чем машина унесла его прочь от Надин и доставила на  вокзал
Пикадилли. Диг чувствовал себя измученным, полубезумным заложником, которого
выкинули из автомобиля после двадцатичетырехчасового допроса  с  применением
пыток.

***

   Больше в  Манчестер  Диг  не  ездил,  несмотря  на  частые  и  регулярные
приглашения Надин.
   Однако встреч с монструозным  Филом  в  Лондоне,  когда  счастливая  пара
приезжала на праздники или изредка на выходные,  ему  избежать  не  удалось.
Фил, как ни странно, питал искреннюю приязнь в Дигу, снисходительную приязнь
старшего брата, который постоянно потешается над меньшим и возвеличивает  за
его счет свои собственные,  весьма  скромные  достоинства,  -  ни  умом,  ни
остроумием Фил не блистал. Диг мирился с его присутствием ради Надин, но  со
временем начал уклоняться от приглашений.
   За три года, проведенных с Филипом Ричем, Надин стала другим человеком. У
нее не осталось ни собственных желаний, ни мнений. У Дига сердце разрывалось
при мысли, что сильная, решительная, умная  девушка,  когда-то  отвергнувшая
его, потому что  хотела  от  жизни  большего,  нежели  любовь,  столь  легко
принесла себя в жертву такому ничтожеству, как Фил.
   Бывало, крайне редко, что Надин приезжала в Лондон одна, и тогда Диг  изо
всех сил старался образумить ее, убедить в том, что он,  а  не  Фил,  должен
быть объектом ее пряной нежности. Увы, Надин была влюблена, и достучаться до
нее было невозможно. Надин сбрасывала руку Дига с плеча,  стряхивала  ладонь
со своей попки, отталкивала его губы, не теряя при  этом  чувства  юмора.  О
давнем сентябрьском воскресенье вспоминали, лишь смеясь  и  подкалывая  друг
друга, как о забавном инциденте, случившемся в незапамятные  времена,  когда
они были совсем детьми. И даже когда Надин вернулась в Лондон, с разодранным
в клочья сердцем, потеряв безвозвратно Фила, пути назад  уже  не  было.  Диг
по-прежнему  пытал  счастья,  изредка  проявляя  нежность,  но  пока   Надин
обреталась в Манчестере, между  ними  словно  стена  выросла,  делавшая  эту
нежность бессильной.
   Постепенно Надин вновь обрела себя. Ее карьера  развивалась  успешно,  ее
гардероб и настроение понемногу расцвечиивались оттенками, и  с  годами  она
превратилась одну из самых  ярких  и  привлекательных  личностей,  известных
Дигу. Он любил Надин больше, чем кого-либо еще на свете, он любил ее так  же
сильно, как свою мать, а это о чем-то говорит. Чувство, которое он испытал к
ней в тот выходной в 1987 году, когда она разбила  его  сердце  и  причинила
немыслимую прежде боль, легло еще одним камнем в фундамент его привязанности
к ней.
   Иногда, даже сейчас, он бросал взгляд на Надин и  что-то  внутри  у  него
шевелилось,  не  совсем  платоническое,  определенно  плотское.   Но   такое
случалось редко, во-первых, а во-вторых, Диг -  похотливый  стервец,  посему
подобные всплески неизбежны. Он глубоко уважал  Надин  и  высоко  ценил.  Он
любил ее, опекал и баловал.
   Он даже не постеснялся бы заявить, что обожает ее.
   Но сейчас, после телефонного разговора,  Диг  Райан  подумал,  что  более
безмозглой, нелепой, иррациональной, оголтелой,  абсурдной  и  самонадеянной
дуры, чем Надин Кайт, не сыскать среди тех, кого он имел несчастье  знать  и
любить.
   Фил?
   Филип Рич?
   О господи.

Глава шестнадцатая

   К концу дня злость Дига дозрела до роскошной черной тоски, и ему отчаянно
захотелось упиться вдрызг. Кружки с ледяным пивом  и  приземистые  бокалы  с
охлажденным виски плясали у него перед глазами, а воображаемый запах старого
доброго шотландского пойла щекотал ноздри. Все, что угодно, лишь бы выкинуть
из головы Надин и ее дурацкое свидание.
   Предложение хлебнуть после работы никого из коллег не  заинтересовало,  и
Диг попытался найти Дилайлу, чтобы пригласить ее куда-нибудь. Он намеревался
соблазнить ее предложением завалиться в ночной клуб или даже в два клуба. Но
телефон на Цветочном  холме  упорно  не  отвечал,  и  к  восьми  вечера  Диг
отказался от этой затеи.
   Он мог бы обойти  несколько  клубов  или  посетить  какое-нибудь  сборище
деятелей от музыкального бизнеса, но глянув в окно на дождливый  морок,  Диг
решил, что с холодильником, набитым бутылками  ?Будвайзера?,  двумя  пачками
?Мальборо Лайтс? и киношкой, записанной пару дней назад, он отлично проведет
время. Взбив подушки и  вытянув  ноги,  он  приготовился  бездумно  коротать
вечер, как заправский мещанин.
   Около девяти в животе у него  заурчало;  Диг  просмотрел  свою  постоянно
пополнявшуюся библиотеку меню заведений с доставкой на дом и остановился  на
мясном карри и креветочном салате из соседнего индийского ресторана.
   Полчаса спустя раздался звонок в дверь; Диг потащился к домофону,  сжимая
в руке двадцатифунтовую бумажку.
   - Последний этаж, - бросил он в микрофон, не дожидаясь лишних вопросов.
   Открыл дверь квартиры и прислушался к шагам на лестнице. Шаги на холодном
линолеуме звучали тяжело и сердито  и  становились  все  медленнее  по  мере
приближения  к  головокружительным  высотам  последнего   этажа.   Водители,
доставлявшие еду из ресторанов,  всегда  злились  на  Дига  за  то,  что  он
вынуждал их одолевать лестницу, и ступали на его порог в дурном расположении
духа. Диг поджидал их, растягивая рот в  обезоруживающей  белозубой  улыбке,
всегда готовый очаровать и умилостивить.
   Однако улыбка сорвалась с его губ, словно небрежно повешенная картина  со
стены, когда маленький, взъерошенный  и  чрезвычайно  уродливый  йоркширский
терьер запрыгнул на лестничную площадку, с разгона обогнул угол и ворвался в
его квартиру, оставляя за собой  цепочку  грязных  следов  на  паласе  цвета
овсянки.
   - Дигби! - послышался женский голос снизу. - Противный мальчишка! Вернись
сейчас же! - Несколько секунд спустя голос материализовался в виде  Дилайлы,
столь же взъерошенной, как и обезумевший от сырости  Дигби;  она  стряхивала
воду с зонта. - Привет, - она замерла на месте, заметив  ошалелое  выражение
лица Дига.
   - Привет, - ответил Диг, рассеянно сворачивая банкноту вчетверо  и  пряча
ее в карман.
   Так они и стояли молча: вода медленно стекала с  Дилайлы  на  пол,  Дигби
носился по квартире бешеными кругами, а Диг в изумлении пялился на Дилайлу.
   - Я ... э-э-э... ждал карри, - наконец произнес Диг,  не  зная,  что  еще
сказать.
   - А вместо карри получил меня! - подхватила Дилайла.
   - Да! - рассмеялся Диг. Он был бы весьма не прочь узнать причину, которая
привела к нему Дилайлу.
   Дилайла пригладила мокрые волосы и заглянула вглубь квартиры:
   - Ты не хочешь пригласить меня войти?
   Диг вздрогнул и посторонился:
   - Ну конечно! Входи, входи.
   Он пропустил Дилайлу вперед, и у  него  перехватило  дыхание,  когда  под
распахнувшимся на мгновение  кожаным  пальто  мелькнула  насквозь  промокшая
хлопчатобумажная блузка, словно скотчем облепившая грудь Дилайлы. Воротничок
немного  сбился  набок,  открыв  влажную  ложбинку  меж  грудей,  а   запах,
исходивший от мокрой, как мышь, Дилайлы, кружил голову.
   Диг понятия не имел, что она здесь делает, но был рад ей куда больше, чем
креветкам и карри.

Глава семнадцатая

   В тот же вечер, в четверти мили к востоку от дома  Дига,  Надин  вошла  в
замызганный бар - уродливый домишко из красного  кирпича,  какие  строили  в
бездарные семидесятые. Заведение хвастливо предлагало бифштекс  ?с  пылу,  с
жару? за 2.99 и гордо именовалось ?Гербом Брекнока?.
   Она пробыла в  баре  лишь  несколько  минут,  но  уже  догадывается,  что
совершила ошибку. А все Диг виноват, довел ее до ручки.
   Сидит теперь на драном виниловом табурете у стойке, одетая  -  неуместно,
как она понимает, - в изумрудно-зеленый пиджак поверх алого вязаного платья,
с шелковым маком в волосах, пялится на заляпанный пивом и сигаретным  пеплом
коричнево-оранжевый ковер, хлебает разбавленное пиво и не может понять,  что
стало с загадочным, элегантным Филом, каким она его помнила, Филом в кожаных
штанах в обтяжку, с блестящей черной шевелюрой и великолепным римским носом.
   Человек, сидящий перед ней, выглядит стариком.  Лицо  как  у  рок-звезды,
пережившей свою славу -  похоже  на  мятую  газету.  Скулы,  некогда  весьма
выразительные, теперь наводят на мысль о безлюдном плоскогорье,  а  если  бы
какой-нибудь уроженец Калифорнии увидел его зубы,  бедняге  потом  долго  бы
снились кошмары. Когда-то роскошные черные волосы свисают вялыми  и  редкими
прядями на уши и лоб - прическа, подходящая  парню,  вдвое  моложе  Фила,  а
прекрасный нос, заострившийся и покрывшийся порами, нависает  над  костлявым
подбородком .
   Под глазами у Фила темные круги, из уха свисает сережка-крестик, одет  он
в старый джемпер из овечьей шерсти, черные джинсы  и  футбольные  бутсы.  На
белом предплечье темнеет смазанная черная татуировка, от Фила исходит слабый
запах сигарет и алкоголя.
   Задним числом Надин понимает, что  такие  лица,  как  у  Фила  подвержены
скорому и жестокому старению, тем не менее она никак не может оправиться  от
шока: из Фила словно выжали всю юность.
   Так бы выглядел Кейт Ричардс, думает она, если бы тот  ушел  из  ?Роллинг
Стоунз? двадцать лет назад и стал бы водителем автобуса.
   Глупые фантазии Надин о романтическом воссоединении с первой любовью,  ее
идиотские мечты о том, как их глаза встретятся, и  двенадцать  лет  исчезнут
без следа, ее  наивные  упования  на  очаровательный  паб,  располагающий  к
откровенности, на искрометную беседу и вновь вспыхнувшую страсть, - все  это
скукожилось и умерло, стоило ей переступить порог ?Герба Брекнока?. Согласно
ее  представлениям,  Фил  не  мог  измениться.  Она  допускала   лишь   одно
добавление: серебристую седину на висках. Его вид разочаровывал.  Да  и  паб
представлялся ей совсем другим.
   Какая же она дура, что пришла сюда.
   Напротив, Фил онемел от счастья, завидев Надин.
   - Надин Кайт, - протянул он, хватая ее за руки, - Надин Кайт. Ты  пришла,
черт возьми. Ты здесь! Дай-ка посмотреть на  тебя.  Отлично  выглядишь!  Мне
нравится твой прикид, класс! - Он сделал движение, словно хотел  обнять  ее.
Надин ловко увернулась и влезла на табурет. Фил познакомил  ее  с  барменом,
крупным седым шотландцем в нейлоновой рубашке и чересчур тесных брюках.
   - Мардоу, это Надин Кайт, - сиял Фил. - Мы жили вместе, когда  учились  в
университете. Мардоу налил мою первую законную пинту, когда мне  исполнилось
восемнадцать.
   Бармен хмуро улыбнулся, крепко  пожал  руку  Надин  и  отвернулся,  чтобы
вынуть из кухонного лифта не слишком аппетитный с виду  крестьянский  пирог.
Как и Надин, он, похоже, не очень понимал, зачем их познакомили.
   Фил настоял на том,  чтобы  заплатить  за  первую  порцию  спиртного,  не
обращая внимания на усилия  Надин  свести  встречу  к  ничему  необязывающей
посиделке, когда каждый платит за себя. Хуже того, он отнес оба бокала на их
столик,  таким  образом  задавая  тон  вечеру  ложных  надежд  и   взаимного
непонимания.
   - Итак, Фил, - сдержанным, чуть ли не светским,  тоном  начаинает  Надин,
умерено отпивая пива. - Как ты жил-поживал?
   - Неплохо, знаешь ли. - Фил  шумно  отхлебывает  и  утирает  рот  тыльной
стороной ладони. - А ты? - Он нервничает, словно боится ее.
   - Отлично, - улыбается она, - даже замечательно.
   - А что же  подвигло  тебя  встретиться  после  стольких  лет...  я  тебе
задолжал? - Он смеется, чересчур громко, чтобы Надин не сомневалась, что  он
шутит, но она догадывается: именно так он и думает.
   - Вообще-то, - отвечает она, - пятьдесят фунтов из  копилки  пропало.  Но
если серьезно... Я просто хотела узнать, как ты. Что с  тобой  приключилось.
Просто почувствовала... не знаю... живешь с человеком много лет,  с  близким
человеком, и вдруг раз, а его уже нет в твоей жизни. Он сел на поезд и исчез
на десять лет. Я хотела услышать историю твоей жизни - историю Филипа Рича!
   Фил выдыхает дым, напрягая щеки, и бросает на нее недоверчивый взгляд:
   - Ты никуда не торопишься?
   Надин энергично  качает  головой.  Она  уже  предчувствует  занимательную
историю и вдруг решает, что единственный способ высидеть весь вечер до конца
- притвориться, будто Фил не часть ее жизни,  не  тот,  с  кем  она  жила  и
которого любила десять лет назад, но лишь незнакомец, у которого  она  берет
интервью для репортажа или для будущего романа.
   - Начни сначала, - предлагает она. - С того момента, как мы расстались...
***

   Надин с разочарованием узнает, что Фил после разрыва  с  ней  вернулся  в
Лондон, а не  в  далекую  йоркширскую  деревушку,  как  она  почему-то  себе
представляла, тоскуя о нем. В Лондоне он поселился у родителей, продал  свое
фотооборудование, занял денег в банке и,  выказав  поразительное  отсутствие
делового чутья, в самый разгар экономического  спада  выкупил  фотосъемочную
фирму, которую когда-то продал, чтобы было на что учиться. ?За сущие гроши?,
добавил он, невесело посмеиваясь над собственной глупостью.
   Полгода спустя он обанкротился, и у него случился нервный срыв.
   Дальнейшая его жизнь пошла зигзагами, неожиданными и  странными.  Большую
часть девяностых  Фил  провел  ?в  поисках  себя?,  прибегая  по  очереди  к
различным нетрадиционным методам - хрустальные  шары,  медитация,  китайские
травы, буддизм и даосизм. Он переезжал из города в город, уходил от  женщины
к женщине в поисках счастья и самовыражения. Однако не  нашел  ни  того,  ни
другого, что привело к алкоголизму и разрыву с еще одной дамой, с которой он
обитал в туристском кемпинге в Уорикшире.
   Однажды он вышел из кемпинга, прошагал три мили до Ньюнитона под  дождем,
прижимая к груди бутылку  ?Тотон  Драй?,  зашел  в  прачечную,  помочился  в
сушильный барабан, обругал какого-то старика  и  спер  деньги,  которые  тот
приготовил, чтобы заплатить за стирку. Он украл полтора фунта и  получил  за
это три месяца тюрьмы.
   - Это было лучшее, из того, что со мной случалось в жизни, - заметил  он,
- В тюрьме я наконец разобрался  с  бардаком,  в  который  превратилась  моя
жизнь.
   -  То  есть?  -  история  Фила  захватила  Надин,  она  словно   смотрела
телепередачу об экстремальных ситуациях.
   - Когда там сидишь... Видишь ли, я провел столько лет в убеждении, что  в
моем существовании на этом свете заложен какой-то высший  смысл.  Сначала  я
думал,  что  мне  предназначено  стать  богатым,   потом   -   преуспевающим
бизнесменом с мобильником, в дорогом костюме и с мозгами, как компьютер.  Не
получилось. Потом я решил, что должен стать  творцом,  создать  свой  стиль,
авангардный стиль: этакий крутой фотограф в  темных  очках  и  в  обнимку  с
сексапильной подружкой.  -  Он  взглянул  на  Надин,  приподняв  брови.  Она
рассмеялась. - И это, как тебе известно, тоже не получилось. Тогда я занялся
всякой нетрадиционной мурой,  думал,  а  вдруг  мне  суждено  стать  великим
целителем или еще кем. Но когда и с этим  вышел  облом,  я  решил  полностью
переменить образ жизни; подумал, что если я сумею войти  в  иное  измерение,
это сделает меня особенным человеком. Я словно... словно  примерял  на  себя
разные личины, понимаешь? Прикидывал, какая мне  к  лицу.  А  потом  бросал,
осознавав, что выгляжу законченным уродом. -  Он  хрипло  засмеялся.  -  Мне
пришлось поднапрячься, чтобы сообразить, что некоторые  живут  в  этом  мире
вовсе без всякого смысла... они просто живут. И тут до меня дошло, что  я  -
как раз из таких, и ничего плохого в этом нет... улавливаешь мою мысль?  Что
плохого в том, чтобы быть нормальным  парнем,  делать  нормальную  работу  и
иметь нормальных друзей. И когда до меня это дошло, у  меня  словно  тяжесть
свалилась с плеч. Я распрямился... Такое впечатление, будто у меня на  плече
всю дорогу сидел большой  противный  попугай,  а  когда  меня  посадили,  он
улетел. - Фил пожал плечами и закурил ?Ротманс?.
   Надин протяжно выдохнула:
   - Черт, Фил... Конечно, я всегда знала, что скучать тебе не придется,  но
с тобой столько всего случилось, надо же как круто ты поменял свою жизнь. По
сравнению с тобой, я чувствую себя такой скучной и... предсказуемой. Я...  я
ничего не сделала со своей жизнью!
   - А фотография? Ты еще снимаешь? - Она кивнула. - На жизнь хватает?
   - Да, более чем.
   - Да ну? - интерес Фила к Надин заметно  возрос.  -  Наверное,  живешь  в
хорошей квартирке и все такое?
   - Да, - с гордостью подтвердила она.
   - Прекрасно! Рад за тебя. А что снимаешь?
   - Ну... -  Надин  замялась,  внезапно  припомнив,  как  Фил  относился  к
коммерческой фотографии в университетские годы.  -  В  основном  иллюстрирую
программные статьи. В журнале ?Он?. Знаешь такой?
   - Ага. Сиськи-письки, да?
   - Не только, еще многое другое. Но мне случалось снимать  голые  задницы,
что верно, то верно. -  Надин  нервно  улыбнулась,  ожидая,  что  ее  начнут
обличать в продажности. Но Фил улыбнулся и даже  хохотнул.  Надин  испустила
вздох облегчения. - Я думала, ты придешь в ужас. Уже приготовилась выслушать
лекцию о коммерциализации искусства!
   - Ну что ты, - ответил Фил.  -  По-моему,  это  здорово.  Честное  слово.
Тогда,  в  Манчестере,  я  был  изрядным  придурком.  Таким   претенциозным.
Воображал себя бог знает чем. - Он  опять  засмеялся,  уже  более  сердечно.
Надин становилось все более очевидным, что Фил - уж не тот человек, которого
она знала много лет назад, совсем не тот. Он  стал  на  десять  лет  старше,
килограммов  на  десять  худее,  а  его   жизненные   ценности   подверглись
радикальному пересмотру.
   - И когда же ты вернулся в Лондон? - спросила она.
   - Прямиком из тюряги и вернулся. В марте 97-ого.
   - Опять к родителям?
   - Ага.
   - И все еще у них живешь?
   - Не-ет,  -  помотал  головой  Фил,  -  нет.  У  меня  есть  квартирка  в
Финсбери-парк, малюсенькая. Мои.. э-э-э... бабушка с дедушкой сдали ее мне.
   - Но ты был у родителей, когда я им  позвонила,  -  озадаченно  напомнила
Надин.
   - Не-ет, - Фил опять помотал головой, - я был у  себя,  в  Финсбери-парк.
Переезжая, я перевел туда номер.
   - Но... но... а твоим родителям разве не нужен телефон?
   Фил поставил кружку на стол и глубоко вздохнул. Проникновенно  глянул  на
Надин, сжал челюсти.
   - Нет. Им телефон больше не нужен. Они умерли.
   От неожиданности Надин слегка растерялась.
   - Понятно, - она чуть было не  начала  извиняться,  но  вовремя  одернула
себя. - И как давно? Давно они умерли?
   Понурившись, Фил отхлебнул пива:
   - Год. Год с небольшим.
   - Что? Оба?
   - Угу.
   - Одновременно?
   - Да.
   - Боже... какой ужас. А что случилось?
   - Лучше не спрашивай.
   - Но я бы хотела знать.
   - Это не очень веселая история.
   - Расскажи, - любопытство Надин  распалилось  до  крайности.  -  Кому  же
рассказывать, как не мне.
   Вздохнув, Фил задумчиво уставился в  глубины  пивной  кружки.  Надин  уже
опасалась, что  не  дождется  рассказа,  но  наконец  Фил  поднял  голову  и
приоткрыл рот, глядя куда-то вдаль. Он  напомнил  Надин  старый  заржавевший
стояк, по которому вода еле-еле течет.
   - У матери был рак легких, - начал он. -  Она  боролась  с  болезнью  три
года. Однажды чуть не умерла, над ней совершили последний обряд и все такое.
Но мать билась до последнего. Ты помнишь ее? Боевое орудие, а не женщина.  И
опухоль вроде как исчезла. Ей сделали рентген легких и ничего не нашли.  Все
говорили, что свершилось чудо. А она твердила, что ее спасла злость, которую
она транслировала этому...  она  называла  опухоль  ?плевком  Вельзевула?  и
ненавидела ее. - Фил усмехнулся. - Она считала, что злость убила опухоль,  а
не слюнявое позитивное мышление, и не нетрадиционная  хренотень,  которой  я
тогда занимался. Как бы то ни было, мать полностью выздоровела, а через  два
месяца у отца диагностировали рак груди. Я думал, у мужчин такого не бывает;
оказывается, бывает. Вот здесь -  Он  ткнул  пальцем  в  грудную  клетку.  -
Положили его в больницу, сделали анализы, опе