йками сбегал по  спине,  застаивался  в  ложбинке  на  груди.
Согнув палец, он оттянул ворот майки и дунул внутрь. Диг хотел сесть.  И  не
хотел больше никуда идти.
   В конце поворота, на приличном расстоянии от дороги стояло три дома.  Это
были не мини-особнячки, которые Диг видел  у  станции,  это  были  настоящие
родовые поместья представителей среднего класса. Подъездные дорожки засыпали
гравием не вчера, заросли ракитника добрались до  верхних  этажей,  окна  по
старинке  открывались  внутрь,  у  гаражей  стояли  старые  фургоны,   крыши
особняков украшали шестиугольные башенки,  а  у  порогов  торчали  изогнутые
железки, чтобы счищать грязь с сапог. Дилайла направилась к  среднему  дому,
сбавив темп и более не размахивая  пакетом  с  зайцем.  Даже  на  расстоянии
пятнадцати метров Диг услыхал, как она нервно откашлялась.
   Он устроился у ялика, вытащенного на траву;  судно  находилось  в  стадии
ремонта, один борт у него был белым, другой зеленым. Ялик назывался  ?Король
солнца? и стоял под тутовым деревом - лучшего укрытия не сыскать.
   Приближаясь к большому красивому дому, Дилайла все более замедляла шаг. И
вдруг она сделала нечто, что невероятно взбесило Дига. Он выскочил  из  дома
ни свет, ни заря, заплатил десятку за  такси,  его  чуть  не  арестовали  за
безбилетный проезд, он полчаса тащился по какой-то суррейской дыре, умаялся,
взмок, а сколько переживаний принесло ему это странное  нереальное  утро!  И
как же вознаграждено его рвение? Дилайла уселась на скамью,  поставив  рядом
свою поклажу.
   Диг скрипнул зубами. Что она затеяла? Что, черт возьми,  у  нее  на  уме?
Уселась на скамейку. В Уолтоне-на-Темзе. Она что, приперлась  сюда  пейзажем
любоваться?
   Скамья стояла над рекой, между средним и крайним правым домом, спинкой  к
дороге. С нее, следовало  признать,  открывался  отменный  вид  на  Темзу  и
островок, куда был перекинут изящный деревянный  мостик.  Очень  симпатично.
Чрезвычайно мило. Но зачем?
   Диг сел, вытянул натруженные ноги. Земля была холодной и влажной, но  ему
было плевать; он был разгорячен и вымотан, и вдобавок  глубоко  разочарован.
Порылся в  карманах  в  поисках  жевательной  резинки  или  пакетика  мятных
конфеток - во рту  стоял  привкус  свернувшегося  молока  -  и  еще  сильнее
разозлился, ничего не обнаружив.
   Дилайла скрестила ноги и оперлась локтем на спинку  скамьи.  Диг  увидел,
как она переместила солнецезащитные очки с макушки на  нос,  а  потом  стала
вытворять что-то странное с волосами: взлохматила  и  занавесила  ими  лицо,
после чего подняла воротник дубленки.  Пытается  замаскироваться,  догадался
Диг. Он повеселел - вот так-то  лучше  -  и  приготовился  стать  свидетелем
преступного рандеву, шпионской явки... словом, чего-то крайне интересного.
   Диг сидел за лодкой, прижимая  к  груди  вконец  очумевшего  Дигби  и  не
спуская глаз с Дилайлы, а его воображение разгулялось вовсю. Ему  мерещились
военные эскапады,  трюки  Джеймса  Бонда,  женщины  в  шинелях,  шепчущие  в
трубку: ?Слушайте внимательно?, наикрутейшие  электронные  жучки,  накладные
усы  и  видеокамеры  в  карандашах.  Мероприятие  становилось   куда   более
захватывающим, чем он предполагал. Диг потер руки в радостном возбуждении  и
стал ждать приключений.

***

   Час спустя от его энтузиазма остались жалкие крохи.
   Тело, разогретое ходьбой, зябло, руки и нос коченели, а задница  онемела.
Диг отччаянно хотел есть и столь же отчаянно томился от скуки.
   За целый час на подступах к живописному островку ничего  не  произошло  -
ровным  счетом.  Откуда-то  примчалась  собака,  наверное,  учуяла   добычу,
дрожавшую на коленях у Дига. Флюгер на крыше  дома  дрогнул  несколько  раз.
Машина свернула на тропку, чтобы развернуться. Все.
   Дилайла по-прежнему сидела на скамье - в очках,  с  лиицом,  занавешенным
волосами.
   Еще пять минут, сказал себе Диг, еще пять минут, и я возвращаюсь домой.
   И вдруг он услыхал шум: щелчок, за ним еще один, раздался  смех.  Средний
дом наконец пробудился от спячки. Диг  сунул  пса  под  пальто  и  устроился
поудобнее, чтобы без помех наблюдать за происходящим.
   Дверь дома распахнулась, и Диг разглядел в сумраке силуэты людей, занятых
сборами. Люди бесперрывно переругивались, жаловались и покрикивали  друг  на
друга.  Дилайла  слегка  развернулась  на  скамье  и,  слегка  спутив  очки,
уставилась на открытую дверь.
   - Мэдди, прекрати! - раздался женский  голос  с  суррейским  акцентом.  -
Оставь собаку в покое!
   На  гравиевую  дорожку  выскочил  крупный  ньюфаундленд,  на  его   спине
подскакивала маленькая девочка, легонько погонявшая пса линейкой.
   - Ну, Монти! Ну! - верещала хорошенькая темноволосая погонщица.
   - Слезь со собаки, Мэдди! - на пороге возникла высокая, худая  женщина  в
вытертой офицерской шинели с меховым воротником, на ногах у нее были зеленые
резиновые сапоги, в  руках  она  держала  большое  одеяло  и  скороварку.  В
молодости  женщина  явно  была  настоящей  красвицей.  Взъерошенные  волосы,
черные, как вороное крыло, были подстрижены клином, что ей очень шло.
   За женщиной, уткнувшись в книжку, брел мальчик лет десяти. Даже на  таком
расстоянии Диг разглядел яркую обложку книги о  Гарри  Поттере.  Не  отрывая
глаз от книги, мальчик ловко пинал мяч.
   Женщина достала из  потертой  сумки  связку  ключей  и  открыла  багажник
серебристого  ?мерседеса?.  Дверца  взлетела  вверх,   собака,   одеяло,   и
скороварка приземлились на багажном пространстве.
   Теперь Мэдди играла в лошадки: она скакала галопом по кругу, разбрасывала
подошвами гравий, ржала и цокала языком.
   - Мэдди, перестань! Садись в машину!
   Темноволосый мальчик пинком загнал мяч в  гараж  и  скользнул  на  заднее
сиденье, так и не оторвавшись от книги. Мэдди продолжала игнорировать мать.
   - Мэдди! Немедленно в машину, не  то  можешь  забыть  про  ?Макдональдс?!
Останешься здесь одна!
   Мэдди тут же бросила линейку,  подбежала  к  ?мерседесу?,  запрыгнула  на
заднее сиденье  рядом  с  братом  и  привязала  себя  чем-то  вроде  упряжи.
Ньюфаундленд засопел над головой Мэдди, она обернулась и просияла.
   Что ж, думал Диг, очень мило: симпатичная  собака,  симпатичная  девочка,
этакая домашняя идиллия, - но нам-то что за дело? Где смуглый  незнакомец  в
плаще, где загадочный пакет, где приключение?
   Женщина  засигналила,  и  Диг  от  неожиданности  схватился  за   сердце.
Приоткрыв окно, она высунула голову.
   - Софи! - заорала она, раздраженно сигналя. - Сейчас же спускайся!
   Дигу подумал, что она принадлежит к той породе женщин, которые из  любого
пустятка сделают драму.
   Через несколько секунд дверь  со  скрипом  отворилась.  Диг  увидел,  как
Дилайла замерла на скамье, прикрывая ладонью лицо (она определенно старалась
остаться не узнанной, догадался Диг), когда очень высокая и стройная девочка
ступила на крыльцо.
   - Честное слово, мама, - крикнула она, запирая дверь, - ты так орешь, что
соседи могут подумать, будто ты нас истязаешь. - Она фыркнула и сунула  ключ
в рюкзак.
   На вид ей было лет двенадцать  -  черные  ботинки,  свободные  спортивные
зеленые штаны и серая  шубка  не  по  размеру.  Длинные  волосы  распадались
посередине  на  пробор,  они  были  теплого   золотистого   оттенка,   резко
контрастируя с темными гшевелюрами остальных членов семейства. Нежная  кожа,
гибкая фигура, правильные черты лица - на  таких  девушек,  полагал  Диг,  и
охотятся в торговых центрах представители модельных агентств. И хотя ей было
всего лишь  двенадцать  или  тринадцать  лет,  девочка  выглядела  настоящей
принцессой,  рядом  с  ней  хотелось  расправить  плечи,  выпятить  грудь  и
пружинить шаг.
   Завязывай, педофил хренов, обругал себя Диг, хватит.
   Пока девочка обходила машину, Диг смог  получше  разглядеть  ее.  Пухлые,
атласные губы, большие голубые глаза с темным  ресницами,  кремовая  кожа  и
надутое  выражение  лица.  Мать  что-то  сказала  ей,  и  девочка   неохотно
улыбнулась. Улыбаясь, она повернулась в  сторону  Дига,  и,  словно  кирпич,
брошенный в окно, мысль вонзилась в его мозг.
   О черт, подумал он, она похожа на Лесли Эш из ?Квадрофении?.
   Диг обернулся на Дилайлу; та не пошевелила ни мускулом, с тех пор как  из
дома вышла девочка. Он снова перевел на  нее  взгляд,  девочка  пристегивала
ремень безопасности. С ума сойти, до чего они похожи: выражение лица,  губы,
улыбка, та же потрясающая фигура, покачивающиеся бедра,  персиково-сливочная
кожа. Все одинаково... в  точности.  Ему  вдруг  стало  трудно  дышать.  Диг
вспомнил игровую площадку в школе Святой  Троице:  вот  он  сидит,  скрестив
ноги,  на  траве,  на  коленях  новое  расписание,  а  в  душе   зарождается
потрясение, которое сформирует его характер -  он  впервые  увидел  Дилайлу.
Странно, думал Диг, эта девушка - вылитая Дилайла, но как?..
   Он оглянулся на Дилайлу; вцепившись побелевшими пальцами в спинку скамьи,
она беспомощно смотрела, как  ?мерседес?  выезжает  на  дорогу.  Ветер  сдул
волосы ее лица, и вид у нее был потереянный. Когда  машина  покатила  прочь,
Дилайла машинально сдвинула очки на макушку, и Диг увидел, что на  ее  щеках
блестят слезы. Он чувствовал себя паршиво. Он был напуган и ошарашен.
   Диг посмотрел вслед машине:  девочка  переругивалась  с  младшим  братом,
сидевшим позади.  Неужто,  думал  он,  неужто  эта  девочка,  эта  красивая,
сердитая и удивительная девочка - его дочь?

Глава тридцать четвертая

   Надин некогда было думать ни о Диге с Дилайлой, ни о Филе,  оставшимся  в
пустой квартире, - ни о чем, кроме выдержки, диафрагмы и освещении.  Что  ее
только радовало. Четыре часа кряду она таскала свое оборудование  по  улицам
Барселоны, улещивала полицейских и  подкупала  лавочников,  чтобы  завладеть
приглянувшейся съемочной  площадкой.  А  еще  приходилось  сдерживать  толпу
облизывающихся   мужиков,   норовивших    погладить    взглядами    Фабиану,
восемнадцатилетнюю звезду рекламной компании ?Рено?. Но  через  четыре  часа
пошел дождь. Хлынул как из ведра. И съемки пришлось отложить.
   Надин сидела в отеле, слушала, как капли дождя рикошетом  отскакивают  от
черепичной крыши над головой,  складывала  в  столбики  желтые  коробочки  с
пленкой и старательно боролась с искушением позвонить домой. Голос Фила,  со
скоростью  звука  преодолевший  несколько  сотен  миль,   не   поднимет   ей
настроения. Наоборот, ухудшит. Лучше не знать, что он там делает. Но  стоило
ей выбросить из головы Филипа  Рича,  в  лимонно-подштанниковом  великолепии
развалившегося на ее кровати, как его место заступил  образ  Дилайлы  -  вот
она, сияя свежестью и чистотой, разгуливает  по  квартире  Дига,  готовая  к
сексуальным забавам. А-а-а.... Надин затрясла головой.
   Боже, думала Надин, кошмарный вчера выдался вечерок.
   Она посмотрела на часы. Было всего три, но из-за черных туч, нависших над
Барселоной, казалось, что на  улице  вечер.  Надин  зевнула,  вытянулась  на
шелковом гостиничном ложе и закрыла глаза. Хорошо бы  вздремнуть  ненадолго,
прикорнуть в роскошном заграничном номере. В конце концов  она  на  ногах  с
половины шестого утра.
   Звуки,   доносившиеся   из   окна,   убаюкивали.   Сердитые   автомобили,
нетерпеливые грузовики, гостиничный привратник, свистком подзывавший  такси,
песня дождя, дискантом звучавшая на  крыше  и  басом  на  холщовой  маркизе,
прикрывающей вход в отель. За  дверью  то  и  дело  раздавался  приглушенный
иностранный говор, напоминавший, что сейчас  день  и  кругом  полно  занятых
людей, которым некогда валяться в постели.
   Надин натянула на себя  шелковое  покрывало.  Устраиваясь  поуютнее,  она
полусонно думала о завтрашних съемках, о сегодняшнем ужине, о том, что  надо
не забыть купить пленку, о прочих обычных, приятных и скучных вещах.
   И вдруг - оп! - вот оно. Бах! - и в приятную дрему ворвалась  Дилайла.  В
проклятом полотенце. В квартире Дига, черт бы ее побрал. Готовая наброситься
на дурачка Дига. Бум! - и вот вам пожалуйста, ее силуэт  на  заднем  сиденье
черного такси в два часа утра, она обнимает Дига,  ее  губы  прижаты  к  его
губам. Трах! - и Дилайла на игровой площадке в школе Святой Троица, сидит на
коленях у Дига, взгляд мечет холодные голубые молнии в сторону Надин,  и  та
чувствует себя толстой уродиной, тупой и нелепой.
   Надин отбросила покрывало и вскочила. Дилайла  крадет  у  нее  даже  сон.
Господи, как хочется завопить от такой несправедливости.
   Дилайла заполонила собой все.
   Надин рывком открыла мини-бар и свирепо оглядела его  содержимое,  словно
бросая вызов: сможет  ли  это  жалкое  подобие  холодильника  предложить  ей
настоящую  выпивку,  которая  хоть  чуть-чуть  ослабит  боль,  и  горечь,  и
оголтелую, рвущую на куски ревность? Ну, что там у тебя имеется?
   Она углядела четвертушку  ?Луи  Редерера?  и  маленькую  бутылочку  ?Хосе
Куэрво?. Грустно пить текилу в одиночестве, посреди бела дня, но в  нынешнем
состоянии такая перспектива ей даже понравилась. Да пошли они все! За  окном
лил дождь, небо потемнело еще сильнее, она  сидит  в  иностранном  отеле,  и
настроение у нее паршивей некуда. Лучшего повода для визита в алко-страну  и
не придумаешь.
   Надин заскочила в ванную за стаканом для полоскания зубов,  вытряхнула  в
нее текилу, долила доверху холодного пенистого шампанского,  встряхнула  как
следует и опрокинула в рот.
   От газированной смеси ее  передернуло.  Гадость.  Она  громко  рыгнула  и
слизнула шампанское с ладони.
   Алкоголь подействовал мгновенно, комната, вид из окна и настроение  Надин
тотчас заиграли мягкими красками. Теперь Надин хотелось  курить.  Не  просто
хотелось, до смерти хотелось.  В  номере  курение  возбранялось.  Окно  было
наглухо забито.
   Надин вылила остатки шампанского в стакан, залпом выпила,  надела  туфли,
накинула на плечи кардиган, взяла ключ от номера и направилась вниз, в бар.

***

   Останавливаясь в отелях, особенно  в  таких  шикарных,  как  этот,  Надин
словно попадала в другой мир. Она могла бы всю жизнь провести  в  гостинице,
устранившись от скучных бытовых обязанностей вроде уборки, готовки,  общения
с сантехниками, оплаты счетов, вызова  такси,  закупок  кукурузных  хлопьев,
глажки, полирования ногтей, подписки на газеты и поисков, где бы перекусить.
   Но больше всего в шикарных отелях ей  нравилось  то,  что  все  они  были
одинаковы. На любом континенте, в первом или в третьем мире, вы всегда могли
рассчитывать на сваренное в крутую яйцо и бутылку приличного шампанского, на
сейф для хранения ценностей и мини-бар. Куда бы вы ни приезжали, стоило  вам
переступить порог дорогого  отеля,  как  вы  оказывались  в  другой  стране,
абсолютно не связанной с той, где отель  построили.  Страна  эта  называлась
Отель и была одной из самых уютных на свете.
   А эти симпатичные изящные штуковинки!  Например,  у  бумажной  подставки,
которую Надин выдали под коктейль с шампанским, края вырезаны  зубчиками.  И
газеты, куда ни глянь,  лежат  себе  на  полированных  стойках  из  красного
дерева. И великолепный ковер  с  эмблемой  отеля.  Хорошо  бы  завести  дома
именной ковер, думала  Надин,  с  вытканными  инициалами  НК,  да  и  прочие
завитушки и украшеньица тоже не помешают.
   Надин уютно устроилась в уголке бара на мягком, как губка,  диванче  и  в
стратегической близости от бармена, чтобы подолгу  не  ловить  его  взгляда.
Голова у нее приятно плыла,  а  последние  новости  в  газете,  которые  она
пыталась  расшифровать  с  помощью  школьного  испанского,   начали   терять
внятность. Бизилось шесть часов, за окном по-прежнему лил дождь. Надин  была
пьяна.
   - Вот ты где! Слава богу! - Невысокая девушка с  личиком  эльфа,  коротко
стрижеными черными волосами, перетняутыми на лбц банданой, рухнула  рядом  с
Надин. - Мы тебя повсюду ищем. - То была Пиа. - Фабиана прочесывает киоски в
холле, Сара тралит  коридоры  в  поисках  твоего  обезглавленного  тела.  Мы
звонили в твой номер весь день. Я уже собралась вызывать полицию.
   Она сморщила крошечный носик, дабы подчеркнуть драматичность  событий,  и
сердито ударила Надин по руке - в наказание за пустые хлопоты.
   - Ну прости. - Надин вдруг осознала, что  ее  губы  зажили  отдельной  от
языка жизнью, и если она не  сосредоточится,  то  скоро  начнет  растягивать
слова. - Я не подумала. Прости. Ударь меня еще.
   Пиа скорчила гримаску и воспользовалась предложением Надин.
   - Плохой фотограф, - шутливо выговаривала она. - Повтори, кто ты?
   - Плохой фотограф, - Надин понурилась.
   - Да ты еще и пьяный фотограф! Ну-ка дыхни, - приказала  Пиа,  подставляя
миниатюрные ноздри к рту Надин. - Точно! Напилась! Черт, Дин, еще шести нет,
а ты уже в стельку!  Деваться  некуда,  -  она  встала  на  ноги,  обутые  в
платформы, - придется найти Сару и Фабиану. А  когда  я  вернусь,  на  столе
должно стоять то, что ты пьешь, на нашу долю и за твой счет. О'кей?
   - О'кей.
   Надин наблюдала за Пиа, удалявшейся по  ковру  в  направлении  мерцающего
холла, ее крошечные бедра, обтянутые черными велосипедными  шортами,  виляли
из стороны в  сторону,  лодыжки,  казалось,  вот-вот  треснут  под  тяжестью
пристегнутых к ним туфель на платформе. Все  мужчины  в  баре  смотрели  Пиа
вслед.
   Она вернулась через  пятнадцать  минут  с  Сарой  -  худой,  как  спичка,
блондинкой, выпускницей престижной школы, в группе Сара работала  стилистом,
и на язык ей лучше было не попадаться; следом шла Фабиана  -  новоиспеченное
лицо ?Рено?, девушка с роскошными  формами.  Надин  подумала,  что  в  такой
компании она выглядит рыжим клоуном. Но  подобное  сравнение  ее  ничуть  не
обеспокоило. Она обожала пить в компании красивых женщин. Это было  забавно,
все равно что гулять в парке с породистой собакой: все  на  тебя  смотрят  и
пытаются завести разговор.
   - Лахудра старая, - Сара сняла кашемировый жакет, обнажив точеные руки  и
плечи, - сколько ты уже  вылакала?  -  Надин  хихикнула,  пожала  плечами  и
икнула. - Все, больше ни слова, - предупредила Сара.
   У столика возник официант с четырьмя  коктейлями  -  каждый  на  зубчатой
подставочке - и блюдцем фисташек. Осмелев в компании красвиц Надин,  одарила
его обворожительной улыбкой и сказала ?gracias? со всей испанистостью, какую
только могла изобразить. Официант улыбнулся в  ответ,  и  Надин  покраснела.
Девушки  многозначительно  загомонили.  Так  начался   девичник,   обещавший
несколько часов неподдельного веселья.

***

   К восьми часам вечера  солидная  умеренность  бара  трансформировалась  в
субботний  разгул,  и  квартет  ярких   голосистых   англичанок,   глушивших
шампанское в уголке, уже не пользовался всеобщим вниманием. Пиа, как обычно,
потешала  приятельниц  повестью  о  своих   мужиках,   приперчивая   истории
замысловатыми  ругательствами  и  для  наглядности  разыгрывая   сценки;   в
исполнении тощей ломкой  Пиа  представление  достигало  мощного  комического
эффекта. Изрядно пьяная  Надин  не  могла  нарадоваться  разгулявшейся  Пиа,
поскольку от нее самой ничего не  требовалось,  кроме  как  сидеть  и  глупо
улыбаться, не тратя силы на сочинение мало-мальски интеллектуальных реплик.
   Мочевой пузырь предрекал, что поход в Seтoritas
неизбежен, но разум напоминал, что она чересчур набралась, и каблуки  у  нее
слишком высокие. К тому же Надин не знала, где находится дамская комната,  и
ей придется искать туалет целую вечность, шатаясь и тыкаясь в разные  двери,
а когда найдет, то непременно столкнется там с убогой анемичной испанкой,  у
которой работа такая - сидеть день-деньской в  туалете  перед  тарелочкой  с
тремя песетами, и Надин почувствует  себя  дико  виноватой  за  то,  что  не
оставит ей ни гроша, и слишком все это  хлопотно,  поэтому  лучше  скрестить
ноги и ничего не пить... до поры до времени... Надин доплыла почти до  конца
потока сознания, когда сообразила, что Сара ее о чем-то спрашивает.
   - Извини, - пробормо