кто-кто,  но  не  Ник
позаботится о том, чтобы Дигу было хорошо, он лишь сведет  одного  приятеля,
открывшего  ресторан  и  нуждающегося  в  посетителях,  с  другим,  которому
необходимо   где-то   перекусить,   и   останется   весьма   доволен   своей
находчивостью,  своими  классными  профессиональными  навыками.  Да  и  что,
спрашивается, Ник Джефриз с душой анаконды может  понимать  в  романтических
увлечениях, в  атмосфере,  располагающей  к  беседе?  Ник  не  беседует,  он
связывается с общественностью...
   Впрочем, думает Диг, не все так плохо; в  сложившейся  ситуации  есть  по
крайней мере одно преимущество: возможность побыть наедине с Дилайлой Лилли.
Он оборачивается к ней и усмехается, оглядывая диковинную обстановку:
   - Вот тебе лондонские приколы и современное искусство разом.
   - По-моему, это больше похоже на замок Дракулы, - шепчет Дилайла,  и  Диг
сдавленно хихикает, отмечая про себя, что никогда прежде  не  слышал,  чтобы
Дилайла шутила.
   Сейчас бы завести беседу - ему о  стольком  нужно  с  ней  поговорить,  о
стольком спросить, - но он не решается: слова в зале отдаются гулким эхом, а
испанка стоит в углу, уставившись в пространство. И как, черт возьми, начать
сугубо интимный разговор, когда у  тебя  над  головой  висит  связка  старых
костей, а за столом зияют пустотой тридцать стульев! И почему нет музыки?
   Диг уже уведомил Дилайлу, что он понятия не имеет, чем здесь кормят;  ему
было лишь сказано, что ресторан специализируется  на  мясе.  К  счастью  для
него, Дилайла не стала  вегетарианкой  и  перспектива  поужинать  мясным  ей
показалась заманчивой:
   - Отлично. Я люблю мясо.
   От того, как  она  произнесла  слово  ?мясо?,  у  Дига  пот  выступил  на
загривке.
   - Хорошо, - просипел он, - я рад.
   Хоть бы дали меню, думает Диг, или карту вин, да  что-нибудь,  чем  можно
было бы заняться. Он с надеждой улыбается официантке, та мгновенно  выпадает
из мечтательного состояния и почти бегом бросается к ним.
   - Да? - опять с обидой в  голосе  вопрошает  она,  явно  ожидая  услышать
жалобу.
   - Э-э.. а нельзя ли взглянуть на карту вин, например. Или на  меню?  Если
не трудно, конечно. Спасибо. - Он опасливо улыбается, надеясь,  что  она  не
истолкует его просьбу превратно.
   Испанка просияла. Губы расплылись в улыбке от уха  до  уха,  обнажив  ряд
исключительно крепких и ослепительно белых  зубов,  слегка  тронутых  губной
помадой. Затем она трясет головой и, не переставая улыбаться, произносит:
   - Нет.
   Диг решил, что ослышался.
   - Простите? -  переспрашивает  он,  на  его  лице  появляется  зеркальное
отражение улыбки испанки.
   - Меню нет. Вы здесь дома. Понимаете? - Диг  и  Дилайла  медленно  качают
головами. - ?Экс? - наш дом. Вы - наши гости. Шеф-повар - хозяин дома. Это..
- она показала на стол, - .. наш обеденный стол. Вы как бы пришли на  званый
обед. Понимаете? - Диг и Дилайла  неуверенно  кивают.  -  Для  своих  гостей
шеф-повар приготовил обед из  четырех  блюд,  а  наш  сомелье  подаст  вино,
которое подходит к блюдам повара. Вы поедите, выпьете, а потом заплатите!  -
На последнем  слове  ее  лицо  заметно  светлеет.  -  Это  гениальная  новая
концепция! - щебечет она. - Вот. Вам уютно? - Они опять  кивают.  -  Сомелье
сейчас подойдет, - обещает девушка, прежде  чем  отойти  к  стойке  и  снова
впасть в транс.
   Диг и Дилайла переглядываются и пожимают  плечами.  Дигу  мерещится,  что
Дилайла злится на него за  то,  что  он  притащил  ее  сюда;  он  уже  готов
испуганно умолять о прощении, и объяснить насчет  Ника  с  его  эгоистичными
идеями, и предложить уйти, если она пожелает, и  каяться  в  том,  какой  он
негодяй, что приволок ее сюда, в это жуткое коммунистическое заведение,  где
нет свободы выбора, но вдруг он замечает, что она улыбается.
   - Черт, - театрально произносит она, - какая  же  я  невоспитанная.  Надо
было принести в  подарок  нашему  хозяину  коробочку  конфет.  -  И  Дилайла
принимается хихикать, как напроказившая девчонка.
   Диг не секунду теряется, но тут же с  удивлением  осознает,  что  Дилайла
опять шутит. Он приглушенно смеется и подхватывает:
   - Интересно, куда они дели наши  пальто?  Наверняка  сложили  наверху,  в
хозяйской спальне.
   Дилайла прыскает, затем  делает  серьезную  мину  и  притворяется,  будто
встает с места:
   - Пойду гляну, не нужна ли помощь на кухне. - После чего на нее  нападает
безудержный хохот и она падает на стул.
   - Надеюсь, - шепчет Диг на ухо Дилайле, - нам на сладкое дадут компот.
   Оба заходятся смехом, и лед, похоже, окончательно сломан.  Дилайла  Лилли
образца 1999 года обладает чувством юмора! Испанка наконец спохватывается  и
заводит музыку, ресторан уже не так напоминает  морг.  Диг  оборачивается  к
Дилайле, полной грудью вдыхает ее  красоту  и  не  выдыхает,  удерживая  это
очарование в груди, поближе к сердцу, готовому разорваться от счастья.

Глава девятая

   Надин сидит, поджав ноги, на кожаном диване  ?ар-деко?  с  потрескавшейся
обивкой. На ней  кокетливый  халатик,  вышитый  по  моде  пятидесятых  годов
птицами  марабу,  и  огромные  пушистые  шлепанцы.  Она  прихлебывает  какао
?Кэдберри? из кружки ?Саут-парк? и отчаянно пытается не думать  о  том,  что
сейчас поделывают Диг и Дилайла. Попытка с треском проваливается.
   Надин бросает взгляд на видеомагнитофон, на дисплее 12.20. Следовательно,
в действительности 9.45 вечера; дисплей испортился года три назад.
   9.45. Они уже, вероятно, едят пудинг. Надин  живо  представила,  как  Диг
кормит  с  ложечки  Дилайлу,  кладет  клубнику  в  ее  нежный,  красный,   с
готовностью открытый рот и  смеется,  когда  тонкая  струйка  ягодного  сока
стекает по подбородку Дилайлы. Диг наверняка надел новый  свитер,  купленный
в ?Джигсо?,  кашемировый,  с  треугольным  вырезом,  она  сама  помогла  его
выбрать, и свитер Дигу очень идет. А  поверх  свитера  он  набросил  кожаный
пиджак, в котором он выглядит массивнее, чем есть на  самом  деле.  Это  его
лучший наряд на сегодняшний день, наряд для особых случаев. И  должно  быть,
ради столь особого случая он не пожалел сил и отполировал зубы, надушил шею,
спрыснул дезодорантом трусы, причесал бровь  и  отмыл  шевелюру  до  полного
блеска. Уж кто-то, а Надин знает, на что он способен.
   Чувствует она себя ужасно. До сих пор мучается угрызениями совести  из-за
вчерашнего разговора с Дигом. И до  сих  пор  не  может  поверить,  что  они
поссорились, что он бросил трубку, что они  ругались.  Это  так  на  них  не
похоже. Что Диг теперь думает, беспокоится она. Что он думает обо мне? Надин
всегда была ему ровней, человеком, которого он уважает за  логичный  мужской
ум, высоко ценит за пониженное содержание чисто  женских  качеств,  как  то:
стервозности, страсти к сплетням,  чрезмерного  тщеславия  и  жеманства.  Он
всегда говорил, что эстроген  и  тестостерон  пребывают  в  ней  в  завидном
равновесии, но в тот ужасный позорный момент она позволила своему  эстрогену
вырваться из строгих брюк и превратилась в неуправляемую злобную стерву.
   Как было бы хорошо, если б жизнь  походила  на  компьютер  и  управлялась
кнопками  ?вернуть?  и  ?стереть?.  Тогда  бы  Надин  бесследно  стерла  тот
телефонный разговор из памяти.
   Но теперь весь разговор от первого до последнего слова болтается в ее под
- и просто сознании, словно запотевшая сардина в банке. Диг,  надеется  она,
уже списал эту размолвку на случайный  гормональный  всплеск  и,  предвкушая
встречу с Дилайлой, забыл о ней - мужчины  не  любят  подолгу  размышлять  о
подобных вещах. Но чем больше Надин раздумывает,  тем  тяжелее  и  горше  ей
становится, и тем сильнее она ненавидит себя.
   Кроме того, ее тревожит (возможно, конечно, она себя накручивает) скрытая
неприязнь к ее манере одеваться, которую она усмотрела в  реплике  Дига:  ?У
Дилайлы есть стиль; она отлично одевается?.  Что  это  значит?  Неужто  Дигу
нужна шикарная женщина? В костюмах от ?Эскады?? В синих лодочках  и  золотых
украшениях? В жемчужных серьгах и благоухающая дорогими  мазилками?  До  сих
пор Надин видела Дига с более интересными персонажами, более  выразительными
и классными, - если  уж  быть  до  конца  откровенной,  с  девушками,  более
похожими на нее саму.
   Надин понимает, что ее собственный стиль в одежде немного...  вызывающий.
Она привыкла к нелицеприятным комментариям таксистов, водителей автобусов  и
даже любовников - некоторых из них ее внешний вид смущал.
   Для мужчин женская одежда - разновидность языка, и посему они делят ее на
две категории: одежда, которую они понимают и которую не  понимают.  К  моде
эти категории не имеют ни малейшего отношения. Женская одежда призвана  либо
издевательски закамуфлировать сексуальность,  либо  бесстыдно  выставить  ее
напоказ. Все прочее для мужчин китайская грамота.
   Надин знает, что большинству мужчин ее  гардероб  внятен  не  более,  чем
иероглифы. Прежде всего они не могут взять в толк, почему девушка  с  такими
заработками предпочитает носить подержанные шмотки или шить сама.
   И напротив, женщинам очень часто импонирует ее  чувство  стиля  -  умение
соединить разнородные элементы гардероба так, чтобы добиться законченного  и
классного ансамбля. Им нравится очарование и искусная выделка  ее  старинных
вещичек,  они  восхищаются   старомодной   женственностью   Надин,   которая
наряжается  каждый  божий  день,  привнося  в  свою  жизнь  забытое  многими
изящество. Они одобряют ее постоянные эксперименты с волосами, у  них  самих
для этого нет времени либо склонности. ?Ты храбрая, - твердят они.  -  Жаль,
мне не хватает смелости носить такие вещи?.
   Надин всегда полагала, что  Диг  одобряет  ее  манеру  одеваться  и  даже
восхищается ею. Она всегда полагала, что он не похож на других мужчин, -  он
понимает язык ее нарядов. Теперь же  выясняется,  что  он  относится  к  ним
враждебно, как и все прочие.
   А взять ее квартиру. Это жилище сумасшедшей. Вы только  гляньте:  обои  с
кроликом Миффи   и  розовый  телефон.
Подсвеченное неоновыми лампами  зеркало,  как  это  было  принято  у  Элвиса
Пресли, и торшер, танцующий фламенко. Подушки, обтянутые искусственным мехом
леопарда и зебры. Коктейль-бар. Чайный сервиз ?ар  деко?.  Фонарики  в  виде
кактусов, мягкие игрушки.  Нелепые  пустячки,  памятные  сувениры  и  прочий
мусор, выброшенный другими. В квартире  царит  полный  бедлам,  но  каким-то
образом он  производит  впечатление.  Ее  жилище  даже  фотографировали  для
?Обсервера?. Дом у нее действительно потрясающий, - всем, кто сюда попадает,
он нравится, - но если ее одиночество затянется, то до добра это не доведет:
она, чего доброго, начнет подбирать старые газеты, мертвых голубей и  пакеты
со стоптанными мужскими башмаками. И  когда  соседи  заметят,  что  она  уже
несколько дней не выходит из дома, и взломают дверь, то  обнаружат  ее  тело
под грудой старых номеров журнала  ?О'кей?,  причудливого  тряпья  и  пустых
сигаретных пачек. ?Бедняжка, - скажут они, - у нее была одинокая  жизнь.  Но
по крайней мере она находила утешение во всей этой ерунде.?
   О боже. С Надин вот-вот случится нервный срыв.
   Она переодевается ко сну, испытывая отвращение  к  себе.  Она  противная,
гнусная, плохо одетая, чокнутая старая  дура  и  она  желает  соответственно
выглядеть. Ее так и подмывает провести черные линии под глазами и  размазать
помаду на губах, выпить бутылку джина и разораться. Она  хочет  походить  на
Бетт Дэвис из ?Что случилось с малышкой Джейн??,  Фэй  Данауэй  из  ?Дорогой
мамочки? и Элизабет Тейлор из ?Кто боится Вирджинии Вульф?? - на всех  троих
одновременно. Она жалеет, что для полноты  картины  не  обзавелась  кудрявой
болонкой с бантиком на макушке и гнусавым американским акцентом.
   Надин могла бы просидеть на диване всю ночь, упиваясь своими  несчастьями
и ненавистью, воображая Дилайлу и Дига. Дилайлу - всю из себя  элегантную  и
изысканную, в шикарных тряпках, дорогих серьгах и с  гигантским  бриллиантом
на пальце. И симпатягу Дига, ее Дига,  в  его  лучшем  костюме  и  наилучшем
расположении духа. Вот они сидят в модном  ресторане,  и  Дилайла  буквально
вынуждает Дига снова влюбиться в нее.
   Нет, это невозможно. Он не может влюбиться. Просто не может.
   А что тогда будет с ней?
   Горькие слезы ручьями бегут по щекам Надин. Она на грани дикой  истерики.
Всего несколько дней назад у нее был красивый  парень  и  интересная  жизнь.
Всего несколько дней назад  она  была  свободной  и  счастливой  девушкой  с
отличной работой, замечательной квартирой и лучшим другом, очень  много  для
нее значившим. А теперь она незадачливая старая дева, брызжущая ядом и дурно
одетая. Она поссорилась с лучшим другом, она  поссорилась  сама  с  собой  и
откатилась назад, в пору  мучительного  отрочества  -  она  снова  неуклюжа,
застенчива и неуверена в себе.
   А все из за Дилайлы Лилли, черт бы ее побрал.
   Наднин вытягивает ногу с небесно-голубыми  ногтями,  подцепляет  пальцами
сигарету из пачки, лежавшую на журнальном столике, и отправляет  ее  в  рот.
Сигарета застревает в уголке рта, вульгарно свисая.
   Пусть, думает Надин, все равно.

Глава десятая

   Спустя  полчаса  после  прибытия  в  жутковатый  ?Экс?  Диг   и   Дилайла
переместились в индийский ресторан на той же улице.  С  атмосферой  мавзолея
они почти  примирились,  отсутствие  выбора  тоже  как-нибудь  пережили  бы,
пустынный стол их мало беспокоил, и даже странноватая официантка стала почти
родной.
   Но когда она принесла  две  миски  сероватого  супа,  в  котором  плавали
какие-то ошметки, по виду напоминавшие мозги, и объявила,  что  это  менудо,
знаменитый испанский суп из рубца, но уловив их  настороженность,  поспешила
заверить, что в ресторане используют только самый лучший  рубец,  нежнейший,
который извлекают из второй желудочной камеры животного, и что  шеф-повар  -
лучший во всем Лондоне спец по блюдам из требухи в Лондоне -  разве  они  не
знали и не по этой причине они сюда пришли? - Диг с Дилайлой сочли за  благо
дать деру.
   Официантка уговаривала их остаться,  из  кухни  появился  сам  шеф-повар,
страшно встревоженный; он принялся соблазнять телячьим суфле из  отборнейших
желез молочного теленка, клейкой сочностью жаркого  из  подкопченных  свиных
ножек и замечательно хрустким  хашем  из  засоленного  языка,  его  коронным
блюдом. Он знает, с мольбой вызывал шеф-повар, что многие боятся требухи, но
стоит лишь один раз попробовать его творения, и они будут приходить  в  этот
ресторан каждый вечер. Пожалуйста, останьтесь...
   Диг с гордостью называл себя любителем кулинарных приключений, но на  сей
раз он с радостью отпраздновал труса.  Они  с  Дилайлой  подхватили  пальто,
многословно  извинились  перед  официанткой  и  поваром  и   с   облегчением
вывалились на улицу, гримасничая и посмеиваясь над своим бегством.
   В  индийском  ресторане  они  болтали  за  горкой   хлебных   палочек   и
разнообразнейшим чатни. Диг наслаждался от души. Давненько с ним  такого  не
было: он ужинал в ресторане с девушкой и беседовал с человеком, с которым не
виделся двенадцать лет. Прочих своих знакомых он видит по крайней мере раз в
неделю. Развлекается же он преимущественно на  вечеринках  и  в  барах,  где
несет околесицу, дурачится и изображет из себя солидного мужчину, кадря юных
девиц. Но  сегодня  было  совсем  другое  дело.  Сегодня  было  серьезно.  И
особенно.
   - А знаешь, Алекс пришел бы в восторг от ?Экса?, -  в  новом,  непивычном
уху Дига хрипловато-напевном голосе Дилайлы  угадывались  дорогие  сигареты,
полусказочное богатство, игра в поло и рейды по магазинам  Нью-Йорка.  -  Он
обожает требуху, все эти гадкие внутренности: почки, печень, мозги...  Слава
богу, ему их готовят в одно из его ресторанов, иначе мне  пришлось  бы  этим
заниматься самой.
   Странно слышать из уст Дилайлы щепетильное  словцо  ?гадкие?.  Она  почти
избавилась от простецкого акцента Кентиш-тауна, заменив  его  ?воспитанными?
интонациями и правильным произношением, принятым в обществе, весьма  далеком
от среды, в которой она росла. Ее голос сохранил хрипловатость, напоминавшую
скрип гравия под ногами, но приобрел звучность и мягкую северную напевность.
Окончания, которые она иногда по старой привычке  проглатывала,  не  портили
общего, очень сексуального впечатления.
   -  Спасибо  за  вечер,  -  поблагодарила  Дмлайла.  -  Мне  правда  очень
понравилось.
   - Да? не за что! Извини, что так получилось. Просто кошмар!
   - Ерунда, все было замечательно. И я ужасно рада тебя видеть. Никогда  не
знаешь, чего ожидать от людей, с которыми долго не  видишься...  Неизвестно,
осталось ли между вами что-нибудь общее. Я часто вспоминала тебя,  мне  было
интересно, чем ты занимаешься, где живешь.
   - Правда? - заволновался Диг. - Я тоже думал о тебе. Часто.
   - Неужели? - улыбнулась Дилайла. - И что же ты думал?
   - Ну, - посерьезнел Диг, - я скорее  беспокоился,  очень  беспокоился  за
тебя.
   Улыбка сползла с лица Дилайлы.  Потеребив  салфетку,  она  ловко  сменила
тему:
   - А хочешь, я отгадаю все про твою жизнь? Музыкальный бизнес. Квартира  в
прежнем районе, недалеко от мамочки, да? - поддразнила она,  улыбаясь.  -  И
ничего удивительного в том, что ты до сих пор не обзавелся семьей. Ты всегда
говорил, что дети исключены, пока тебе не стукнет  сорок  и  ты  не  станешь
хозяином фирмы звукозаписи... Помнишь?
   - Помню, - Диг криво улыбнулся, - говорил. Я собирался стать  миллионером
и отправиться с тобой на тропический остров.
   - О да, - рассмеялась Дилайла, - ты об этом мечтал! Я бы  валялась  целый
день на пляже, дожидаясь, пока ты вернешься на яхте. Смешно до колик!  -  Но
Дилайла не засмеялась, она грустно улыбнулась  и  с  внезапной  серьезностью
заглянула в глаза Дигу:
   - Нам ведь было хорошо  вместе,  правда?  Мы  были  непобедимы  -  Диг  и
Дилайла! Казалось, все нам по плечу. Мы  надеялись  изменить  мир.  Забавно,
когда  я  только  пришла  в  школу  Святой  Троицы,  вокруг  меня  болтались
симпатичные мальчики - Роб Деннис, Марк Барр,  Том  забыла  как  его  -  все
старше меня на год, но я наблюдала за тобой и Надин, как  выбродите  вместе,
всегда с учебниками, такие серьезные и таинственные. У  тебя  были  странные
волосы, и ты столько знал о музыке, а у Надин  была  пышная  рыжая  челка  и
свитера в дырах, и вы оба выглядели такими крутыми. Я вам завидовала. Хотела
быть, как вы. Боготворила землю, по которой вы ступали...
   Диг подавился  хрустящим  хлебцом.  Почему  его  жизнь  столь  радикально
изменилась? Почему, когда  он  был  прыщавым  четырнадцатилетним  обормотом,
женщины вроде Дилайлы ?боготворили землю, по которой он ступал?, а теперь он
докатился до того, что ухлестывает за малолетками, словно  жалкий  стареющий
придурок?
   - Помню наше первое свидание. Я жутко нервничала, но ты повел себя  очень
мило. Ты меня слушал. В те времена я была к этому не  привычна.  Ты  подарил
мне уверенность в себе... Как ни странно, но ты сформировал мою жизнь. Я  не
была бы тем, кем являюсь сегодня, если бы не ты. Разве это не удивительно?
   Диг кивнул: удивительно. Очень. Он никогда прежде об этом  не  думал,  но
Дилайла права. Родители изводятся, тревожась о том, какой эффект их действия
и решения возымеют на развитие отпрысков,  но  в  действительности  характер
лепится сверстниками. Человека формируют  друзья:  первый  приятель,  первая
девушка, первая вечеринка, первый день в школе и  опыт  вне  дома.  Личность
выковывается на игровой площадке.
   Дилайла, внезапно осознал Диг,  стала  частью  него  самого  и  не  малой
частью.
   Благосклонность самой красивой девочки  в  школе,  девочки,  которую  все
желали, зависть и уважение мальчишек - все это наполнило  его  непоколебимой
уверенностью  в  своей  привлекательности,  несмотря  на  то,  что   писаным
красавцем его не назовешь. Если бы не Дилайла,  он,  возможно,  закончил  бы
школу девс