вас  в  Мексуар,  -
бесстрастно сообщил ей офицер.
   Он подал знак двум солдатам, и они двинулись к султанше и схватили ее
за руки, несмотря на то, что она кричала, пытаясь освободиться. Но таков
был приказ командира, и протесты со стороны женщины  не  могли  изменить
его и, следовательно, их намерения. Офицер повернулся и вышел из палаты,
а  за  ним  вышли  офицеры,  тащившие  упирающуюся  султаншу.  Крики  ее
сотрясали стены сераля, и в сердце остальных женщин вселялся страх из-за
того,   что   судьба   так   неожиданно   повернулась   спиной   к    их
предводительнице. Если уж даже она, пользующаяся всей  полнотой  власти,
может пасть так низко, значит, и никто из них не может чувствовать  себя
в безопасности.
   Оказавшись  в  залитом  солнцем  Львином  дворике,  Айка   неожиданно
перестала сопротивляться.
   Упорство только увеличивало глубину ее  падения,  поэтому  она  пошла
рядом со стражником с глазами, горящими гневом, а в голове у нее роились
самые различные предположения о том, что явилось причиной ее позора.
   Если бы он подозревал измену, то не стал бы так обращаться с ней. Она
знала, что он предпочитал действовать  осторожно  и  встречал  вражеский
удар кинжалом, спрятанным столь умно, что враг  о  нем  не  догадывался.
Чтобы обращаться с женой таким образом, он должен  иметь  неопровержимые
доказательства ее вины, но какие доказательства могли у него  быть?  Она
не могла придумать ничего другого, кроме как то,  что  он  обнаружил  ее
переписку с отцом. Но она писала только о  бедах,  разразившихся  внутри
Альгамбры, и о своих страхах за калифа,  увлеченного  новой  наложницей.
Она тщательно избегала сказать в послании нечто такое, что ей могли бы в
случае его обнаружения поставить в вину. В самом деле, она вполне  может
защититься, сказав; что беспокоилась о муже...
   Абул вышел из мечети как раз перед тем, как Айку привели  в  Мексуар.
Он сел на огромный резной трон, спокойный и твердый, поглощенный  только
тем, что ему было необходимо узнать.
   Увидев его в пустынном зале,  Айка  почувствовала,  что  мужество  ее
поколеблено.  Губы  Абула,  казалось,  были  вытесаны  из  камня,  глаза
почему-то. уменьшились до  черных  светящихся  точек,  а  руки  спокойно
лежали на подлокотниках трона. Стражники подвели ее к его подножию и  по
сигналу Абула разжали руки, отступив назад, так что она осталась  стоять
одна.
   - Скажи мне название яда, который ты дала Сарите,  -  требование  это
было высказано  в  манере,  абсолютно  несвойственной  Абулу  -  голосом
холодным и бесстрастным.
   Первой реакцией Айки было облегчение.
   Так вот в чем дело, но нет же  никаких  доказательств  тому,  что  он
сказал. Никто, даже Нафисса, не знала об этом. Так что, если  она  будет
все отрицать, никто не сможет доказать ее вину. А Сарита,  должно  быть,
умирает...
   - Я не понимаю тебя, мой господин Абул, - сказала она с достоинством.
- Не понимаю,  что  такое  я  сделала,  что  позволяет  тебе  так  плохо
обращаться со мной.
   - Да? Не понимаешь? - тихо спросил он, - правда, Айка? Тогда позволь,
я тебе объясню. Ты отравляла Сариту в течение многих недель, делая это с
помощью зелья против зачатия, - сказав это, он умолк.
   Как он догадался?  Но  догадка  -  это  еще  не  доказательство.  Она
заставила себя посмотреть ему в глаза.
   - Если меня обвиняют в этом, я хочу посмотреть на своего обвинителя и
услышать доказательство моей виновности, которые он приведет.
   Она все еще была уверена в том, что они ничего  не  смогут  доказать.
Только она сама может уличить себя.
   Абул медленно вытянул правую руку, указав на нее пальцем.
   - Ты стоишь перед своим обвинителем. Я и  только  я  обвиняю  тебя  в
этом.
   Айка облизала губы. Что это значит? Абул знает, что не может обвинять
без достаточных на то оснований. А он может только строить догадки.  Она
покачала головой.
   - Я отрицаю это обвинение, мои господин Абул, и  прошу  вас  привести
доказательства.
   Абул поднялся с трона.
   - Назови мне яд, Айка.
   Внезапно Айка поняла, что перед ней - не тот  человек,  которого  она
знала, не тот, кого она ублажала, не тот, с которым  она  провела  много
приятных ночей и от кого родила ребенка. И не тот, кого, как она думала,
было достаточно легко провести, используя для этого  хитрость  и  обман.
Перед  ней  было  само  воплощение  Бога   мщения,   могущественного   и
безжалостного. И оно все повторяло и повторяло свое требование  холодным
и уверенным голосом. И все же, когда она снова повторила, что отводит от
себя это обвинение, Абул посмотрел на нее так, как будто  считал  ее  не
мыслящим существом, а лишь сгустком плоти, и она задрожала от ужаса.
   - Заточите ее в крепость, - сказал Абул, - выведайте у нее название и
скажите мне. Для меня важно только то, как быстро вы сможете освежить ее
память. - С этими словами он вышел из зала.
   Осознав, наконец, что ее ждет, Айка издала громкий крик.
   Солдаты выволокли ее из Мексуара и потащили к крепости.  Она  уже  не
кричала, будучи парализованной ужасом. Но в недрах крепости, в  комнате,
залитой светом факелов, когда ей  показали,  какие  средства  собираются
применить для того, чтобы освежить ее память, она снова  начала  кричать
так, как кричат обезумевшие животные. Когда же ее привязали к  каменному
столу, она выкрикнула название яда и в отчаянии повторяла  его  снова  и
снова. Для  того,  чтобы  увериться  в  ее  правдивости,  они  применили
палочные удары, но, убедившись, что она повторяет  его  как  заклинание,
прекратили пытки. Ее так и оставили привязанной  к  каменному  столу,  а
офицер побежал к калифу, чтобы сообщить  ему  название  яда.  Прошло  не
более получаса с тех пор, как Абул отдал им приказ и покинул Мексуар.
   Вернувшись  в  свою  палату,  Абул  обнаружил,  что  не   может   там
находиться. Видеть муки Сариты  было  выше  его  сил.  Врач  и  служанки
вводили ей рвотное, и она умоляла  Абула  заставить  их  прекратить  это
делать, а он не мог сделать ничего. Она  смотрела  на  него  так,  будто
умоляла его не продлевать ее агонию. Он  вышел  в  приемную,  где  начал
ходить из угла в угол, с нетерпением ожидая вестей. Он не  верил  в  то,
что Айка наделена большой силой духа. Если надо, он применил бы и орудия
инквизиции, все, что угодно, только бы добиться ее признания!  Все,  что
угодно, только бы защитить Сариту, - он  готов  принести  любые  жертвы,
любые!
   Осознание  этого  не  поразило  его.  Любовь  их   была   неизбежной,
естественной, как дыхание, а зародилась она в тот самый момент, когда он
увидел ее на дороге. Теперь же она была неотъемлемой его частью, и  если
бы он мог отдать за нее свою  жизнь,  то  сделал  бы  это  без  малейших
колебаний.
   Наконец, по мраморному полу колоннады загромыхали чьи-то сапоги, и  в
приемную вошел офицер.
   - Семя Т..., мой господин, - сказал он без всякого вступления.
   - Вы уверены, что она не соврала?
   Офицер покачал головой. В таких вещах у него был некоторый опыт.
   - Я думаю, что это правда.
   Абул кивнул и повернулся, чтобы уйти в спальню.
   - Мой господин...
   Абул в нетерпении остановился:
   - Да?
   - Госпожа Айка, мой господин. Что с ней делать?
   - Отведи ее в башню, кади, - сказал Абул, - и принца Бобдила с ней. -
Какие бы планы относительно сына он не вынашивал когда-либо,  теперь  им
пришел конец. Ребенок такой женщины не может быть его  наследником,  так
что и мать, и сын могут отправиться в изгнание вместе. Это будет со всех
точек зрения лучшим выходом. И когда у него  будет  время  подумать,  он
решит какого рода изгнание им уготовить.
   Он вошел в спальню и тотчас же подошел к дивану.  В  лице  Сариты  не
было ни кровинки, губы посинели, великолепная  масса  непослушных  рыжих
кудрей увяла, а их пламя - погасло. На  какой-то  миг  он  подумал,  что
потерял ее, но тут ее пальцы затрепетали.
   - Семя танджиний, - сказал он врачу, - что вы можете  сделать,  чтобы
обезвредить его?
   Мухаммед Алахма подергал бороду и еще более посерьезнел:
   - Не знаю... Это самая сильная, самая убийственная отрава... - Что-то
бормоча, он вышел из комнаты, оставив Абула и двух  женщин  в  состоянии
полной неопределенности и страха за Сариту, находящуюся в коме.  Но,  по
крайней мере, теперь ей, может быть, не больно...  Абул  старался  найти
успокоение хотя бы в этом.
   Мухаммед Алахма вернулся примерно через час. Он молча положил  Сарите
на язык ярко-желтую пастилку.
   - Не знаю, поможет ли это, - пробормотал он в бороду, - но  больше  я
ничего не могу придумать.
   Это ей надо давать каждые три часа.
   - А как мы узнаем, что оно помогло? - спросил Абул.
   - Если она не умрет через несколько часов, - просто ответил лекарь. -
Теперь нам остается только ждать.
 
Глава 17 
 
   Прислуживающая Айке  женщина  поставила  поднос  с  едой  на  столик,
стоявший в нижней зале башни кади и спросила:
   - Желаете ли вы что-нибудь еще, госпожа?
   Женщина даже не посчитала  нужным  опустить  в  присутствии  султанши
глаза, и в  голосе  ее  не  было  смирения,  слышать  которое  Айка  так
привыкла. У нее руки чесались - так хотелось ударить дерзкую  по  губам,
но солдаты, которые всегда сопровождали  посетителей  тюрьмы,  стояли  у
двери, и Айке не хотелось делать их свидетелями столь недостойной сцены.
   Ее глаза метнулись к подносу. Сумела ли  Нафисса  спрятать  туда  еще
одно послание? С тех пор, как ее госпожу  заточили  в  тюрьму,  служанка
проявляла удивительную  находчивость,  которая  по  всей  видимости,  не
грозила иссякнуть до тех пор, пока могла оплачиваться.
   - Оставь меня, -  бросила  Айка,  и  перед  тем  как  склониться  над
подносом подождала, пока женщина и эскорт уйдут. Оставшись,  наконец,  в
одиночестве,  она  принялась  шарить  в  складках  аккуратно   сложенной
салфетки - именно туда запрятала Нафисса свое последнее послание, но,  к
великому сожалению, не нашла там ничего.
   Под ее рукой извивался Бобдил, разглядывающий еду на подносе. Увидев,
что там нет засахаренного миндаля, он начал громко жаловаться.
   - Не хнычь, Бобдил, - Айка  хлопнула  его  по  губам  и  он  отчаянно
завопил. Она вздохнула, не представляя  себе,  что  находиться  с  сыном
будет столь неприятно.
   Он потянулся к блюду с перепелиными яйцами, аппетитно разложенными на
зеленом фиговом листе, блестевшим капельками воды. Под его пальцами лист
смялся и под  ним  показалось  что-то  белое.  Айка  оттолкнула  сына  и
вытащила из-под листа тугой сверток шелка.
   Предоставив Бобдилу возможность уплетать деликатесы  с  подноса,  она
развернула шелк.
   Нафисса поистине превзошла саму себя. Она  выведала  у  часовых,  где
находится вход в одну из сквозных пещер, пронизывающих гору, на  которой
стояла Альгамбра. Пещера имела выход около Гранады, там,  где  протекала
река Дарро. Так что,  писала  Нафисса,  если  султанша  желает  попытать
удачу, можно будет ухитриться устроить побег с помощью  этого  часового,
который, несомненно, купится  на  рубин,  что  лежит  в  ее  шкатулке  с
драгоценностями.
   Айка подумала, что ее шкатулка с драгоценностями уже заметно опустела
от рук Нафиссы. Но теперешнее ее положение не допускало торга.
   Если же она  сумеет  бежать  из  Альгамбры,  то  устремится  к  отцу,
которому наплетет сказку о том, как плохо с  ней  обращались.  Этим  она
сумеет восстановить его против Абула, как человек,  который,  поддавшись
пустячному увлечению бездоказательно обвинил его  дочь  в  преступлении,
заставив ее под пытками признаться в том,  чего  она  не  совершала.  Он
побудит другие мавро-испанские семейства восстать, и Абула низвергнут.
   Она не видела его с того ужасного утра в Мексуаре, но знала,  что  он
не оставит их с Бобдилом в башне навсегда и, как  только  решит,  что  с
ними делать, удалит из  Альгамбры.  Шансы  же  на  побег  вне  ее  будут
значительно меньше.
   Но что делать с Бобдилом? Как будет реагировать  он  на  опасности  и
неудобства, неизбежные при побеге? Айка задумчиво посмотрела на него. Он
самозабвенно уплетал перепелиные  яйца  и  не  обратил  внимания  на  ее
пристальный взгляд. Она должна взять его с собой; он был  необходим  для
ее дальнейших планов. Какой смысл низвергать Абула, если у нее не  будет
собственной марионетки, чтобы  посадить  на  его  место?  Но  сможет  ли
мальчик вести себя хорошо в экстремальных условиях? Уж слишком легко  он
начинал ныть. Айка и без Абула отлично это  знала,  но  в  ее  интересах
было, чтобы мальчик оставался таким же хлипким и зависимым от  нее.  Так
что с этим ей придется смириться.
   Конечно,  можно  запугать  его  и  заставить  таким  образом  хранить
молчание, по крайней мере, до тех  пор,  пока  они  будут  оставаться  в
стенах Альгамбры.
   Он и так уж очень боялся отца. К сожалению, однако, мальчик  был  так
обрадован тем, что его освободили от репетитора и отдали в руки  матери,
что она не смогла извлечь пользу из их заточения. Для Бобдила оно  вовсе
таковым не являлось, так как каждое утро его водили на прогулки,  в  том
числе и верховые, и снабжали самыми любимыми кушаньями.
   Айка перевернула шелк. С другой  стороны  он  был  чистым.  Очевидно,
Нафисса ждет от нее ответного письма - должно быть, караулит  поднос  на
кухне. Конечно же,  она  пойдет  с  ними,  и,  будучи  уроженкой  города
Гранады, сможет, возможно, через свою семью  обеспечить  их  лошадьми  и
помочь с сопровождением. Если они убегут ночью, то  до  рассвета  сумеют
продвинуться далеко, и к полудню окажутся под защитой отца Айки.
   Но осуществить побег следует как можно скорее и, быстро заточив перо,
она принялась царапать им по шелку.
 
*** 
 
   - Что ты собираешься делать?
   - Я подумала, что, может быть, мне стоит попробовать ходить, - Сарита
улыбнулась вошедшему Абулу. Она  сидела  на  краешке  дивана,  задумчиво
покачивая ногами и пытаясь решить для себя, смогут ли они  сделать  хоть
два - три шага.
   - А Мухаммед Алахма разрешил тебе это?
   Он изобразил на лице сердитую мину, в то время как сердце его пело от
радости и благодарности за то, что человек, ставший смыслом  его  жизни,
жив.
   - Вообще-то нет, - сказала Сарита, - мы об этом не говорили.
   - Тогда ложись обратно в постель. Ты не можешь делать ничего без  его
позволения.
   - О, какие глупости, - сказала  она,  -  я  уже  совершенно  здорова,
только немного слаба из-за всех этих лекарств,  которыми  меня  пичкали,
чтобы вызвать рвоту.
   Она взяла его руку и сжала пальцы. Об этом ужасном времени она  мало,
что помнила, но то, что рядом с ней был Абул, сознавала прекрасно. Когда
она дрейфовала на волнах смерти, отказавшись бороться с ней, потому  что
ей легче было отдаться боли и слабости, нежели сражаться  с  ними,  Абул
сумел каким-то образом проникнуть в ее тело. Она так и  не  поняла,  как
ему удалось это сделать, но он заставил ее открыть глаза и пока смотрела
на него, слился с ней. Он отогнал  те  пронзительные  черные  тени,  что
притягивали ее, вынес на свет, и заставил остаться там, как бы сковав ее
невидимыми, но нерушимыми цепями.
   Абул пожал ей руку в ответ и взбил подушки,  а  после  лег  рядом  на
диван. Прошла всего неделя с самого длинного дня в его жизни.
   Сначала он думал, что пастилки не помогут Сарите.  Она  долго  лежала
совершенно неподвижно, и врач сказал, что  если  ее  организм  не  будет
бороться, то антидот не поможет. Объятый отчаянием, Абул стал говорить с
ней сердито и решительно, и для еще большей убедительности потряс ее  за
хрупкие плечи. Он говорил ей, чтобы она открыла  и  не  сводила  с  него
глаза, что у него хватит сил на них обоих. В ее глазах  появилась  искра
понимания и взгляд задержался на нем. Когда же тело ее схватили  спазмы,
он не дал ей уйти в беспамятство, стараясь наделить собственной силой, и
каким-то образом ему это удалось. К вечеру припадки у нее прекратились и
пастилки лекаря начали действовать. Он не спал всю ту  ночь  из  боязни,
что без его физического  присутствия  она  снова  может  соскользнуть  в
беспамятство, к утру она уснула нормальным сном.
   Мухаммед Алахма кивнул, ничего  не  сказав  при  этом,  но  продолжал
класть на ее язык пастилки и, также  быстро,  как  ухудшение,  у  Сариты
началось улучшение. Она вернулась к жизни, победив  смертельную  отраву.
Теперь в ее глазах зажглось озорство и она ударила пальцем по его губам.
   - Я чувствую,  что  мне  совершенно  необходимо  посетить  бани,  мой
господин калиф. Уверена, что  они  окажут  на  меня  весьма  укрепляющий
эффект.
   Абул рассмеялся и поцеловал ее палец, слегка надкусив кончик.
   - Если ты желаешь принять ванну, милая, я это устрою, но только  тут.
Ты еще недостаточно окрепла, чтобы выходить за порог.
   - Да, возможно, недостаточно, - согласилась  она.  -  И  уж  конечно,
недостаточно окрепла для  того,  чтобы  принимать  ту  ледяную  ванну  и
заходить в комнату, где начинаешь плавиться, но мне действительно  очень
не нравится лежать здесь, Абул. Мои ноги просто ноют от желания  ходить.
Я пойду на колоннаду. Если хочешь, ты можешь меня поддерживать.
   Абул вздохнул и согласился. Он смотрел, как она выскочила из постели,
встала и, слегка нахмурясь, попробовала сделать один шаг.
   - Видишь, я отлично справилась, - закричала она, не  в  силах  скрыть
своего ликования.
   Абул пошел за ней, готовый в любую минуту помочь. Но помощь оказалась
не нужна. В дверях она прислонилась к колонне и полной  грудью  вдохнула
свежего воздуха.
   - Когда я была одной ногой в том, а другой - в  этом  мире,  Абул,  я
кое-что слышала. - Она не смотрела на него, глаза ее были устремлены  на
клетку с певчими птичками и на фонтан, что играл посредине  двора.  -  Я
слышала разговоры о яде, - она погладила прохладный мрамор. -  Ведь  это
была не инфекция, правда? Кто желал мне смерти?
   Абул встал позади нее. Он хотел пощадить ее и не  говорить  об  Айке.
Если б она узнала о ней, это принесло бы ей только лишнюю боль.
   Теперь она уже не сможет причинить ей вред, об этом  он  позаботится.
Но притворяться теперь, когда Сарита задала ему  прямой  вопрос,  он  не
мог.
   - Айка.
   Какое-то время Сарита  молчала,  прижавшись  лбом  к  колонне,  затем
пожала плечами.
   - Мне следовало догадаться. Она коварная женщина. Я часто ловила себя
на ощущении, что каким-то образом стою у нее на пути. Где она?
   - Заключена вместе с Бобдилом в башню кади.
   Я собираюсь отослать их обоих в Марокко, в ссылку.
   - И ты перенесешь грехи матери на сына?
   Она повернулась  к  нему  и  посмотрела  на  него  с  тем  выражением
негодования, которое он так хорошо знал. Раньше оно раздражало  его,  но
сегодня обрадовало, так как сказало о том, что она опять прежняя.
   - Они предпочитают быть вместе. Разделить мать и дитя  -  жестоко,  -
объяснил он спокойно.
   - А ты думаешь, что я не прав?
   Сарита покачала головой.
   - Нет.., нет.., но что его  ждет?  Он  вырастет  и  больше  не  будет
нуждаться в матери. Ты же не лишишь его...
   - Это все в будущем, - прервал ее Абул, - сделаю для  него  все,  что
смогу.
   Сарита поверила ему и оставила эту тему. Не было никакой нужды  снова
говорить о женщине, которая пыталась послать ей смерть. Айка определенно
видела для себя угрозу в любви мужа к Сарите, угрозу, определить которую
Сарита не могла, но инстинктивно поняла  с  самого  первого  взгляда  на
султаншу. Теперь уж не  нужно  было  обсуждать  этот  спорный  вопрос  с
Абулом. Она подставила лицо солнцу.
   - И кто же будет твоей главной женой, если ты отвергнешь Айку?  Фара?
Маленький Салим будет твоим наследником?
   Абул нахмурился. У  Сариты  была  удивительная  способность  задавать
неподходящие вопросы в неподходящее время.
   - Я еще не думал об этом, - сказал он, - в последние дни  у  меня  не
было времени, чтобы думать о чем-нибудь, кроме тебя, милая.
   Сарита прищурилась.
   - О, дорогой, я снова наступила тебе на мозоль.
   Я, наверное, никогда не  пер