешком,
но путь безопасен и вскоре выведет на сушу. Они распрощались
с божественной кикиморой, взяли ее лодку на буксир и поплыли
обратно.
      Эрвин  по  колено в грязевой жиже побрел на юг.  Грязь
становилась  все мельче и гуще, и к полудню он  оказался  на
краю  болота,  за  которым шла твердая  почва.  Он  разыскал
углубление   с   водой,  где  отмылся  от  болотной   грязи,
прополоскал  штаны и ботинки, превратившиеся в  бесформенные
комки  раскисшей  кожи.  Теперь ему  осталось  добраться  до
жилья.

                          Глава 16

      Вооружившись  меркой,  легко установить,  что  средний
дарнар  всего  лишь  на  полголовы выше  среднего  человека.
Однако  человеку,  вставшему  рядом  с  дарнаром,  неизменно
казалось,  что  тот  выше его чуть ли  не  в  полтора  раза.
Дарнары  были  не  только  высокими,  но  также  широкими  и
мускулистыми.  Мощные руки любого дарнара  по  толщине  были
сравнимы  с упитанной человеческой ляжкой, а шея была  такой
толстой, что крепкая голова без заметного сужения переходила
в   могучие,  переливающиеся  мышцами  плечи.  Дарнары  были
выносливы и легко переносили как жару, так и холод  -  среди
других  рас  даже бытовала известная поговорка  "живуч,  как
дарнар".
      Они  были  бы  непревзойденными  воинами  и  могли  бы
завоевать  все пять континентов, если бы не их  беспримерное
добродушие  и  непритязательность. Раздразнить дарнара  было
почти  невозможно, еще труднее было соблазнить его  чем-либо
ценным. Эти тяжелые, неторопливые существа вступали в  драки
только для самозащиты и никогда не интересовались ничем, что
превышало  бы  их  нехитрые  потребности.  Прежде  правители
других рас не однажды пытались нанимать дарнаров на службу в
войска,  но  неизменно терпели неудачу.  В  настоящее  время
считалось  общеизвестным,  что  дарнары,  несмотря  на  свои
выдающиеся  физические  качества, совершенно  не  годятся  в
воины.
      Непритязательность дарнаров оказалась  не  на  руку  и
Эрвину.  Когда  он наконец добрался до небольшой  дарнарской
деревушки, никто из жителей не заинтересовался его деньгами,
на  которые можно было приобрести что-то в ближайшем городе.
Эрвин  тщетно  переходил от одной глиняной хатки  к  другой,
пытаясь купить там еду и одежду.
     - Это те самые блестящие кружочки, на которые можно что-
то купить в Рубукне? Нет, не надо. Я не собираюсь в Рубукн.
      -  Это деньги, да? На них, говоришь, можно купить все,
что захочешь? Нет, нам ничего не надо.
      - Нет, не надо нам твоих денег. Еда у нас есть, одежда
есть, скотина есть. Нет, не надо.
      Их  совершенно  не волновало, что самому  Эрвину  была
нужна  еда  и  одежда. Он был для них посторонним,  чужаком,
неизвестно для чего забредшим в их селение и вмешивающимся в
их  жизнь.  В  конце концов Эрвин разыскал дарнара,  который
собирался  в  город.  После долгих уговоров  тот  согласился
обменять  на несколько блестящих кружочков узелок с  едой  и
старое  одеяло  из  шерсти  дака.  Получив  хотя  бы   самое
необходимое в дорогу, Эрвин поспешил туда, где деньги  имеют
большее значение.
      Сначала он хотел пойти в Рубукн, но после знакомства с
дарнарами  этот  городишко показался ему слишком  маленьким,
чтобы  не столкнуться там с подобными же трудностями.  И  он
предпочел  Дутухт - большой торговый город в устье Грококса,
где  можно было найти корабль до любого континента,  -  хотя
добираться туда было значительно дальше. Расспросив  дорогу,
Эрвин  покинул дарнарскую деревню и направился  на  юг,  где
вдоль берега реки тянулся проезжий тракт.
      Чахлый  проселок слился с другим, затем еще  с  одним.
Дорога,  принимая в себя ответвления от дарнарских  хаток  и
поселков,  становилась все более наезженной. Через несколько
дней  она  полноправной веткой влилась в  широкий  береговой
тракт,  по которому сновали не столько сами дарнары, сколько
представители  других  рас, живших по ту  сторону  Грококса.
Изобильные  земли  на  юге второго континента  привлекли  на
жительство и людей, и свирров с третьего континента,  охотно
расселившихся  по  Гретанской  долине  и  другим   пустующим
угодьям, которые не спешили обжить неприхотливые дарнары. Но
это было южнее, а земли по северному берегу реки традиционно
считались дарнарскими или, точнее, нищенскими.
      Самих  дарнаров не смущала скудость земель, на которых
брезговали  селиться  другие  расы.  Медлительные   великаны
выращивали    на   них   жесткие   и   горькие   корнеплоды,
становившиеся  съедобными  после  длительного  упаривания  в
котле,  и  пасли  даков - такую же крупную  и  неприхотливую
скотину,  как  и  ее  хозяева. Пасущиеся даки  больше  всего
напоминали   огромные  головастые  бочки  на  столбообразных
ногах,  обросшие  редкой, похожей на щетину шерстью,  сквозь
которую просвечивала серовато-розовая кожа.
       Тяжелые   губастые  даки  подъедали   самую   жесткую
растительность, вплоть до мелких кустарничков,  находя  себе
пищу там, где не прокормилось бы другое травоядное животное.
Дарнары доили даков, забивали их на мясо, перевозили на  них
грузы  и  пахали  землю. Из шерсти даков  они  ткали  грубую
одноцветную  одежду, а из жесткой, годившейся разве  что  на
подметки  кожи  умудрялись  шить некрасивые,  но  невероятно
прочные башмаки.
        Казавшаяся    поначалу   необычной,   эта    скотина
примелькалась  Эрвину  в  пути.  Даки  паслись   у   каждого
дарнарского  жилища. Однажды, когда он уселся  пообедать  на
берегу  Грококса, его догнало большое стадо  даков,  которое
сопровождали   двое  дарнаров,  постарше   и   помоложе,   в
одинаковых  штанах и рубашках из грубой шерсти,  с  кожаными
'  /+ b ,( на локтях и коленях. Эрвин расспросил их и узнал,
что  они гонят скотину в Дутухт на продажу. Это было по пути
Эрвину, да и купленная в деревне еда была на исходе. Было бы
неплохо  наняться к этим дарнарам в помощники,  хотя  бы  за
еду, и он предложил им свои услуги.
      -  Нет,  ты  нам не нужен. - Старший дарнар добродушно
прищурил маленькие, глубоко посаженные глазки.
     - Нет, ты нам не нужен. - Дарнар помоложе почесал темно-
бурую кожу на волосатом загривке.
      - Нет, - повторил старший дарнар, продолжая размышлять
над предложением Эрвина. - Даков много, но даки смирные.  Мы
справляемся.
      - Нет, - точно так же повторил другой. - Ты бесполезен
нам. Зачем нам тебя брать?
     - Верно говоришь, Даб, - отозвался старший.
     - Верно говоришь, Даз, - согласно кивнул младший.
      -  Нет.  -  Оба добродушно покачали головами  и  разом
отвернулись   от   Эрвина,  словно  он  перестал   для   них
существовать.
      Они  погнали  даков дальше. Эрвин отдохнул  немного  и
пошел   следом.  Вскоре  он  нагнал  это  стадо,   почему-то
остановившееся.  Животные,  явно  напуганные,   беспорядочно
толпились на дороге. Подойдя ближе, Эрвин увидел,  что  один
из  даков лежит на обочине, а оба дарнара в одинаковых позах
стоят перед его мордой, удрученно почесывая загривки.
      -  Хаш,  -  ответил старший дарнар на его вопрос,  что
случилось.
     - Хаш, - повторил другой.
     Хашем называлась смертельно ядовитая змея, водившаяся в
этих  краях.  Видимо,  животное наступило  на  нее,  пытаясь
урвать по пути пучок травы с обочины.
       -   Умрет   дак.   -  Огорчение  в  голосе   старшего
перемешивалось с философским непротивлением судьбе.
     - Умрет дак, - точно так же повторил младший.
     - Верно говоришь, Даб.
     - Верно говоришь, Даз.
      -  Дайте,  я попробую его вылечить. - Эрвин  подсел  к
морде  животного,  на которой сквозь страдание  просвечивала
кротость  и непротивление скотины, знающей, что ее судьба  -
рано или поздно быть съеденной.
     Он начал осматривать ногу дака, разделенную в ступне на
пять   коротких   и   толстых  долек,  каждая   из   которых
заканчивалась подобием копытца. Двойной прокол змеиных зубов
обнаружился  между  двумя из этих  копытцев  -  чуть  ли  не
единственном местечке на теле дака, где кожа была достаточно
тонкой, чтобы прокусить ее. Эрвин порылся в котомке и извлек
оттуда  кинжальчик мага. Он сделал глубокий надрез  в  месте
укуса  и  дал крови стечь, а затем вложил в ранку магический
камень,  надеясь,  что яд не успел распространиться  далеко.
Такие камни хорошо помогали только от свежих укусов.
      Когда  камень из чисто-голубого превратился в  грязно-
бурый, Эрвин выбросил его и зарастил ранку. Дак почувствовал
себя  заметно лучше, страдальческое выражение  сошло  с  его
морды. Полежав еще немного, он поднялся на ноги.
      -  Ты  вылечил  дака, - сказал старший дарнар  Эрвину,
увидев,   что   скотина,  с  которой  они  уже  попрощались,
вернулась к жизни.
     - Ты вылечил дака, - эхом откликнулся младший.
     - Ты полезен нам, - заключил первый.
     - Полезен, - отозвался второй.
     - Мы в