пособ... Это все, чего я хочу... Просто  отсылайте  их  ко
мне.
   - Конечно.
   - На первый взгляд, - проговорил Холдеман, - случившееся  здесь  выглядит
как реклама для  театра.  Это  принесет  нам  дополнительный  доход,  вы  же
понимаете, за счет любопытства тех людей, которых всегда привлекают подобные
события. Но... Я думаю, что это не станет хорошей  рекламой.  Конечно,  дело
достаточно сенсационное, и если покажется, что  мы  пытаемся  заработать  на
нем... Да, мы привлечем любопытство, разумеется, тех людей, кто придет  один
раз и никогда не  появится  здесь  снова.  Но  одновременно,  я  считаю,  мы
оттолкнем публику, в чьей поддержке мы нуждаемся в течение всего  сезона,  и
следующего тоже, и так далее. Я хочу сказать, что будет очень трудно убедить
их, что мы не пытаемся зарабатывать на Сисси. Подобное дело, вы  же  знаете,
обязательно привлечет внимание газет, они воспримут его как сенсацию.  Но  я
бы хотел... Я бы хотел ограничить шум до минимума, и  вот  почему  я  прошу,
чтобы никто не говорил с репортерами, а просто отсылал их ко мне. Потому что
у вас могут быть самые лучшие  намерения,  но  вы  никогда  не  знаете,  как
сказанное вами будет выглядеть в печати или как они перекрутят  ваши  слова.
Итак, если бы вы сделали это для меня, я был бы очень вам признателен.
   - Значит, мы будем играть весь сезон?
   - Я не уверен. Но я, конечно, надеюсь,  что  будем.  Вложены  деньги,  не
только мои, но и многих людей тоже, и к тому  же  существует  история  этого
театра, одиннадцать  сезонов  подряд  мы  ни  разу  не  отменяли  ни  одного
спектакля. Но сейчас я не уверен, состоится  ли  сезон.  Нам  всем  придется
остаться здесь, хотя бы на некоторое время, и я  хочу  поговорить  с  Эриком
Сондгардом и  услышать,  что  он  думает  по  этому  поводу,  и  постараться
оповестить всех о результате беседы максимально скоро. - Холдеман  встал.  -
Увидимся позже, Мэл. И  конечно,  вы  понимаете,  как  сильно  я  сожалею  о
случившемся.
   - Да, конечно.
   Мэл снова удивился тому, как часто  он  извиняется.  Продюсер  всегда  за
что-то просил прощения, в чем он вовсе не был виноват и над  чем  совершенно
не имел власти, например за Ральфа  Шена.  Или  за  убийство.  Этот  человек
совершенно не соответствовал представлениям  Дэниэлса  о  продюсере  летнего
театра.
   Холдеман вышел, продолжая бормотать извинения, и Мэл снова остался один в
своей комнатушке. Дэниэлс не раздевался, он лишь снял туфли, когда  поднялся
сюда после обеда, теперь Мэл снова надел их. Все, что  угодно,  лишь  бы  не
одиночное заключение в этой коробке, с неожиданными и непрошеными проекциями
слайдов на потолке.
   Изнутри в замочной скважине торчал старомодный  ключ.  Мэл  вытащил  его,
выключил свет и запер за собой дверь. Он заметил, что дверь в комнату  Сисси
Уолкер закрыли. Все  двери  на  этом  этаже  были  закрыты,  что  превратило
квадратный холл в еще одну коробку. Ящик фокусника с  бесконечными  дверями.
Или один их этих похожих на лабиринты китайских домов в Сакс-Ромер.
   Дэниэлс спустился вниз и вышел на улицу. Стояла ясная и прохладная  ночь;
на черном бархате неба сверкали звезды. Тонкий серпик луны висел высоко  над
озером.
   Покинутый Мэлом дом громоздился за его спиной темной бесформенной массой.
Свет горел только в одном из окон второго этажа и в холле на  первом  этаже,
однако весь фасад дома оставался темным. Ночь лишила стоявшее  по  соседству
здание театра его яркого красного цвета, и оно вновь превратилось в  обычный
массивный, молчаливый и темный амбар.
   Внизу за  дорогой  Дэниэлс  заметил  лишь  одно  светлое  пятно.  Длинное
двухэтажное  здание,  покрытое  штукатуркой,   купалось   в   ярком   свете.
Разноцветные лучи лились из всех окон. Большую и  почти  пустую  автостоянку
освещали прожектора. Ярко-красная неоновая вывеска на фасаде здания гласила:

   ЧЕРНОЕ ОЗЕРО
   Обеды
   Танцы
   Бар

   Мэл повернул в этом направлении, сунув руки в карманы. Его  плечи  высоко
поднялись, как будто, пытались защитить заднюю часть шеи от темноты. Дэниэлс
успокоился только тогда, когда вошел в облако света, окружавшее бар. Вытащив
руки из  карманов,  Мэл  пересек  асфальтированную  дорожку  и  поднялся  на
веранду.
   Фасад бара напоминал дом плантатора с его  колоннами,  верандой  и  белой
дверью. Но внутри иллюзия исчезла; интерьер  бара  ничуть  не  отличался  от
любого другого подобного заведения в Соединенных Штатах.  В  центре  комнаты
располагалась стойка бара в форме  подковы,  вдоль  стен  тянулись  кабинки.
Обычная реклама пива и виски со всеми ее сверкающими  огнями  и  движущимися
частями заполняла заднюю часть стойки посреди  кассовых  аппаратов  и  рядов
бутылок. Большая часть света исходила именно от рекламных щитов, к ней  лишь
слегка добавлялся отсвет цветных флуоресцентных трубок, спрятанных в желобе,
окаймлявшем стену высоко под потолком. Разумеется, на  стенах  висели  сцены
охоты на лис. А поддельные газовые лампы, выступавшие из  стены  над  каждой
кабинкой, демонстрировали всем и каждому слово "Schiltr", написанное  на  их
основаниях.
   В задней стене по обе стороны от стойки бара Дэниэлс увидел широкие арки,
ведущие в столовую. Там стояли обычные квадратные столы с белыми скатертями,
накрытые  на  четверых.  А  справа,  полуприкрытая  бордовыми   занавесками,
находилась широкая, застеленная ковром лестница на второй этаж.
   Бар был почти пуст. Работал только один бармен, официантки отсутствовали;
сезон в городке еще не  наступил.  Двое  мужчин  сидели  рядом  у  стойки  и
говорили обо всем сразу, поедая орехи кешью и запивая их  пивом.  Мужчина  и
женщина - он цветущий и явно состоятельный, она ухоженная и дорого одетая  -
сидели друг напротив друга в кабинке слева. И наконец, четверо членов труппы
расположились  в  кабинке  справа.  Дэниэлс  узнал  Тома  Бернса,  помощника
режиссера, которого Мэл впервые увидел только за обедом, и  трех  актеров  -
Кена Форреста, Уилла Хенли и  Рода  Макги,  все  они,  как  и  Мэл,  впервые
появились здесь в этом году.
   Дэниэлс подошел к их столу и поинтересовался:
   - Пятого примете или вам уже ничего не нужно, кроме пива?
   Берне поднял голову и широко улыбнулся:
   - Ух ты, болтун! Бери себе стул. Присоединяйся к нашим поминкам.
   - Уже иду.
   Мэл подошел к стойке и взял себе пива. Поскольку в кабинке  удобно  могли
устроиться только четверо, Дэниэлс прихватил стул и отнес его к столу.
   Макги, худой, энергичный и неунывающий, говорил в этот момент:
   - Что вы думаете об этом полицейском? Как там его зовут?.. Сондгарде. Что
вы о нем думаете?
   - Исключительно способный человек,  -  начал  Том  Берне,  но  большой  и
угрюмый Уилл Хенли перебил его:
   - Я о нем ничего не думаю. Он ни черта не понимает, если  вас  интересует
мое мнение.
   - Я знаю Эрика много лет, - продолжал Берне, - и я думаю, что он еще  вас
удивит.
   - Он учитель, -  заметил  Кен  Форрест.  Он  говорил  очень  тихо,  почти
застенчиво.
   - Учитель? - переспросил Мэл. - Какой учитель?
   - Английского, - ответил Берне. - Я не вспомню сейчас название  колледжа.
Чья очередь идти за закусками?
   - Ваша, - отозвался Хенли. Но Род Макги уже вскочил:
   - Нет, моя. Пять пива. Вы готовы, Мэл?
   - Почти.
   Макги поспешил к стойке, а Дэниэлс повернулся к Форресту:
   - Вы хотите сказать, что он не все время работает в полиции?
   - Да, он учитель.
   - Он работает здесь только летом, - пояснил Берне.
   - Прекрасно, - с сарказмом в голосе проговорил Хенли.  -  Полицейский  на
полставки. Боже праведный, он дилетант. Вы в самом деле  надеетесь,  что  он
поймает хитрого убийцу?
   - Хитрого? - повторил Форрест. Он по-прежнему  говорил  очень  тихо,  как
застенчивый человек, неуверенный, что его примут в общую беседу.
   - Конечно хитрого! - тут же заглушил Форреста Хенли. - Он намного  хитрее
и умнее, чем наш учитель английского.
   Форрест поглубже забился в угол и принялся изучать свою опустевшую пивную
кружку. Мэл решительно принял сторону Форреста:
   - Мне он не кажется таким уж умным и хитрым. Он действовал как  животное.
Его поступки нельзя назвать разумными.
   - Почему нет? Хитрый, как лисица, вы же слышали уже. Хенли говорил  очень
агрессивно; он резко перегнулся через стол и, нахмурившись, продолжил:
   - Полный дом народу... Я не помню, сколько  нас  всего?  Десять?  И  этот
парень входит, убивает кого-то прямо у нас под носом, уходит  обратно  и  не
оставляет нам ни малейшего намека на то, кто он и откуда он пришел. И вы  не
назовете это умом и хитростью?
   - Значит, вы думаете, что это был кто-то со стороны? - уточнил Дэниэлс.
   - Я не знаю. Да и какая разница? Может, один из нас? В этом случае он еще
умнее. Он ухитрился незаметно выйти, совершить убийство, вернуться, и  никто
из нас ни в чем его не заподозрил. Взгляните правде в глаза, этот парень  не
глуп. Я не хочу сказать, что этот капитан - как там его?.. -  глуп.  Я  могу
лишь утверждать, что этот убийца знает свое дело, а капитан - как там его? -
не знает своего. Возможно, он величайший учитель  английского  в  мире,  но,
работая полицейским, он остается лишь  хорошим  учителем  английского.  "Вот
все, что я хочу сказать.
   Макги  вернулся  с  очередной  порцией  пива,  и  мужчины  сменили  тему.
Некоторое время они обсуждали вероятность того, что сезон этим летом все  же
состоится. Боб Холдеман сказал им всем, что он надеется на это, но  пока  не
вполне уверен.
   Их мнения разошлись. Берне считал, что сезон состоится, но  полагал,  что
открытие будет отложено, возможно, на неделю. Хенли очень громко заявил, что
сезон не состоится, что, едва все  выяснится,  большинство  из  них  захотят
одного - убраться отсюда подальше, и чем быстрее, тем лучше, а стало быть, в
Картье-Айл просто  не  останется  желающих  играть  в  театре.  Кен  Форрест
совершенно спокойно сказал, что, по его мнению, шоу состоится,  но  не  стал
развивать свою мысль. Макги объявил, что готов остаться, если Холдеман решит
продолжать сезон, но  он  вовсе  не  уверен,  что  Холдеман  захочет  этого,
Холдеман казался ему прекрасным, чутким парнем, и, возможно, такому человеку
идея начать сезон и играть  спектакли  в  данных  обстоятельствах  покажется
неудачной.
   У Дэниэлса еще не было твердого мнения, поэтому он  промолчал.  На  самом
деле Мэла занимало сейчас совсем другое. В первый раз Мэл вдруг  понял,  что
убийцей являлся один из членов труппы, даже один из тех, кто сейчас сидел за
столом. Дэниэлс смотрел на них по-новому, изучая их лица и  пытаясь  решить,
не является ли чье-то лицо всего лишь маской, скрывающей убийцу.
   Том Берне? Этот человек просто пьяница, об этом можно догадаться,  бросив
на него беглый взгляд. Берне крайне беззаботно относился к жизни.  Возможно,
убийство Сисси Уолкер было спровоцировано алкоголем? Не  пытался  ли  пьяный
Том изнасиловать девушку? Может, он получил отпор  и  в  пьяном  гневе  убил
Сисси?
   Или Уилл Хенли. Он был самым большим и самым сильным среди них; Уилл  мог
легко избить и задушить девушку, не оставив ей ни  малейшего  шанса  убежать
или позвать  на  помощь.  И  он  восхищался  умом  убийцы;  или  это  просто
высокомерие?
   Не являлся ли он сам "умным и хитрым" убийцей, издевающимся над ними?
   Или Кен Форрест. Молчаливый, углубленный в себя, странно невыразительный.
Разве не может стать убийцей человек, удерживающий внутри себя свои  эмоции,
накапливающий их. Ведь если не сбросить пар, можно внезапно  взорваться  как
паровой котел?
   Или Род Макги. Неунывающий, дружелюбный, приятный. Может быть, это просто
защитная маска, скрывающая темную личность?
   Тема летнего сезона иссякла, мужчины перешли к историям из своих  жизней,
рассказывая лишь наполовину правдивые вещи о прежних ролях в театре,  службе
в армии, учебе в школе, и Мэл на некоторое время оставил жуткие размышления.
Дэниэлс рассказал приукрашенную версию своей встречи с WAF   во  время
поездки с шоу от службы организации досуга  войск,  и  по  мере  продолжения
истории Мэл чувствовал, как отупение, охватившее его  после  шока,  проходит
впервые с тех пор, как он вошел в  комнату  мертвой  девушки  сегодня  после
полудня. Вернулось его  обычное  радостное  возбуждение,  и,  когда  Дэниэлс
умудрился посреди лживой от начала и до конца истории  о  девушке-гитаристке
из Куинса сообщить всем присутствующим о своем еврейском  происхождении,  он
понял, что снова стал самим собой.
   Постепенно беседа становилась все более оживленной.  Всем  им  необходимо
было отвлечься, сделать что-то, чтобы рассеять  чары  тяготевшего  над  ними
убийства, и вот теперь им удалось не думать о нем. От  воспоминаний  мужчины
перешли к анекдотам, словно на подбор  оказавшимся  скабрезными.  Парни  так
громко  смеялись  и  так  часто  перебивали  друг  друга,  что  даже   самые
непристойные шутки удавалось расслышать  с  трудом.  Среди  общего  веселья,
слегка напоминавшего истерику, Уилл Хенли оттаял и стал  очень  дружелюбным.
Форрест вылез из своей скорлупы и  начал  заразительно  смеяться,  причем  с
каждым стаканом вина все сильнее. А Род Макги наконец  почувствовал  себя  в
компании более уверенно и перестал смотреть так,  словно  хочет  вскочить  с
места и броситься чистить им ботинки. Что  касается  Бернса,  то  его  глаза
светились все ярче, нос все больше краснел, а  речь  становилась  все  более
невнятной.
   Мужчины покинули бар в четверть второго только потому, что  на  их  уходе
настаивал бармен. Том Берне попытался произнести  цитату  из  Шекспира,  но,
удалось ему это или нет, никто не узнал, поскольку к этому моменту речь  его
стала почти совсем неразборчивой.
   Уилл Хенли затянул песню, пока они шли в темноте к театру. Он заорал  "На
макушке старого курилки", все подхватили. Мэл взял  на  себя  роль  суфлера,
выкрикивая строчки, прежде чем их споет кто-то  другой.  Он  страстно  желал
вспомнить пародию старого Стена Фриберга, чтобы спеть несколько его строчек.
   Мужчины пересекли дорогу, выписывая по  ней  зигзаги  и  распевая  песни,
обнимая друг друга за плечи и талии. В доме  неподалеку  вспыхнули  огни,  в
окнах появились головы, но парни не обратили на них внимания. Им нужно  было
расслабиться, убийце и четверым невольным участникам  его  драмы;  какое  им
было: дело до неодобрительных взглядов из окон? Они растормошили друг друга,
а остальное пусть идет к черту.
   Именно Макги заставил их утихомириться, когда  они  добрались  до  своего
крыльца. Они тут же перешли от воплей к комическому  молчанию,  на  цыпочках
передвигаясь по дому, хихикая, шикая друг на друга, спотыкаясь на  лестнице.
Олден Марч встретил их  на  площадке  второго  этажа  с  гримасой  на  лице,
упершись руками в бока.
   - Постыдились бы, - укорил он громким шепотом. - В такое время...
   Они заставили его замолчать и,  пошатываясь,  последовали  дальше.  Мэлу,
Роду и Уиллу пришлось выдержать дополнительное испытание - подъем на  третий
этаж. Там они крайне  саркастически  пожелали  друг  другу  спокойной  ночи.
Дэниэлс открыл свою дверь без особого труда, включил свет и вошел в комнату.
Мэл захлопнул дверь, сбросил одежду, раскидал ее по комнате, выключил свет и
улегся.
   Тремя минутами позже Дэниэлс поспешно вскочил и запер дверь.

Глава 5

   Безумец лежал в темноте напуганный и возбужденный, сжимая руки  и  широко
улыбаясь. Его комната была почти такой же, как у  Дэниэлса,  и  сейчас  тоже
погружена во тьму. Сумасшедший закрыл дверь, но не запер, поскольку  у  него
было меньше всего оснований для страха сегодня ночью. Меньше, чем  у  любого
из них. У кого-то под дверью виднелась полоска света.
   У него было меньше всего оснований для  страха,  но  сумасшедший  все  же
боялся, и боялся того же, чего и остальные. Он боялся безумца, боялся самого
себя. Торжествующий и напуганный.
   Торжествующий, потому что  сегодня  вечером  ему  все  удалось.  Решающее
испытание, РЕШАЮЩЕЕ испытание, сидеть с ними со всеми, участвовать  в  общей
беседе и не вызывать подозрений. Но также и напуганный, потому что  в  своем
успехе сумасшедший потерял самого себя,  а  сейчас  это  было  опаснее,  чем
когда-либо ранее.
   С ним уже случалось такое раньше, когда безумец  дурачил  доктора  Чакса,
заставляя поверить, что он не Эллингтон, а один из других больных. Иногда  в
своем старании убедить доктора сумасшедший  терял  контакт  с  самим  собой,
истинное "я" и придуманное "я" смешивались, и  некоторое  время  безумец  не
контролировал себя. В  такие  моменты  только  маленькая  часть  его  самого
(сумасшедший представлял ее скорчившейся на полу в темном углу),  лишь  одна
маленькая часть сохраняла остатки  самосознания,  могла  все  еще  разделять
фантазию и реальность, тогда как остальная часть его  полностью  подчинялась
власти другого существа. Тогда практически все в безумце,  кроме  той  самой
маленькой  части,  действительно  ВЕРИЛО,  что  он  является   этим   другим
существом. Такое  происходило  нечасто  и  никогда  не  продолжалось  долго,
поэтому сумасшедший не слишком боялся этих состояний.
   Но сегодня безумец забеспокоился. В больнице подобное было опасно, однако
здесь это вызывало тревогу. Здесь ему НЕОБХОДИМО держать себя под  контролем
непрерывно. Когда это случилось сегодня вечером за  столом  в  баре  "Черное
озеро", сохранивший самосознание кусочек его "я" испугался того, что  другая
личность поскользнется, скажет что-нибудь не то и все испортит.
   Но все обошлось без срыва и провала,  и  поэтому  его  радость  заглушала
страх. Они приняли его. Они  не  возражали,  чтобы  он  присоединился  к  их
компании, участвовал в их беседе, их веселье, их пении.
   И безумец ощущал удовлетворение. Когда пришла  его  очередь  рассказывать
истории и анекдоты, сумасшедший справился не хуже других. Разве  важно,  что
все это происходило без его участия, являлось действиями другой личности, не
контролируемой им? Главное заключалось в том, что его не только приняли,  но
и дали возможность почувствовать себя своим, стать одним из них.
   И сегодня днем  с  этим  учителем-полицейским  тоже  все  прошло  хорошо.
Неужели  в  мозгах  учителя-полицейского  могли  зародиться  хоть   малейшие
подозрения, что сумасшедший  не  тот,  за  кого  себя  выдает?  (Кое-что  из
сообщенного им Сондгарду было  настоящими  цитатами  из  рассказов  мертвого
актера,  чье  место  занял  безумец,  так  же,  как  и  некоторые   истории,
рассказанные им сегодня вечером. Но другая личность... И это было странно  -
другая личность не полностью совпадала с образом мертвого актера.  В  первый
раз он стал слиянием, компиляцией образов из его прошлого, и  мертвый  актер
был лишь одним из множества компонентов. Может быть, именно  поэтому  вторая
личность так  легко  справилась  с  ситуацией  сегодня  вечером;  новое  "я"
представляло собой куда более сложное создание, чем все предыдущие  творения
сумасшедшего.) Обдумывая дневную беседу с капитаном  Сондгардом  и  вечернее
веселье с членами труппы вечером,  безумец  улыбался,  едва  удерживаясь  от
громкого смеха. Все шло так ХОРОШО!
   Сумасшедший не мог сейчас лежать, ему не хотелось оставаться неподвижным.
Безумец вскочил и стал в темноте расхаживать по  комнате,  босиком,  потирая
руки и бормоча себе под нос, как обычно, когда разговаривал сам с собой. Его
тело  казалось  наэлектризованным;  он  ощутил  огромный   прилив   энергии.
Сумасшедший чувствовал себя  сильным,  очень  сильным,  более  сильным,  чем
когда-либо.
   В комнате ему было тесно. Безумец чувствовал здесь себя как в  заточении,
ему хотелось вырваться из него. Сумасшедший крался  по  комнате,  в  темноте
ощупывая стены, проводил  нервными  руками  по  мебели.  Он  всматривался  в
темноту и улыбался, губы его шевелились, пока безумец говорил сам с собой:
   "Они никогда не узнают, они никогда не заподозрят. Меня