ульствовать и будут завидовать тем, чью жизнь еще раньше, еще
в цвете  лет,  прекратила  мстительная рука. Но  дьявол,  выпивший  их душу,
никогда  не оставит их. И даже в  предсмертной агонии  их глаза будут видеть
пролитую ими кровь,


РЕКА ЖИЗНИ
     Хозяйская комната в номерах "Сербия". Желтые обои; два окна с  тюлевыми
грязными занавесками; между ними раскосое овальное зеркало, наклонившись под
уголом  в  45 градусов,  отражает в себе  крашеный пол и  ножки  кресел;  на
подоконниках   пыльные,   бородавчатые  кактусы;  под   потолком   клетка  с
канарейкой. Комната перегорожена  красными ситцевыми ширмами. Меньшая, левая
часть.-- это спальня хозяйки  и ее детей, правая  же тесно заставлена всякой
случайной разнофасонной мебелью, просиженной, раскоряченной и хромоногой. По
углам  комнаты  свален  беспорядочно  всяческий,  покрытый  паутиной,  хлам:
астролябия в рыжем кожаном чехле и при ней тренога с цепью, несколько старых
чемоданов и  сундуков, бесструнная гитара, охотничьи сапоги, швейная машина,
музыкальный ящик "Монопан",  фотографический  аппарат, штук пять ламп, груды
книг, веревки, узлы белья и многое  другое. Все эти вещи были в разное время
задержаны  хозяйкой за неплатеж или  покинуты сбежавшими жильцами. От  них в
комнате негде повернуться.
     "Сербия"  --  гостиница  третьего  разбора.  Постоянные  жильцы  в  ней
редкость, и те -- проститутки. Преобладают случайные пассажиры, приплывающие
в город
     57


ОБИДА
     Истинное происшествие
     Был июль, пять часов пополудни  и страшная жара. Весь каменный огромный
город  дышал  зноем,   точно  раскаленная  печь.  Белые  стены  домов  сияли
нестерпимо для глаз. Асфальтовые тротуары размягчились и жгли подошвы.  Тени
от  акаций  простерлись по  плитя-ной мостовой,  жалкие, измученные,  и тоже
казались горячими.  Бледное  от  солнечных  лучей море  лежало  неподвижно и
тяжело, как мертвое. По улицам носилась белая пыль.
     В  это  время в  одном  из  частных театров, в  фойе, заканчивала  свою
Очередную работу  небольшая комиссия из  местных адвокатов,  которая взялась
бесплатно вести дела жителей, пострадавших от последнего еврейского погрома.
Их  было  девятнадцать  человек, все  помощники  присяжных поверенных,  люди
молодые',  передовые  и  добросовестные.  Заседание   не  требовало  никакой
нарядности, и потому  преобладали легкие, пикейные, фланелевые и люстриновые
костюмчики. Сидели,  где  кому пришлось,  по двое  и по  трое, за мраморными
столиками, а председатель помещался  за пустующим прилавком, где раньше, еще
зимой, продавались конфеты.
     Зной, лившийся  в открытые окна вместе с ослепительным светом и уличным
грохотом, совсем изморил
     80


     молодых адвокатов. Заседание велось лениво и немного раздраженно.
     Высокий  молодой человек с  белыми усами и редкими волосами  на голове,
председатель собрания,  сладострастно мечтал о том, как он поедет  сейчас на
новом, только что купленном велосипеде на дачу и как он быстро разденется и,
еще*не остывший,  потный,  бросится в чистое, благоуханное, прохладное море.
При этих  мыслях все  его тело расслабленно потягивалось и вздрагивало. В то
же  время,  нетерпеливо  передвигая перед собою  бумаги,  он  говорил  вялым
голосом:
     -- Итак, господа,  дело Рубинчика ведет Иосиф Мо-рицович. Может быть, у
кого-нибудь есть еще заявления к порядку дня?
     Самый  младший  товарищ-маленький,  толстенький,  очень черный  и очень
живой караим -- произнес вполголоса, но так, что его все услышали:
     -- К порядку дня теперь самое лучшее квас со льдом...
     Председатель взглянул на него строго, вбок, но сам не мог удержаться от
улыбки.  Он  уже вздохнул и даже положил обе руки "а стол, чтобы подняться и
объявить  заседание  закрытым,  как  театральный сторож, стоявший  у дверей,
вдруг отделился от них и сказал:
     -- Ваше благородие... там пришли каких-то семь. Просют впустить.
     Председатель нетерпеливо обежал глазами товарищей.
     -- Господа, как? Послышались голоса:"
     -- К следующему заседанию. Баста.
     -- Пусть изложат письменно...
     -- Да ведь, если скоро. Решайте поскорее, i
     -- А ну их! Фу ты, господи, какое пекло!
     -- Пустите их,-- раздраженно кивнул головой председатель.  -- И  потом,
пожалуйста, принесите мае нарзану! Только холодного, будьте добры.
     Сторож открыл дверь и сказал в коридор:
     "-• Пожалуйте. Разрешили.
     И вот в фойе,  один  за другим,  вошло  семь самых  неожиданных,  самых
неправдоподобных личностей.
     81
     4 А. Куприн, т. 4


     Сначала показался некто рослый,  самоуверенный,  в щегольской сюртучной
паре цвета морского песка, в отличном белье -- розовом с белыми полосками, с
пунцовой розой в^'петличке. Голова у него, глядя спереди, была похожа формой
на  стоячий  боб,  а   сбоку   --  на  лежачий.  Лицо   украшалось  крутыми,
воинственными  толстыми  усами  и   остренькой   модной  бородксй.  На  носу
темно-синее  пенсне,  на  руках  палевые  перчатки, в  левой  руке черная  с
серебром трость, в правой -- голубой носовой платок.
     Остальные   шестеро   производили   странное,   сумбурное   и   пестрое
впечатление.  Точно все они впопыхах перемешали не только одежды, но и руки,
и  ноги, и  головы. Здесь,  был  человек с  великолепным  профилем  римского
сенатора, но  облаченный почти в лохмотья. Другой  носил на себе франтовской
фрачный жилет,  из-за  круглого выреза которого пестрела грязная малорусская
рубаха.  Здесь  были асимметричные лица арестантского  типа, но  глядевшие с
непоколебимой  самоуверенностью.  И   все  эти  люди,  несмотря  на  видимую
молодость,   очевидно,  обладали  большим  житейским  опытом,  развязностью,
задором и каким-то скрытым подозрительным лукавством.
     Барин в песочном костюме свободно и ловко поклонился, головой и  сказал
полувопросительно:
     -- Господин председатель?
     -- Да, это я,--ответил тот. -- Что вам угодно?
     --  Мы,  вот все, кого  вы перед собою видите,-- начал барин  спокойным
тоном  и,  обернувшись  назад, обвел рукой своих компаньонов, -- мы являемся
делегатами   от  соединенной  Ростовско-Харьковской   и  Одесса-Николаевской
организации воров.
     Юристы  зашевелились на  своих местах.  Председатель  откинулся назад и
вытаращил глаза.
     -- Организации кого-о? -- спросил он врастяжку.
     --  Организации  воров, -- повторил хладнокровно  джентльмен в песочном
костюме. -- Что касается до меня, то мои товарищи сделали мне высокую честь,
'избрав меня представителем делегации.
     -- Очень... приятно, -- сказал председатель неуверенно.
     82


     -- Благодарю вас. Все мы семеро суть обыкновенные воры, конечно, разных
специальностей.  И вот  организация  уполномочила  нас изложить  перед вашим
почтенным  собранием,--  джентльмен  опять  сделал  изящный  поклон,--  нашу
почтительную просьбу о помощи.
     -- Я не понимаю, собственно говоря, какое отношение... -- развел руками
председатель. -- Но, однако, прошу вас, продолжайте.
     --  Дело, с  которым  мы  имеем  смелость  и честь  обратиться  к  вам,
милостивые  государи, -- дело очень  ясное, очень простое и очень  короткое.
Оно  займет  не более шести-семи минут времени, о чем  считаю долгом заранее
предупредить  ввиду  позднего времени  и  три-дцати  семи  градусов, которые
показывает Реомюр в тени. -- Оратор слегка откашлялся и поглядел на отличные
золотые часы. -- Видите ли: за последнее время в  местных газетах, в отчетах
о  прискорбных  и  ужасных  днях  последнего погрома, довольно  часто  стали
появляться указания на то,  что в число погромщиков, науськанных  и  нанятых
полицией, в это  отребье общества; состоявшее из пропойц, босяков, сутенеров
и окраинных  хулиганов,  входили  также и  воры.  Сначала  мы  молчали,  но,
наконец,   сочли   себя   вынужденными,   протестовать  пред   лицом   всего
интеллигентного общества против такого несправедливого и тяжкого  обвинения.
Я  хорошо знаю,  что  с  законной точки зрения мы  --  преступники  и  враги
общества. Но  вообразите  себе хоть на  одно  мгновение,  господа, положение
этого врага  общества,  когда  его обвиняют  огулом  и за  то  преступление,
которого  он "е только не  совершал, но  которому  готов  противиться  всеми
силами   души.   Несомненно,   ведь   несомненно,   что   обиду   от   такой
несправедливости он  почувствует гораздо острее, чем средний, благополучный,
нормальный обыватель. Так вот, мы и заявляем,  что обвинение,  взведенное на
нас, лишено всякой не .только фактической, но и  логической подкладки. Это я
и намерен  доказать в двух словах, если почтенное собрание соблаговолит меня
выслушать.
     -- Говорите, -- сказал председатель.
     -- Просим, просим, -- раздалось среди оживившихся адвокатов.
     83
     4*


I
     --   Приношу  вам  мою  искреннюю  благодарность  от  лица  всех  наших
товарищей.  Поверьте,   вы  никогда  не  раскаетесь   в  вашем   внимании  к
представителям нашей./,  ну,  да,  скажем,  скользкой,  но  в  то  же  время
несчастной и нелегкой профессии. Итак, мы начинаем, как  поет  Джиральдони в
прологе из "Паяцев".
     Кстати,  я попрошу у господина председателя  позволения немного утолить
жажду. Сторож, принеси-ка мне, брат,ец, лимонаду и рюмку английской горькой!
Не буду говорить, милостивые государи, о нравственной стороне нашего ремесла
и  о  его  социальном значении.  Вам,  без  сомнения,  лучше  меня  известен
удивительный, блестящий  парадокс  Прудона:  "Собственность-это  воровство",
парадокс,  как  хотите,  а  все-таки  до сих  пор  не  опрокинутый  никакими
причитаниями трусливых  мещан и жирных  попов**,Кример. Отец -- энергичный и
умный  хищник  --  скопил  миллион  и  оставляет  его  сыну,  рахитическому,
бездеятельному и невежественному балбесу, вырождающемуся идиоту, безмозглому
червю,  истинному  паразиту. Миллион рублей  --  это  в  потенциале  миллион
рабочих дней, а стало быть, -- право ни с того ни с сего на труд, пот, кровь
и жизнь страшной уймы людей. Зачем? За что? Почему? Совсем неизвестно. Итак,
господа,  отчего же  не согласиться  с  тем положением,  что  наша профессия
является до  известной  степени как  бы  поправкой  к чрезмерному накоплению
ценностей в одних руках, служит протестом против  всех  тягостей, мерзостей,
произвола, насилия, пренебрежения к человеческой личности, против всех  эт^х
уродств,   порожденных   буржуазно-капиталистическим   строем   современного
общества?  Социальная  революция рано  или поздно  все равно перевернет этот
порядок. Собственность отойдет в область печальных воспоминаний, и тогда  --
увы!  --сами собой исчезнем  с  лица  земного  и мы -- les braves chevaliers
d'industrje1.
     Оратор остановился и, взяв из рук подошедшего сторожа  поднос, поставил
его около себя на столик.
     -- Виноват. Одну минутку. Получи, братец, и кстати,
     1 Крупные авантюристы (франц.).
     84


     ' когда отсюда выйдешь, то притвори за собою покрепче дверь.
     -- Слушаю, ваше сиятельство! -- гаркнул радостно
     сторож.
     Оратор отпил полстакана и продолжал:
     -- Однако  в  сторону  философскую, экономическую  и социальную сторону
вопроса. Не желая утруждать вашего внимания, я должен, однако,  заявить, что
нашэ занятие очень близко  подходит к понятию того, что  зовется искусством,
потому что в  него входят все элементы,  составляющие искусство:  призвание,
вдохновение, фантазия, изобретательность,  честолюбие и долгий, тяжкий искус
науки.  В нем -- увы! --  отсутствует только добродетель, о которой писал  с
такой блестящей и пламенной увлекательностью великий Карамзин.
     Милостивые государи, я далек от  мысли буффонить перед таким  почтенным
собранием  или отнимать у вас  драгоценное время бесцельными парадоксами. Но
не  могу  не подтвердить  хоть  кратко мою мысль. Чужому  уху нелепо, дико и
смешно  слышать о воровском  призвании. Однако смею  вас  уверить, что такое
призвание существует. Есть люди, которые, обладая особенной силой зрительной
памяти,  остротой и меткостью глаза, хладнокровием,  ловкостью  пальцев и  в
особенности тонким осязанием, как будто бы специально  рождены на свет божий
для того, чтобы быть прекрасными  шулерами. Ремесло карманного вора  требует
необыкновенной юркости и подвижности,  страшной точности движений, не говоря
уже о находчивости, наблюдательности, напряженном внимании. У некоторых есть
положительное призвание взламывать денежные кассы: от самого нежного детства
их  влекут к  себе тайны  всяческих сложных механизмов: велосипедов, швейных
машин,  заводных  игрушек,  часов.  Наконец,  господа  юристы,  есть люди  с
наследственной враждой  собственности. Вы  называете это явление вырождением
--  как вам угодно.  Но я скажу, что истинного  вора, вора  по призванию, не
переманишь  в  будни  честного  прозябания  никакими  пряниками:  ни  хорошо
обеспеченной службой, ни  даровыми  деньгами, ни женской любовью. Ибо  здесь
постоянная прелесть риска, увле-
     85



     кательная пропасть опасности,  замирание сердца, буй-чый  трепет жизни,
восторг!   Вы  вооружены  покровительством  закона,  замками,  револьверами,
телефонами, полицией,  войсками, --  мы  же  только ловкостью,  хитростью  и
смелостью. Мы  --$•  лисы, а общество -- это  курятник, охраняемый собаками.
Известно ли вам, что в деревнях самые художественные, самые одаренные натуры
идут в конокрады и в  браконьеры-охотники? Что делать: жизнь до сих пор была
так- скудна, так плоска, так невыносимо скучна для пылких сердец!
     Но  я перехожу к вдохновению. Без  сомнения, вам,  милостивые государи,
приходилось  читать о  сверхъестественных  по  своему  замыслу и  выполнению
кражах?  Их  в газетах, в рубрике  происшествий,  обыкновенно озаглавливают:
"грандиозное  хищение",  или  "гениальная мошенническая  проделка", или  еще
"ловкая  проделка  аферистов". В  этих  случаях  буржуазные  отцы  семейства
разводят   руками  и   восклицают:   "Какое  печальное   явление!   Если  бы
изобретательность   этих   отщепенцев,   их   удивительное  знание   людской
психологии,  их   самообладание  и  смелость,   их   несравненные  актерские
способности, -- если  бы все это обратить  в добрую сторону! Сколько  пользы
принесли бы эти люди отечеству!" Но давно известно, милостивые государи, что
буржуазные отцы семейств созданы  творцом небесным для того,  чтобы говорить
общие места и пошлости. Мне самому иногда приходится... -- что  ж, сознаюсь,
мы, воры, народ  сентиментальный, -- приходится где-нибудь в Александровском
парке  или  на морском берегу  любоваться прекрасным  закатом.  И  я  всегда
заранее уверен, что кто-нибудь непременно около меня скажет с  апломбом:  "А
вот,  поди,  нарисуй так  художник, --  никто  никогда не поверит!"  Тогда я
оборачиваюсь и, конечно,  вижу самодовольного, откормленного отца семейства,
который, сказав  чужую  глупость,  радуется  на  свою  собственную.  Что  же
касается  до  любезного  отечества, то буржуазный  отец  семейства глядит на
него, как на жареного  индюка:  урвал кусок послаще и ешь  его  потихоньку в
укромном месте, и славь  бога. Но, собственно, и не в нем дело.  Ненависть к
пошлости отвлекла меня, и я прошу
     86


     прощения за лишние слова. Но  дело в том, что гений и вдохновение, хотя
бы они  были обращены и не на пользу православной церкви, все-таки  остаются
редкими и  прекрасными вещами.  Все  идет вперед,  ив  воровстве  есть  свое
творчество.
     Наконец наше ремесло вовсе не так уж легко и весело,  как это кажется с
первого  взгляда. Оно  требует долговременного опыта, постоянных упражнений,
медленной  и мучительной  тренировки.  Оно заключает  в  себе  сотни гибких,
осторожных приемов, недоступных самому ловкому фокуснику.  Но, не желая быть
голословным,  я, милостивые государи,  сейчас произведу перед вами несколько
опытов. Прошу вас быть покойными закисполнителей. Все мы  в настоящее  время
находимся на легальной свободе, и хотя за нами, по обыкновению, следят и нас
знают  наперечет в лицо, и наши  фотографии  украшают альбомы  всех  сыскных
отделе-ний,  но покамест нам нет надобности скрываться ни от  кого.  Если же
впоследствии вы  узнаете  кого-либо из  нас 'при иных  обстоятельствах,  то,
пожалуйста, мы вас об  этом усиленно  просим, поступайте всегда  сообразно с
тем, что вам велят  профессиональный долг и обязанности гражданина. Мы же, в
благодарность за ваше внимание, решили  объявить вашу частную  собственность
неприкосновенной, облечь ее воровским табу. Однако к делу.
     Обернувшись назад, оратор приказал: i -- Сысой Великий, прошу.
     Огромный сутуловатый малый, с руками по колени,  человек  без лба и без
шеи, похожий на заспанного ярмарочного геркулеса, выдвинулся вперед. О" тупо
улы-. бался и от смущения почесывал левую бровь.
     -- Та тут нема чого  робить, -- сказал он  сипло. "Но за него заговорил
джентльмен в песочном костюме, обращаясь к собранию:
     --  Милостивые  государи. Перед  вами  один  из  почтенных членов нашей
организации.  По специальности  он  взламыватель  сундуков,  железных касс и
других  хранилищ  денежных  знаков. Иногда при своих  вечерних  занятиях  он
пользуется  для  расплавки  металла  электрическим током  от  осветительных,
проводов. К со-
     17


     жалению, здесь  ему не на чем показать  лучшие номера своего искусства.
Всякую дверь,  с самым  сложным замком, он  отпирает безукоризненно. Кстати,
вот эта дверь, должно быть, заперта?
     Все обернулись  назад к двери,  на которой висел печатный плакат: "Вход
за кулисы посторонним лицам строго воспрещен".
     -- Да, эта дверь, по-видимому, заперта, -- подтвердил председатель.
     -- И чудесно. Сысой Великий, будьте любезны.
     -- Та це ж пустое дило, -- сказал великан лениво и пренебрежительно.
     Он подошел к двери, потряс ее сначала осторожно рукой, потом вытащил из
кармана  какой-то маленький блестящий  инструмент, сделал  им, нагнувшись  к
замку, несколько почти незаметных  движений и вдруг, выпрямившись, распахнул
дверь быстро и  бесшумно. Председатель следил  за ним с часами в руках:  все
дело заняло не более десяти секунд.
     --  Благодарю вас,  Сысой  Великий,  --  сказал  вежливо  джентльмен  в
песочном костюме. -- Вы можете идти на место.
     Но председатель возразил с некоторой тревогой:
     --  Виноват.  Все  это  интересно и очень  поучительно, но...  скажите,
входит  ли в профессию вашего уважаемого коллеги также и искусство затворять
двери?
     --  Ah,  mille pardons!1  --  торопливо поклонился '  джентльмен.  -- Я
упустил это из виду. Сысой Великий, будьте добры...
     •  Дверь  была  так  же  ловко  и бесшумно заперта.  Уважаемый коллега,
переваливаясь и усмехаясь, возвратился к своим друзьям.
     --  Теперь  я  буду  иметь честь показать  вам  искусство одного нашего
товарища, оперирующего по  части карманных  краж в театрах и на вокзалах, --
продолжал оратор. -- Он еще чрезвычайно молод, но  по его тонкой  работе  вы
можете до  известной степени судить о том, что  из  него выйдет впоследствии
при некотором прилежании. Яша!
     1 Ах, тысячу извинений! (франц.)
     88


     Смуглый  юноша в синей шелковой рубахе и лакированных  сапогах, похожий
на цыгана,  развязно вышел  вперед  и остановился  около оратора,  поигрывая
кистями пояса и весело щуря большие, с желтыми белками, наглые черные глаза.
     Джентльмен в песочном костюме сказал искательно:
     _ Господа... я принужден  попросить...  не согласится  ли кто-нибудь...
подвергнуть себя маленькому  опыту. Уверяю вас, что это будет только пример,
так сказать, игра...
     Он обводил сидящих глазами. Маленький,  толстенький.^  черный, как жук,
караим вышел из-за своего столика.
     -- К вашим услугам, -- сказал он смешливо.
     -- Яша! -- кивнул головой оратор.
     Яша подошел вплотную к адвокату. Теперь на левой, согнутой руке висел у
него блестящий, шелковый, узорчатый фуляр.
     --