его за то, чем Ему вздумалось одарить ее.
   За чашкой кофе в буфете при спортзале Дилайла держалась не столь  нервно,
как в доме Надин, она уже не стремилась польстить  каждым  словом  и  каждым
жестом, и Надин с удивлением отметила, насколько приятнее и легче в  общении
с ней стало. В школе Дилайла ходила  всегда  мрачная  и  угрюмая.  Надин  не
помнила, чтобы она улыбалась в те годы. Но сейчас Дилайла с удовольствием  и
весело болтала. Беседовали они в основном о том, как  похудеть  и  правильно
питаться, как бросить курить (завязавшая с куревом Дилайла страшно мучилась,
а Надин вот уже  лет  десять  как  собиралась  расстаться  с  этой  пагубной
привычкой, но до сих пор не сделала ни одной попытки) и, на закуску обсудили
тридцатый день рождения.
   - Самое ужасное в тридцатилетии,  -  рассуждала  Надин,  -  невозможность
откладывать рождение ребенка, потому что дальше уже некуда. Знаешь ведь, как
обычно бывает: многие годы твердишь себе, что заведешь детей до тридцати,  и
это решение кажется невероятно разумным, а потом тебе  исполняется  двадцать
восемь, двадцать девять, и  вдруг  понимаешь,  что  ты  пока  не  готова,  и
откладываешь это дело до тридцати двух. Потом тебе исполняется тридцать и ты
осознаешь, что не более готова стать матерью, чем десять лет назад,  и  даже
менее, и начинаешь сомневаться, а будешь ли ты вообще когда-нибудь готова. -
Она размешала кусочек сахара в кофе и взглянула на Дилайлу. -  Понимаешь,  о
чем я?
   - Я не очень об этом задумывалась, - ответила Дилайла, словно извиняясь.
   Надин не поверила. По ее мнению, тридцатилетней женщины, которая ни  разу
не задумывалась о ребенке, попросту не существует.
   - Да ладно тебе, - фыркнула Надин, - ты замужем  десять  лет.  Неужто  вы
хотя бы не обсуждали этот вопрос?
   - Ну... - замялась Дилайла, - Алекс... его жизнь - это бизнес. Не  думаю,
что в ней есть место ребенку.
   - Хорошо, а ты? Ты сама хочешь детей?
   Дилайла вертела в руках зажигалку Надин, уставившись в стол.
   - Не знаю. Наверное. Когда-нибудь. А сейчас я чувствую  себя  чересчур...
эгоистичной. Ведь придется принести столько жертв.
   Надин глубокомысленно кивнула:
   - Иногда я думаю, что  было  бы  лучше  отделаться  в  ранней  молодости.
Покончить с этим, когда мне было восемнадцать. К моему  двадцатичетырехлетию
ребенок пошел бы в школу,  а  я  бы  наверстывала  упущенное,  и  оглушающее
тиканье биологических часов не доставало бы меня. - Она  рассмеялась.  -  Ты
никогда не жалела, что не родила в юности?
   - Вроде нет, - засмеялась Дилайла в ответ и глянула на часы.  -  О  черт,
уже почти десять! Дин, прости,  но  мне  надо  бежать.  -  Она  засуетилась,
собирая пожитки: пуховик, сумку, шарф.
   - Постой, - Надин поднялась, вынимая ключи от машины, - я  тебя  подвезу.
До твоей кузины отсюда не ближний свет.
   - Не надо. Правда, спасибо. Я отлично прогуляюсь. Люблю ходить пешком.  -
Дилайла натянуто улыбнулась и закинула сумку на плечо. - Честное слово.
   - Ты уверена?
   - Да. У меня есть дела по дороге домой. Но все равно спасибо.  И  за  это
тоже, - она указала на спортзал. - Может, повторим как-нибудь?
   Надин ответила радушной улыбкой, но про себя подумала: ?Это вряд ли?.
   - Знаешь, Надин, - Дилайла вдруг спустила сумку с плеча и  положила  руки
на стол, - я была не совсем откровенна с тобой. Я пришла сюда...  м-м...  не
только ради моей задницы. - Она явно нервничала.
   - За чем же? - настороженно осведомилась Надин.
   - Я... мне нужно тебе кое-что сказать. - Надин села и положила  ключи  на
стол. - Знаю, я тебе не очень нравлюсь, и знаю также, что ты видишь  во  мне
угрозу твоей дружбе с Дигом. Но, поверь, в Лондон я приехала не  для  этого.
Между мной и Дигом ничего нет и никогда не будет. Ты всегда  мне  нравилась,
Надин. В школе я смотрела на тебя снизу вверх и оттого бывала иногда грубой;
наверное, я просто завидовала. Ты была такой умной, такой классной, все было
при тебе. Я хотела стать похожей на тебя, и если порою вела себя мерзко,  то
только потому, что побаивалась тебя. Я и тогда не  хотела  рассорить  вас  с
Дигом, а сейчас тем более не хочу. Честное слово.  Мне  больно,  что  вы  не
разговариваете друг с другом.
   - Диг такой упрямый, - продолжала Дилайла, - он ни  за  что  не  позвонит
тебе первым, хотя, поверь, отчаянно этого хочет.  И  я  знаю,  что  ты  тоже
упрямая. Но, пожалуйста, позвони ему, - взмолилась она. - Не  трать  попусту
времени, Надин. Жизнь коротка. Помиритесь. Будьте друзьями.  Вы  нужны  друг
другу, вы созданы друг для друга. Вы двое, - с  нажимом  произнесла  она,  -
должны быть вместе.
   И сделав  столь  чудовищно  мелодраматическое  и  абсолютно  смехотворное
заявление, Дилайла исчезла, оставив по себе аромат утренней росы,  уныние  и
растерянность.

Глава двадцать шестая

   Наконец  у  этого  урода,  водителя  ?порше-911?,  кончилась  вода.  Дигу
казалось, что он уже целую вечность стоит в очереди, наблюдая, как ?порше" -
владелец вылизывает каждый дюйм этого символа своей  мужественности,  бегает
вокруг, картинно  приседает  на  корточки,  словно  ему  первому  в  истории
человечества выпало счастье обладать такой машиной.
   Поршеист, поморщившись, вытер руки  о  бумажное  полотенце,  висевшее  на
стене. Диг решил, что сейчас он сядет  в  машину  и  укатит,  но  тот  опять
принялся ходить кругами вокруг своего сокровища с тряпкой  в  руке,  орлиным
взором высматривая пятнышки на корпусе.
   Он не торопился. Он видел,  что  Диг  ждет,  но  это  обстоятельство  его
нисколько не волновало. Ибо он сидел за рулем ?порше?,  а  значит,  согласно
эволюционной  теории,  был  человеком,  Диг  же  на  серебристой  ?хонде?  -
мартышкой, низшей формой органической жизни.
   В  конце  концов  малый  уселся  в  автомобиль,  повозился   немного   со
стереосистемой, выставил зеркала на крыльях и уехал, весьма довольный собой.
Диг вздохнул и поставил машину под струю воды.
   По дороге с работы в компании с Дигби, нервно  вибрировавшим  на  сиденье
рядом, Диг остановился заправиться и вдруг испытал абсолютно  несвойственное
ему желание помыть машину. Прежде с ним ничего подобного  не  случалось,  по
крайней мере, в ручную мойку, где нужно вылезать из автомобиля,  он  никогда
не заезжал.
   Несмотря на привередливую чистоплотность в быту, по  отношению  к  машине
Диг откровенно придерживался двойного стандарта. Внутренность его автомобиля
напоминала Нотинг Хилл на утро после  карнавала:  рваные  обертки  и  пустые
жестяные банки. Снаружи корпус украшали крапинки птичьих какашек и застывшие
капельки красной смолы.
   Причина, по которой он держал в идеальной чистоте  квартиру  и  в  полном
запустении машину, была проста. Диг любил квартиру  и  ненавидел  машину.  В
понедельник ему в очередной раз пришлось выложить 150 фунтов за обслуживание
- в пятый раз за шесть лет потребовался серьезный ремонт.  Дешевле  было  бы
купить новую. Впрочем, машина ему с самого начала не нравилась.  Он  никогда
не мечтал о ?хонде?. Просто так получилось. Но сегодня, как ни  странно,  он
проникся к своему автомобилю расположением. Сегодня Диг решил, что  если  он
станет относиться к машине чуть лучше, то и  она  поведет  себя  чуть  более
благородно.
   Диг направил струю на боковую панель,  с  удовлетворением  наблюдая,  как
отваливаются  слои  грязи  и  жира,  а  из-под  них  проглядывает  новенькая
сверкающая  серебристая  поверхность.  Это  символизирует  мои   собственные
переживания, подумал Диг, пребывавший в нехарактерном для  него  философском
настроении.
   Утром  на  работе  Дига  посетило  откровение,  а  точнее,  целая   серия
откровений. Помывка машины была лишь началом, нынче вечером Диг  намеревался
родиться заново.
   После  катастрофического   старта   незапланированного   сожительства   с
Дилайлой, после ужасной сцены с Дигби  позапрошлым  утром,  рвоты,  грязи  и
порушенного полотенцоворота, Диг захотел придать своей жизни лоск и размах.
   В  своем  честерском  дворце  Дилайла,  вероятно,  привыкла  ужинать   за
обеденным столом. Там  она  пользовалась  преимуществами  больших  комнат  и
открытых пространств, свежего воздуха и  уединения.  Возможно,  у  нее  даже
имелась личная ванная. Ведь экономка у нее была! И она не привыкла обитать в
тесных жилищах, есть с колен и убирать за собой.
   Несмотря на  убожество  родительского  дома,  Дилайла  всегда  отличалась
звездной статью; Дигу было легче  представить  ее  в  шикарном  георгианском
особняке, нежели в трущобе Госпел Оук среди грязных пеленок,  пустых  пивных
банок,  орущей  сопливой  детворы   и   переполненных   пепельниц.   Дилайла
принадлежала огромному  дому  с  шестью  спальнями,  рюшами  и  воланчиками,
оранжереей и водными каскадами в саду, и вся эта  роскошь,  разумеется  была
осенена мудростью фэн-шуй. Дилайла была рождена для того, чтобы ее нежили  и
баловали. А не для того, чтобы ютиться в гостиной на софе.
   Потому сегодня вечером Диг намеревался сделать все, что в его силах, дабы
его жизнь не казалась убожеством в сравнении с жизнью в  Честере.  Зачем?  А
затем,  что  несмотря  на  неудобство  и  неуют  совместного  существования,
несмотря на бардачность Дилайлы и переменчивость ее настроения, несмотря  на
китайские шары и собаку, Диг желал, чтобы Дилайла осталась.
   Необязательно в его квартире, но в Лондоне.
   Он не хотел, чтобы она бросила ему в лицо:
   - Лондон - дерьмо, твоя квартира - дерьмо, я еду домой.
   Ибо Диг подозревал, что влюбляется в Дилайлу.
   Да, он знал, он отлично знал, что скажет Надин; он понимал что, вероятно,
совершает большую ошибку, но не мог ничего поделать.  Дилайла  была...  слов
нет, как хороша. Аромат свежей травы, исходивший от ее  белья,  ее  кожа  на
ощупь - словно гладишь зефир или бархат, ее необыкновенные волосы, в которых
отражаешься, как в зеркале, ее губы, ноги, синие глаза  величиной  с  утиное
яйцо...
   Но умопомрачительная внешность  была  для  Дига  не  главным.  Уязвимость
Дилайлы - вот что более всего подталкивало его  к  любви...  или  к  желанию
любить. Со своими тайнами и болью она была маленькой  девочкой,  одинокой  и
потеряной, заблудившейся в этом мире. Он  рвался  помочь  ей,  защитить  ее,
позаботиться о ней. Письмо  психиатра  настроило  Дига  на  абсолютно  новый
эмоциональный лад. На работе он пошарил в Интернете, чтобы выяснить, чем  же
занимаются психологи-клиницисты, и оказалось, что это  серьезные  ребята.  С
ерундой, вроде ?папы, который никогда меня не обнимал?, к ним не ходят.  Ибо
психологи-клиницисты чинят сломанных людей.
   Отмеренная Дигу вода закончилась, и он воткнул  шланг  в  кольцо.  Сел  в
машину, пощекотал  Дигби  под  подбородком,  чтобы  успокоить  перепуганного
насмерть пса, и подъехал к пылесосу.
   Чокнутость  Дилайлы  не  оттолкнула  Дига,  напротив,  лишь  усилила  его
нежность. Письмо психиатра сделало Дилайлу более реальной, более  доступной.
Он вспомнил юные годы: тогда он по уши влюбился в Дилайлу  потому,  что  эта
самая крутая девочка в школе открыла ему свои  уязвимые  места.  Со  слабыми
людьми Диг чувствовал себя сильным, как с  маленькими  женщинами  -  крупным
мужчиной.
   Письмо  психиатра  разбудило  в   Диге   жажду   глубокой   и   подлинной
привязанности. Он скучал по юности, по тем временам, когда был беззаботен  и
безогляден в своих чувствах, когда умел влюбляться безумно и  безнадежно.  В
юности он был  нежным  романтиком,  доверчивым,  как  ребенок,  и  предельно
искренним. И с той минуты, когда он  в  парке  увидел  Дилайлу,  полузабытые
ощущения нахлынули вновь. И  открытие,  что  он  не  разучился  чувствовать,
невероятно радовало его.
   Впервые с восемнадцати лет, впервые с тех жутких  выходных  в  Манчестере
Диг мечтал - без малейшего намека на панику или тошноту - о жизни вдвоем. Он
представлял, как, просыпаясь каждое утро, видит на своей подушке одно  и  то
же лицо,  представлял,  как  произносит  ?мы?  вместо  ?я?.  Воображал  себя
добытчиком и опекуном. Он уже внутренне не шарахался  от  прекрасного  мира,
обрисованного Надин, мира, заполненного детьми-подростками, шумом,  гамом  и
счастливыми ритуалами взросления.
   Диг был готов вновь открыться любви. Он был готов ко всему, включая  боль
и разочарование.
   Он  залез  на  заднее  сиденье  машины  (просто  поразительно,  насколько
неизведанной может быть территория заднего сиденья  собственной  машины!)  и
принялся сгребать мусор в пакет.
   Он и Дилайла.
   Дилайла и он.
   А почему бы и нет?
   Надо лишь уговорить  ее  остаться.  Раскрыть  ей  глаза  на  отношения  с
Алексом: какими бы они ни были, это не то, что ей нужно. Разве  Алекс  может
быть мечтой всей жизни, если он спит с ней не более  двух  раз  в  году?  Не
говоря уж о том, что Дилайла сбежала из Честера,  не  предупредив  мужа,  не
посвятив его в свои планы. Вряд ли она любит его без памяти, если бросила  в
пустой постели, оставив вместо себя записку.
   Правда, Алекс обладал кое-какими неоспоримыми преимуществами: особняком с
шестью спальнями, гектарами  земли,  лошадьми,  автомобилями  и  достаточным
запасом наличных, чтобы  отправлять  Дилайлу  за  покупками  в  любую  точку
земного шара.
   Но переживший откровение Диг  и  это  обстоятельство  истолковал  в  свою
пользу, он воспринял его как знак свыше, как стимул энергично заняться своей
карьерой. Когда-то в юности он был  уверен,  что  к  тридцати  годам  станет
миллионером  и  владельцем  собственной  звукозаписывающей  компании.  Будет
разъезжать на ?мерседесе? и проводить полгода за границей, в  налоговом  раю
Монако. А его имя  войдет  в  список  1000  самых  богатых  людей  Британии.
Невзрачная квартирка на Кэмден-роуд и дребезжащая ?хонда? в планы юного Дига
не входили, а 27 000 фунтов в год показались бы издевательством.
   Но где-то между окончанием школы и тридцатым днем  рождения  Диг  потерял
кураж. Стал равнодушным, безразличным, удовольствовался минимумом. Когда  он
только начинал работать в ?Электрограмм Рекордс?, музыка была для него всем.
Ему приходилось щипать себя: неужто это не сон и ему платят за  то,  что  он
ходит на концерты. Крутясь в музыкальном бизнесе, он искренне  полагал  себя
принадлежащим к  элите.  Куда  же  подевались  его  амбиции,  жажда  успеха,
стремление оставить след? Удовлетворение - опасная вещь.
   А сколько на свете парней, которым не исполнилось и тридцати, но  которые
зарабатывают вдвое, втрое  и  вдесятеро  больше  него.  Эти  парни  добились
своего, прорвались, преуспели - и все они моложе Дига.
   Он вспомнил Ника Джеффриса - двадцати четырех лет от роду,  гиперактивен,
всегда в движении, всегда вынюхивает и  прет  напролом.  Ник  -  законченный
урод, но можно смело поставить последний доллар на то, что через год-полтора
он покинет ?Джонни-бой Рекордс?и взберется на следующую  ступеньку  лестницы
успеха. К двадцати восьми Ник обзаведется собственной фирмой,  а  еще  через
два года будет купаться в деньгах.
   В тридцать лет Ник Джеффрис в ?хонду? ни за что не сядет.
   Влюбленность разожгла в Диге пламя. Он чувствовал, как огонек  потихоньку
разгорается; ощущал, как кровь приливает к анемично-бледному лицу.
   27 000 фунтов в год. Мало.
   "Хонды? мало.
   Семнадцатилетних школьниц мало.
   Одного большого контракта за всю карьеру мало.
   Дилайла рассчитывала на большее, и он тоже хочет большего.
   Диг выдернул шланг пылесоса из держателя и принялся обрабатывать заросшие
грязью углы и закоулки машины, высасывая многолетнюю пыль, сигаретный  пепел
и тонкие полоски целлофана, упавших с сигаретных пачек.
   До чего  фаллические  места  эти  автозаправки,  размышлял  Диг.  Шланги,
форсунки, насосы, машины, указатели  уровня  и  все  те  штуковины,  которые
вставляют в дырки, а потом из них  бьет  струей  бензин,  воздух,  вода  или
масло. Даже  невинный  с  виду  пылесос  вел  себя,  как  похотливый  старый
развратник, жадно лапавший сиденья машины под чехлами.
   Важнейшим орудием Дига в битве с Алексом  была  его  богемная  ?отвязная?
лондонская жизнь. Пусть у Алекса есть бабки, и недвижимость, и бизнес, но он
не в силах порадовать Дилайлу клубами, где знаменитости трутся бок о  бок  с
простыми смертными, премьерами модных групп и поездками на такси по славному
городу Лондону, где воздух ?пахнет жизнью? и заражает энергией.
   Второе орудие - его либидо. У Дига оно есть. У Алекса нет. Точка.
   Третье орудие -  его  кулинарное  искусство.  Диг  очень  гордился  своим
вниманием к деталям и эстетическим вкусом. Ничто не доставляло ему  большего
удовольствия,  чем  простейшее  блюдо   из   высококачественных   продуктов,
незатейливо  приготовленное  и  красиво  сервированное.  Его  всегда  слегка
огорчало, что ему не для кого устраивать роскошные трапезы. Абы для  кого  -
приятелей, матери, случайной девушки, - стараться не станешь.
   Дилайла предоставляла ему отличную возможность показать себя.
   Итак, решено: сегодняшний вечер станет для Дилайлы и  Дига  незабываемым.
Сначала они поклубятся в ?Форуме?, где  выступает  девичья  группа  ?Дрянные
девчонки?. Диг их не выносил, но Дилайле понравится, потому что они  свежие,
модные и попсовые, а именно это привлекает Дилайлу.
   После концерта обязательная вечеринка  с  кучей  знаменитостей,  чтобы  у
Дилайлы окончательно голова пошла кругом. Они выпьют  по  паре  стаканчиков,
пообщаются и рванут домой, где Диг поразит Дилайлу полуночным пиршеством.
   В обеденный перерыв он заехал в рыбный магазин и купил фунт необыкновенно
крупных креветок, настоящих монстров, увесистый  кусок  копченого  лосося  и
баночку черной икры. В  супермаркете  на  Парквэй  он  отоварился  упаковкой
блинов и большую банкой сметаны; кроме того, Диг собирался сварить крошечный
молодой картофель и подать его  размятым  с  растаявшим  маслом  и  каменной
солью. Просто и со вкусом. Эти продукты можно  вытащить  из  холодильника  в
последнюю  минуту  и  приготовить,  не  суетясь,  с  минимальными  затратами
времени. А эффект будет потрясающим.
   За ужином при свечах он поговорит с  ней  по  душам,  участливо  и  нежно
расспросит о планах, о письме психиатра и ?разборках? с прошлым. Как  же  он
ей поможет, если не выведает ее тайн.
   Диг поморщился, отдирая половинку батончика ?Харвест Кранч? от пола. Он в
жизни не ел ?Харвест Кранч? и, следовательно,  в  машине  эту  сладость  мог
оставить лишь тот, кого он по доброте душевной подвозил. Одно  дело  бросать
мусор  в  собственном  автомобиле,  и  совсем  другое  -  в  чужом.  Что  за
нахальство!..
   Диг в последний раз протер приборную панель  и  вылез  из  машины,  чтобы
полюбоваться проделанной работой. Не плохо, совсем не плохо.
   - Ну, что скажешь, маленький гремлин? - спросил  он  у  Дигби,  сиротливо
дрожавшего в сторонке. - Хорошо получилось? - Машина выглядела  так,  словно
она и впрямь нравилась своему владельцу.
   Диг открыл дверцу и похлопал по сиденью:
   - Залезай, дурачок, едем домой. - Дигби не двинулся  с  места.  -  Давай,
приятель, шевелись. - Пес испуганно глянул на Дига, потом на сиденье, и  его
затрясло еще сильнее. - Ну что ты за пес? Твоими предками были волки, ты это
знаешь? Вперед!.. Где твое  мужество?  -  Дигби  слабо  пискнул  и  умоляюще
посмотрел на Дига. - Можешь сколько угодно на меня пялиться и хныкать, но  я
тебя в машину не посажу. Будем стоять,  пока  сам  не  заберешься.  -  Дигби
заскулил громче. - Послушай, ты, паршивое недоразумение,  я  не  стану  тебе
помогать.  Ты,  возможно,  привык  сибаритствовать,  в  Честере  за   тобой,
наверное, камердинер за тобой ходит по пятам, но в стране Дига тебе придется
управляться самому. Влезай!
   Он опять похлопал по сиденью. Дигби, похоже, решил рискнуть. Собравшись с
духом, он изготовился и с решительным выражением на морде прыгнул,  напрягая
силенки, на сиденье.  Прыжок  почти  удался,  маленькие  лапы  пса  отчаянно
цеплялись за край сиденья, глаза вылезали из орбит, когти рвали чехл