Лайза ДЖУЭЛЛ
   ТРИДЦАТНИК, И ТОЛЬКО



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

Глава первая

   Диг проснулся внезапно.
   Первым делом он ощутил привкус во  рту:  прогорклая  пленка  обволакивала
н„бо - что это? Лук? Чеснок? Какой-то кислотный аккумулятор,  работавший  на
всю катушку. Диг с  трудом  выпростал  руку  из-под  одеяла,  сложил  ладонь
горстью и поднес ко рту. Коротко выдохнул, втянул носом застоявшийся  запах.
Господи. Еще хуже, чем он предполагал. Диг плотно сжал губы.
   Следом он ощутил свою голову  -  в  нее  словно  опрокинули  контейнер  с
шарикоподшипниками,  а  в  кровь  подсыпали  кремнезема;  кровоток  с  сухим
скрежетом замирал где-то вокруг висков.
   Затем настал черед желудка - густого скопления газов и  едких  жидкостей,
плескавшихся  и  бурливших  словно  первичный  бульон   в   миниатюре.   Диг
почувствовал, как трескучий  столбик  газов  выбрался  из  желудка  и  потек
зигзагами  по  кишечнику  вниз.  Диг  предположил,  что  последствия   этого
путешествия будут тяжелыми. И точно, стоило горячему столбику с приглушенным
ф-фэт вырваться наружу, как душная  комната  наполнилась  смердящим  запахом
дрожжей и чеснока.
   - Фу-у, откуда эта вонь!
   И только теперь Диг осознал четвертое обстоятельство своего пробуждения -
девушку в постели.
   Он медленно повернул голову - вот  она.  Лежит.  Со  спутанными  светлыми
волосами, размазанной черной тушью под глазами,  худыми  плечами  и  морским
коньком, вытатуированном на правом предплечье. Морщась, она зажимала ладонью
нос.
   - Черт! - Девушка возмущенно перевернулась на бок. Говор  у  нее  был  не
лондонский, а на спине обнаружилась еще одна  татуировка  -  бабочка.  Очень
симпатичная бабочка.  Осторожно  приподнявшись  на  локте,  Диг  разглядывал
девушку, словно диковинное морское существо,  выброшенное  приливом  на  его
кровать. Она выглядела очень юной. Господи, сколько можно! Лет двадцати,  не
больше. И худая. Даже слишком. А какими еще бывают  малолетки?..  Интересно,
как ее зовут?
   - У тебя есть нурофен? - осведомилась она, не отнимая руки от  лица.  Диг
распознал ирландский акцент, северо-ирландский, если быть точным.
   - Угу. - Он нащупал таблетки на тумбочке и стакан воды, приготовленный  с
вечера, - верный признак того, что вернувшись домой, он был в состоянии хоть
как-то соображать и передвигаться. Следовательно, велика вероятность, что он
успел вступить в отношения с этой маленькой тщедушной девчушкой.
   Диг свесил  голову  вниз.  Так  и  есть.  Вон  оно  валяется,  отливающее
жемчугом, скомканное изделие из латекса с аккуратным узелком на кончике. Что
ж, и на том спасибо.
   Шум на Кэмден-роуд, врывавшийся через приоткрытое  окно,  навел  Дига  на
мысль, что сейчас, возможно, не шесть утра, как ему хотелось бы думать своей
раскаленной головой, но много позже. С трудом ворочая шеей, он  взглянул  на
будильник: 11. 48.  В  комнате  было  жарко,  удушливо  жарко.  Странно  для
середины ноября.
   Он передал воду и таблетки девушке.
   - Спасибо. - Она залпом выпила. - Сколько времени?
   - Без десяти двенадцать.
   - Что?! Е-мое, ты  серьезно?  -  Она  проворно  вскочила,  напомнив  Дигу
длинноногого  щенка  афганской  борзой,  и  принялась  торопливо  одеваться:
крошечный  черный  топ,  лифчик  отсутствовал,   маленькие   твердые   соски
натягивали ткань; трусики из трех тесемок, камуфляжные штаны,  кроссовки.  -
Черт, черт, черт. - Девушка раздвинула тяжелые шторы, и Диг откатился вглубь
кровати, прикрывая локтем глаза. Она  разглядывала  улицу.  -  Где  я,  черт
побери? На Бродвее в час пик?
   - Что? Нет... нет... это Кэмден-роуд.
   - О нет! Блин! Через десять минут я  должна  быть  в  Клэрхеме.  Господи!
Автобусы здесь ходят? Где метро? У тебя есть машина?
   - Нет. Пять минут ходу отсюда. Да, но она на ремонте.
   - Черт... придется  взять  такси.  А  у  меня  только  пятерка.  Наличные
имеются? - Диг выудил  последнюю  мятую  десятку  из  бумажника  и  протянул
девушке. Она поцеловала купюру. - За мной должок.
   - Куда ты собралась?
   - На работу.
   - В субботу?
   - Ага... Я  официантка...  Гадство,  сегодня  будет  дико  много  народу,
погляди, солнце вовсю шпарит... Но это так, временно, подрабатываю.
   - Так ты учишься? - в голове  Дига  зашевелилсь  смутные  воспоминания  о
прошлом вечере.
   - Точно. - Она стянула волосы на затылке в подобие узла. Солнечные  блики
играли  на  ее  лице.  Хорошенькая  девушка,  подумал  Диг.   Энергичная   и
рассудительная.
   - Где ты учишься? - Дига вдруг потянуло пообщаться, словно он рассчитывал
снова с ней увидеться.
   - Так ты ничего не помнишь, да? - Она ухмыльнулась,  вынула  из  рюкзачка
солнечные очки с желтыми стеклами и нацепилп их на макушку. - В  общем...  -
она выглядела довольной и немного смущенной - ...я пока в  последнем  классе
школы, но учителя считают,  что  через  год  я  попаду  в  Оксфорд...  если,
конечно, сдам экзамены.
   Экзамены? Экзамены?! Что за черт?
   - Какие ... э-э... зкзамены? - Диг потер щетину на подбородке.
   - Выпускные, какие же еще.
   - А... сколько же тебе лет?
   - Семнадцать.
   Боже милостивый!
   Она уже стояла  в  дверях,  закинув  рюкзак  за  спину,  вид  у  нее  был
совершенно девчоночий - соплячка, в маминых шмотках. Дигу вдруг  почудилось,
что она трансформируется у него на  глазах:  бедра  сузились,  грудь  опала,
талия расплылась,  а  стильный  пучок  на  голове  преобразился  в  задорные
косички. О черт! Семнадцать лет?
   -  Эй!  -  девушка  помахала  на  прощанье  десятифунтовой  бумажкой.   -
Как-нибудь отдам деньги.. обещаю. У меня есть твой телефон. Я позвоню.
   Она позвонит! В дверях его спальни стоял  ребенок  с  проколотым  пупком,
рахмахивал банкнотой и обещал позвонить. Да что же это делается?
   - И, кстати, с днем рождения! - Она просияла дружеской улыбкой и исчезла.
   С днем рождения. Вот уж действительно словно  заново  родился.  Тридцать.
Три  десятка.  Тридцатилетний  извращенец.  Старый  развратник.  Мерзкий,  в
засаленном плаще таскающийся по барам, всегда  готовый  угостить,  слюнявый,
болтливый старикашка.
   Он переспал с семнадцатилетней девчонкой?
   Положим, об  этом  все  мечтают,  его  ровесники  только  и  делают,  что
перебрасываются пошлыми шуточками о малолетках за пинтой пива. Но одно  дело
болтовня, а другое реальность. Обнаружить в своей  постели  семнадцатилетнюю
свистушку - каково, а! Младшей сестре Дига было восемнадцать, и если  бы  он
узнал, что она... с тридцатилетним мужиком... он бы... Неизвестно, что бы он
сделал, но так нельзя. Диг вдруг почувствовал  себя  слишком  старым,  чтобы
гоняться за женщинами много моложе него.
   В памяти забрезжили отрывочные воспоминания о вчерашнем вечере. Текила за
текилой у Надин. Подарки. Пиво рекой в баре ?Леди Сомерсет?. В  полночь  все
набились в такси. Какой-то клуб где-то в центре. (Клуб? Да ведь он больше не
ходит по клубам!) Опять текила. А потом танцы, танцы до утра... Господи, он,
наверное, вел себя, как последний идиот. А эта  девочка,  совсем  ребенок...
Кейти! Ее зовут Кейти... Только  она  произносила  свое  имя  на  ирландский
манер ?Кейде?. Он танцевал с ней и повторял, как  заведенный:  ?Сегодня  мой
день рождения!? Потом что-то ели - карри? Черт, к тому  времени  уже  начало
светать, где они умудрились разыскать карри в такую пору?
   И эта девушка, Кейти, была с  ним.  И...  точно,  в  ресторане  Надин  по
какой-то причине -  а  скорее  всего,  без  всякой  причины,  -  наехала  на
Максвелла и давай выправлять его карму. Бедный  Максвелл.  Похоже,  его  дни
сочтены. А что потом? Очевидно, взяли такси или как-то еще  доехали.  Больше
он ничего не помнил.
   Закутавшись в халат, Диг прошел на сверкавшую чистотой кухню от ?Икеи?  и
заварил себе кофе. Включил  ионизатор,  закурил  и  погрузился  в  похмелье,
пытаясь выловить из него еще какие-нибудь детали, но тщетно -  лишь  смутные
образы и невнятные обрывки разговоров. Кофе и сигарета в сочетании  с  более
чем реальной вонью изо рта довели его дыхание до критического состояния. Ему
просто необходимо почистить зубы.
   Водя щеткой, он рассматривал свое отражение в зеркале. Старая  развалина,
думал он, ни дать, ни взять. Пару лет назад, просыпаясь после  бурной  ночи,
он еще, пусть и отдаленно, но походил на человека, а  сейчас  из  зеркала  в
ванной на него смотрел мешок с  костями  -  студенистые  щеки  с  посеревшей
жирной кожей, круги под глазами. Ему уже тридцать, и хотя молодость  еще  не
кончилась, но большая ее часть осталась позади, и тело  перестало  быть  его
союзником, оно более не желает мириться с  систематическим  надругательством
над собой. Мое тело требует отдыха, признал Диг, и в наказание  за  то,  что
вожделенного покоя никак  не  дождется,  тело  и  выглядит  по  утрам  столь
омерзительно.
   И все же, немного взбодрился Диг, разменяв четвертый  десяток,  ему  грех
жаловаться. Он живет насыщенной жизнью, у него полно  верных  друзей.  Почти
все знакомые его любят и уважают. Ему удается цеплять симпатичных девушек, у
него есть квартира... маленькая, конечно, и шумная, и на третьем  этаже  без
лифта, но зато - его собственность. У него есть работа, о которой он мечтал,
- арт-директор в небольшой  звукозаписывающей  студии  в  Кэмдене...  Верно,
платят ему мало, а работает он много и не слишком успешно, но он доволен.  В
отличие от многих сверстников, он не потерял ни одного волоска,  а  живот  у
него гладкий и твердый. Его родители живут за углом, и он видится  со  своей
драгоценной мамочкой раз-два в неделю. А вчера ему исполнилось тридцать.
   Тридцать - это не так уж плохо.
   А что? Даже замечательно.
   От двадцати девяти почти ничем не отличается.

Глава вторая

   Надин перевернулась набок, позволив огромным  медвежьим  лапам  Максвелла
сомкнуться вокруг нее  в  сонном  объятии.  От  его  кожи  исходил  приятный
сладковатый  запах,  слегка   отдававший   средством   после   бритья.   Она
чувствовала, как волоски на его груди щекочут ей кожу, слышала гулкий мерный
стук его сердца.
   В спальню сквозь желто-красные  индийские  шторы  лился  солнечный  свет;
умиротворяющий утренний шум залетал в комнату летним бризом,  обдавая  Надин
свежестью: где-то по соседству лаяла  собака,  ребенок  обсуждал  с  матерью
планы на выходные, машины трогались с места, хлопали двери.
   - Чаю?
   - Уф... Да, пожалуй.
   Максвелл едва втиснулся в  чересчур  узкий  для  него  халатик  Надин  из
красного шелка и босыми ногами  прошлепал  на  кухню.  Надин  вытянулась  на
ставшей просторной  кровати  и  улыбнулась,  слушая  как  Максвелл  грохочет
ящиками и посудой. За три месяца он так и не научился находить ложки, кружки
и чайные пакетики сразу, не заглядывая предварительно во все шкафы.
   Она включила радио, послушала  немного  сбивчивые  речи  в  прямом  эфире
Радио-5 и вдруг осознала, что, несмотря на остатки головной  боли,  засевшие
вокруг  висков,  едва  ощутимую  тошноту  в  желудке  и   смутно   постыдное
воспоминание об очередной публичной ссоре с Максвеллом в  ресторане  прошлой
ночью, чувствует себя необъяснимо и блаженно  счастливой.  Стояло  субботнее
утро, солнце сияло, мужчина на кухне заваривал для нее чай и ей некуда  было
спешить.  Обычно  Максвелл  по  выходным  у  нее  не  появлялся.  Вчера  она
встретилась с ним лишь потому, что у Дига был день рождения, а Дигу Максвелл
нравился, и  он  настоял,  чтобы  Надин  его  пригласила.  Она  не  привыкла
просыпаться по субботам рядом с мужчиной, и это  оказалось  очень  приятным.
Они могут провести целый день  вдвоем:  прогуляться,  где-нибудь  пообедать,
почитать газеты. Или же вообще не вылезать из постели,  смотреть  телевизор,
жевать бутерброды с беконом, болтать и заниматься сексом.
   Вот одно из тех мгновений, решила Надин, одно их тех абсолютно прекрасных
мгновений, которое обязательно следует  вдохнуть  полной  грудью,  задержать
дыхание и впитать каждую его каплю, потому что это и  называется  ?жить?.  А
если ты только и делаешь, что тоскуешь по  большому  человеческому  счастью,
значит, ты упускаешь самое главное в жизни - вот такие мгновения.
   - Держи, -  Максвелл  бесшумно  опустил  дымящиеся  кружки  на  тумбочку.
Кружки, отметила Надин, которыми сама она никогда не пользуется,  разве  что
когда  больше  нечем;  уродливые  посудины,  подарок  матери,   с   пошлыми,
потускневшими от десятилетнего мытья розочками и задвинутые в самый  дальний
угол  шкафа,  и  только  человек,   напрочь   лишенный   художественного   и
эстетического  чутья,  мог  выбрать  их  из  двух  десятков  других,   более
привлекательных чашек. На  Надин  вдруг  нахлынуло  раздражение,  и  пузырек
счастья с треском лопнул. Ну почему Максвелл настолько не совершенен? Неужто
она требует слишком многого?
   - Ради бога, Максвелл, - зажужжала она, - ну почему ты  всегда  выбираешь
самые уродливые кружки?
   - А? - растерялся Максвелл, но вместо вины Надин затопила злость.
   - Неужели ты не замечал, - продолжала она, - что когда я  завариваю  чай,
то  пользуюсь  кружками  ?Деко?   или   симпсоновскими,   или   ?Саут-парк?.
Симпатичными кружками, понимаешь? Неужто ты не  замечал,  что  я  никогда  -
никогда! - не пользуюсь этими? -  И  она  с  отвращением  ткнула  пальцем  в
посудины.
   Максвелл сконфуженно пожал плечами:
   - А чем они плохи?
   - Ха! Именно! Если ты не понимаешь, чем плохи эти кружки, то  нам  просто
не о чем разговаривать. - Надин чувствовала, что ее заносит,  но  ничего  не
могла с собой поделать.
   - Давай перелью в другие, - предложил он.
   - Нет, Максвелл, - Надин вскочила. - Я не  хочу,  чтобы  ты  переливал  в
другие. Я лишь хочу, чтобы ты не выбирал эти. Чтобы ты испытывал к ним такое
же отвращение, какое испытываю я. Чтобы, глядя на  них,  ты  искренне  жалел
людей, которым владелец... - она подняла кружку и прочла надпись на донышке,
- ... фарфорового завода в Личфилде платит за то, что  они  расписывают  эти
посудины мерзкими цветочками, и, возможно, мнят себя  при  этом  гениальными
художниками. Вот чего я хочу от тебя, Максвелл.
   От непомерного умственного напряжения  добродушная  физиономия  Максвелла
смялась в  гармошку.  Надин  видела,  что  он  старается,  честно  старается
уразуметь, что же она пытается донести до него, и  оттого  рассвирепела  еще
сильнее. Она вела себя, как последняя стерва; настоящий мужчина предложил бы
ей заткнуться подобру-поздорову. Но Максвелл не был настоящим  мужчиной.  Он
растерянно вертел кружку, разглядывая со всех сторон с  видом  прилежного  и
совестливого ученика.
   - Хм-м, - произнес он, -  наверное,  она  немного  простовата.  И  слегка
старомодна...
   - Да поставь ты ее, ради Христа! - рявкнула Надин. - Поставь эту гребаную
кружку на место!
   Прокол с посудой сам по себе не был такой уж большой бедой,  но  в  общем
контексте  отношений,  длившихся  уже  три  месяца,  кружки   стали   лишним
доказательством их с Максвеллом несовместимости. Надин долго убеждала себя в
том, что у них все получится, несмотря  на  кричащие  различия  между  ними:
пристрастие Максвелла к одежде  ярких  расцветок,  его  увлечение  песенками
Селин Дион, его вечную невозмутимость и неукоснительную вежливость; несмотря
на то, что он жил за  десять  миль  от  нее,  где-то  в  Эссексе,  и  служил
курьером, а она была фотографом и зарабатывала раз в  пять  больше  него,  -
вопреки всему Надин старалась, чтобы у них все получилось. Ибо Максвелл  был
хорошим  парнем,  каких  поискать,  а  Надин  чувствовала,  что  заслуживает
хорошего парня. Но хорошие парни - не всегда подходящие парни, и Надин, коря
себя за мелочность и нетерпимость, не  могла  -  это  было  выше  ее  сил  -
закрывать глаза на свою несхожесть с Максвеллом.
   - Надин, -  мягко  начал  Максвелл,  -  я  не  совсем  понял...  Объясни,
пожалуйста, почему ты так завелась по поводу этих кружек?
   Следовало признать, что вопрос задан по существу.
   - О боже, Максвелл, дело не в кружках, по крайней мере, не только в  них.
Дело в нас. То есть, во мне... у нас с тобой ничего не получается... - Слова
эхом отдавались у нее в голове, удивляя Надин своей  бесплотностью.  Сколько
раз ей уже приходилось говорить то же самое. Дело во мне, неизменно твердила
она, не в тебе, только во мне.
   И правда, на разрыв отношений всегда шла она. Ее не бросали  с  тех  пор,
как ей исполнился двадцать один год. Когда она была  моложе,  встречаться  с
неподходящими мужчинами было  весело,  потому  что  тогда  все  ее  подружки
встречались  с  неподходящими  мужчинами.  Собираясь  вместе,  они  делились
кошмарными  историями,  обсасывали   неурядицы   скоропалительных   романов,
объединяясь в презрении к низшему полу. В двадцать  лет  это  нормально.  Но
постепенно подружки одна  за  другой  понаходили  себе  приличных  мужчин  и
откололись. А Надин на тридцатом году жизни болталась  неприкаянной,  словно
дама пик в карточной ?ведьме?. Игра уже закончилась, всю колоду разобрали по
парам, а она продолжала играть. Еще месяц назад  такое  положение  вещей  ее
вполне устраивало.
   Но потом ей исполнилось тридцать, и она начала оценивать ситуацию  иначе;
внезапно серийная моногамия  утратила  привлекательность  и  оказалось,  что
времени в запасе осталось не так уж много. Молодость таяла а  вместе  с  нею
таяли шансы, и Надин вдруг осенило: единственная  причина,  по  которой  она
выбирает  исключительно  тюфяков  и  неудачников,  заключается  в  том,  что
любовники не должны мешать ее дружбе с Дигом. Как  только  бойфренд  начинал
посягать на ее свободное время и привязанности, Надин  разрывала  отношения.
Как только он начинал проявлять хотя бы малейшие признаки недовольства  тем,
что она чересчур часто и охотно видится с Дигом,  все  было  кончено.  Между
Дигом и Надин существовал молчаливый уговор:  они  не  имели  права  тратить
самое ценное время на кого-нибудь, кроме себя самих.  Будни  предназначались
любовникам и любовницам, выходные - Дигу и Надин.
   Диг был лучшим другом Надин, его она отличала перед всеми прочими в  этом
мире, и пока они оставались  друзьями,  у  нее  не  возникало  нужды  любить
кого-то еще. Жизнь чересчур  осложнится,  если  кто-нибудь  из  них  всерьез
влюбится.
   Но загвоздка состояла том, что Дига и Надин физически не  тянуло  друг  к
другу, каждый  из  них  предпочитал  противоположный  тип.  Дига  привлекали
миниатюрные женщины-девочки, а Надин таковой ни в коей мере не являлась,  на
их фоне он ощущал себя сильным и мужественным.  Надин  же  влекло  к  рослым
волосатым мужикам, - на  их  фоне  она  могла  чувствовать  себя  хрупкой  и
женственной. Если бы они запали друг на друга, то давно бы  уже  поженились.
Вероятно.
   Надин посмотрела на Максвелла, не сводившего с нее  нежно-вопросительного
взгляда, и приняла  решение:  он  станет  последним  в  череде  неподходящих
парней. Все, больше  никаких  поблажек.  Со  случайными  связями  покончено.
Отныне только подходящие. Она  совершит  последний  рывок  в  надежде  найти
нужного мужчину, и если попытка провалится, выйдет замуж за  Дига,  наплевав
на его тощие ноги.
   Надин опустилась на кровать, где по-медвежьи сгорбившись сидел  Максвелл,
и ласковым движением отняла у него кружку с чаем:
   - Наверное, нам надо поговорить.

***

   Что ж, думала Надин, тихонько  закрывая  входную  дверь  за  понурившимся
Максвеллом, по крайней мере не заплакал. Нет ужасней и невыносимее  зрелища,
чем плачущий мужчина, особенно если  он  такой  громила,  как  Максвелл.  Он
принял удар молча, как человек, которому и в голову не  приходило,  что  его
могут бросить, и теперь ему надо в тишине обдумать случившееся.  Словно  она
задала ему немыслимо трудную задачку в несколько действий. Бедный  Максвелл,
думала Надин. Но с ним все будет в порядке. Никаких  сомнений.  Симпатичный,
забавный, нежный, щедрый, он скоро найдет  ей  замену.  Хорошую  девушку  и