ощи стенографиста.
   Остальных тоже допрашивали: Рембека, его жену и миссис  Доннер.  Керриган
попросил разрешения исчезнуть со сцены до того, как я позвоню в полицию, и у
меня не было причин ему отказывать.
   Разговор - хорошее лекарство от горя,  поэтому,  в  отличие  от  Рембека,
которому никакого обвинения  предъявлено  не  было  и  который  без  крайней
необходимости рта не раскрывал, обе женщины тараторили наперебой, бросившись
объяснять, что случилось и почему. Подтвердились мои предположения и о  том,
как Доннеру удалось убедить Риту взять деньги и скрыться  в  Пенсильвании  и
какими мотивами он  при  этом  руководствовался.  Миссис  Рембек  настойчиво
утверждала, что  отправилась  к  Рите  Касл  -  после  того  как  узнала  из
подслушанного в доме Доннеров разговора о  местонахождении  Риты  -  не  для
того, чтобы убить ее, а чтобы просто поговорить, в надежде добиться от  Риты
обещания в будущем держаться подальше от  Рембека.  Она  захватила  с  собой
взятый у брата пистолет - незаряженный, только чтобы припугнуть  Риту,  если
понадобится. Рита, однако,  оказалась  не  из  трусливых,  а  миссис  Рембек
случайно проговорилась, что с ее побегом все подстроил Фрэнк  Доннер.  После
этого Рита намеренно повела себя с нарочитой  жестокостью.  Она  только  что
приняла душ и, сбросив банный халат, стала  переодеваться  прямо  на  глазах
миссис Рембек, "наглядно демонстрируя, какая между нами разница", по  словам
последней. Вот тогда-то миссис Рембек и ударила ее изо  всех  сил  рукояткой
пистолета,  присовокупив  к  смертельному  удару  свою  долго   сдерживаемую
ненависть. Возвращаясь обратно в Нью-Йорк, она по дороге выбросила  пистолет
и ключ от бунгало Риты с истон-филлинсбургского моста в реку Делавер.
   В одном показания двух женщин расходились: миссис Рембек утверждала,  что
о ее поступке не знала ни одна живая душа, а миссис Доннер  настаивала,  что
ей, во всяком случае, с самого начала все  было  ясно.  Убедиться,  знал  ли
правду сам Фрэнк Доннер, уже не представлялось возможным, хотя он, наверное,
по меньшей мере подозревал, как обстояло дело.
   Что до убийства Микки Хансела,  то  миссис  Доннер  разъяснила,  что  оно
произошло непреднамеренно. В ходе нашей первой  беседы  ее  муж  услышал  от
Керригана про мою педантичность и мой офис и сообразил,  что  там-то  ему  и
следует искать записку. Отправившись туда в четыре часа утра,  он  пробрался
мимо спящего швейцара, взломал замок и занялся подготовкой к пожару, который
уничтожил бы все находившиеся в офисе бумаги - равно как  и  все  остальное.
Пока он трудился, в офис прокрался  Микки  Хансел.  Доннер  схватил  его  за
шиворот, и Хансел признался, что он явился стащить  пишущую  машинку,  чтобы
заложить ее и выручить деньги на выпивку. Еще Хансел сообщил ему, что должен
явиться в офис в девять утра, что он и собирался сделать. Тут уж  Доннер  не
мог оставить Хансела в живых, поскольку тот рассказал  бы  мне,  что  Доннер
побывал в офисе, поэтому Доннер задушил его, заложил в шкаф бомбу с  часовым
механизмом, прислонил тело Хансела к открытому ящику шкафа и ушел.  Когда  в
9.05 утра произошел взрыв, мы все решили, что Хансел, только  что  прибыв  в
офис, каким-то образом привел в действие пусковое  устройство  бомбы  и  был
убит.
   Лифтер, служивший в здании, косвенно подтвердил эту версию,  заявив,  что
не помнит, чтобы в субботу утром поднимал наверх Микки Хансела.
   Что касается меня, то некоторое время мне  казалось,  что  будут  большие
неприятности. Никто не оспаривал того факта, что я  убил  Фрэнка  Доннера  с
целью самозащиты. Однако я вызвал недовольство официальных властей тем,  что
застрелил его из револьвера,  не  имея  разрешения  на  ношение  оружия.  Не
меньшее недовольство наверху вызвало и  то,  что  я  бросил  правду  в  лицо
Доннеру и миссис Рембек, не  известив  предварительно  полицейских  о  своем
расследовании. Но в конце концов  возобладало  здравомыслие  у  определенной
части управления полиции, и я отделался строгим  внушением.  Было  признано,
что я, проведя предварительное дознание, распутал дело, которое иначе  почти
наверняка осталось бы нераскрытым, а победителей не судят.
   Восстановить меня на службе, однако, никто не торопился.  Я  пользуюсь  в
управлении  дурной  репутацией,  от  которой  мне,  вероятно,   никогда   не
избавиться. Самое большее, на что они были  способны,  -  это  простить  мне
некоторые мелкие проступки.
   Пока все тянулось,  Марти  Кенгельберг  оказывал  мне  всяческую  помощь,
заступаясь за меня, ходил со  мной  по  инстанциям  и  в  промежутках  между
допросами  подбадривал  душеспасительными  беседами.  С  моей  стороны  было
неблагодарностью помнить то, что он тогда мне в гневе наговорил, но я ничего
не мог с собой поделать. Я надеюсь, что мне более или менее  удачно  удается
скрывать свои чувства; это он, по крайней мере, заслужил.
   К среде  все  закончилось.  Кейт  с  Биллом  еще  в  воскресенье  вечером
вернулись из Патчоги. Однако наша  жизнь  снова  вошла  в  нормальную  колею
только в среду, когда меня перестали вызывать в Манхэттен на допросы.
   В понедельник весь день лил дождь, но во вторник немного распогодилось, а
в среду рассвет выдался ясный и солнечный. Впервые после долгого перерыва  я
вернулся к моей  стене  и  взялся  за  лопату  и  укладку  бетонных  блоков,
полностью погрузившись в строительные работы. Об  убийстве  Риты  Касл  я  и
думать забыл.
   Девять дней спустя, в пятницу, ко мне во двор пришла Кейт  с  только  что
полученным по почте конвертом. Внутри лежало два  чека  от  "Континентальных
проектов": один на пять тысяч  долларов,  с  пометкой  "за  профессиональные
услуги", а второй на триста долларов с пометкой "накладные расходы".
   - Отлично, -  сказал  я.  -  Теперь  мы  какое-то  время  продержимся.  Я
распишусь на чеках, когда будет обеденный перерыв. Кейт спросила:
   - Митч, неужели ничего не изменилось? Я поднял на нее глаза:
   - А что должно было измениться?
   - Ладно, - вздохнула она. - Обедать будем через час. Она вернулась в дом,
а я снова занялся моей стеной.