рацию, лечили, как мать, а  ему
становилось все хуже: опухоль росла, пришлось  удалить  все  мясо  с  груди,
отрезали сосок и прочее... смотреть было жутко... -  Он  содрогнулся.  -  Но
прошел год, и отец выписался из больницы здоровехонек и опять зажил  в  свое
удовольствие.
   Ну и после всего того, что им пришлось пережить, - продолжал Фил,  -  они
решили, что  заслужили  немножко  отдыха  где-нибудь  в  теплых  странах  на
солнышке. Сняли с книжки долгосрочный вклад и  отправились  в  двухнедельный
круиз по Средиземноморью... Был не сезон, и билеты обошлись  им  не  слишком
дорого. Я помахал им рукой в Портсмуте, и они отбыли. Никогда не  забуду  их
лиц, когда они стояли на палубе, такие счастливые и взволнованные.
   О том, что случилось потом, я узнал со слов свидетелей, ведь меня-то  там
не было? Похоже, дело было так. Мать съела протухшую сардину  или  еще  что;
она к ресторанной еде была не привычна, и у  нее  кишки  скрутило,  началась
рвота, понос... ну ты знаешь. И вот ближе к ночи  она  стояла  на  палубе  и
блевала за борт, ее буквально выворачивало наизнанку, а отец стоял  рядом  и
гладил ее по спине. И  вдруг  корабль  сильно  качнуло,  мать  отшвырнуло  к
другому борту, но рвота у нее не прекратилась, и она заблевала  всю  палубу.
Она  упала  рядом  с  лесенкой,  которая  вела  на  нижнюю   палубу,   такая
металлическая лесенка, какие обычно бывают на кораблях, и ударилась  головой
о какую-то хреновину, и когда отец увидел, что у нее по лицу кровь течет, он
рванул к ней, да не врубился, что палуба-то вся скользкая от блевотины.
   - И вот, - Фил сделал глубокий вздох и глотнул пива, - бежит он к ней  по
этой слизи, а корабль  опять  качнуло,  и,  как  рассказывают  очевидцы,  он
проехался по блевотине, как по льду, а потом шмякнулся, упал на голову прямо
у подножия той лесенки и кубарем покатился ступенькам, бум, бум, бум... - Он
умолк, чтобы справится с нахлынувшими эмоциями. Надин затаила дыхание. -  По
словам корабельного доктора, эта лесенка его враз и прикончила. От падения у
него переломился позвоночник. Он не мучился...
   - О господи, какой ужас, - охнула Надин. - А мама? Что случилось с ней?
   Фил шумно выдохнул:
   - Она, конечно, тоже была не в лучшем виде: отец погиб, да и рвота у  нее
не прекратилась. Доктор залепил ей голову пластырем,  дал  успокоительное  и
средство для желудка и отправил ее  в  каюту.  А  когда  на  следующее  утро
постучался к ней, ему не  ответили.  Он  приказал  стюарду  отпереть  дверь,
вошел, а мать лежала в кровати ... - он опять отхлебнул из кружки и взглянул
на Надин, - ... мертвая.
   - Что?! Но почему?!
   - Ушиб головы. Он  оказался  опаснее,  чем  думали.  Похоже,  образовался
тромб. Умерла во сне.  Она  не  мучилась..  По  крайней  мере,  они  оба  не
мучились.
   - Ох, Фил, бедный ты, бедный. Ничего кошмарнее я в жизни не слышала.
   - Я тебя предупреждал. История жуткая. Папаша  умер,  поскользнувшись  на
мамулиной блевотине. Мило, правда?
   - Фил, - Надин инстинктивно схватила его за руку, - мне очень жаль.
   - Да, ладно.
   - И ты уже не смог жить в их доме, когда их не стало?
   - А?
   - Ну... в доме покойных родителей?...
   - А, ясно. Нет. Я... э-э... там жил некоторое время после их смерти.  Дом
был мой по закону. Они мне его завещали.
   - Как? И ты продал его?
   - Хм? нет. Не совсем так. Я... О черт, еще один кошмар. С домом. Еще одна
печальная история.
   - Продолжай, - растроганным тоном попросила Надин.
   - Ты точно хочешь, чтобы я рассказал?
   Надин кивнула:
   - Если ты не против.
   - Я об этом еще никому толком не рассказывал.
   - Наверное, пора.
   - Да, - Фил набрал воздуха в легкие, - ты права. Этак я тебе все про себя
расскажу, а? Ты умеешь слушать. - Он умолк и пристально посмотрел на нее.  -
Знаешь, ты такая же красивая, как была, даже еще лучше. - Надин порозовела и
отвела глаза, неожиданный комплимент и пронизывающий взгляд Фила смутили ее.
- Прости, - ухмыльнулся он, - не надо было этого говорить. Ладно. Так вот  о
доме. В тюряге я познакомился с девушкой, Мэнди. Она навещала  родственника.
А потом стала приходить ко мне каждый день. Нам обоим было  под  сороковник,
оба одинокие, бессемейные и как бы потерянные.  Она  была  потрясной  бабой,
всегда смеялась, розыгрыши, шутки... понятно, да? Она словно  вытащила  меня
из скорлупы, в  которой  я  сидел,  и  я  воспрял  духом.  С  ней  все  было
по-другому... Она была то, что мне нужно, и ничего другого я уже не искал  и
ни к какой мистической жизни не  стремился.  Я  просто  хотел  жить  с  ней,
завести пару детишек, - короче, зажить по-людски. Когда  я  освободился,  мы
обручились. Мои родители обалдели, ее родители тоже,  все  были  на  седьмом
небе от счастья. Она работала в  компьютерной  компании,  я  тоже  устроился
маркизы сооружать, неплохо зарабатывал, мы открыли совместный счет в банке и
стали откладывать по паре сотен в  месяц.  Копили  на  свадьбу.  Она  хотела
настоящую шумную свадьбу. Такая у нее была  мечта.  Белое  платье  до  полу,
цветы, букеты и струнный квартет - словом, много чего хотела.  Родительскими
деньгами мы бы не обошлись. Мне-то было все равно,  но  я  не  спорил;  если
Мэнди хочет, значит, так и надо. Вот мы  и  работали  от  зари  до  зари.  И
откладывали каждый месяц, сидели  по  вечерам  дома,  а  денежки  потихоньку
прибывали.
   - Через год на нашем счету было пять штук, - рассказывал Фил. -  А  потом
Мэнди повысили - она стала программистом;  заработки  у  нее  стали  в  три,
четыре, пять раз больше моих, и она  стала  больше  класть  на  счет.  Через
несколько месяцев у нас уже было двенадцать штук. Мы достигли  цели,  теперь
мы могли  позволить  себе  свадебный  обед  на  серебре,  церемониймейстера,
настоящее шампанское и медовый месяц на Антигуа.  Мэнди  была  вне  себя  от
радости.  Мы  назначили  дату,  разослали  приглашения,  заказали  номер   в
гостинице. Все завертелось, закрутилось.
   Однажды Мэнди позвонила мне на работу и сказала, что после работы  заедет
за платьем. Оно стоило две шутки, это платье, и о ни  о  чем  другом  она  и
говорить не могла: оборочки, тесемочки и прочее. Это платье очень много  для
нее значило. В тот вечер по дороге домой я проезжаю мимо магазина,  где  она
покупает платье, и думаю: ?Дай-ка загляну туда и подброшу  Мэнди  до  дому?.
Захожу в магазин, а продавщица говорит: ?Ах  нет,  мисс  Тейлор  только  что
ушла. Минут десять назад. Вы ее жених??  ?Да,  говорю,  жених?.  ?Знаете,  -
говорит она, - наверное, надо бы проверить, все ли  с  ней  в  порядке.  Она
показалась  мне  немного...?   Как   же   она   выразилась?   ?...   немного
ажитированной?. Да, именно так. ?Ажитированной?? - спрашиваю.  ?Да,  немного
расстроенной?.
   - И у меня сразу возникло предчувствие,  -  нахмурился,  Фил.  -  Знаешь,
будто могильным холодом потянуло. Дурное  предчувствие.  Я  ноги  в  руки  и
бежать. Было лето, еще не стемнело, я бегу к реке, что есть мочи... не знаю,
почему я туда рванул, просто почувствовал. И  когда  побегаю  к  Патнейскому
мосту, - пру прямо напролом через дорогу, огибаю  машины,  -  вижу  ее,  она
стоит посередине моста. Я зову: ?Мэнди! Мэнди!? Она в подвенечном платье,  и
длинная фата на ней, и тиара. Стоит и смотрит на воду. Я окликаю ее, но  она
не оборачивается, и я бегу к мосту и вижу Мэнди как при замедленной  съемке:
вот она подбирает юбки и взбирается на каменный парапет. Стоит на нем и глаз
не сводит с реки. - Фил умолк на секунду, и  Надин  не  осмелилась  нарушить
тишину.
   - Я уже у самого моста, - продолжил он, - и не перестаю звать ее, и когда
я ступаю на мост, она оборачивается ко мне и  я  вижу,  что  она  улыбается.
Медленно поднимает фату и сбрасывает ее, потом опять отворачивается, а я все
бегу, бегу... Кажется, что она движется очень медленно,  но  это,  наверное,
только кажется, потому что я не поспеваю. Я вдруг вижу, как  она  становится
на цыпочки, вытягивает руки, вот так, в стороны, и падает  в  реку.  Она  не
прыгнула, просто упала, лицом вниз, а ткань на платье вздулась, как парашют.
Я остановился на секунду, встал,  как  вкопанный,  и  засмотрелся  на  воду.
Наверное, это очень плохо с моей стороны, но это выглядело  так  необычно  -
то, как она плыла по черной воде в ослепительно белом платье.  Она  походила
на лебедя, понимаешь? Чистый сюр...
   - Само собой, - возобновил рассказ Фил после паузы, - я прыгнул  прямиком
в воду, но, если помнишь, я плохой пловец, могу только по-собачьи загребать,
а мне до нее было плыть да плыть, и прилив довольно сильный.  Я  бултыхаюсь,
зову ее, глотаю тухлую вонючую воду, а ее вроде как относит  все  дальше  от
меня...  чем  ближе  я  подплываю,  тем  дальше  она  становится...  Я   уже
захлебываюсь, уже воды наглотался по самое горло и начинаю уставать.  Однако
продолжаю плыть к этому белому шару, а он удаляется все дальше и  дальше,  и
мне кажется, что я уже  бог  знает  сколько  времени  торчу  в  реке.  Вдруг
появляется прогулочный катер,  а  на  нем  шикарная  компания  развлекается,
загорает, глушит  шампанское,  и  я  слышу,  что  двигатель  глохнет,  катер
замедляет ход, и меня вытаскивают из  воды,  а  я  твержу:  ?Мэнди.  Спасите
Мэнди?. ?Там никого нет?, - отвечают мне.  ?Она  была  в  белом  платье?,  -
говорю я. Больше часа мы плавали и плавали кругами, все искали ее, но так  и
не нашли. Он исчезла. - Фил снова погрузился в молчание. - Ее тело  выловили
у Ротерхайта три дня спустя. - Надин охнула. - Мы так и  не  узнали,  почему
она это сделала. Никто не понимает, почему. Все, кто ее знал, говорили,  что
она была счастлива и крепко любила меня, и радовалась предстоящей свадьбе, и
уверенно смотрела в будущее. Ничего не понять. Знаешь, это  случилось  почти
год назад, и каждый день с тех пор мне хочется с  ней  поговорить,  хотя  бы
одну минутку, просто  спросить,  почему.  Нет  ничего  хуже,  чем  не  знать
причины. Я знаю, как, где и когда, но мне нужно понять, зачем. Вот и все.
   - Боже, Фил.... уму непостижимо... и как ты... после всего этого...  даже
не знаю...
   - Все нормально, - улыбнулся он, - в таких случаях никогда не знаешь, что
сказать. Не бери в голову. Никто  не  знает,  что  сказать.  Да  и  что  тут
говорить... Это случилось год назад. А пару месяцев спустя умерли  родители.
Можешь себе вообразить, в каком я был состоянии, не верил ни во что, едва не
потерял работу, разругался с друзьями, много  пил,  завяз  в  наркотиках  и,
понятное дело, жалел себя. Прямо-таки купался в жалости к себе.
   - Но однажды утром, - встрепенулся Фил, - я проснулся, а солнышко  сияет,
дети на улице играют, и я подумал: ?Фил, тебе почти  сорок,  а  что  у  тебя
есть? Ничего, только твой дом и твое тело. Больше ничего.? Вот я и  решил  о
них как следует заботиться.  Начал  делать  ремонт  в  родительском  доме  и
приводить в  порядок  свое  тело.  Никаких  наркотиков,  выпивка  только  по
выходным, здоровая пища. Купил кулинарную книгу,  научился  готовить  всякие
индийские вегетарианские  блюда,  макароны,  еду  быстрого  приготовления  -
словом,  оздоровительная  диета.  Тебе,  наверное,  не  верится,  да?  А  на
родительский дом я истратил целое состояние, каждый заработанный  пенни  был
вложен в ремонт.  Я  провел  центральное  отопление,  сделал  новую  ванную,
прорубил вход из большой комнаты в  спальню  и  поставил  между  ними  дверь
гармошкой. Выбросил всю старую мебель и купил новую, ободрал обои,  выкрасил
весь дом, каждую комнату, каждую дверь. Заменил  дверные  ручки  на  дорогие
медные, снял паласы и  отполировал  доски  на  полу.  Ремонт  отнял  у  меня
полгода, но я в жизни ничего более правильного не делал. И он отвлекал  меня
от... черных мыслей. Когда закончил, надел свой лучший костюм и все  бродил,
бродил по дому, воображал, будто я  здесь  гость  и  смотрю  на  все  чужими
глазами.  Дом  смотрелся  фантастически!   Ты   бы   видела,   Надин!   Само
совершенство.
   - В общем мне полегчало, знаешь ли, и самоуважения прибавилось, а  у  нас
на работе была одна девушка, по имени  Фиона,  секретарша.  Она  мне  всегда
нравилась, но я держался в сторонке, боялся, что она мне откажет, унизит. Но
как-то я был в конторе, выяснял кое-что в отделе зарплаты,  они  напутали  с
моими сверхурочными, и столкнулся с Фионой, и вдруг ни с  того,  ни  с  сего
пригласил ее пойти куда-нибудь, и она согласилась!  Вот  так,  запросто.  Мы
договорились  выпить  вместе  в  пятницу.  Я  полгода  нигде  не  бывал,  и,
собираясь, немножко нервничал, не  знал,  что  лучше  надеть  и  все  такое.
Носился по дому, боялся, что опоздаю, выскочил и захлопнул за собой дверь...
Сидим мы с Фионой, выпиваем, болтаем, и я веду себя не  так,  как  сейчас  с
тобой, не рассказываю ей обо всем, что со  мной  приключилось.  Я  веселюсь,
плохого не поминаю, смешу ее, расспрашиваю о жизни.  Словом,  совсем  другой
Фил. И все идет  отлично.  Мы  вконец  развеселились,  я  заказываю  ужин  и
шампанское, вижу, на нее это произвело впечатление, и впервые за  полгода  я
опять чувствую себя человеком. А эта девушка, Фиона, я ей и впрямь нравлюсь,
и мне начинает казаться, что я и себе нравлюсь. Не успели мы  оглянуться,  а
время уже за полночь и мы оба немного поддатые, вот я и предложил  пойти  ко
мне и вызвать для нее такси. Уж очень мне хотелось, чтобы  она  увидела  мой
дом, хотелось, чтобы она был первым человеком, кто увидит, какой он красивый
и как я хорошо потрудился. Она соглашается с радостью, а  потом  спрашивает,
можно ли остаться на ночь. Черт, думаю, ну и дела, и я жутко  взволнован,  и
чуть не бегу домой. Мы смеемся, болтаем, держимся за руки, но когда подходим
к дому, чуем запах в воздухе, такой едкий, от него в горле свербит. Вот... -
Фил прервал повествование и указал на пустой  стакан  Надин.  -  Хочешь  еще
выпить?
   - Нет,  -  Надин  затрясла  головой.  -  Спасибо,  не  обращай  внимания.
Продолжай.
   - Ладно, - кивнул Фил. - Так вот,  в  воздухе  запах  гари,  а  когда  мы
подходим ближе, то видим и дым. Густые черные облака дыма.  Мы  заворачиваем
за угол на мою улицу, а на ней полно пожарных машин - не меньше десятка -  и
я ускоряю шаг, а Фиона  поспешает  за  мной  на  своих  высоких  каблуках  и
спрашивает: ?Это не твой дом, Фил, не твой?? И знаешь, это был мой дом.  Мой
хренов дом. Весь раздолбанный. Все  сгорело:  новые  окна,  мебель,  дверные
ручки и дорогие примочки. Остался один остов.
   - Господи! - выдохнула Надин. - Но почему? Что случилось?
   - Уф, - выдохнул Фил.  -  Это  была  моя  вина.  Я  оставил  непотушенную
сигарету. Рехнуться можно! Один окурок, один вонючий маленький окурок. -  Он
вынул из лежавшей перед ним пачки сигарету и поднес  к  носу  Надин.  -  Вот
из-за такой ерунды, это надо же! Видела бы ты, что эта фигулинка  сделала  с
моим домом - с тремя  этажами  и  четырьмя  спальнями.  Мало  того,  полгода
тяжелой работы пошли псу под хвост. Жуть.
   - И что ты сделал?
   - Хороший вопрос. Не помню,  что  со  мной  дальше  было,  но  мне  потом
рассказали. Со мной, похоже, случился шок. Фиона отвезла меня в больницу,  и
там меня лечили от шока, а потом она забрала меня к себе, связалась с  моими
бабушкой и дедушкой, те приехали и отвезли меня  в  Борнмут.  Сам  я  толком
ничего не помню. Вроде я прожил у них недели три...  Было  лето,  припоминаю
пляж, чаек, толстых  теток  в  купальниках,  запах  жареного  лука,  гуденье
соковыжималок, но событий не помню. Думаю, у меня был нервный  срыв,  потому
что я  стал  типа  неуправляемый:  говорил  сам  с  собой,  исчезал  надолго
неизвестно куда, не мылся, не ел. Короче, вел себя, как законченный псих,  и
в конце концов моим бабушке и дедушке все это надоело и они отправили меня в
больницу.
   - В больнице я пролежал три месяца, меня  кормили  таблетками,  я  прошел
курс психотерапии, курс адаптации и прочую хренотень, а потом меня отправили
домой. Бабушка и дедушка выставили квартиросъемщика из своей квартиры,  и  я
туда  въехал.  Там  и  обретаюсь  последние  пару  месяцев,  стараюсь  вести
нормальную жизнь, общаться с людьми.
   - А Фиона? - поинтересовалась Надин. - Куда она делась?
   - Больше я о ней ничего не слышал, - ответил Фил. - Я вернулся на прежнюю
работу, но там ее уже не было. Говорят, она нашла место в Сити.
   - Так ты совсем один?
   - Видишь ли, пару недель назад я познакомился в  пабе  с  девушкой  -  ее
зовут Джоу - и с  ее  приятелями,  мы  разговорились.  Выяснилось,  что  она
студентка, и все  кончилось  тем,  что  она  со  своими  друзьями-студентами
завалилась ко  мне;  ребята  живут  либо  с  родителями,  либо  в  крошечных
квартирках без гостиных. И  с  тех  пор  они  заходят  ко  мне  по  вечерам,
выпивают, курят, общаются. Им нравится, что есть куда пойти, а мне нравится,
что кто-то рядом. Я чувствую себя не совсем одиноким, хотя никто из  них  со
мной толком не разговаривает. Похоже, они считают меня немного  занудным,  -
он ухмыльнулся, - старым пердуном с приветом.  Но  я  не  обижаюсь.  Хорошо,
когда в доме люди. Я  чувствую  себя  в  безопасности.  Когда  я  один,  мне
тревожно. А теперь этого нет. Когда я один, мне кажется,  что  выгляни  я  в
окно, то увижу пустынные, совершенно  безлюдные  улицы,  все  исчезли,  и  я
остался один на всем белом свете, понимаешь? Один на всем белом свете...
   - Иногда все кажется таким ... эфемерным, - задумчиво продолжал Фил. - Не
поймешь, где реальность, а где выдумка. Взять хотя бы тебя, я и не надеялся,
что ты придешь. Думал, может, мне почудился этот телефонный  разговор  и  ты
почудилась.  Но  вот  ты  здесь!  И  это  здорово.  Знаешь  что?   -   вдруг
разволновался он. - Мне все равно, что мы будем делать.  Все  равно,  о  чем
будем говорить и где. Мне хватает того, что ты здесь,  передо  мной,  что  я
тебя вижу. Вот и все.
   Фил опять погрузился в молчание. Надин выудила из сумки кошелек.
   - Давай я угощу тебя, -  она  положила  ему  руку  на  плечо,  ее  сердце
разрывалось от сочувствия и жалости. Бедняга Фил.
   - Ладно. Спасибо.
   Бармен Мардоу нагнулся к уху Надин.
   - Все в порядке? - осведомился он, по-шотландски раскатисто.
   - Да, - махнула рукой Надин, - конечно.
   - Вы бы поосторожнее с этим парнем, - Мардоу взглядом указал на согбенную
фигуру Фила. - Жизнь у него была не сахар.
   - Знаю. Он мне все рассказал.
   - Беда с этим  Филом,  так  что  приглядывайте  за  ним.  Хватит  с  него
неприятностей. Так что закажем?
   Когда  Надин  вернулась  с  напитками  к  столику,  Фил  бросил  на   нее
благодарный взгляд:
   - Спасибо. Спасибо, Надин Кайт.
   Надин нервно улыбнулась, подумав, что она не просто  ступила  на  опасный
путь, но мчится по нему со скоростью ветра, и если сейчас, вот  сию  минуту,
она решит остановиться и свернуть в сторону, то  будет  уже  поздно,  дорогу
назад она уже не отыщет.

Глава восемнадцатая

   Дилайла пришла не с пустыми  руками.  Так  же,  как  и  непрезентабельная
собачонка, невесть откуда взялись два огромных, угрожающе раздутых чемодана.
   - Ты уезжаешь? - осведомился Диг, подозрительно поглядывая на чемоданы.
   - Понимаешь, в чем дело, - Дилайла скорчила гримаску. - С Мариной мне  не
ужиться. Мы... только что крупно поссорились.
   - С Мариной? Из-за чего?
   - Да не из-за чего. Она набожная лицемерная старая ханжа. Не знаю,  зачем
я вообще приехала к ней. Могла бы  остановиться  в  гостинице,  но  туда  не
пускают с собаками. А она стала угрожать, что донесет моей матери, что  я  в
Лондоне, вот я и послала ее куда подальше, сложила  вещи  и  ушла...  Ты  бы
видел ее лицо! Такое впечатление, что ее никогда в жизни  не  посылали.  Нет
ничего хуже разобиженной монашки, уж поверь  мне...  -  Повисла  пауза,  Диг
молча переваривал информацию и готовился к неизбежному.
   - В общем, - снова заговорила Дилайла, - я понадеялась, что  мы  с  Дигби
могли бы перекантоваться у тебя некоторое время. Хлопот не доставим, обещаю,
и съедем, как только найд