начной  и
отменно быстрой: чистейшее, ничем не омраченное желание расстегнуть  на  ней
все пуговицы, застежки и молнии и наблюдать, как падают ниц одежды, являя на
свет  божий  ослепительное  великолепие  нижнего  белья.  Но   такова   была
непосредственная реакция Дига на любую красивую женщину. Он  ничего  не  мог
поделать с  этой  чертой  своего  характера.  Ему  всегда  хотелось  раздеть
красивую женщину. Таким уж он уродился.
   Но испытывает ли он нежность к Дилайле? Чувствует  ли  себя  связанным  с
ней? Хочет ли он поцеловать ее в затылок прямо на улице? Интересный вопрос.
   Следуя за неумолкавшей ни на минуту Дилайлой,  он  смотрел  на  ее  узкую
спину, покачивающиеся бедра, блестящие золотистые волосы и понимал, что  она
чужая, абсолютно чужая, и ему определенно не хочется целовать ее в затылок.
   Дилайла чирикала без остановки: о фильме,  про  который  Диг  никогда  не
слышал и который только-только вышел на экраны Лондона, а в Штатах за восемь
недель сделал рекордные сборы, что само  по  себе  поразительно,  ибо  фильм
сняла совсем  молодая  девушка...  Диг  догадывался,  что  речи  Дилайлы  не
нуждаются  в  каком-либо  внятном  отклике,  и  потому  спокойно  предавался
размышлениям, не опасаясь, что его призовут к ответу.
   Пока они добирались до ресторана,  Диг  невольно  заглядывался  на  пары,
наблюдал, как они общаются друг с  другом,  расшифровывал  язык  их  жестов,
оценивал относительную привлекательность внутри пары. А как они  с  Дилайлой
смотрятся со стороны, подумал он? Наверное, глядя на них люди думают:  какая
она высокая, а он... не очень высокий. Но можно ли их  принять  за  солидную
пару со стажем, прожившую вместе года два, или же они производят впечатление
мужчины и женщины, впервые  назначивших  другу  другу  свидание?  Сумеет  ли
кто-нибудь угадать,  глядя  на  них,  что  они  были  любовниками  в  ранней
молодости, а теперь случайно  встретились  и  делят  маленькую  квартирку  с
невыносимым псом, названным в  его  честь?  Догадается  ли  кто-нибудь,  что
сейчас он смотрит на Дилайлу и не понимает, откуда она взялась, и догадается
ли, что когда-то он был полностью  поглощен  этой  женщиной,  превратившейся
ныне в шкатулку с секретами, беседовать с которой о  мало-мальски  серьезных
вещах все рано что шагать по колено в песке?
   У Дига выдалась странная неделя, неделя перемен и метаморфоз. Впервые,  с
тех пор как ему исполнилось двадцать, Диг всерьез задумался о  будущем.  Его
не правильно понятая и безуспешная попытка завязать любовные отношения вчера
вечером была лишь верхушкой айсберга - бросив взгляд  на  золотистую  голову
своей спутницы, Диг осознал, что даже, если он не влюблен в Дилайлу, ему тем
не менее хочется кого-нибудь любить. Кого угодно. Он созрел. Абсолютно.

Глава тридцать седьмая

   Арчад приветствовал Дига в ?Бенгальском улане?  с  теплотой  и  искренним
удивлением.
   - Рано вы сегодня, -  шутливо  заметил  он,  посмотрев  на  часы,  и  Диг
подумал: ?Верно, я никогда не приходил сюда  до  одиннадцати  и  трезвым,  и
никогда не обменивался с Арчадом  ни  единым  словом,  которое  не  было  бы
насквозь пропитано алкоголем?.
   Диг  с  изумлением  обнаружил,  что  жизнь   в   ресторане   бурлит.   Он
встревожился, обнаружив свое любимое заведение, заполненным хорошо  одетыми,
трезвыми и тихими посетителями - словно вдруг узнал, что его лучший  друг  в
свободное время поет народные песни.
   Арчад усадил  их  за  столик  в  глубине  зала  и,  выдав  каждому  меню,
попятился, восхищенно улыбаясь Дилайле. Дигу же почудилось, что он  уже  все
это где-то видел: они с Дилайлой  вдвоем,  в  Эксмаут  Маркете,  во  вторник
вечером... Неужто с тех пор прошло всего пять дней? Неужто пять  дней  назад
он был увлечен ею и безумно радовался возможности  посидеть  в  ресторане  с
Дилайлой Лилли, любовью всей его жизни, неужели надеялся, что она  останется
в Лондоне, надеялся на... А на что,  собственно,  он  надеялся?  На  случай,
который позволит ему влюбиться в нее, на перемены.
   Теперь сомнений не оставалось: перемены произошли, хотя и не такие, какие
он воображал. Эту неделю можно было  бы  озаглавить  ?Впервые?.  Он  впервые
вымыл машину, впервые в субботу поднялся еще до  девяти,  впервые  прибыл  в
?Улан? до одиннадцати. Кроме того, он пригласил девушку поужинать, вышел  на
люди в йоркширским терьером под мышкой, побывал в  Уолтоне-на-Темзе,  а  его
строгая очередность пользования полотенцами полетела ко всем чертям,  и  ему
уже было без разницы, каким  полотенцем  он  вытирается,  -  вторничным  или
четверговым, не говоря уж о том, красное оно,  зеленое  или  черное,  сухое,
влажное или грязное.
   Но самое главное, Диг чувствовал  себя  раскрепощенным,  из  него  словно
затычку вынули. Он чувствовал себя живым и свободным. Дилайла все  изменила.
Он был готов любить.
   Оторвавшись от  меню,  Диг  обвел  цепким  взглядом  ресторан  в  поисках
потенциальных  возлюбленных.   Привлекательных   женщин   хватало.   Следует
отметить, что ?женщина? было поисковым словом, ?девушка? не годилась. Но все
кандидатки сидели за столиками на двоих, улыбались  осанистым  самодовольным
мужчинам, явно белее смекалистым, чем он сам: они  раньше  него  сообразили,
зачем им вся эта любовь и опередили  его.  Мир,  напомнил  себе  Диг,  кишит
парами. Это общеизвестный факт, над которым они с Надин обожали подшучивать.
Они называли свои знакомые пары ?мы-шки?. Мы с Тимом. Мы с  Анджелой.  Мы  с
Робби.
   Мы с Алексом.
   Пары. Повсюду. Неудивительно, что Диг встречался с девчонками:  возможно,
юные девушки и не настроены на его волну, возможно, у них другие интересы  и
другие цели, но они доступны. Если уж ты взял на себя труд подойти к девушке
и завязать разговор, то она  по  крайней  мере  не  заявит,  оглядевшись  по
сторонам: ?Извини, ты очень приятный парень и все такое, но у меня серьезные
отношения вон с тем самодовольным малым, и мы  с  ним  давно  вместе.?  Или:
?Прости, но  я  замужем  за  красавцем-ресторатором,  который  покупает  мне
лошадей  и  отправляет  в  Нью-Йорк  за  покупками,  а  поцеловала  я   тебя
исключительно ради смеха, и здесь оказалась с единственной целью найти давно
потерянную дочь, и...?
   - Диг?
   Он тряхнул головой и улыбнулся:
   - Прости, задумался.
   - Ты готов заказать?
   - Да, - Диг закрыл меню. Он и без подсказки знал, что закажет. - Ладно, и
что ты теперь собираешься делать?
   - Ты о чем?
   - Ну... ты нашла Софи.  И  что  дальше?  -  Он  напряженно  ждал  ответа.
Пожалуйста, скажи, что ты уедешь домой, молился  он  про  себя,  скажи,  что
соберешь свое шмотье, разбросанное  по  квартире,  упакуешь  в  безразмерные
чемоданы и укатишь в Честер, прихватив придурошного пса, и маринованный лук,
и китайские шары. Пожалуйста.
   - Мечтаешь от меня избавиться? - ехидно осведомилась Дилайла.
   - Нет! - едва не закричал он. - Нет! Ни в коем случае. Я лишь...
   - Ладно. Думаю, я вернусь домой. К Алексу.
   - Ты этого действительно хочешь?
   - Больше всего на свете, -  подтвердила  Дилайла.  -  Я  ужасно  по  нему
скучаю.
   - Но если Алекс для тебя так много значит, то почему ты не  сказала  ему,
что едешь в Лондон? Почему оставила его? Ему, наверное, не сладко пришлось.
   Дилайла вдруг слегка сжалась, и Диг с испугом  обнаружил,  что  ее  глаза
влажно поблескивают. О черт, он довел ее до слез. Диг  терпеть  мог  женских
слез, особенно если они лились по его вине.
   - Прости, - он схватил ее за руку, - я не хотел...
   Дилайла помотала головой:
   - Все в порядке, все хорошо. Просто... ты прав. Я должна была  рассказать
Алексу о своих планах, но я была в таком  состоянии,  и  все  случилось  так
неожиданно! Две недели я не могла ни о чем другом думать,  а  потом  бросила
все и уехала. У меня и в мыслях не было, что с нами такое  может  случиться,
это казалось невозможным, и я никогда не хотела, правда, никогда не  хотела,
и...
   - Дилайла! - рявкнул Диг. - Давай по порядку, а? Я понятия не имею, о чем
ты говоришь.
   - О господи.. я беременна,  Диг!  Беременна,  черт  бы  все  побрал.  Это
невероятно! За весь год мы  занимались  любовью  три  раза,  и  использовали
колпачок, но я все равно умудрилась залететь!
   Отвисшая челюсть Дига, щелкнув, вернулась на место.
   - А-а... - Так вот чем объясняется рвота, подумал он.
   - И я никогда не хотела ребенка. Никогда. Что я знаю о материнстве? Какой
пример был у меня перед глазами! - Она возмущенно вскинула брови.  -  Я  уже
отказалась от одного ребенка, и не хочу, чтобы это повторилось.  Я  не  могу
иметь ребенка, Диг, не могу и все! Не желаю... И Алекс рассердится. Когда  я
завела собаку, он весь изворчался.
   Диг запаниковал. Час от часу  не  легче.  Одна  неподъемная  проблема  за
другой.
   - А ты не можешь... ну, сама знаешь, - промямлил он, - не можешь?
   - Избавиться? Я думала об этом. И это было одной из причин моего  приезда
в Лондон. Я не могу сделать... прервать беременность дома. Через пять  минут
весь Честер будет в курсе, но им-то какое дело? - Она сердито насупилась.  -
И с тех пор, как я забеременела, я непрерывно думала об Изаб... Софи.  Мысль
о ней преследовала меня. И я поняла, что не смогу  принять  решения,  -  она
глянула на свой живот, и Диг догадался, что  она  хотела  донести  до  него,
когда с загадочным видом разглядывала свой пах у него  дома,  -  пока  я  не
поставлю точку в истории с Софи. В агентстве мне сказали, что  ее  отдали  в
хорошую семью, но тогда мне было все равно. Я лишь хотела от нее отделаться.
Я не могла смотреть на нее или прикасаться  к  ней.  Мне  было  безразлично,
станет ли она жить с королевой или Джеком Потрошителем, лишь бы  никогда  не
видеть ее. Потому что... понимаешь, сейчас она походит на меня, но когда она
родилась, она была вылитый он...
   - Ее отец?
   Дилайла  кивнула,  ее  лицо  посуровело,  и  Диг   догадался,   что   они
приближаются к самому главному. Откинувшись на  спинку  скамьи  из  красного
бархата, он приготовился слушать.

Серебристые ногти

   На следующее утро после восемнадцатилетия Дилайлы солнце  светило  вовсю.
Ночевала Дилайла, как обычно, у Дига. День рождения они  отметили  в  винном
баре на Оскфорд-стрит: совсем как взрослые, выпили бутылку розового  ?Мате?.
Родительский дом был пуст, когда Дилайла открыла дверь в половине  десятого.
Под дверью  спальни  она  обнаружила  поздравительную  открытку  от  матери.
Впервые за десять лет мамаша вспомнила о дне рождении старшей  дочери,  и  в
груди у Дилайлы внезапно потеплело.
   Закрывшись в комнате, она разорвала конверт, вынула позолоченную открытку
с выпуклым рисунком, изображавшим девочку верхом на пони, и прочла:

   Доченька милая,
   Я кормила тебя, растила, утешала,
   Но теперь ты стала совсем большая.
   Маленькая крошка стала женщиной сильной,
   Пора ей в плаванье по волнам жизни.
   Я так горжусь тобой, мое лучшее творение,
   Счастливого тебе восемнадцатого дня рождения.

   И подпись: ?С любовью, мамочка?,  и  даже  отпечаток  накрашенных  губ  -
поцелуй. Дилайлу обуревали странные чувства. Конечно, мать не сама  сочинила
это стихотворное послание, но она выбрала открытку в магазине, заплатила  за
нее, поставила подпись, заклеила конверт и положила его  под  дверь.  Ничего
более нежного и трогательного Дилайла никогда от матери не получала. Дилайле
почудилось, что на жизненном горизонте посветлело: они  с  Дигом  собираются
обручиться, он найдет им жилье, и  она  наконец  сможет  уволиться  из  этой
вонючей аптеки, а теперь вот этот беспрецедентный  жест  материнской  любви.
Будущее выглядело куда более счастливым, чем прежде.
   Дилайла приняла ванну, вымыла голову и надела халат, наслаждаясь  тишиной
и покоем, такими редкими в обычно грохочущем доме. Села на кровать, вытянула
длинную белую ногу, взяла пузырек с серебристым лаком и начала красить ногти
на ногах.
   Внизу громыхнула дверь, и рука с кисточкой дрогнула, скользнув по пальцу.
   - Черт! - Она встала и глянула вниз с лестницы.
   Майкл, ее отчим.
   Он стоял,  тяжело  навалившись  на  косяк,  одежда  его  была  в  ужасном
состоянии, на лице грязь и кровавые ссадины.
   - Что с тобой стряслось? - Дилайла спустилась вниз. Майкл робко посмотрел
на нее. - Господи, ну и рожа!
   Дилайла знала Майкла с пяти лет. Он был  тихим,  забитым,  стеснительным,
обычно помалкивал, но изредка взрывался. Дилайла подозревала, что в школе он
учился еле-еле. Со своей женой он познакомился сразу после  того,  как  отец
Дилайлы умер от  цирроза.  В  ту  пору  Майкл  был  трезвенником,  но  через
тринадцать лет, родив пятерых детей, превратился в  запойного  пьяницу;  его
день начинался с открытия паба и  заканчивался  походом  в  винный  магазин.
Существовал он исключительно на луковых чипсах, съедая  их  по  шесть  пачек
зараз, и от него постоянно несло прогорклой вонью чеснока и табачного дыма.
   Дилайла отвела безвольного Майкла в гостиную и усадила на потертый диван.
От него воняло. Она стянула  кожаную  куртку  с  ожиревшего  тела  отчима  и
бросила на подлокотник.
   - Где ты был? И что случилось? - Дилайле часто приходилось  разговаривать
с Майклом, как малым ребенком. Тот тупо качал головой. - Ты подрался?  -  Он
открыл рот, и его насыщенное парами спирта дыхание едва не свалило Дилайлу с
ног. - Да ты нажрался! Майкл, еще десяти нет, а ты уже в стельку!
   - Твоя мать, - выдавил он, мотая головой, - это все твоя мать.
   - Что она сделала?
   - Выгнала меня, вот что! Вчера вечером.  Твоя  мать.  Не  дала  даже  чаю
допить. И колбасы не дала, ничего.
   - Почему она тебя выгнала, Майкл?
   Он пожал плечами:
   - Даже чаю не допил. Твоя дрянная мамаша...
   Было очевидно, что толку от него не добьешься.
   - Ладно, пойду поставлю чайник. Сварить тебе кофе? - предложила она.
   - Да, хорошо бы, Д'лайла... спасибо.
   Дилайла всегда жалела  Майкла.  Вырвавшись  из-под  опеки  скандальной  и
грубой матери, он попал прямиком в объятья  скандальной  и  грубой  женщины,
взвалил на себя четверых ее детей и подарил  ей  еще  пятерых.  Несмотря  на
очевидно высокое качество спермы, в доме Майкла не уважали, и теперь,  когда
Дилайла готовилась сбежать из этих опостылевших стен, когда  впереди  у  нее
забрезжило заманчивое будущее, она была склонна помочь Майклу. Он  пострадал
от проклятия, преследовавшего семейство Лилли, даже больше, чем она сама.  И
бежать ему было некуда. Каждая выпитая  пинта  загоняла  его  еще  глубже  в
могилу.
   Она вернулась в  гостиную  с  двумя  кружками  кофе.  Прихлебывая,  Майкл
смотрел на Дилайлу, в  его  карих,  с  пятнышками  табачного  цвета,  глазах
застыло горестное выражение. Но когда он опустил  кружку,  Дилайла  увидела,
что улыбается:
   - Спасибо, Д'лайла, спасибо. - На мгновение ей стало хорошо  и  тепло.  -
Дивная...  деликатная  Дилайла.  -  Он  тихонько  рассмеялся.  -   Дивная...
деликатная Дилайла... дивная деликатная... - Его  смех  стал  громче;  и  он
принялся раскачиваться, повторяя эту странную мантру.
   Дилайла попятилась, ей становилось не по себе, но улыбку тут же  смыло  с
лица Майкла, и он заплакал. Вытянул  огромные  ручищи,  ухватил  Дилайлу  за
талию, уткнулся лицом ей в живот, в хлопковый халатик, и забормотал:
   - Спасибо, Д'лайла, спасибо...
   Она не знала, как выпутаться из этой  ситуации.  Ее  мутило  от  горячего
дыхания Майкла, его жирные волосы неприятно пахли, но он все сильнее  сжимал
руки.  Дилайла  попробовала  выскользнуть  из  смердящего  объятья,  но  чем
настойчивее она пыталась выбраться, тем крепче он ее сжимал.
   - Прекрасная Д'лайла, - бубнил он,  -  такая  красивая...  такая  хорошая
девочка...
   От его соплей и слез на животе Дилайлы  расплывалось  мокрое  пятно.  Она
чувствовала себя загнанной  в  угол,  сердце  ее  колотилось.  И  вдруг  она
оказалась на спине. Майкл, ухватив за запястья, пригвоздил ее к дивану.
   - Но ты уже не девочка, - хрипло шептал он, - нет,  не  девочка,  ты  уже
женщина, правда? Тебе восемнадцать лет, и ты женщина, и можешь  делать  все,
что хочешь, и я могу делать, что хочу, мы с  тобой  взрослые  люди,  как  же
иначе...
   Из его рта несло сырым мясом, а язык,  которым  он  разжал  ее  сомкнутые
зубы, на вкус был, как старая блевотина.

***

   Пока это происходило, в голове Дилайлы крутилась песенка. Она слышала  ее
по радио у Дига сегодня утром. Песенка звучала и звучала в ее голове в  такт
натужным толчкам Майкла. Слушая эту мелодию,  Дилайла  не  сводила  глаз  со
своих ног, ее взгляд застыл  на  пятнышке  серебристого  лака  на  пальце  -
последнее, что она сделала до того, как это случилось;  последнее,  что  она
сделала, когда была счастлива. Ибо, хотя это  еще  не  закончилось,  Дилайла
твердо знала: счастливой она уже никогда не будет.

***

   Потом он лежал на ней, тяжело дыша и заливая ее своим потом.  Дилайле  не
хватило  воздуха  под  навалившейся  на  нее  тушей.  А  потом  в   прихожей
послышались  вопли  братьев  и  прокуренный  голос   матери,   велевший   им
заткнуться. Слава богу, подумала Дилайла, слава богу, мама пришла,  она  мне
поможет.
   - Мама, - задыхаясь, крикнула она, пытаясь сбросить тело Майкла, -  мама,
сюда!
   Ей следовало быть умнее. Столько лет к  ней  не  проявляли  ни  малейшего
интереса,  а  она  купилась  на  одну-единственную   дешевенькую   открытку,
поверила, что мать и вправду ее любит.
   - Ах ты дрянь! Мерзавка! - Дилайлу за локоть стащили с дивана и  швырнули
на пол. - Шлюха! - Туфля матери вонзилась ей в живот. -  Поганая  шлюха!  Не
можешь найти себе мужика? А что же тот, бровь на палочке? Тебе его мало, да?
Мало, да?
   И она ударила Дилайлу по лицу прямо там, в гостиной, на глазах у всех; ее
муж до сих пор не заправил в штаны  свое  поганое  хозяйство,  по  ногам  ее
дочери текла слизь ее мужа, а ее маленькие дети испуганно цеплялись за  ноги
матери.
   Она даже не позволила Дилайле вымыться и как следует собраться.
   - Убирайся из моего дома, я больше видеть  тебя  не  желаю!  Нет  у  меня
больше нет  дочери!  -  Она  захлопнула  дверь  и  снова  приоткрыла,  чтобы
выбросить куртку Дилайлы.
   Куртка упала на тротуар.
   Дилайла подобрала ее, отряхнула и двинулась прочь. Оглянулась  напоследок
на дом, где она не знала радости и куда - это ей было отчетливо ясно  -  она
уже никогда не вернется.

Глава тридцать восьмая

   Диг сглотнул:
   - Почему ты не пришла ко мне, Дилайла? В тот день. Почему не пришла?
   Дилайла смотрела в потолок, но вдруг уронила голову,  не  в  силах  более
сдерживать слезы. Вытерла лицо салфеткой и впервые, с тех  пор,  как  начала
свой рассказ, взглянула на Дига. Она казалась такой хрупкой, такой молодой и
потерянной, что Дигу захотелось обнять ее, защитить, утешить, как  маленькую
девочку.
   - Я никого не хотела видеть, Диг. Меня раздавили. Майкл раздавил  меня  в
тот день. Ты должен понять. Ты был хорошим,  чистым,  добрым.  Ты  был  сама
любовь, а я в тот день на очень, очень долгое время превратилась в  засохшую
кучку собачьего дерьма. Я и представить не могла, как окажусь рядом с тобой,
рядом с твоей чудесной мамой, как войду в ваш  уютный  дом,  в  вашу  чистую
жизнь. Когда ты меня нашел на бирже, мне  хотелось  исчезнуть.  Я  стояла  с
тобой под дождем, ты с тревогой расспрашивал,  куда  я  пропала,  и  столько
любви было в твоих глазах... А я лишь  хотела,  чтобы  дождь  превратился  в
кислоту и растворил меня прямо на месте и смыл в канализацию.
   - Я попыталась - ради тебя - возобновить отношения. Но каждый раз,  когда
я прикасалась к чему-либо в твоем доме, каждый раз, когда я ложилась с тобой
в постель, мне казалось, что я загрязняю вещи, пачкаю простыни. Каждый  раз,
когда ты прикасался ко мне, я хотела предостеречь тебя, как ребенка, который
сует пальцы в розетку: не трогай, это опасно! Твоя мама  приносила  мне  чай
каждое утро, а я мыла чашку в ванной, прежде чем  вернуть  ее.  Я  дошла  до