, вглядываясь во  что-то
такое, что ему, Гаршину, не дано видеть.
     - Это очень древняя  земля.  История  предала  забвению  всех  людей,
которые владели ею, приходили и покидали  ее,  боролись  и  умирали,  жили
здесь из века в век. Последние пришельцы - мы. Наша война  непопулярна  ни
здесь, ни во всем мире. Не давая ни положительной, ни отрицательной оценки
этой войне, можно с уверенностью сказать, что она опаляет нас так же,  как
в свое время обожгла война во Вьетнаме  американцев.  Вы  тогда  были  еще
ребенком. Но если мы сумеем стяжать  хотя  бы  немного  славы,  приобрести
крупицу чести, разве это не послужит нашей родине? Разве это не служба  во
имя отечества?
     По спине солдата пробежал холодок.
     - Вы говорите, словно профессор, товарищ капитан, - прошептал он.
     Офицер пожал плечами. Голос его поскучнел.
     -  Какая  разница,  чем  я  занимался  на  гражданке?  У  меня  много
интересов. Я набрел на место, где вы оказались в  засаде,  и  среди  всего
того, что я там обнаружил, был  вот  этот  предмет.  Афганцы,  видимо,  не
заметили его. Они торопились, да и что взять  с  темных  обитателей  этого
племени? Вещица, должно быть, долгие годы пролежала в земле, пока  осколок
ракеты не вырвал ее на поверхность.  Рядом  с  моей  находкой  лежали  еще
какие-то предметы - из металла и кости, - но мое внимание  привлек  только
этот. Вот он. Возьмите.
     Капитан вложил коробочку  в  руки  Гаршина.  Сантиметров  тридцать  в
длину, около десяти в ширину, зеленовато-серого  цвета,  покрытая  окисной
пленкой  (бронза?),  она  прекрасно  сохранилась  благодаря   высокогорной
сухости воздуха. Крышка была залита пломбой  из  смолистого  вещества,  на
которой можно было различить следы печатки. На  металлической  поверхности
просматривались очертания каких-то фигур.
     - Осторожнее! - предупредил капитан. - Она очень хрупкая. Ни  в  коем
случае не давите на шкатулку. Ее содержимое - я полагаю, это документы,  -
может рассыпаться в прах, если вскрыть  коробочку  без  строгого  контроля
специалистов. Вам все ясно, рядовой Гаршин?
     - Да... Так точно, товарищ капитан!
     - Как только вернетесь на базу, немедленно доложите сержанту, что вам
необходимо видеть командира полка. Это настолько важное  задание,  что  вы
обязаны отчитаться только ему одному.
     На лице солдата появилось испуганное выражение.
     - Но, товарищ капитан, все, что я могу сказать... это...
     - Вы должны вручить  шкатулку  командиру,  чтобы  она  не  затерялась
где-нибудь у чиновников. Полковник Колтухов, в отличие от большинства  его
коллег,  не  безмозглый  солдафон.  Он  во  всем  разберется  и   поступит
надлежащим образом. Просто расскажите ему правду и отдайте  шкатулку.  Даю
слово, что вы не пострадаете. Колтухов будет спрашивать мое имя  и  прочие
подробности. Скажите, что я не назвал своего  имени:  мне  поручено  очень
секретное задание, и все, что я вам  о  себе  сказал,  неправда.  Командир
может сообщить обо мне в ГРУ или КГБ, пусть они меня проверяют. Но от вас,
рядовой Гаршин, требуется лишь одно: передать Колтухову эту вещь,  имеющую
исключительно  археологическую  ценность  -  вещь,  на  которую  вы  могли
наткнуться совершенно случайно, так же, как и я. - Капитан засмеялся, хотя
взгляд его оставался по-прежнему сосредоточенным.
     Гаршин проглотил комок в горле.
     - Понятно. Это приказ, товарищ капитан?
     - Да. И сейчас нам следует  вернуться  к  своим  обязанностям,  -  он
опустил руку в карман. - Возьмите компас. У  меня  есть  еще  один.  Чтобы
попасть в часть, вам нужно держаться отсюда к северо-востоку, и когда  вон
та вершина окажется точно на юго-западе... то... У меня  есть  блокнот,  я
укажу вам маршрут... Счастливого пути, приятель!
     Гаршин начал осторожно спускаться  с  горы.  Шкатулку  он  засунул  в
спальную скатку. Вещица почти ничего не весила, но ему казалось,  что  она
давит  на  спину,  что  она  так  же  тяжела,  как  солдатские  сапоги,  и
неподъемна, как бремя горной породы, нависшей над ним.  Капитан,  скрестив
на груди руки, смотрел ему вслед. Когда Гаршин оглянулся в последний  раз,
он увидел, что вокруг каски капитана сияют лучи солнца,  образуя  небесный
нимб, - выглядел он словно ангел, указующий путь в  некое  таинственное  и
запретное место.



                      209 ГОД ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

     Дорога тянулась по правому берегу реки Бактр. Близость воды  радовала
путников.  Приятный  бриз,  тень  от  прибрежных  ив  и  шелковиц,   любое
прикосновение прохлады в летнюю  знойную  пору  воспринималось  как  целое
событие. Поля пшеницы и ячменя, сады с вкраплениями виноградников  и  даже
дикие маки и багряный  чертополох  казались  выбеленными  палящими  лучами
солнца, застывшего в безоблачном небе.  Земля  эта,  тем  не  менее,  была
благодатной. Множество домов - небольших,  зато  каменных  -  теснились  в
селениях или рассыпались хуторками по полям. Мэнс Эверард предпочел бы  не
знать, что все это скоро изменится.
     Караван упорно продвигался  на  юг.  Из-под  копыт  вздымалась  пыль.
Гиппоник перегрузил свой товар с мулов на верблюдов, как только  спустился
с гор. Верблюды, пусть дурно пахнущие и строптивые  норовом,  могли  нести
более тяжелую поклажу и были особо выгодны в этом засушливом районе, через
который пролегал маршрут каравана. Животные,  приспособленные  к  условиям
Центральной Азии, сбросили  с  себя  зимнюю  шерсть,  обнажив  один  горб.
Двугорбые верблюды еще не достигли этой страны, которая позже даст им свое
название [бактриан - двугорбый верблюд].  Поскрипывала  сбруя,  позвякивал
металл. Бренчания колокольцев слышно не было,  им  только  предстояло  еще
появиться в будущем.
     Караванщики,  ободренные  приближением  к  концу  их  многонедельного
путешествия, болтали, перебрасывались шутками, пели, махали  руками  пешим
путникам, кричали  и  свистели,  когда  на  глаза  попадалась  хорошенькая
девушка, а некоторые из них адресовали свои восторги  симпатичным  юношам.
Большинство караванщиков были родом из  Ирана  -  темноволосые,  стройные,
бородатые, одетые в просторные шаровары и  свободные  рубахи  или  длинные
кафтаны, в высоких головных уборах без полей. Но встречались среди  них  и
левантийцы - эти  выделялись  туниками,  коротко  стриженными  волосами  и
выбритыми лицами.
     Сам Гиппоник - эллин (в  настоящее  время  они  преобладали  в  среде
аристократов и буржуазии Бактрии) - крупный мужчина с веснушчатым лицом  и
редкими рыжеватыми волосами, сейчас покрытыми плоским головным убором. Его
предки были родом с Пелопонеса, где в этот период пока  проживали  немного
анатолийцев, которые возьмут верх в Греции в эпоху, когда родится Эверард.
Гиппоник ехал верхом на лошади впереди каравана, поэтому  он  был  не  так
запылен, как его спутники.
     - Нет, Меандр, ты должен  остановиться  у  меня,  я  на  этом  просто
настаиваю, - произнес Гиппоник. - Ты знаешь, я уже послал Клития с наказом
жене, чтобы она приготовила комнату для гостя. Не  выставишь  же  ты  меня
лгуном? Моя Нанно и без того чересчур остра на язык.
     - Ты слишком добр, - возразил Эверард. - Посуди сам. Ты вращаешься  в
обществе  важных  людей,  богатых,   образованных,   а   я   всего-навсего
неотесанный старый вояка-наемник.  Мне  бы  не  хотелось  ставить  тебя  в
неловкое положение.
     Гиппоник  искоса  взглянул  на  своего   спутника.   Такому   детине,
несомненно, трудно было  подыскать  подходящего  коня,  который  наверняка
обошелся ему в кругленькую сумму. Амуниция Меандра - груба и  незатейлива,
за исключением меча у бедра. Больше никто в караване  не  носил  оружия  с
того момента, как  путешественники  ступили  на  безопасную  территорию  и
отпустили нанятых стражей. Но Меандр занимал особое положение.
     -  Послушай,  -  сказал  Гиппоник,  -  мое  ремесло  требует   умения
разбираться в людях. Скитаясь по миру, тебе тоже поневоле  пришлось  много
повидать. Больше, чем ты показываешь. Я полагаю, ты заинтересуешь  и  моих
компаньонов. И, честно говоря, мне это совсем не повредит, когда дойдет до
заключения сделок, что я задумал.
     Эверард усмехнулся, и черты его сурового  лица  сразу  смягчились.  У
него были светло-голубые глаза, каштановые волосы,  перебитый  в  каком-то
давнем сражении нос - о сражениях Меандр вспоминал скупо, как, впрочем,  и
обо всем остальном.
     - Что ж, я могу славно развлечь твоих дружков, - процедил он.
     Гиппоник посерьезнел.
     - Я не собираюсь делать из тебя балаганное чудо, Меандр.  Пожалуйста,
не сомневайся в этом. Мы ведь друзья, правда? Нам  ведь  столько  довелось
вместе пережить. Настоящий мужчина всегда распахивает двери дома для своих
друзей.
     - Хорошо. Спасибо, - после некоторой паузы отозвался Эверард.
     "Я тоже привязался к тебе, Гиппоник, - подумал он. - И не потому, что
мы прошли через отчаянные  испытания.  Та  жаркая  схватка,  затем  бурный
поток, из которого мы чудом спасли трех мулов... да и другие  приключения.
Но именно в таких путешествиях и познаешь, кто твои попутчики..."
     Они следовали вместе из Александрии Эсхата на реке Яксарт, последнего
и самого пустынного из тех городов, которые основал и назвал в свою  честь
великий Завоеватель, из того самого города, где Эверард нанялся на службу.
Александрия находилась в пределах Бактрийского царства, но лежала на самой
его окраине, и кочевники,  обитавшие  за  рекой,  повадились  в  том  году
совершать на город  набеги,  пользуясь  отсутствием  войск  гарнизона:  их
перебросили  на  тревожную  юго-западную  границу.   Гиппоник   радовался,
заполучив стража высшего разряда, хотя и вольнонаемного И не  напрасно:  в
дороге им пришлось отбиваться от разбойного нападения. Дальше путь  на  юг
тянулся через Согдиану  -  пустынную,  дикую  и  суровую  местность.  Лишь
кое-где попадались там  орошенные  и  возделанные  земли.  Сейчас  караван
пересек реку Оке и приближался к самой Бактрии, к дому...
     "...как и должны, по  данным  наблюдений.  Сегодня  утром  в  течение
нескольких минут за нами следили оптические приборы с  борта  беспилотного
космического корабля, затем орбита увлекла его прочь до новых встреч.  Вот
почему я оказался в  Александрии,  рядом  с  тобой,  Гиппоник.  Я  получил
информацию, что твой караван достигнет Бактрии в подходящий для моих целей
день. Кроме того, ты мне понравился, плут, и я молю Бога, чтобы ты пережил
все, уготованное твоему народу".
     - Прекрасно, - сказал купец. - Ты  ведь  не  жаждешь  потратить  свой
заработок  на  блошиную  подстилку  на  постоялом  дворе,  а?   Отдохнешь,
насладишься жизнью. Тебе, несомненно,  подвернется  работа  получше  этой.
Поищи ее сам, без посредников. - Гиппоник вздохнул. - Как бы мне  хотелось
предложить тебе постоянную службу, но лишь Гермесу ведомо, когда  я  вновь
пущусь в путь. Все эта война проклятая...
     В  последние  дни  до  них  доходили  разные  новости,  путаные,   но
удручающие.  Антиох,  правитель  Сирии  из  династии   Селевкидов,   начал
вторжение в Бактрию. Эфидем Бактрийский с войском двинулся ему  навстречу.
Молва доносила вести об отступлении Эфидема.
     Гиппоник отогнал грустные мысли.
     - Ха! Знаю,  почему  ты  отпираешься!  -  воскликнул  он.  -  Боишься
упустить случай потаскаться по злачным уголкам Бактрии, если  остановишься
в гостях в приличном семействе! Так ведь? Неужели та малышка с флейтой  не
ублажила тебя две ночи назад? - Гиппоник ткнул  Эверарда  большим  пальцем
под ребро. - Утром она поковыляла от  тебя  на  полусогнутых.  Постарался,
ничего не скажешь!
     Эверард посуровел.
     - А тебе какое дело? - буркнул он. - Твоя, что ли, оказалась хуже?
     - Ну  ладно,  не  кипятись!  -  прищурился  Гиппоник.  -  Похоже,  ты
раскаиваешься. Может, мальчика попробуешь? Хотя мне почему-то  показалось,
что это не в твоем вкусе.
     - И это правда.
     Хотя подобное развлечение подошло бы авантюрной натуре человека, роль
которого выбрал для себя  Эверард:  наполовину  -  варвара,  наполовину  -
эллина из северной Македонии.
     - Я просто не привык распространяться о своих пристрастиях, только  и
всего.
     - Да уж, это действительно так, - пробормотал Гиппоник.
     Как в банальном анекдоте - ничего личного.
     Эверард понимал, что  ему  не  следовало  так  реагировать  на  шутку
Гиппоника.
     "Почему я разозлился? Он поддел меня без злого умысла". После долгого
воздержания  мы  вновь  оказались  в  обжитых  краях  и   остановились   в
караван-сарае, где к услугам путников были девушки. Я отменно провел время
с Атоссой. Ничего больше. Может, я совершил  ошибку,  расставшись  с  нею?
Славная девчонка! Она заслуживает большего, чем дает  ей  жизнь.  Огромные
глаза, красивая грудь, тонкие бедра, опытные, ласковые руки. А какая тоска
прозвучала в ее голосе, когда на утренней заре Атосса  спросила,  вернется
ли он когда-нибудь. А ведь, кроме небольшой  платы  и  щедрых  чаевых,  он
ничего ей не дал - разве что проявил  внимание  и  заботу,  как  стараются
делать большинство мужчин XX века в Америке. Хотя здесь и это редкость.
     Как сложится ее судьба?  Атоссу  могли  украсть  или  убить  бандиты,
продать в рабство в чужую страну, когда армия Антиоха  займет  Бактрию.  В
лучшем случае она увянет к тридцати годам от  изнурительной  поденщины,  к
сорока изработается, потеряет зубы и умрет, не дотянув до  пятидесяти.  "Я
никогда не узнаю, что станется с ней".
     Эверард одернул  себя:  "Прекрати  сентиментальничать".  Он  ведь  не
мягкосердечный и впечатлительный новичок.  Ветеран,  агент-оперативник  на
службе Патруля Времени, прекрасно осознающий,  что  история  в  буквальном
смысле слова выстрадана людьми.
     "Может быть, я чувствую себя виноватым? Но с  какой  стати?  Есть  ли
смысл в угрызениях совести? Кто пострадал?"
     Определенно  не  он  сам.  Искусственные  вирусы,  введенные  в   его
организм, уничтожали любую болезнь из тех, что мучили людей  долгие  века.
Он не мог наградить Атоссу ничем, кроме воспоминаний.
     "И вообще для Меандра из Иллирии противоестественно было бы  упустить
такую возможность. Их у меня за всю жизнь набралось столько, что память не
вмещает, и не всегда потому, что того требовала служебная необходимость.
     Ладно. Ладно. Да. Незадолго до отъезда в эту командировку я виделся с
Вандой Тамберли. Ну и что? Ей тоже нет дела до моей жизни".
     До сознания Эверарда дошли слова Гиппоника:
     - Прекрасно. Никаких возражений. Не волнуйся, ты будешь  предоставлен
сам себе, гуляй на здоровье. У меня дел по горло. Расскажу  тебе  о  самых
веселых заведениях, а может, и выкрою часок-другой,  чтобы  развлечься  за
компанию. Но большую часть времени тебе  придется  коротать  одному.  Жить
будешь в моем доме и точка!
     - Спасибо, - отозвался Эверард. - Извини, если я был груб. Усталость,
жара, жажда.
     "Хорошо,  -  подумал  он.  -   Получается,   мне   везет.   Я   смогу
беспрепятственно навестить Чандракумара и, помимо всего прочего, разузнать
что-нибудь полезное от приятелей Гиппоника. С другой  стороны,  я  окажусь
более заметным, чем предполагал".
     Хотя в разноязыкой Бактрии его появление вряд ли станет событием. Ему
нечего опасаться, выполняя задание в этом городе...
     - Ну, об этом мы скоро позаботимся, - пообещал купец.
     Словно бы услышав Гиппоника, дорога резко обогнула рощу,  и  город  -
цель путешествия  -  открылся  их  взору.  Над  речным  причалом  высились
массивные коричнево-желтые стены с башнями. Из-за стен,  периметр  которых
составлял около семи миль,  курился  дым  домашних  очагов  и  мастерских,
доносился скрип колес и топот  копыт.  У  главных  ворот  города  в  обоих
направлениях текла людская река: пешие, конные, в повозках. От самой стены
начиналась полоса пустого пространства - для обороны города,  -  а  дальше
лепились друг к другу жилые дома, постоялые дворы, мастерские, сады.
     В основном здесь жили иранцы, которые преобладали и  в  караване.  Их
предки заложили этот город, дав ему имя Зариаспа  -  Город  Лошади.  Греки
называли его Бактра, и по мере приближения к городу греков встречалось все
больше. Некоторые из них пришли в эту страну, когда ею владел царь Персии.
Переселение зачастую было подневольным - шахи-ахемениды попросту  выселяли
беспокойных ионийцев. Приток усилился после  захвата  города  Александром,
потому что Бактрия превратилась в край новых возможностей и в конце концов
добилась статуса независимого государства под властью эллинов. Большинство
греков обосновалось в городах. Они состояли на военной службе  или  ходили
торговыми путями, тянувшимися на запад до самого Средиземноморья, на юг  -
до Индии, а на восток - аж до Китая.
     Эверард припомнил лачуги, средневековые руины, нищих  земледельцев  и
скотоводов  -  в  основном  тюрко-монгольских  узбеков.  Но  это  было   в
Афганистане 1970 года  неподалеку  от  советской  границы.  Много  перемен
принесут степные ветры в грядущем тысячелетии. Слишком много, черт возьми!
     Он  пришпорил  коня.  Лошадь  Гиппоника  пустилась  рысью.  Погонщики
верблюдов тоже прибавили хода, да и пешие путники не  отставали:  до  дома
осталось совсем немного.
     "И совсем недолго осталось до войны", - подумал Эверард.
     Они въехали через Скифские ворота, которые хотя и были распахнуты, но
охранялись отрядом воинов.  На  солнце  блестели  их  шлемы,  щиты,  латы,
поножи, наконечники пик. Солдаты  пристально  изучали  каждого  входящего.
Городской гул звучал приглушенно, так как жители  здесь  разговаривали  не
так громко и отрывисто,  как  принято  на  Востоке.  Несколько  деревянных
повозок, запряженных волами или ослами, были нагружены  домашним  скарбом.
Их сопровождали крестьяне с женами и детьми, искавшие защиты за городскими
стенами.
     Гиппоник сразу обратил внимание на беженцев. Губы его сжались.
     - Плохие новости, - обратился он к Эверарду. -  Надеюсь,  это  только
слухи, но в таких случаях правда  обычно  не  заставляет  себя  ждать.  Мы
довольно быстро добрались, и мне следует принести жертву Гермесу.
     Жизнь вокруг, однако, продолжалась. Она никогда не замирает,  до  тех
пор пока не  окажется  в  пасти  смерти.  Люди  сновали  по  улицам  между
постройками - в основном без окон, - раскрашенными в яркие тона.  Тележки,
тягловый скот, носильщики, женщины, ловко несущие  на  головах  кувшины  с
водой или рыночные корзины, сновали в толпе  ремесленников,  поденщиков  и
домашних рабов. Богач в паланкине, офицер  верхом  на  лошади  или  старый
боевой  слон  с  погонщиком  шли  напролом,  вздымая  позади  себя   живые
человеческие волны. Скрипели колеса, позвякивала упряжь, сандалии  стучали
по булыжной  мостовой.  Слышался  смех,  скороговорки,  гневные  возгласы,
обрывки песен, журчание флейты или рокот  барабана.  Воздух  был  пропитан
запахом пота, нечистот, дыма, стряпни, фимиама. В  тени  харчевен  сидели,
скрестив ноги, мужчины; они потягивали вино, играли в кости,  разглядывали
текущую мимо них жизнь.
     На  Священном  Пути  располагалась   библиотека,   одеон,   гимназия,
облицованные с фасада мрамором,  украшенные  колоннами  и  фризами.  Между
зданиями тут и там стояли  гермы  фаллической  формы  -  каменные  столбы,
увенчанные бородатыми головами. Эверард знал, что  в  городе  есть  школы,
общественные бани, стадион, ипподром и  царский  дворец,  скопированный  с
чертогов Антиоха. Гордостью главной улицы города были пешеходные дорожки с
выложенными из камней перекрестками, возвышающиеся над мусором и  навозом.
Столь далеко от Греции взошли Семена  ее  цивилизации.  Это  не  означало,
однако,  что  греки  отождествляли  Анаит  с  Афродитой-Уранией,  хотя   и
воздвигли храм в ее честь в традиционном стиле. Анаит оставалась азиатской
богиней, чей культ почитался беспрекословно, и западная  часть  Бактрии  -
зарождающееся Парфянское царство  -  в  недалеком  будущем  создаст  новую