и  с  упоением  стал
наблюдать за ритмичными взлетами и падениями ее бедер. Резким  движением
Сарита сорвала ленту, сдерживающую ее волосы, и они рассыпались  золотым
дождем по ее плечам.
   В тот же самый момент он коснулся ее  сердцевины,  и  она  закричала,
падая вперед.
   - Приветствую вас, мой господин калиф,  пробормотала  Сарита.  Думаю,
теперь я поприветствовала вас как следует, не так ли?
   - Несомненно, - выдохнул он, -  какое  же  ты  буйное  создание,  моя
Сарита!
   - А ты хотел бы, чтобы я была другой?
   - Нет, - ни за что!
   Минуту они лежали спокойно, потом Абул вспомнил про  визиря,  который
должен был ждать его в кабинете и простонал:
   - Дорогая, у меня есть неотложные дела.
   - Так делай их, чем скорей ты  их  сделаешь,  тем  скорее  вернешься.
Разве ты не будешь читать пергамент?
   - Да, конечно.
   Обычная усталость, следующая за подобным неистовым взрывом любви,  не
приходила. Она умирала от любопытства.
   - Что там в пергаменте?
   Лицо Абула было чернее тучи, но он попытался улыбнуться.
   - Оно от отца Айки, - сказал он, бросая пергамент  на  диван.  В  нем
говорится, что она потребовала у него защиты... Я должен  встретиться  с
визирем, Сарита.
   - Я не стану тебя задерживать, но возвращайся, пожалуйста, скорее.
   - Да, дорогая, - он прижал ее к себе. - Как можешь ты  сомневаться  в
этом?
   - Я и не сомневаюсь.
   В дверь постучали.
   - Мой господин калиф? К вам посланник из Абенцаррати, У  него  к  вам
сообщение, "Так рано", - пробормотал Абул про себя.
   Не прощаясь, он вышел из комнаты  и  прошел  в  приемную.  На  диване
остался лежать забытый пергамент.
 
Глава 19 
 
   Пергамент,  исписанный  по-арабски,  был  в  основе  своей  непонятен
Сарите. Она пыталась извлечь из него хоть какой-то смысл с  помощью  тех
немногих букв, которые знала. Ведь Фадха давала  ей,  в  основном  уроки
устной речи.
   Испанский Сарита знала  отлично.  Отец  ее  был  грамотным  и  служил
писарем, Эстабан очень гордился  своим  умением  и  передал  его  своему
единственному ребенку, как часть семейного  наследства,  взяв  с  Сариты
обещание, что она сделает то же самое и со своими детьми. Но способность
читать и писать по-испански в данном случае мало могла помочь ей. Сейчас
она лежала на диване, погруженная  в  манускрипт.  Заслышав  в  соседней
комнате шаги Зулемы, Сарита позвала ее.
   - Ты умеешь читать по-арабски, Зулема?
   Та отрицательно покачала головой.
   - Нет, но Кадига умеет. Послать за ней?
   Пошли, пожалуйста, - сказала Сарита.
   Одно  слово  из  пергамента  ее  особенно   заинтересовало,   которое
повторялось много раз и, похоже, было очень  важным.  Она  показала  его
пришедшей Кадиге, тщательно прикрывая текст, находящийся  выше  и  ниже.
Сарита  прекрасно  понимала,  что  Абул,  возможно,  не  захочет,  чтобы
содержание его писем стало известно дворцовой челяди.
   - Оно означает "не правоверная", - нисколько  не  колеблясь,  сказала
Кадига.
   - Гм... А это, по-моему, означает "женщина".
   А здесь - имя господина Абула.
   - Я и не знал, что ты так преуспела в изучении арабского,  Сарита,  -
раздался голос Абула.
   - Боюсь, что все же недостаточно, - сказала  она.  -  Ты  можешь  мне
прочитать его?
   - А ты не думаешь, что это послание может иметь частный  характер?  -
добродушно спросил он, взмахом руки отпуская Кадигу.
   - Не думаю, - ответила Сарита. - Если бы это было так, ты не стал  бы
бросать его на диване.
   - Да, конечно, - согласился он. - Но я ведь сказал тебе,  что  в  нем
написано.
   Она покачала головой.
   - Какую-то часть, возможно, но не самое важное.
   - А почему ты так хочешь узнать?
   - Потому что ты обеспокоен им,  и  я  нисколько  не  сомневаюсь,  что
пергамент содержит нечто, связанное со мной.
   Глаза ее смотрели на него с вызовом. Партнерства на равных - вот чего
она от него хотела.
   - Возможно, в нем говорится, что мое присутствие способствовало тому,
что ты отверг Айку? Что ты заточил ее в  крепость  и  собирался  выгнать
из-за того, что увлекся мною?  Ведь  никто  не  знает  о  том,  что  она
пыталась отравить меня и вынашивала далеко идущие планы,  если  Айка  об
этом не сказала сама, а она явно не сделала этого.
   - Похоже, ты все это хорошо обдумала, -  он  сел  на  диван  рядом  с
Саритой. - Ну что ж, давай посмотрим, что еще тут есть.
   - Почему бы тебе просто не прочитать мне пергамент? - спросила она. -
Ведь это гораздо проще.
   - Ты меня удивляешь, - сказал он сухо, беря у нее пергамент.  -  Отец
Айки сообщает мне, что его дочь  находится  под  его  защитой,  что  она
бежала от варварского обращения и угрозы несправедливого изгнания.  Эмир
считает, что подобным обращением с его дочерью я нанес  оскорбление  его
семье. То, что я отверг его дочь  в  пользу  рабыни  и  не  правоверной,
удваивает это оскорбление. Поэтому эмир считает своим  долгом  отомстить
мне.
   Он считает, что я должен отречься от престола в пользу моего  сына  и
регента, которого выберет совет, так как я попрал права своих  подданных
и, следовательно, не достоин правителя народа Гранады.
   Изложив, таким образом, содержание пергамента, Абул снова свернул его
в трубку и слегка хлопнул им Сариту по макушке.
   - Ну, теперь ты все знаешь, Сарита. И что ты на это скажешь?
   Она прищурилась.
   - И скажу. Ты должен сказать всю правду о предательстве  его  дочери,
пока ей не поверили и остальные.
   - У меня нет доказательств.
   - А мое  присутствие  здесь  лишь  подтверждает  обвинение  эмира,  -
медленно проговорила она, - а другие поверят ему?
   Абул кивнул.
   - Эмир Абенпаррати, второй по значимости семьи в халифате, только что
потребовал от меня, чтобы я отрекся от престола. Если я не подчинюсь, то
против меня начнут военные действия.
   - И все из-за меня? - нахмурилась Сарита.
   Абул утвердительно кивнул.
   - Все это не так просто, Сарита. Ты просто оправдание для того, чтобы
совершить то, что они уже давно затевали. Но  совсем  недавно  я  сделал
несколько промашек, которые могли повлиять на нерешительных  и  привлечь
их на сторону оппозиции.
   - В обращении с Айкой?
   - Да, я пренебрег кое-чем и тем самым проявил беспечность.
   - И что же теперь делать?
   - Я должен ответить на вызов,  а  потом  посмотрим,  каков  будет  их
дальнейший ход.
   - Ты очень обеспокоен?
   - Все это гораздо серьезнее, чем я думал вначале, - признался он.
   -  И  если   мы   будем   воевать   в   нашей   собственной   стране,
хищники-чужестранцы смогут поживиться легкой добычей. Вот что  беспокоит
меня больше всего.
   - И Гранада достанется испанцам?!
   - Рано или поздно, да, - сказал он. - Мы не сможем  долго  удержаться
против соединенных сил Арагона и Кастилии, но я бы предпочел, чтобы  это
произошло не в мое правление.
   - Да, я понимаю, - она провела рукой по его щеке. -  Не  может  быть,
чтобы я не могла как-нибудь помочь этому.
   - Просто будь здесь, - сказал он. - Я должен  знать,  что  ты  здесь,
если я должен буду уехать от тебя.
   Она печально улыбнулась.
   - А ты не держи от меня тайн, Абул. Обещай мне это.
   - Я обещаю.
   Абул принял брошенный ему вызов и начал готовить Альгамбру  к  осаде.
Такую крепость взять будет непросто, но сама по себе попытка сделать это
ослабит его в глазах сторонников. У него не  было  иллюзий  относительно
того, что многие из них останутся на  тонущем  корабле.  Слишком  многое
будет поставлено для них на карту в случае победы его врагов.
   Он послал войска  патрулировать  королевские  дороги,  и  теперь  ему
поступали регулярные сообщения о перестрелках между его людьми и  людьми
рода Мокарабов и Абенцаррати.
   Абул имел своих шпионов во всех лагерях и неустанно работал над  тем,
чтобы перехитрить врагов, распространяя собственные истории и с болью  в
сердце следя за тем, как благодаря его же махинациям, на радость  врагам
раскалывается  и  слабеет  королевство,  которое  он   всегда   старался
укреплять. И все же иного выхода у него не было.
   Однажды к воротам Альгамбры прибыл полк солдат. Он прибыл  для  того,
чтобы передать  калифу  послание  от  эмира  рода  Мокарабов.  Послание,
содержащееся в деревянной шкатулке, оказалось  ничем  иным  как  головой
одного из калифских шпионов при дворе Фердинанда и Изабеллы.
   Смысл этого послания был ясен. Силы,  объединившиеся  против  калифа,
нашли поддержку испанских монархов. "Что же они должны  были  предложить
взамен?" - подумал Абул.  Верность  нового  калифа  испанцам?  Они  были
дураками, если поверили в то, что христианские Величества согласятся  на
что-нибудь меньшее, нежели полный контроль над  Гранадой  и  уничтожение
Мавританско-испанского правления.
   Сарита постоянно задавала ему вопросы, напоминая о  его  обещании  не
держать ее в неведении.
   Он, по мере возможностей, терпеливо отвечал на них, но большую  часть
времени  бывал  занят  и  у  нее  появилась  привычка  прислушиваться  к
внутридворцовым слухам. Кадига постоянно поставляла ей кухонные  сплетни
и Сарита решила, что они не менее надежны, чем что-то еще.
   Абул, по крайней мере,  внешне  был  по-прежнему  уравновешен,  будто
суматоха и опасность, висевшая в воздухе,  его  не  трогали.  Но  Сарита
временами была не уверена в том, что так оно и было на  самом  деле.  Он
утратил свое чувство юмора, готовность смеяться, мягкость, к которой она
так привыкла, и иногда она видела в его глазах пугающее сомнение.  Может
быть, Абул  подвергал  теперь  сомнению  то,  что  раньше  ему  казалось
неоспоримым?
   Это тревожило Сариту, но и наполняло сочувствием и  желанием  помочь.
Но она не знала, как это сделать. Она была  рядом  с  ним,  и  он  часто
приходил к ней в середине дня, чтобы забыться в  любви,  в  которой  она
никогда ему не отказывала, и отогнать гложущие его сомнения, чтобы вновь
обрести равновесие.
   Иногда ей казалось, что он использует свою страсть  для  того,  чтобы
обратить свое расстройство в любовное волнение, чтобы уничтожить себя, а
после возродиться из пепла, подобно фениксу. А иногда он  хотел  от  нее
тихих любовных ласк, чтобы с помощью ее  тела  обрести  телесный  покой.
Любовь их была разной, и Сарита, решившая изо всех сил помогать  ему,  с
помощью своего ума и наблюдательности способствовала тому, что он всегда
уходил от нее сильнее и спокойнее, чем приходил к ней.
   Но всего этого было недостаточно, чтобы унять ее тревогу,  и  утолить
желание действовать  в  момент,  когда,  казалось,  земля  рушилась  под
ногами.
   Эта борьба слишком неблагодарна, пусть  они  попадут  в  услужение  к
испанцам, если им так этого хочется. Но она решительно подавляла в  себе
это и не имела права ни делать  такие  заявления,  ни  права  навязывать
Абулу тот образ мыслей, который не был ему присущ.
   Как-то Кадига предстала перед Саритой,  когда  та  сидела  в  серале,
слушая музыку, окруженная женщинами, которых, казалось, не волновал  тот
хаос, который царил за стенами их золотой клетки.
   - Господин Абул хочет, чтобы вы пришли к нему в бани, - сказала она.
   Сарита, не медля, встала. Прошло уже много недель с тех пор, как Абул
в последний раз желая разделить с ней это царство покоя и гармонии.
   Она вошла в зал омовений, когда Абул находился уже в  горячей  ванне.
Лейла помогла Сарите раздеться и ушла.
   Она скользнула  в  воду.  Сарита  так  привыкла  к  баням,  что  даже
перспектива окунуться в холодную ванну не мешала ей вкушать блаженство.
   - Как ты? - тихо спросила она.
   Он улыбнулся.
   - Все в порядке.
   - Но тебя ведь что-то беспокоит?
   Он кивнул:
   - Я собираюсь отослать тебя отсюда, Сарита.
   - Что ты сказал?
   - Это необходимо, нет, послушай... Тебе нельзя здесь оставаться - для
твоей же безопасности.
   - Но и для тебя! - взорвалась она. - Как ты можешь говорить такое?
   - Сарита, если Альгамбра падет, твоя жизнь ничего  не  будет  стоить.
Надеюсь, мне не надо объяснять, почему.
   - Нет, не надо, но я настаиваю на своем праве рискнуть, -  парировала
она. - И почему ты  говоришь  сейчас  о  падении  Альгамбры?  Что-нибудь
случилось?
   - Я должен предусмотреть такой исход. Ты  уедешь  отсюда  в  Кордову,
воспользовавшись дорогами, которые находятся под контролем моих людей. В
своей стране ты будешь в безопасности.  А  когда  все  это  кончится,  я
приеду за тобой.
   Она с недоверием взглянула на него.
   - Ты не приедешь за мной, потому что не думаешь, что сможешь  выжить.
Ты потерял надежду.
   Абул ничего не сказал. Он потерял не надежду, а веру в  необходимость
борьбы. Сарита, вот кто был теперь  его  путеводной  звездой.  Он  хотел
только одного - провести остаток своих дней с ней, и для него не слишком
большое значение имело то, как и где это сделать. Ему было уже 30 лет  и
он уже, можно сказать, отслужил свое. Не хотелось провести остаток своей
жизни в битвах, защищая то, что, как ему теперь казалось, защитить  было
нельзя  -  отчасти  из-за  ошибок  и  жадности  одних,   отчасти   из-за
объединения Арагона и Кастилии. Но он был сыном своего  отца  и  не  мог
отдать Гранаду испанцам без борьбы. Так  что  ему  придется  воевать  со
своим собственным народом.
   - Я никуда не поеду! - заявила Сарита.
   - Нет, поедешь!
   - Ты не можешь принудить меня к этому.
   - Нет, могу.
   - Как?
   - Я могу связать тебя, сунуть в рот  кляп  и  без  труда  переправить
через границу.
   Она поняла, что он шутит, и улыбнулась.
   - Да, этого я не стану отрицать Но я вовсе не это имела в виду. Ты не
можешь заставить меня захотеть оставить тебя.
   - Я могу тебе сказать, что, оставаясь здесь, ты мешаешь  мне  сделать
то, что я должен.
   Сарита почувствовала, что он говорит правду.
   Она не имеет права препятствовать ему.  Но,  может  быть,  она  может
воспользоваться этим на благо ему?
   - И как же я поеду? Если не буду связанной и с кляпом во рту?  Дороги
опасны, даже если они все еще находятся под контролем твоих людей.
   - Ты оденешься мужчиной, - сказал он, - и с тобой поедет  Юсуф.  Пара
крестьян не привлечет к себе внимания.
   - Понятно, - она замолчала, обдумывая идею, пришедшую ей в голову.
   - Ничего, это время пройдет, - сказал он.
   - А какое придет? Если ты не выиграешь, Абул, то умрешь, ты понимаешь
это?
   Он не  противоречил  ей,  и  Сарита  почти  полностью  утвердилась  в
пришедшей к ней мысли.
   - Твои противники умножили свои  ряды?  Колеблющиеся  перешли  на  их
сторону?
   Он вздохнул.
   - Похоже на то.
   Сарита прикрыла глаза, как бы от печали, что слышит это, а  на  самом
деле пряча возбуждение от того, что идея ее начала обретать свою плоть.
   Может быть, если один из лидеров оппозиции Абула узнает о том, что ее
возникновение с самого начала  зиждилось  на  сфабрикованном  обвинении,
предъявленном честолюбивой женщиной и ее не менее честолюбивым отцом, то
ряды его противников дрогнут.
   - И когда я должна уехать?
   - На  рассвете.  Юсуф  хорошо  умеет  проводить  такие  операции.  Он
доставит тебя в целости и сохранности.
   - Интересно, придется ли ему по вкусу такое поручение? Не думаю,  что
Юсуф обрадуется, узнав, что ему предстоит стать моей нянькой.
   Абул усмехнулся:
   - Я не имею привычки спрашивать его мнение по поводу своих приказов.
   Они нежно перешучивались и не  позволяли  себе  думать  о  том,  что,
возможно, это последний день, который  они  проводят  вместе.  В  Сариту
вселилась надежда на то,  что  ей  удастся  осуществить  своей  план,  -
наконец-то, она поняла, что кое-что все-таки может сделать.  Пусть  этим
она и подвергнет себя опасности, но все же план может и удастся.
   То, что по нему ей придется  взаимодействовать  с  Юсуфом,  было  уже
неважно. Она не уйдет так просто из жизни Абула, не оставит  его  одного
на поле битвы.
   Она уступила его настояниям и притворилась будто верит в то,  что  он
приедет за ней в Кордову, когда здесь все  успокоится.  А  если  Абул  и
почувствовал некоторое разочарование из-за  того,  что  она  так  быстро
согласилась с его уверениями в необходимости их расставания, то не подал
виду. Ведь она вела себя так, как он желал,  но  почему-то  он  ждал  от
Сариты яростного сопротивления и настойчивости в желании  разделить  его
судьбу...
   А в данном  случае  она  вела  себя  так,  будто  не  видела  никакой
возможности для себя принимать участие в происходящем. Но Абул не  знал,
что никакие обстоятельства не принудили бы Сариту покинуть его, если  бы
она не  думала,  что  вдали  от  него  сможет  что-либо  сделать,  чтобы
переломить ход событий.
   Следующую ночь они не спали, а разговаривали  и  любили  друг  друга,
отчаянно и нежно, и вслух мечтали о том  времени,  когда  будут  жить  в
приморском дворце в Мотриле, что будет  возможным  только  тогда,  когда
весь этот ужас кончится и жизнь вернется в нормальное русло. За  час  до
рассвета пришли Кадига  и  Зулема.  Они  были  необыкновенно  молчалива,
когда, под надзором Абула, крепко перевязывали Саритину грудь, чтобы  ее
фигура обрела очертания мальчика-подростка. Потом Сарита надела рубаху и
штаны, скрывшие  пленительны?  изгиб  ее  бедер,  а  после  -  бурнус  с
капюшоном и чалму, спрятавшую копну ее волос.
   Сарита окинула себя критическим взором. В зеркале она не могла видеть
себя полностью, но то, что увидела - от талии и до макушки - было совсем
непохоже на нее.
   - Я похожа на мальчика? - повернулась Сарита к Абулу.
   - Удивительно, сказал он, - и на очень привлекательного.  Тебе  лучше
не отходить от Юсуфа, пока ты снова не наденешь дсенское платье.
   - Она посмотрела на него, чтобы  убедиться  в  том,  что  он  говорит
серьезно, и увидела, что это так.
   - О, сказала она нахмурясь, - опасностей и так предостаточно.
   - В бурнусе мало что разглядишь, - сказала Кадига, а если мы размажем
по вашему лицу грязь, то никто  не  будет  особенно  всматриваться.  Все
будут видеть только пастуха-замарашку.
   - Отличная мысль, Кадига, - сказал Абул, стараясь спрятать свое  горе
при мысли  о  том,  что  расстается  с  Саритой,  и  превратить  ужасную
реальность в увлекательную игру с переодеваниями.
   Когда все было готово, Абул и женщины  придирчиво  осмотрели  Сариту.
Она чувствовала себя как-то странно - будто находилась в чужом для  себя
мире, будто они и в самом деле играли в какую-то игру.
   Она поняла, что не может как следует попрощаться с Абулом, потому что
сделать это - означало признать, что, возможно, приветствие не последует
за прощанием, а этой мысли она  не  могла  вынести.  Когда  Абул  крепко
прижал ее к себе, ища губами ее губы,  она  легонько  поцеловала  его  и
оттолкнула, сказав, что через несколько недель вновь увидится с ним.
   Боль, мелькнувшая в его глазах, тотчас  сменилась  пониманием;  и  он
также весело велел ей остерегаться мужчин, которые  могли  найти  такого
красивого мальчика чрезвычайно привлекательным, и ущипнул ее за нос.
   Она попыталась также легко распрощаться с Кадигой и Зулемой, ставшими
за это время настоящими ее подругами. Но в их глазах стояли слезы и  она
почувствовала,  что  вот-вот  расплачется,  и  тяжело  вздохнула   Слезы
размазали бы тщательно нанесенный грим на ее лице.
   Юсуф ждал их у ворот крепости - уже светало.
   Он оглядел Сариту с ног до головы, кивнул и  сел  на  груженого  пони
Сарита, как младшая по статусу из них двоих, должна была ехать верхом на
муле.
   У обоих животных под седлом находились  тюки.  В  мешке  Сариты  была
женская одежда, расческа, банты, мыло и  трут,  -  все  необходимое  для
того, чтобы снова стать самой собой. Ей было невдомек, что в нем были  и
золотые дукаты, зашитые за подкладку бархатной мантии. У  Юсуфа  было  с
собой оружие, пища, кастрюли, холщовая палатка, фонарь  и  свечи,  -  то
есть вещи, призванные сделать их путешествие относительно комфортным.
   Сарита в последний раз  повернулась  к  Абулу,  увидела  его  глубоко
несчастные глаза, легонько коснулась пальцами его губ