ым  и  жалким
эгоистом явился в этом письме, написанном "из заботы об ее счастье". Тут уже
он окончательно спасовал,  как  делают,  впрочем,  все  обломовцы,  встречая
женщину, которая выше их по характеру и по развитию.
     "Однако же, - возопиют глубокомысленные  люди,  -  в  вашей  параллели,
несмотря  на  подбор  видимо  одинаковых  фактов,  совсем  нет  смысла.  При
определении  характера-не  столько   важны   внешние   проявления,   сколько
побуждения,  вследствие  которых  то  или  другое  делается   человеком.   А
относительно  побуждений,  как  же  не  видеть  неизмеримой  разницы   между
поведением Обломова и образом действия Печорина, Рудина и других?.. Этот все
делает по инерции, потому что ему лень  самому  с  места  двинуться  и  лень
упереться на месте, когда его тащат; вся  его  цель  состоит  в  том,  чтобы
лишний раз пальцем не пошевелить. А  те  снедаются  жаждою  деятельности,  с
жаром за все принимаются, ими беспрестанно

                         Овладевает беспокойство,
                         Охота к перемене мест[*],

и другие недуги,  признаки  сильной  души.  Если  они  и  не  делают  ничего
истинно  полезного,  так  это   потому,   что   не   находят   деятельности,
соответствующей своим силам. Они,  по  выражению  Печорина,  подобны  гению,
прикованному к чиновничьему столу и  осужденному  переписывать  бумаги.  Они
выше окружающей их действительности и потому имеют право презирать  жизнь  и
людей. Вся их жизнь есть отрицание в смысле  реакции  существующему  порядку
вещей; а его жизнь есть  пассивное  подчинение  существующим  уже  влияниям,
консервативное  отвращение  от  всякой  перемены,   совершенный   недостаток
внутренней реакции в натуре. Можно ли сравнивать этих людей? Рудина  ставить
на одну доску с Обломовым!.. Печорина осуждать на то же ничтожество, в каком
погрязает Илья Ильич!.. Это совершенное непонимание, это  нелепость,  -  это
преступление!.."
     Ах,  боже  мой!  В  самом  деле,  -  мы  ведь   и   позабыли,   что   с
глубокомысленными людьми надо держать ухо  востро:  как  раз  выведут  такие
заключения, о которых вам даже и не снилось. Если вы собираетесь купаться, а
глубокомысленный человек, стоя на берегу со  связанными  руками,  хвастается
тем, что он отлично плавает и обещает спасти вас, когда вы станете тонуть, -
бойтесь сказать: "да помилуй, любезный  друг,  у  тебя  ведь  руки  связаны;
позаботься прежде о том, чтоб развязать себе руки".  Бойтесь  говорить  это,
потому что глубокомысленный человек сейчас же ударится в амбицию* и  скажет:
"а, так вы утверждаете, что я не умею плавать! Вы хвалите того,  кто  связал
мне руки! Вы не сочувствуете людям,  которые  спасают  утопающих!.."  И  так
далее... глубокомысленные люди бывают очень красноречивы и обильны на выводы
самые неожиданные...  Вот  и  теперь:  сейчас  выведут  заключение,  что  мы
Обломова хотели поставить выше Печорина и Рудина, что  мы  хотели  оправдать
его лежанье, что мы не умеем видеть внутреннего,  коренного  различия  между
ним и прежними героями, и т.д. Поспешим же объясниться  с  глубокомысленными
людьми.
     ______________
     * Амбиция (с лат.) - самолюбие, чувство чести; "удариться в амбицию"  -
обидеться, оскорбиться.

     Во всем, что мы говорили, мы имели в  виду  более  обломовщину,  нежели
личность Обломова и других героев. Что касается до личности, то мы не  могли
не видеть разницы темперамента, например, у  Печорина  и  Обломова,  так  же
точно, как не можем не найти ее и  у  Печорина  с  Онегиным  и  у  Рудина  с
Бельтовым...  Кто  же  станет  спорить,  что  личная  разница  между  людьми
существует (хотя, может быть,  и  далеко  не  в  той  степени  и  не  с  тем
значением, как обыкновенно предполагают). Но дело в том, что над всеми этими
лицами тяготеет одна и та же обломовщина, которая кладет на них неизгладимую
печать бездельничества,  дармоедства  и  совершенной  ненужности  на  свете.
Весьма вероятно, что при других условиях жизни, в другом обществе Онегин был
бы истинно добрым малым, Печорин  и  Рудин  делали  бы  великие  подвиги,  а
Бельтов оказался бы действительно  превосходным  человеком.  Но  при  других
условиях развития, может быть, и Обломов с Тентетниковым не были  бы  такими
байбаками, а нашли бы себе какое-нибудь полезное занятие... Дело в том,  что
теперь-то  у  них  всех  одна  общая  черта  -   бесплодное   стремление   к
деятельности, сознание, что из них многое  могло  бы  выйти,  но  не  выйдет
ничего... В этом они поразительно  сходятся.  "Пробегаю  в  памяти  все  мое
прошедшее и  спрашиваю  себя  невольно:  зачем  я  жил?  для  какой  цели  я
родился?.. А верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое,
потому что я чувствую в душе моей силы необъятные.  Но  я  не  угадал  этого
назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила
их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил  навеки  пыл  благородных
стремлений, - лучший цвет жизни". Это - Печорин... А вот  как  рассуждает  о
себе Рудин: "Да, природа мне  много  дала;  но  я  умру,  не  сделав  ничего
достойного сил моих, не оставив за собою никакого благотворного  следа.  Все
мое богатство пропадет даром: я не увижу  плодов  от  семян  своих"...  Илья
Ильич тоже не отстает от прочих: и он  "болезненно  чувствовал,  что  в  нем
зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало,  может  быть  теперь
уже умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно пора бы  этому
золоту быть ходячей монетой.  Но  глубоко  и  тяжело  завален  клад  дрянью,
наносным сором.  Кто-то  будто  украл  и  закопал  в  собственной  его  душе
принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища".  Видите  -  сокровища  были
зарыты в его натуре, только раскрыть их пред миром он никогда не мог. Другие
братья его, помоложе, "по свету рыщут,

                      Дела себе исполинского ищут,
                      Благо наследье богатых отцов
                      Освободило от малых трудов..."[*]

     Обломов тоже мечтал в молодости "служить, пока станет сил,  потому  что
России нужны руки и головы для разрабатывания неистощимых источников...". Да
и теперь он "не чужд всеобщих человеческих скорбей, ему доступны наслаждения
высоких помыслов", и хотя он не рыщет по  свету  за  исполинским  делом,  но
все-таки мечтает о всемирной деятельности, все-таки с презрением смотрит  на
чернорабочих и с жаром говорит:

                      Нет, я души не растрачу моей
                      На муравьиной работе людей...[*]

     А  бездельничает  он  ничуть  не  больше,  чем  все  остальные   братья
обломовцы; только он откровеннее, - не старается  прикрыть  своего  безделья
даже разговорами в обществах и гуляньем по Невскому проспекту.
     Но отчего же такая разница впечатлений, производимых на нас Обломовым и
героями, о которых мы вспоминали выше? Те представляются нам в разных  родах
сильными  натурами,  задавленными  неблагоприятной  обстановкой,  а  этот  -
байбаком, который и при самых лучших обстоятельствах ничего не сделает.  Но,
во-первых, - у Обломова темперамент слишком вялый, и потому естественно, что
он для осуществления своих замыслов и для  отпора  враждебных  обстоятельств
употребляет еще несколько менее попыток, нежели сангвинический*  Онегин  или
желчный Печорин. В сущности же  они  все  равно  несостоятельны  пред  силою
враждебных обстоятельств; все равно  погружаются  в  ничтожество,  когда  им
предстоит настоящая, серьезная деятельность. В чем  обстоятельства  Обломова
открывали ему благоприятное поле деятельности? У него было  именье,  которое
мог он устроить; был друг, вызывавший его на практическую деятельность; была
женщина, которая превосходила его энергией характера и  ясностью  взгляда  и
которая нежно полюбила его... Да скажите, у кого же из  обломовцев  не  было
всего этого и  что  все  они  из  этого  сделали?  И  Онегин  и  Тентетников
хозяйничали в своем именье, и о Тентетникове мужики даже  говорили  сначала:
"экой востроногий!" Но скоро те же мужики смекнули, что барин хоть и  прыток
на первых порах, но ничего не смыслит  и  толку  никакого  не  сделает...  А
дружба? Что они все делают с своими друзьями? Онегин убил Ленского;  Печорин
только все пикируется с Вернером; Рудин умел оттолкнуть от себя Лежнева и не
воспользовался  дружбой  Покорского...  Да  и  мало   ли   людей,   подобных
Покорскому, встречалось на пути каждого из них?.. Что же они? Соединились ли
друг с другом для одного общего дела, образовали ли тесный союз для  обороны
от враждебных обстоятельств? Ничего не было... Все рассыпалось  прахом,  все
кончилось той же обломовщиной...  О  любви  нечего  и  говорить.  Каждый  из
обломовцев  встречал  женщину  выше  себя  (потому  что  Круциферская   выше
Бельтова, и даже княжна Мери все-таки  выше  Печорина),  и  каждый  постыдно
бежал от ее любви или добивался того, чтоб она сама прогнала его... Чем  это
объяснить, как не давлением на них гнусной обломовщины?
     ______________
     *  Сангвинический  (с   лат.)   -   подвижной,   увлекающийся,   быстро
откликающийся на внешние впечатления, но лишенный глубины и силы.

     Кроме разницы темперамента, большое различие находится в самом возрасте
Обломова и других героев. Говорим не о летах:  они  почти  однолетки,  Рудин
даже двумя-тремя годами постарше Обломова; говорим о времени  их  появления.
Обломов относится к позднейшему времени, стало  быть  он  уже  для  молодого
поколения, для  современной  жизни,  должен  казаться  гораздо  старше,  чем
казались прежние обломовцы... Он в  университете,  каких-нибудь  17-18  лет,
прочувствовал те стремления, проникся  теми  идеями,  которыми  одушевляется
Рудин в тридцать пять лет. За этим курсом для него было только  две  дороги:
или деятельность, настоящая деятельность, - не языком, а головой, сердцем  и
руками вместе, или уже просто лежанье сложа руки. Апатическая натура привела
его к последнему: скверно, но, по крайней мере, тут нет лжи и обморочиванья.
Если б он, подобно своим братцам, пустился толковать во всеуслышание о  том,
о чем теперь осмеливается только мечтать, то он  каждый  день  испытывал  бы
огорчения, подобные  тем,  какие  испытал  по  случаю  получения  письма  от
старосты и приглашения  от  хозяина  дома  -  очистить  квартиру.  Прежде  с
любовью, с благоговением слушали фразеров, толкующих  о  необходимости  того
или другого, о высших стремлениях и т.п. Тогда, может  быть,  и  Обломов  не
прочь был бы поговорить... Но теперь всякого фразера и прожектера* встречают
требованием: "а не угодно ли попробовать?" Этого уже обломовцы  не  в  силах
снести...
     ______________
     * Прожектер (с франц.) - любитель  фантастических,  несбыточных  планов
(прожектов).

     В самом деле - как чувствуется веяние новой жизни, когда, по  прочтении
"Обломова", думаешь, что вызвало в литературе  этот  тип.  Нельзя  приписать
этого единственно личному таланту автора и  широте  его  воззрений.  И  силу
таланта и воззрения самые  широкие  и  гуманные  находим  мы  и  у  авторов,
произведших прежние типы, приведенные нами выше.  Но  дело  в  том,  что  от
появления первого из них, Онегина, до сих пор прошло уже тридцать  лет.  То,
что было тогда в  зародыше,  что  выражалось  только  в  неясном  полуслове,
произнесенном шепотом, то приняло уже теперь определенную и  твердую  форму,
высказалось открыто и громко. Фраза потеряла свое значение; явилась в  самом
обществе потребность настоящего дела. Бельтов и Рудин, люди  с  стремлениями
действительно высокими и  благородными,  не  только  не  могли  проникнуться
необходимостью, но  даже  не  могли  представить  себе  близкой  возможности
страшной, смертельной борьбы с  обстоятельствами,  которые  их  давили.  Они
вступали в дремучий, неведомый лес, шли потоп-кому, опасному болоту,  видели
под ногами разных гадов и змей и лезли на дерево, - отчасти чтоб посмотреть,
не увидят ли где дороги, отчасти же для того,  чтобы  отдохнуть  и  хоть  на
время избавиться от опасности увязнуть или быть ужаленными.  Следовавшие  за
ними люди ждали, что они скажут, и смотрели  на  них  с  уважением,  как  на
людей, шедших впереди. Но эти передовые люди ничего не увидели с высоты,  на
которую взобрались: лес был очень обширен и  густ.  Между  тем,  взлезая  на
дерево, они исцарапали себе лицо, переранили себе  ноги,  испортили  руки...
Они страдают, они утомлены, они должны отдохнуть,  примостившись  как-нибудь
поудобнее на дереве. Правда, они ничего не  делают  для  общей  пользы,  они
ничего не разглядели и не сказали; стоящие внизу сами, без их помощи, должны
прорубать и расчищать себе дорогу по лесу. Но кто же решится бросить  камень
в этих несчастных, чтобы заставить  их  упасть  с  высоты,  на  которую  они
взмостились с такими трудами, имея в виду общую пользу?  Им  сострадают,  от
них даже не требуют пока, чтобы они принимали участие в расчистке  леса;  на
их долю выпало другое дело, и они его сделали. Если толку не вышло, - не  их
вина. С этой точки зрения каждый из авторов мог прежде  смотреть  на  своего
обломовского героя, и был прав. К этому присоединялось еще и то, что надежда
увидеть где-нибудь выход из лесу на дорогу долго держалась  во  всей  ватаге
путников, равно  как  долго  не  терялась  и  уверенность  в  дальнозоркости
передовых  людей,  взобравшихся  на  дерево.  Но  вот,   мало-помалу,   дело
прояснилось и приняло другой оборот: передовым людям понравилось на  дереве;
они рассуждают очень красноречиво о разных путях и  средствах  выбраться  из
болота и из лесу; они нашли даже на дереве кой-какие  плоды  и  наслаждаются
ими, бросая чешуйку вниз; они зовут к себе еще кой-кого, избранных из толпы,
и те идут и остаются на дереве,  уже  и  не  высматривая  дороги,  а  только
пожирая плоды. Это уже - Обломовы в собственном смысле... А бедные  путники,
стоящие внизу, вязнут в болоте, их жалят змеи, пугают гады, хлещут  по  лицу
сучья... Наконец толпа решается приняться за  дело  и  хочет  воротить  тех,
которые позже полезли на дерево; но Обломовы молчат  и  обжираются  плодами.
Тогда  толпа  обращается  и  к  прежним  своим  передовым  людям,  прося  их
спуститься и помочь общей работе. Но передовые люди опять повторяют  прежние
фразы о том, что  надо  высматривать  дорогу,  а  над  расчисткой  трудиться
нечего. - Тогда бедные путники видят свою ошибку и, махнув  рукой,  говорят:
"э, да вы все Обломовы!" И затем начинается деятельная,  неутомимая  работа:
рубят деревня, делают из них мост на болоте, образуют тропинку, бьют змей  и
гадов, попавшихся на ней, не заботясь более об этих умниках, об этих сильных
натурах,  Печориных  и  Рудиных,  на  которых  прежде  надеялись,   которыми
восхищались. Обломовцы сначала спокойно смотрят на общее движение, но потом,
по своему обыкновению, трусят и начинают кричать... "Ай,  ай  -  не  делайте
этого, оставьте! - кричат они, видя, что подсекается дерево, на котором  они
сидят. - Помилуйте, ведь мы можем убиться,  и  вместе  с  нами  погибнут  те
прекрасные идеи, те высокие чувства, те гуманные стремления, то красноречие,
тот пафос, любовь ко всему прекрасному и благородному, которые в нас  всегда
жили... Оставьте, оставьте! Что вы делаете?.." Но путники уже слыхали тысячу
раз все эти прекрасные фразы и,  не  обращая  на  них  внимания,  продолжают
работу. Обломовцам еще есть средство спасти себя и свою репутацию: слезть  с
дерева и приняться за работу вместе  с  другими.  Но  они,  по  обыкновению,
растерялись и не знают, что им делать... "Как же это так вдруг?" - повторяют
они в отчаянии и продолжают  посылать  бесплодные  проклятия  глупой  толпе,
потерявшей к ним уважение.
     А ведь толпа права! Если уж она сознала необходимость настоящего  дела,
так для нее совершенно все равно, - Печорин ли перед ней или Обломов. Мы  не
говорим опять, чтобы  Печорин  в  данных  обстоятельствах  стал  действовать
именно так, как Обломов; он мог самыми этими  обстоятельствами  развиться  в
другую сторону. Но типы, созданные  сильным  талантом,  долговечны:  и  ныне
живут люди, представляющие как будто сколок с Онегина,  Печорина,  Рудина  и
пр., и не в том виде, как они могли бы развиться при других обстоятельствах,
а именно в том, в каком они представлены Пушкиным, Лермонтовым,  Тургеневым.
Только в  общественном  сознании  все  они  более  и  более  превращаются  в
Обломова. Нельзя сказать, чтоб превращение это уже совершилось: нет;  еще  и
теперь тысячи людей проводят время в разговорах и тысячи других людей готовы
принять разговоры за дело. Но что превращение это  начинается  -  доказывает
тип Обломова, созданный Гончаровым. Появление его было бы  невозможно,  если
бы хотя в некоторой части общества не созрело сознание о том,  как  ничтожны
все эти quasi-талантливые* натуры, которыми прежде восхищались.  Прежде  они
прикрывались разными мантиями, украшали себя разными прическами,  привлекали
к  себе  разными  талантами.  Но   теперь   Обломов   является   пред   нами
разоблаченный, как он есть, молчаливый, сведенный с красивого пьедестала  на
мягкий диван, прикрытый вместо мантии только просторным халатом. Вопрос: что
он делает? в чем смысл и цель его жизни? - поставлен прямо и ясно, не  забит
никакими побочными вопросами.  Это  потому,  что  теперь  уже  настало,  или
настает неотлагательно, время работы общественной... И вот почему мы сказали
в начале статьи, что видим в романе Гончарова знамение времени.
     ______________
     * Квази (с лат.) - в сложных словах означает мнимый, не настоящий.

     Посмотрите, в самом деле, как изменилась точка зрения на образованных и
хорошо  рассуждающих  лежебоков,  которых  прежде  принимали  за   настоящих
общественных деятелей.
     Вот перед вами молодой человек, очень красивый,  ловкий,  образованный.
Он выезжает в большой свет и имеет там успех; он  ездит  в  театры,  балы  и
маскарады; он отлично одевается и  обедает;  читает  книжки  и  пишет  очень
грамотно... Сердце его волнуется только ежедневностью светской жизни, но  он
имеет понятия и о высших вопросах. Он любит потолковать о страстях,

                         О предрассудках вековых
                         И гроба тайных роковых...[*]

Он имеет некоторые честные правила: способен

                         Ярем он барщиной старинной
                         Оброком легким заменить[*],

способен  иногда  не  воспользоваться  неопытностью  девушки,   которую   не
любит; способен не придавать особенной цены своим светским успехам. Он  выше
окружающего его светского общества настолько,  что  дошел  до  сознания  его
пустоты; он может даже оставить свет и переехать в деревню; но только и  там
скучает, не зная, какое найти себе дело... От нечего делать  он  ссорится  с
другом своим и по легкомыслию убивает его на дуэли...  Через  несколько  лет
опять возвращается в свет и влюбляется в женщину, любовь которой сам  прежде
отверг,  потому  что  для  нее  нужно  было  бы  ему  отказаться  от   своей
бродяжнической свободы... Вы узнаете в этом человеке Онегина. Но всмотритесь
хорошенько: это - Обломов.
     Перед вами другой человек, с более страстной  душой,  с  более  широким
самолюбием. Этот имеет в себе как будто от природы все то, что  для  Онегина
составляет предмет забот. Он не хлопочет о туалете  и  наряде:  он  светский
человек и без этого. Ему  не  нужно  подбирать  слова  и  блистать  мишурным
знанием: и без этого язык у него  как  бритва.  Он  действительно  презирает
людей, хорошо понимая их слабости; он действительно умеет  овладеть  сердцем
женщины, не на краткое мгновенье, а  надолго,  нередко  навсегда.  Все,  что
встречается ему на его дороге, он  умеет  отстранить  или  уничтожить.  Одно
только несчастье: он не знает, куда идти. Сердце  его  пусто  и  холодно  ко
всему. Он все испытал, и ему  еще  в  юности  опротивели  все  удовольствия,
которые  можно  достать   за   ден