цепких  объятий
ночного кошмара, но услужливая память скоро расставила  все  по  местам.
Она вспомнила  о  трех  монахах,  стоящих  возле  ее  убогой  кровати  и
рассуждающих о ее грехе и  его  искуплении,  в  котором  не  может  быть
отказано  истинно  раскаивающимся.  Они  требовали  от  нее,  чтобы  она
призналась в своей ереси и тем самым заслужила бы своей бессмертной душе
покой.
   Она не сказала им ничего, слишком хорошо  зная  о  расставленном  ими
капкане. На земле не могло быть прощения для признавшегося еретика.
   Она будет сожжена, а  ее  раскаявшаяся  душа  вознесется  к  Богу  на
небеса. Но если она не признается в ереси, они все равно рано или поздно
заставят ее сделать это. Ни один смертный не мог вынести пыток,  которые
они применяли для того, чтобы вырвать подобное признание.  Но  здесь,  в
крепости Абенцаррати, они не стали пытать, а напротив,  говорили  с  ней
мягко, убеждая ее спасти свою душу.
   Наконец, убаюканная их мягкостью, она попыталась  объяснить  им,  что
вовсе не потеряла веру во время пребывания во дворце у неверующего. И их
мягкость тут же испарилась.  Они  обвинили  ее  в  безнравственности,  в
совершении нравственного греха,  в  отвращении  от  истинной  веры.  Они
орали, низведя ее до  состояния  дрожащей  твари.  После  этого  они  не
сделали больше никаких попыток убедить ее, а покинули дворец  -  большая
группа солдат и три  монаха  со  своей  заключенной.  Несмотря  на  свое
отчаяние, Сарита подивилась тому, что сопровождающие ее люди были  одеты
в кастильские ливреи. Похоже  было  на  то,  что  в  ее  судьбе  сыграли
какую-то роль их королевские величества.
   Но  почему  они  должны  были  интересоваться  судьбой   женщины   из
цыганского племени? Или они были заинтересованы Гранадой, и она  служила
неким орудием в их руках?
   Они попыталась найти в этом интересе августейших особ  хоть  какой-то
лучик надежды для себя.
   Может быть, она не исчезнет  в  коридорах  инквизиции  только  затем,
чтобы появиться в  день  своего  сожжения?  Может  быть,  их  величества
собираются использовать ее по-другому?  Но  ее  надежда  так  же  быстро
погасла. Их королевские  величества  были  известны  своим  интересом  к
спасению заблудших душ. Просто в данном случае  их  внимание  привлекла,
очевидно, связь этой души с мавританским халифатом  и  они  направили  к
спасению все имеющиеся в их распоряжении средства.
   Она попыталась думать об Абуле, чтобы создать внутри себя другой  мир
и перенестись туда, но думала только о своей ошибке - а если он  даже  и
поедет в Кордову, чтобы спасти ее, то никогда не сумеет  ее  отыскать...
Узнает  ли  он  когда-либо,  что  с  ней   случилось?   Возможно,   эмир
Абенцаррати, ослепленный своей победой, расскажет ему об этом...
   Они доехали до Кордовы на исходе второго дня.
   Сарита огляделась по сторонам - здесь она была дома и  могла  слышать
знакомые звуки и вдыхать знакомые запахи, но они ничего не  значили  для
нее сейчас. Чувства ее были притуплены, и она заботилась только  о  том,
чтобы не упасть со спотыкающейся лошади. Если б она  могла  рассчитывать
хоть на какое-то чудо, может быть, это придало бы ей сил, но никогда еще
она не чувствовала себя более  одинокой..,  никогда  не  сознавала,  что
находится в таком полном одиночестве, без защиты и без друзей.
   Даже осознание того, что они въезжают в ворота королевского дворца не
навело ее ни на какую счастливую  мысль.  Она  едва  приметила  суету  и
спешку, царящие вокруг. Ее  наполовину  стащили,  наполовину  подняли  с
лошади, и  она  оказалась  стоящей  на  мостовой,  заляпанной  грязью  и
соломой, где находилась до тех пор пока один из монахов что-то  приказал
и схватил ее за руку. Двое других монахов стали  подталкивать  Сариту  в
сторону серого здания, стоящего позади дворца. Один из сопровождавших ее
людей постучал - дверь открылась. Они втолкнули ее в темный  и  холодный
коридор. Дверь за ней захлопнулась и,  вместе  с  ней  ушли  все  звуки,
запахи и свет дня.
   Калиф Гранады въехал во дворец  их  католических  величеств  со  всей
церемонностью монарха, наносящего визит.  Абул  тщательно  распланировал
свое появление. Одежда его свиты была роскошной, лошади богато убраны, а
процессию сопровождали музыканты, играющие на флейтах  и  барабанах.  На
обозрение были выставлены все обширные богатства его королевства,  точно
также как и власть и престиж монарха. Если хозяева дворца и  подозревали
о  том,  что  он  прибыл  к  ним  в  качестве  просителя,   то   внешних
доказательств этому не было никаких. Абул знал, что  чем  могущественнее
он предстанет перед ними, тем более  привлекательным  покажется  им  его
предложение.
   Ему немедленно была дарована  аудиенция  их  величеств,  но  то  была
аудиенция приветственная, во время которой был произведен  только  обмен
любезностями и не затрагивались какие-либо  серьезные  деловые  вопросы.
Они должны были, конечно же, проявить хоть малейшее удивление по  поводу
приезда Абула, - он был убежден, что  они  ждали  его,  поскольку  в  их
реакции на его приезд была не только вежливость гостеприимных хозяев, но
и что-то еще.
   Господин Абул и его свита были размещены  в  гостевом  крыле  дворца.
Юсуф испарился, затерявшись в дворцовых  коридорах  и  в  узких  улочках
города - ему предстояло узнать, когда и как  была  привезена  в  Кордову
Сарита и где ее держали.
   Абул,  охваченный  лихорадочным  нетерпением,  едва  дождался   конца
церемонии приветствия, но хранил самообладание, и  по  его  улыбающемуся
лицу невозможно было определить его состояние.
   Он говорил только одни любезности, танцевал с  изумительной  грацией,
спел свою любимую песню и с неизменной галантностью отвечал на кокетство
попадающихся девушек.
   Он удалился на покой  рано,  тогда  же,  когда  и  их  величества,  к
превеликому разочарованию нескольких девичьих сердец. Такую экзотическую
личность можно было встретить при Дворе их католических величеств не так
уж часто, несмотря на всю его блистательность.
   Юсуф ожидал Абула в спальне.
   - Женщину привезли сегодня утром, мой господин Абул. В  сопровождении
двух монахов и Фра Тимотео, исповедника их величеств.
   Абул отвернулся от Юсуфа и подошел к окну.
   В воздухе витал аромат апельсинового цвета. Они обращаются с  Саритой
явно как с непростой еретичкой, раз в ее деле  задействован  сам  личный
исповедник монархов. Может, это означает,  что  какое-то  время  у  него
есть, что пройдет какое-то время, прежде чем они начнут ее пытать.
   Они ждали его. Может быть, они использовали ее как приманку?  Но  кто
решил, что на такую приманку  он  отреагирует?  Но,  задавая  себе  этот
вопрос, он уже знал на  него  ответ,  -  Айка.  Его  заставили  покинуть
Альгамбру,  применив  способ,  который,  как  знала  Айка,  не  мог   не
подействовать.
   Но осознание того, что он  сделал  в  точности  то,  что  от  него  и
ожидали, почему-то не беспокоило его. Да, он сделал то, что хотели  они,
но, кроме того, он сделал и то, что сам пожелал. Это был  его  выбор,  и
Айка может сколько угодно наслаждаться  перспективой  мучений  и  смерти
своей соперницы, но...
   Ей не удастся одним выстрелом убить двух зайцев. Айка не  была  столь
же искусным дипломатом, сколь ее муж. Она действовала, повинуясь порывам
своего мстительного сердца. А Абул мог подчинить свои  сердечные  порывы
трезвому и холодном рассудку. Даже тогда, когда дело касалось Сариты.
   - Где же они ее  держат?  -  спросил  он  Юсуфа,  который  стоял,  не
двигаясь, пока его господин обдумывал сложившуюся ситуацию.
   - В дворцовой тюрьме, - спокойно ответил Юсуф. - Насколько я понимаю,
религиозная и светская власть делят между собой это помещение.
   Перед  глазами  Абула  пронеслись  страшные  картины.  Он  постарался
отогнать их. Ему стоило больших усилий,  чтобы  добиться  этого.  Однако
сегодня он для нее ничего не мог сделать,  хотя  и  был  рядом.  Он  мог
только попытаться сквозь разъединяющую их темноту  послать  ей  частичку
своей души, чтобы придать сил, необходимых для  борьбы  со  страданиями,
как сделал это уже раньше, когда вернул ее к  жизни,  вырвав  из  когтей
смерти.
   Она, несомненно, страдает.  В  этом  месте  невозможно  не  страдать.
Испытывает ли она такие же невыносимые муки, как и тогда? Из  груди  его
вырвался стон, исполненный такой невыразимой муки, что Юсуф задрожал  от
чувства вины и поспешил выскользнуть из комнаты.
 
*** 
 
   Сарита закачалась, жмуря глаза от света факела. Они  произносили  все
те же слова, все те же фразы, не давая ей прислониться спиной  к  стене.
Когда же колени у нее подгибались, и она сползала на  холодный  пол,  ее
снова тащили наверх и при этом орали, чтобы она стояла  у  стены,  держа
носки на линии, которая была начерчена на полу.
   Утро было по-весеннему свежим. Воздух наполняло голубиное  курлыканье
- их вокруг было много, - они гнездились  среди  дворцовых  башен.  Абул
оделся в черную, расшитую золотом одежду - именно такого платья требовал
придворный церемониал. Накануне вечером он обратился  с  просьбой  к  их
величествам  даровать  ему  частную   аудиенцию,   и   теперь   старался
сосредоточиться и  обрести  покой.  Он  позавтракал  и  вышел  в  город,
сопровождаемый людьми из своей свиты якобы для того,  чтобы  понаблюдать
за  торговлей  и  поговорить   с   продавцами   кожи,   шелка,   атласа,
венецианского стекла и тонкого восточного  фарфора.  Он  не  должен  был
предстать перед их величествами человеком, нервно  ожидающим,  пока  его
позовут, и потому  провел  около  часа  в  темной  мастерской  торговца,
продающего раскрашенные  рукописи,  которые  калиф  Гранады  вполне  мог
купить, для того чтобы  украсить  библиотеку  Альгамбры.  Он  рассмотрел
рукописи, велел людям  своей  свиты  поторговаться  и  купить  те  вещи,
которые его интересовали и, немного погодя, спокойным шагом  возвратился
во дворец с видом человека, находившегося в полнейшей гармонии  с  самим
собой.
   Его возвращения дожидался лакей в ливрее.  Он  сообщил  ему,  что  их
величества с удовольствием примут его в Большом зале.
   Фердинанд  и  Изабелла  церемонно  приветствовали  своего  гостя.  Их
советники находились здесь же, Абул же вошел один. Он сразу же перешел к
делу - его отречение в обмен на женщину,  которую  инквизиция  держит  в
дворцовой тюрьме.
   - Вы говорите без обиняков, мой господин калиф, - сказал Фердинанд.
   - Я не вижу в них смысла, Ваше Величество, - в его позе  или  на  его
лице не отразилось ни намека на то, что сейчас творилось в его душе.  Он
спокойно уселся в резное кресло, положив руки на его подлокотники.
   - Женщина - еретичка, она предала свою веру, - сказала Изабелла, - Мы
очень  тревожимся  о  ее  бессмертной  душе,  мой  господин   калиф.   В
обязанности всех христиан входит забота о душах их братьев и сестер.
   - Я уважаю ваши намерения, Ваше величество.  Даже  будучи  человеком,
принадлежащим к другой вере, я не могу не воздать вам должное.
   Однако за эту душу я хотел бы поторговаться с вами, - и  он  позволил
себе слегка улыбнуться, как если бы  вопрос,  обсуждаемый  ими,  был  не
столь уж важен.
   - Если мы освободим женщину, то какие у нас будут  гарантии,  что  вы
откажетесь от престола в пользу своего сына? - спросил Фердинанд.
   На свой вопрос он не получил ответа, а только лишь пристальный взгляд
господина Абула.
   - Мы рассмотрим ваше предложение, мой господин калиф,  но  вы  должны
понимать, что там, где дело касается  спасения  души,  мирские  дела  не
имеют значения. Мы должны выполнять  свои  обязанности.  Заблудшую  душу
необходимо вернуть к свету. Мы за это в ответе перед Богом.
   - Так же, как и я перед моим,  госпожа,  -  тихо  сказал  Абул,  тоже
вставая. - Эта женщина принадлежит мне. -  Ну  что  ж,  морковку  он  им
сунул, а теперь займется тем, что помашет ее хвостиком.
   - Я уеду отсюда с женщиной,  а  мои  солдаты  и  свита  направятся  к
Мокарабам, где провозгласят моего сына калифом. Или  же  вам  достанется
женщина и ее бессмертная душа, а я приведу  в  Гранаду  войска,  которые
сейчас находятся в Марокко, и вместе с ними мы уничтожим и Мокарабов,  и
Абенцаррати, и испанцам не удастся выгнать мавров из  Гранады  во  время
вашего царствования.
   Голос его был спокойным и холодным, а глаза черными и пронзительными,
как у орла.
   Фердинанд поднялся, давая тем самым понять своим придворным,  что  им
следует удалиться.
   - Мы рассмотрим ваше предложение, мой господин калиф.
   -  Женщина  принадлежит  мне,  -  снова  повторил  Абул,  после  чего
поклонился и вышел из комнаты.
   - Похоже, Мокарабы были не так уж не правы в своих  оценках,  -  тихо
сказала Изабелла после ухода Абула. -  Не  хотела  бы  я  играть  против
такого человека.
   - Да, - сказал Фердинанд - одна душа за королевство.
   -  Мы  выгоним   мавров   после   восьмисотлетнего   владычества,   -
пробормотала  Изабелла.  -  И  если  мы  одержим  такую  победу  -   это
действительно увековечит нас в памяти наших потомков.
   - Но Мули Абул Хассан предложил нам эту победу. Мальчик и его мать не
смогут управлять королевством, раздираемом  внутренними  противоречиями.
Мужчина мог бы это сделать, если бы захотел...
   - Еще чуть-чуть и оно будет нашим. И даже без кровопролития.
   - Они уже работают над женщиной?
   -  Да,  но  я  попросил  Фра  Тимотео,  чтобы  они  не   очень   пока
усердствовали, - сказала Изабелла.
   - Истинного раскаяния невозможно добиться так быстро. - И она набожно
поджала губы.
   - И то правда, - согласился Фердинанд. -  Возможно,  следует  сказать
им, чтобы они проявили еще больше осторожности пока мы не соберем  Совет
и не примем решения.
   О, если б они только позволили ей лечь на холодный пол и заснуть. Она
умоляла их, но стенания ее оставляли их безразличными - для них она была
абсолютно чужой. Горло у нее пересохло, так что она все равно не  смогла
бы им ответить, даже если б знала, что говорить. Они хотели,  чтобы  она
призналась в том, что перешла в религию не правоверного,  а  она  знала,
что не должна этого делать. Тогда они сказали ей, что она сможет  уснуть
только после того, как признается в своем грехе. Она было  открыла  рот,
но увидела в их глазах волчий блеск, блеск  в  предвкушении  триумфа,  и
отрицательно покачала головой. Ей ужасно хотелось пить.., ужасно.  Голод
приходил и уходил снова, но жажда мучила ее беспрестанно.
   Ноги ее болели, ступням было безумно холодно.
   Люди, допрашивающие ее, сменяли  друг  друга,  а  она  все  стояла  и
удивлялась тому, что они все еще не начали ее  пытать.  Теперь  она  уже
была готова на все.
 
*** 
 
   Абул в этот день не раз посещал Двор. Он обедал в  Большом  зале,  во
второй половине дня присоединился к охотничьим забавам, всем своим видом
давая понять, что наслаждается гостеприимством хозяев и отлично проводит
время. Ни разу взгляд  его  не  устремился  в  сторону  угрюмого  серого
тюремного здания, хотя сердцем и душой  он  был  в  нем,  а  тот  калиф,
которого видели окружающие его люди, был не более, чем пустой  оболочкой
человека.
   В полночь его призвали на Совет. Кроме Фердинанда и Изабеллы  в  зале
находились их старшие советники.
   - Так вы пошлете свою свиту назад, в Гранаду, снабдив  ее  бумагой  о
своем отречении? - спросил Фердинанд. - И назовете в ней калифом  вашего
сына?
   - Я сделаю это, - сказал Абул,  -  и  мои  люди  послушаются  меня  и
присягнут на верность Бобдилу.
   - А куда вы поедете?
   Абул рассмеялся, и смех его был груб и неприятен.
   - Простите, но я не думаю, что вас это волнует.
   Я даю вам слово, что не буду вмешиваться в дела Гранады.  С  собой  я
возьму только караван мулов, серую в яблоках лошадку и Сариту из племени
Рафаэля. Все остальное я завещаю своему сыну.
   -  Женщина  будет  освобождена  в  предрассветный  час,  -   произнес
Фердинанд.
 
*** 
 
   Вдруг допрос прекратился, и ее вывели из комнаты, в  которой  держали
почти два дня стоя, разрешая посидеть всего лишь по несколько минут.  Но
она заметила, что после этих минут ей было особенно трудно  стоять,  так
что и не знала, как ей воспринимать подобную милость.
   Однако сейчас ее вывели из этой комнаты  и  заперли  в  очень  темной
келье. Она споткнулась и присела на колени, ожидая, что сейчас раздастся
крик и чужие руки поставят ее на ноги, но  этого  не  случилось.  Вокруг
царила абсолютная тишина.
   Тогда он сползла еще немного и оказалась на полу.
   Он был шершавым и холодным,  а  воздух  -  влажным  и  холодным.  Она
потеряла сознание. Но скоро дверь  широко  распахнулась  и  чьи-то  руки
подняли ее на ноги. Из коридора проник яркий свет факела  и  ослепил  ее
усталые глаза.
   Когда Сарита вышла в  коридор,  ее  охватило  отчаяние.  Куда  же  ее
поведут теперь? Вниз, в подземелье? В подвалы, в которых  столько  людей
мучилось, и в которых и сейчас слышны были их  крики?  Она  споткнулась,
почти  не  сознавая  присутствия  этих  фигур  в  серых   одеждах.   Они
остановились.  В  темноте  заскрежетал  ключ,  заскрипела  дверь.   Рука
толкнула ее в спину. Она с трудом перешагнула  через  высокий  порог,  и
оказалась по другую сторону двери, где стала жадно глотать свежий ночной
воздух.
   Из тени пустынного  двора  вышел  Абул.  Он  остановился  перед  ней,
почувствовав ее боль. Волосы ее убрали с лица и стянули на  макушке  так
сильно, что лоб сморщился. Вместо платья на  ней  была  одежда  кающейся
грешницы из грубой мешковины. Лицо ее было смертельно бледным, и  глаза,
казалось, ничего не видели.
   - Сарита, - произнес он ее имя, как будто только таким  способом  мог
удостовериться в том, что  она  была  не  духом,  обреченным  на  вечное
странствование по коридорам Инквизиции.
   Она медленно подняла голову...
   - Абул?
   Он  прижал  ее  к  себе  и,  когда  она  очутилась  в  его  объятиях,
почувствовал прилив ярости.., удивительной,  непонятной,  очищающей.  Он
приподнял ее:
   - Как ты могла быть такой  дурой?  Пытаться  так  глупо,  так  нелепо
вмешаться в ход событий?
   Как ты могла подумать, что понимаешь что-нибудь в моем народе?  После
всего того, что произошло раньше! Он почувствовал, как она задрожала  от
его слов. Абул понес ее со двора туда, где ждал  его  Юсуф  с  караваном
мулов, с серой лошадкой, и с его вороным конем. Он сел на него, все  так
же прижимая ее к себе, и они выехали со двора, и  помчались  по  дороге,
ведущей к границе с Гранадой.
 
Глава 22 
 
   Абул забирался все выше и выше, подальше от наезженных троп и людей -
пока, наконец, не достиг намеченной цели.
   Речной поток быстро струился по горному склону, образовывая на  своем
пути крошечные водопады и заводи. Здешняя земля не испытывала недостатка
во влаге, а потому трава и мох росли на  ней  в  изобилии,  а  оливковые
деревья были особенно стройными и более серебристо-зелеными, чем обычно.
Выше по склону виднелся вход в пещеру.
   В детстве Абул много раз приезжал сюда со своим отцом,  а  когда  ему
исполнилось 13, отец оставил здесь его на целую  неделю  одного,  чтобы,
живя самостоятельно, он смог лучше узнать самого себя и, таким  образом,
лучше подготовиться к правлению. Все это  Абул  намеревался  передать  и
Бобдилу...
   Сзади Абула тащился и Юсуф. Он привязал к дереву мулов и  лошадку,  а
затем повернулся к Абулу.
   - Вернись сюда через неделю, но только  в  том  случае,  если  решишь
остаться со мной, - сказал ему Абул, - если нет,  то  я  не  стану  тебя
удерживать.
   - Я вернусь, - с этими словами Юсуф повернулся и  поехал  обратно  по
горному склону.
   Абул, все еще державший Сариту на руках,  поставил  ее  на  ноги.  Он
почувствовал, что злость его куда-то улетучилась, и ее сменила усталость
после пережитого отчаяния. Сарита застонала и закачалась, и он  выхватил
нож и вспорол мешковину, окутывающую ее с ног до головы, так и предстала
она перед ним нагой.
   Он  исследовал  ее