й
луч отражался от ее голых ног.
   Девушка увидела, что сумасшедший стоит в дверях,  и  мгновенно  вскочила,
одергивая юбку. Сисси очень рассердилась:
   - Какого дьявола вы тут делаете с вашим длинным и любопытным носом?
   Начало оказалось не правильным, но сумасшедший попытался продолжать  свою
роль по сценарию. Он  улыбнулся  Сисси  неуверенной  беспокойной  улыбкой  и
произнес:
   - Жизнь - это слишком скучная лестница, ведущая  вниз.  Слова  прозвучали
так гладко, словно сумасшедший цитировал какую-то пьесу.
   - Послушайте, уходите отсюда, - потребовала Сисси. - Или вы хотите, чтобы
я сказала Бобу Холдеману?
   Безумец вошел в комнату, вытянув руки перед собой в умоляющем жесте:
   - Я только хочу быть вашим другом.
   - Вы выбрали очень забавный способ подружиться.  Девушка  в  одних  белых
носках подошла  к  шкафу  и  достала  белые  тапочки.  Они  сразу  напомнили
сумасшедшему о психушке и докторе Чаксе.
   Он не мог больше  сдерживаться.  Безумец  пересек  комнату,  потянулся  к
Сисси, коснулся ее рук, ощущая под своими пальцами теплую плоть.
   - Сисси... Послушайте...
   Девушка отшатнулась, скорее сердитая,  чем  напуганная,  а  он  продолжал
двигаться к ней. Сисси пыталась оттолкнуть его, но сумасшедший схватил ее за
руки, не давая уйти.
   - Будьте хорошей  девочкой,  Сисси,  -  попросил  он,  понижая  голос  до
хриплого шепота. - Будьте хорошей девочкой.
   -  Убирайтесь!  Оставьте  меня.  Вы  ненормальный.  Вы  хотите,  чтобы  я
закричала?
   Крик. Приходят люди. Крики.  Подозрение.  Вопросы.  Разоблачение.  Доктор
Чакс.
   Ей нельзя позволить закричать.
   Сумасшедший отвел правую руку назад, сжал ее в кулак и ударил  девушку  в
лицо.
   Глаза  Сисси  расширились,  а  затем  она  упала  назад.  Падая,  девушка
повернулась, так как его левая рука все еще сжимала ее руку. Но  Сисси  была
еще в сознании, глаза ее широко открылись, а рот, красный теперь  не  только
от помады, но и от крови, уже округлился  для  крика,  и  тогда  сумасшедший
снова ударил ее. Этот удар опрокинул ее на пол, а его по инерции бросило  на
тело девушки, и тогда Сисси стала извиваться под ним; ее тело было горячим и
полным жизни. Девушка  изгибалась  и  корчилась,  пытаясь  освободиться,  но
безумец не обращал внимания на ее движения, голод превратился  в  физическую
боль, в абсолютную одержимость.
   Ей следовало перестать бороться с ним. Ей следовало уступить и  позволить
ему утолить голод. Ей не следовало пытаться освободиться.
   Его руки нащупали горло девушки. Пальцы сжались. Ее правое ухо  оказалось
около его рта, и его ноздри наполнились ее мускусным запахом.
   - Не борись со мной, Сисси, - прошептал  безумец.  -  Не  заставляй  меня
причинять тебе боль. Перестань сопротивляться, и я отпущу твое горло.
   Но Сисси продолжала бороться, она корчилась и металась, била его  ногами,
молотила руками, ее тело  приподнималось  и  извивалось  под  ним.  Если  бы
девушка была в туфлях, их каблуки выбивали бы на полу барабанную  дробь,  и,
хотя они были на третьем этаже и  ближайшие  к  ним  люди  находились  двумя
этажами ниже, кто-нибудь мог бы услышать шум и прийти посмотреть,  для  чего
это барабанят по полу. Но на ногах  девушки  оставались  лишь  белые  носки.
Никто ничего не услышал.
   Сумасшедший навалился на нее, его тело придавливало девушку к полу,  руки
плотно обхватили ее горло. Безумец умолял Сисси не сопротивляться, он  снова
и снова объяснял ей, что  не  хочет  причинять  ей  вред,  он  упрашивал  ее
позволить взять то, что ему нужно, без борьбы.
   И безумец видел, что постепенно его аргументы начали доходить до девушки.
Ее судорожные движения ослабели, стали менее отчаянными,  тогда  он  яростно
зашептал ей, чего он хочет от нее, он обещал, что она получит  удовольствие,
и Сисси наконец поняла, что сумасшедший в самом деле не хочет  причинить  ей
вред, девушка перестала бороться и молча лежала под ним.
   Безумец удовлетворенно улыбнулся. Он чуть подвинулся,  чтобы  его  правая
рука смогла ласкать ее тело, и прошептал:
   - Я очень рад, Сисси. Мы можем хорошо провести время. Я был очень одинок,
Сисси. Но не здесь, на полу, здесь плохо. У тебя заболит спина. На  кровати,
Сисси. Нет, не двигайся. Я перенесу тебя на кровать, как невесту, Сисси.
   Она была мертва. Сумасшедший знал, что  она  мертва,  но  он  отказывался
поверить в это. Она не умерла. Он мог  слышать  ее  дыхание,  он  чувствовал
биение ее сердца там, где его грудь касалась ее груди. Она просто напугана и
боится пошевелиться.
   Безумец убеждал ее, шептал ей снова и снова, что он  не  хочет  повредить
ей. Он подхватил ее на руки и осторожно перенес на кровать.
   - Раздеть тебя? - спросил  у  девушки  сумасшедший.  Глаза  девушки  были
открыты, но Сисси смотрела в потолок. Она не хочет глядеть на него.
   Безумца внезапно захлестнул гнев. Она  думает  обмануть  его.  Она  хочет
напугать его. Она сделала вид, будто умерла. На самом  деле  она  вообще  не
желает ложиться с ним в постель.
   - Посмотрим! - Сумасшедший потянул юбку, разрывая ее по шву. - Посмотрим,
как ты сможешь одурачить меня! Мы посмотрим на это!
   Безумец рвал с нее одежду, раздирая юбку и блузку  на  кусочки,  так  что
лишь один рукав блузки остался на руке девушки. Он зацепил пальцами  изнутри
ее бюстгальтер и дернул, материал треснул. Сумасшедший рвал ее одежду до тех
пор, пока на девушке не остались только белые носки и рукав блузки. А  затем
он упал на нее.
   Сисси не пошевелилась. Что он ни делал, как он ни пытался  возбудить  ее,
она не двигалась. Она не хочет удовлетворить его. Безумец набросился на нее,
проклиная и умоляя, но девушка не желала отвечать.
   Когда все было кончено, сумасшедший внезапно понял, что она действительно
мертва. Она мертва. Сисси была мертва все это  время,  с  тех  пор,  как  он
поднял ее с пола.
   Безумец сполз с нее, свалившись с кровати, с трудом  встал  и  попятился.
Его переполнял суеверный страх, сумасшедший почувствовал слабость,  он  весь
дрожал. Он осквернил труп. Ее душа в это время находилась в футе от  кровати
и наблюдала за ним.
   Сумасшедший оглядывал комнату, какие-то образы,  фигуры  и  темные  пятна
плавали перед его глазами, но они исчезли прежде, чем он смог  присмотреться
повнимательнее. Безумец слышал вздохи и шепот, но ему не удавалось разобрать
слова.
   Сумасшедший, спотыкаясь, выбрался из комнаты и спустился по  лестнице  на
второй этаж. Он слепо устремился вперед, без всякого плана или  цели,  но  в
холле второго этажа безумец заставил себя остановиться и постоять  спокойно,
он хотел все обдумать.
   Сисси умерла. Остальное было уже не важно, оно уже не имело значения. Что
же было важно? Сейчас девушка мертва, но он хотел понять, когда она  умерла?
Разве он не слышал ее дыхания, не ощущал биения ее сердца? Она умерла позже.
Или она умерла во время. Или все же Сисси умерла до? Он не мог точно  знать,
когда девушка умерла, но и это было не  важно,  это  тоже  теперь  не  имело
значения.
   Так или иначе Сисси сама навлекла на себя беду.
   Девушка выставила себя напоказ. Бросала на него косые взгляды.  Улыбалась
самым непристойным образом. Раскачивала перед ним своей задницей.
   Она сама НАПРОСИЛАСЬ. Сначала давала авансы, а затем  отвергла  его.  Как
НЕПРИСТОЙНО! Сисси заслуживала смерти.
   Но что сумасшедший должен делать сейчас? Рано или поздно  они  найдут  ее
тело. Что же ему делать?
   Он может убежать. Он может снова убежать, как он убежал из психушки.
   Но это НЕСПРАВЕДЛИВО. Он был здесь счастлив. Он был здесь в  безопасности
и  доволен  собой.  Его  окружали  люди,  которые   ему   нравились.   Будет
несправедливо, если ему придется бросить все это только потому, что какая-то
глупая девчонка вынудила его убить ее.
   Может ли он остаться?
   У него есть алиби. Он был внизу в репетиционном зале. Да, он покидал  зал
на несколько минут, но так поступали  и  все  остальные.  Его  могут  начать
подозревать, однако не больше, чем любого другого.
   Да и почему они должны думать,  что  убийство  совершено  членом  труппы.
Входная  дверь  не  заперта.  Кто  угодно  мог  войти,  вообще  кто  угодно.
Незнакомец, грабитель.
   Он не должен полагаться на удачу. Если кто-нибудь свяжет убийство с  ним,
ему придется бежать. И тем не менее он решил рискнуть.
   Сумасшедший поспешил в ванную, чтобы  вымыть  лицо  и  руки,  привести  в
порядок свою одежду, взглянуть  на  себя  в  зеркало  и  убедиться,  что  не
осталось ни малейших следов происшедшего. Следов не было. Безумец был  чист.
Он может спуститься по лестнице. Он может остаться здесь с этими людьми.
   Безумец полюбил этих людей. Они приняли его, они были добры к нему.
   Но почти сразу же сумасшедший погрустнел. Потому что все они любили Сисси
Уолкер. Они будут огорчены, узнав, что она умерла.  Они  станут  скучать  по
ней.
   Его  тоже  опечалила  смерть  девушки.  Потому  что  его   новые   друзья
расстроятся. И потому еще, что она была просто глупой, но  вовсе  не  плохой
девушкой. В происшедшем Сисси виновата не больше,  чем  он.  Просто  девушка
была слишком молода и глупа и не понимала, какое впечатление она  производит
на мужчин. А безумец слишком давно не видел женщин,  он  не  сообразил,  что
Сисси даже  не  подозревала,  какими  многообещающими  кажутся  ее  слова  и
движения.
   Может ли это все испортить? Произошла ошибка, ни больше  ни  меньше,  они
оба ошиблись, и такой исход был  неизбежен.  Он  не  хотел  убивать  ее,  он
поднимался наверх не для того, чтобы убить  ее.  Он  намеревался  убить  тех
стариков, но он не собирался убивать Сисси Уолкер.
   Сумасшедший хотел, чтобы они поняли это.  Не  доктор  Чакс;  у  него  нет
объяснений для доктора Чакса. Его новые друзья; вот о ком он  сейчас  думал.
Он хотел, чтобы они знали: он не собирался убивать ее. И не важно,  что  они
поймут, кто убийца. На умывальнике лежал кусочек мыла. Сумасшедший взял  его
и написал на зеркале: "Я СОЖАЛЕЮ".
   Только два слова. Они поймут. Кроме того, ему не СЛЕДОВАЛО  писать  этого
там, так как теперь они поймут, что он говорит искренне.
   Сумасшедший положил мыло на умывальник, снова  вытер  руки  полотенцем  и
вернулся в репетиционный зал. Он отсутствовал не более десяти минут.
   Репетиция все еще продолжалась. Все смотрели на Луин  и  Дика.  Никто  не
обратил внимания на безумца, когда он вошел и сел.
   Через пять минут Ральф Шен перешел к  другой  сцене,  где  все  они  были
заняты. Сумасшедший взял свой экземпляр пьесы,  отправился  с  остальными  в
переднюю часть комнаты и отыграл вместе с ними всю  сцену.  Сцена  оказалась
короткой. Потом Ральф говорил с ними, критиковал их трактовку образов,  хотя
большинство из актеров просто читали реплики, даже не  пытаясь  сыграть  их.
После этого их прервал Боб Холдеман, он привел актера, опоздавшего на  день.
Перерыв получился коротким, а когда он закончился, Ральф заставил  их  снова
пройти всю сцену.
   Едва  они  начали  читать,  как  раздались  крики.  До  актеров   донесся
пронзительный мужской голос:
   - На помощь! На помощь!
   И послышался тяжелый топот, словно кто-то поспешно спускался с лестницы.

Глава 3

   Эрик Сондгард вышел на работу всего за три дня до этого звонка из летнего
театра. Джойс Равенфилд - дочь мэра, секретарь муниципалитета,  единственный
клерк - женщина, отвечавшая на все звонки городских  департаментов,  включая
полицию, - эта самая Джойс Равенфилд позвонила  в  кабинет  Эрика  Сондгарда
ровно в четыре часа тридцать шесть минут.
   - Звонок из театра, Эрик, - сообщила Джойс. - Они говорят, что  совершено
убийство.
   - Они еще не отсоединились? - Сондгард вообще не отреагировал на  ужасное
слово; на досуге ему следует подумать об этом.
   - Я думаю, нет.
   - Скажи им, чтобы ни к чему не прикасались. Позвони  Майку,  отправь  его
туда. Передай ему, чтобы он просто охранял место, но ничего не делал.
   - Ладно.
   - Найди Дейва. Он, возможно, на лодке.  Скажи  ему,  пусть  идет  сюда  и
присматривает за конторой, пока я не вернусь.
   - Будет сделано. Мне нужно разбудить мальчика? Джойс имела в  виду  Ларри
Темпла, работавшего ночным патрульным и не рассчитывавшего, что его разбудят
в ближайшие два или три часа.
   - Нет, пусть спит, - ответил  Сондгард.  -  Нам  не  понадобится  большое
количество народу.
   - Хорошо. Что-нибудь еще?
   - Да. Соединись с капитаном как его там, в воинских  казармах.  Тот,  что
внизу у Подножия четырнадцати...
   - Капитан Гаррет.
   - Точно. Я не знаю, почему я не могу запомнить его имя.  Капитан  Гаррет.
Скажи ему, что мы получили сообщение об убийстве и  я  собираюсь  проверить,
что там стряслось. Если действительно что-нибудь серьезное, я позвоню ему  с
места происшествия.
   - Зачем тебе понадобился капитан Гаррет, Эрик?
   - Перестань, Джойс. Мы - патрульные полицейские. Даже если  бы  мы  имели
знания и опыт по расследованию уголовных преступлений, а у нас  их  нет,  то
нам понадобилось бы необходимое оборудование. Покойник был застрелен?
   - Я не знаю, и...
   -  Предположим,  что  да.  У  нас  нет  оборудования  для  баллистической
экспертизы. Мы не  можем  провести  простейший  парафиновый  тест  на  руках
подозреваемых. Я не уверен, что кто-нибудь  из  нас  сумеет  чисто  снять  с
зеркала отпечатки пальцев.
   - Мы попросим штат помочь нам со всей этой наукой, Эрик.  Ведь  штат  для
того и существует. Но мы не должны бежать к капитану Гаррету в ту же минуту,
когда получили сообщение о  преступлении.  Ты  всегда  недооцениваешь  себя,
Эрик. Ты всегда...
   -  Не  начинай  анализировать   меня,   Джойс.   Ты   только   понапрасну
расстроишься.
   - Хорошо, Эрик, - ответила женщина с преувеличенным смирением.

***

   Сондгард повесил  трубку,  надел  фуражку  и  вышел  из  кабинета.  Внизу
лестницы  на  боковой  стене  висело  большое  зеркало  -  тщетная   попытка
архитектора  заставить  маленький  мраморный  вестибюль  выглядеть  огромным
мраморным залом. Сондгард взглянул на себя в зеркало.  Худощавый  человек  в
бледно-голубой форме и высоких черных ботинках.
   - Казак, - прошептал Эрик своему отражению и  почувствовал  себя  немного
лучше. Дурацкая форма.
   Майк,  конечно,  забрал  патрульную  машину.  Джойс  обнаружила  его   на
стрельбище, палящим из револьвера. Сондгард направился к стоянке  у  боковой
стены здания и  сел  в  свой  маленький  черный  "вольво".  Эрик  выехал  на
Броад-авеню, а затем свернул налево к озеру.
   Капитан Эрик Сондгард, сорок один год, человек со званиями. В июне,  июле
и августе носил звание капитана и руководил полицией  Картье-Айл,  состоящей
из четырех человек. С сентября по май  Сондгарда  называли  профессором  (на
самом деле адъюнкт-профессор), он преподавал классические языки и литературу
в колледже Коннектикута.
   - У вас как будто раздвоение личности, капитан и профессор, - сообщил сам
себе Сондгард. - Наполовину вы гуманитарий, а на вторую  половину  казак.  У
вас внутри все перемешалось, профессор-капитан.
   Сондгард говорил сам с собой. Вслух. Как только  капитан  понял  это,  он
недовольно фыркнул и включил радио. В городке не было собственной станции, а
передачи удаленных станций по пути сюда набирали уйму  помех,  отражаясь  от
множества горных склонов; но по крайней мере теперь в  машине  звучали  хоть
какие-то шумы,  и  в  них  явно  присутствовал  человеческий  голос.  Теперь
Сондгард не чувствовал  себя  одиноко  в  машине,  ему  не  придется  больше
говорить вслух с самим собой.
   Капитан не всегда был таким. Но шесть лет брака подошли семь лет назад  к
своему логическому концу и завершились эмоциональным и глупо-сентиментальным
разводом, полным горечи и взаимных обвинений;  одним  из  побочных  эффектов
этого разрыва стала боязнь одиночества, постоянный страх, что он превратится
в бормочущего отшельника, разведенного не только  с  женой,  но  и  со  всем
миром.
   Эта его работа в  полиции  тоже  могла  считаться  своего  рода  побочным
эффектом развода. Они с Дженис всегда проводили лето вместе  в  коттедже  на
озере Стеннер, но коттедж достался Дженис как часть имущества.  Первое  лето
без него Сондгард провел в своей квартире в городе, и пребывание в это время
года в одиночестве в той самой квартире, где Эрик так долго прожил с  женой,
едва не свело его с ума. Второе лето Сондгард работал советником  в  лагере,
не потому, что ему были нужны деньги, а просто чтобы иметь какое-то  занятие
и общение с окружающими, - он ненавидел эту  работу.  Той  же  осенью  через
одного из своих студентов  Эрик  узнал  о  вакансии  в  полицейском  участке
Картье-Айл. Семья студента  владела  одним  из  домов  на  Черном  озере,  и
благодаря им Сондгард получил эту работу. Он был изумлен, когда  понял,  что
работа ему нравится, и теперь он  уже  пятое  лето  работает  в  Картье-Айл;
возможно, он будет проводить здесь каждое лето до конца своих дней.
   Картье-Айл был на самом деле странным городом; по крайней мере в то время
года, когда его видел Сондгард. Зимой в маленьком городке мирно  и  спокойно
жили тысяча семьсот человек, и Майк Томпкинс выполнял  для  них  обязанности
всего полицейского участка. Но летом  Картье-Айл  становился  курортом,  его
население  вырастало  до  пяти  тысяч,  а  следовательно,  увеличивалось   и
количество полицейских: сам Сондгард, Дейв Рэнд, житель  Флориды,  в  другое
время года ловивший рыбу на побережье полуострова и управлявший  полицейским
катером на Черном озере в летние месяцы,  и  один  из  студентов  Сондгарда,
каждый год новый, нанятый им в конце семестра. В этом году им оказался Ларри
Темпл.
   Работу в полиции в Картье-Айл  в  летнее  время  осложняли  два  фактора:
во-первых, искусственные  границы  города  и,  во-вторых,  люди,  являвшиеся
летними обитателями города.
   Начать с того, что временные жители Картье-Айл были богаты.
   Городок был не устроен для отдыха представителей среднего класса.  Вокруг
Черного озера не было ни сдаваемых внаем коттеджей, ни  туристских  домиков,
ни агентств по прокату лодок. Черное озеро  приобрело  славу  фешенебельного
курорта в начале двадцатых  годов,  когда  здесь  построили  первый  большой
особняк. И потом оно никогда не теряло ни своей популярности,  ни  атмосферы
богатства. Озеро  окружали  частные  владения:  большие  загородные  дома  с
парками  и  окультуренным  лесом,  с  персональными   пляжами   и   высокими
изгородями, охраняемыми одетыми в униформу парнями, раскатывающими на черных
"бьюиках" и "меркыори".
   И весь город находился в юрисдикции Сондгарда. В результате  политических
маневров в начале двадцатых кольцо частных владений вокруг озера включили  в
официальные городские  границы  Картье-Айл.  Тогдашние  обитатели  особняков
согласились на этот шаг,  потому  что  город  помогал  им  удерживать  чернь
подальше от Черного озера, а отцы города одобрили  эту  идею,  так  как  они
смогли обложить налогами частные владения.  Поскольку  город  сохранял  свои
налоговые ставки на весьма скромном уровне,  а  владельцы  особняков  обычно
воздерживались от вмешательства в городские дела, соглашение это  продолжало
действовать к удовлетворению обеих сторон.
   Но данное соглашение весьма осложняло  жизнь  капитану  Эрику  Сондгарду.
Теперь вот убийство в летнем театре. Если бы город имел нормальные  границы,
считалось бы, что убийство произошло в семи милях от  него,  а  стало  быть,
является проблемой графства или штата. Скорее штата,  потому  что  структура
его представляла собой доисторическую окаменелость вместе с шерифом,  жившим
в тридцати милях в Монетте и не покидавшим Монетту уже тридцать лет.
   Проблем хватало и без этого убийства. Южный круг и Северный круг  (так  в
этих краях  называли  два  участка  дороги,  огибающие  озеро)  должны  были
патрулироваться городской полицией. Один или два  утопленника,  каждое  лето
обнаруживаемые в озере, становились проблемой города, хотя  для  поиска  те