. Вид у
него стал еще более растерянный. - Трогать ее не смей.  Дьявол!  Что  же
мне делать? - пробормотал он.
   - Простите, - всхлипнула Энн. - Я сейчас успокоюсь.
   Филдинг отвернулся, взял со столика ожерелье и стал крутить его в ру-
ках, дожидаясь, когда она возьмет себя в руки.
   - Это мне надо извиняться, а не вам, - сказал он. - Мне  очень  жаль,
что я довел вас до слез. Как бы вы меня ни подзуживали, я не имел  права
так на вас... наброситься. Я никогда в жизни не делал ничего подобного.
   На этот раз Энн поверила ему. Все случилось нечаянно... он ничего та-
кого не замышлял. И что правда, то правда: она сама его подзуживала. Ес-
ли бы только он поцеловал ее иначе... При этой мысли слезы опять хлынули
у нее из глаз.
   Филдинг тяжело вздохнул и  проговорил  непривычным  для  себя  проси-
тельным тоном:
   - Я не хочу вас потерять, Энн. Я понимаю, что вам нелегко будет  меня
простить, но я обещаю, что ничего подобного никогда не повторится. -  Он
мрачно поглядел на ожерелье. - Наверно, надо отослать его обратно в  ма-
газин - вы ведь теперь ни за что его не возьмете.
   - Возьму! Мне очень хочется! - воскликнула Энн, не  думая,  правильно
поступает или нет, принимая от него этот подарок. Она знала одно: что бы
ни случилось дальше, это будет драгоценная память о нем.
   Филдинг удивленно вскинул на нее глаза.
   Энн стала взволнованно и невнятно объяснять, почему она  решила  при-
нять подарок:
   - Я тронута вашим вниманием. Мне очень жаль... но решайте  сами.  Ко-
нечно, верните его в магазин. Я его не заслуживаю... после всего того...
   - Я хочу, чтобы оно осталось у вас, - уверенным тоном сказал Филдинг.
Он подошел к ней и сунул нитки жемчуга ей в руку. - Я купил его для вас.
Оно ваше. И оно вам идет.
   - Спасибо, - сдавленно прошептала Энн, ощущая его близость.  Заметив,
что смотрит, не отрываясь, на черные кудряшки у него на груди, она  зас-
тавила себя поднять глаза к его лицу.
   Его взгляд был прикован к ней - воспоминание о поцелуе все еще витало
над ними обоими.
   Филдинг усмехнулся.
   - А что, может, вы и правы, - сказал он с  наигранной  веселостью.  -
Наверно, я и в самом деле чересчур занят собственной персоной.
   - Вовсе нет! - воскликнула Энн и покраснела: почему она так  поспешно
с ним не согласилась? - Я хочу сказать... если бы у вас не было этой ве-
ры в себя, вы не достигли бы того, чего достигли. Это... это же  очевид-
но.
   Филдинг засмеялся.
   - Ну а если я занесусь, Кармоди, вы быстро поставите меня на место. У
вас просто талант на такие вещи. - Он помолчал и добавил, уже безо  вся-
кого юмора: - Если только я правильно понял, что вы раздумали уходить.
   - Раздумала, - проговорила Энн, не глядя ему в глаза. - Если вы,  ко-
нечно, не возражаете.
   - Ну и прекрасно, - подытожил он. - Я рад, что мы... э-э-э...  пришли
к некоторому взаимопониманию. Доброй ночи, Кармоди.
   - Доброй ночи, - отозвалась Энн.
   Но его уже не было в комнате. Он исчез так же внезапно, как и появил-
ся. Решительный щелчок - и дверь за ним захлопнулась.
   Энн глубоко вздохнула. В голове и сердце у нее стучала одна фраза:  я
люблю его. Это была правда, от которой нельзя никуда убежать.
   Он не просто нравится ей больше, чем ктолибо другой. И она не  просто
жаждет принадлежать ему. Кстати, хватит притворяться, что служба в фирме
привлекает ее главным образом возможностью проявить все свои  способнос-
ти. Ей доставляет радость быть радом с ним, разделять его  мысли,  идеи,
стремления.
   Она совершила непростительный грех!
   Она влюбилась в Мэтью Филдинга!
   Страстно. Непоправимо. Безоглядно.
   Энн стало вдруг нестерпимо жаль своих предшественниц,  помощниц  Фил-
динга. Сколько времени им удавалось скрывать свои  чувства,  противиться
желанию открыть ему свое сердце, воззвать к взаимности?
   Но ко мне он относится иначе, убеждала себя Энн. Он меня ценит. И  не
хочет потерять.
   Этот жемчуг... Не станет же человек ни с того ни с сего выбирать  по-
дарок, платить за него огромные деньги - даже если тысяча-другая для не-
го не деньги? Нет, он хочет, чтобы она была радом с ним. И она ему  нра-
вится как женщина. В этом у Энн сомнений не было.
   Может быть, если она останется у него на службе, он  ее  когда-нибудь
полюбит? Может быть, ей уготована другая судьба, чем  ее  предшественни-
цам? Может быть, у нее есть надежда? Ведь есть, определенно есть...


   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Энн провела беспокойную ночь. Взбудораженная вечерними событиями, она
не могла отключиться. Когда же она на несколько минут впадала в забытье,
на нее обрушивались безумные сновидения. И когда она увидела, что за ок-
ном наконец рассвело, то ощутила облегчение. И тут же ее мысли  устреми-
лись к человеку, который стал для нее центром мироздания.
   Проснулся ли он? Энн посмотрела на часы. Половина седьмого. Мэтт имел
обыкновение вставать рано. Наверно, уже плавает в бассейне. Энн  захоте-
лось пойти на прогулку... может быть, удастся его увидеть... но  она  же
никогда так не делала... он сразу поймет. Нет, лучше предоставить  собы-
тиям идти своим чередом.
   Мэтт не договаривался с ней, когда и где  они  будут  завтракать.  Во
время вчерашней сумбурной сцены такие прозаические вопросы обсуждать бы-
ло просто неуместно. Энн решила, что он, как всегда, постучит  к  ней  в
дверь в восемь часов и позовет завтракать.
   К восьми часам она была одета и готова, но Филдинг за ней не  пришел.
Без четверти девять ей пришлось смириться с горестной  мыслью,  что  он,
по-видимому, не собирается с ней завтракать. Конференция окончилась. За-
чем ему теперь ее общество? Энн позвонила и заказала завтрак в номер.
   Не успела она положить трубку, как раздался громкий стук  в  дверь  -
тот самый, которого она так долго ждала. Энн еле сдержала себя, чтобы не
броситься к двери бегом. Она заставила себя пройти эти  метры  не  торо-
пясь, но с каждым шагом сердце у нее колотилось все сильнее. Прежде  чем
нажать ручку, она сделала глубокий вдох, чтобы немного успокоиться.
   За дверью Филдинга не было. Он сидел за столом и перебирал  бумаги  в
своем дипломате.
   - Доброе утро, - официальным тоном проговорила Энн. При  виде  его  у
нее опять перехватило дыхание.
   На Филдинге был светло-бежевый костюм, выгодно оттенявший его смуглую
кожу и темные волосы. Но выражение лица было мрачным, и  его  взгляд  не
смягчился, когда он поднял голову и устремил глаза на Энн.
   - В десять подадут машину, чтобы ехать в аэропорт.
   - Я знаю.
   - Я позвонил администратору, чтобы без четверти десять прислали кори-
дорного за вашим багажом. Я с вами не поеду. У меня еще остались неокон-
ченные дела.
   - Но зачем же... - Энн запнулась в растерянности: с одной стороны, ей
хотелось остаться с ним, с другой - она боялась выдать свои  чувства,  -
зачем же мне уезжать, если еще остались дела? Разве я вам не нужна?
   В его взгляде была уверенность: нет, она ему не нужна. Еще  до  того,
как он ответил, Энн пронзило чувство безнадежности.
   - Нет, - резко бросил Филдинг. - Вы достаточно поработали.  Поезжайте
домой. Отдохните дня два. Неделя была долгой и трудной, вы заслужили пе-
редышку. Раньше среды можете в контору не приходить.
   Энн видела, что спорить бесполезно. Ей был понятен ход его мыслей: он
хотел дать им время остыть, отдалиться друг от друга, чтобы  выветрилось
похмелье от вчерашней "безумной" сцены. А потом - за работу.  И  ничего,
кроме работы.
   - Спасибо. Отдохнуть действительно будет неплохо, - стиснув зубы про-
говорила Энн, на которую накатила волна безысходного отчаяния.
   Филдинг кивнул и опять наклонился к бумагам.
   Энн вернулась к себе и закрыла дверь. Затем стала машинально  уклады-
вать чемодан. Когда принесли поднос с завтраком, она выпила  только  что
отжатый апельсиновый сок и заставила себя съесть булочку с чашкой  кофе.
Пришел коридорный за чемоданом, и она пошла вслед за ним  в  администра-
тивный корпус. Ей даже не пришло в голову бросить монету в  бассейн  под
водопадом. Она уехала - так же как и прибыла в "Мираж" - в  "кадиллаке",
с одной существенной разницей: рядом не было Филдинга.
   Дура, дура, дура! - издевательски твердила она себе. С чего ты  взду-
мала, что он может в тебя влюбиться? Он не давал для этого никакого  по-
вода. Он ценит тебя как работника - вот и все. И ничего другого не будет
и быть не может.
   Он ведь презирает женщин. Конечно, время от времени он встречается  с
какой-нибудь женщиной, но, как он  и  сам  признается,  только  с  одной
целью.
   Она же играет в его жизни совершенно иную роль  -  может  быть,  даже
очень большую, - и он не собирается "пачкать у себя в гнезде". Если даже
она порой и пробуждает в нем низменные желания, он будет впредь их  без-
жалостно подавлять. Именно эту решимость она прочла на его мрачной физи-
ономии.
   И, во всяком случае, желание - это не любовь. Она могла отдаться  ему
вчера вечером, если бы хотела от него только плотских радостей. Ей  дос-
таточно было хоть чуть-чуть проявить свои чувства, и он овладел бы ею.
   Но вот что касается его чувств...  но,  скорей  всего,  он  заботится
только о собственном удобстве... он просто хочет,  чтобы  они  нормально
работали...  он  подарил  ей  ожерелье,  чтобы  завоевать   ее   призна-
тельность... доказать ей, что за такого начальника надо держаться.
   Нет, надеяться Энн не на что.
   Какой смысл лелеять бессмысленные мечты и заниматься самообманом? Ра-
ботать с ним в одной упряжке, притворяясь, что он для нее не больше  чем
хороший начальник, - это снова ложь, только с противоположным знаком.  И
когда он в конце концов узнает правду, он будет ее только  презирать.  А
правда рано или поздно выйдет наружу.
   Любовь не может замкнуться сама в себе. Этому Энн  научила  ее  мать.
Любовь порождает многочисленные и разнообразные потребности и  устремле-
ния, и подавить их все - это значит затоптать  собственную  личность.  А
Шантенель высоко ценила свою личность.
   И тут Энн вдруг как громом ударило: а что она, в сущности, делала все
эти годы после смерти матери? Старалась спрятать, подавить, затоптать  в
себе те черты, которые она унаследовала от Шантенели. Да, Мэтт прав: она
создала вокруг своей жизни завесу лжи - даже в более широком смысле, чем
он предполагает.
   Это открытие не выходило у Энн из головы всю дорогу до  дома.  И  она
непрерывно думала о нем субботу и воскресенье.
   Каждый раз, когда ее взгляд  падал  на  фотографию  матери,  Энн  вся
съеживалась от стыда. Шантенель никогда не лгала и не притворялась.  Она
была честным, прямым человеком, и она всегда была верна себе, что  бы  о
ней ни думали. Она жила и умерла по своим собственным правилам,  пренеб-
регая условностями. Это было смелое и свободное создание,  для  которого
жизнь - бесконечное приключение.  И  если  перед  ней  закрывалась  одна
дверь... что ж, оставались другие.
   Шантенель часто поступала неразумно, но по крайней мере она сама при-
нимала решения и сама следовала им. И она не признавала полумер. Не  ис-
кала проторенной дорожки... не оглядывалась по сторонам... не лгала и не
притворялась. И она никогда - ни за что на свете - не стала бы  скрывать
родство со своей дочерью, как Энн скрывала родство со своей матерью пос-
ле ее смерти.
   Любовь не следует прятать от людских глаз. Любовь - это дар. Ее нужно
протягивать на ладонях. Показывать, дарить, не думая  о  вознаграждении.
Неважно, примут или отвергнут твой дар. Дающий все равно станет богаче.
   К утру понедельника Энн приняла решение. И сразу  почувствовала  себя
лучше, уверенней. Она обрела целеустремленность - то, чего ей не хватало
все эти годы. Она позвонила бывшему агенту Шантенели, который был рад ее
слышать, и назначила встречу с ним на среду. Она перебрала платья у себя
в шкафу, связала в узел все свои "конспиративные"  наряды,  включая  три
серых костюма, и отнесла их в пункт сбора пожертвований для бедных.  Всю
вторую половину дня и весь вторник Энн провела в магазинах, покупая себе
новый гардероб.
   В среду Энн встала раньше обычного, вымыла голову и высоко взбила во-
лосы феном. Ее изящная золотистая головка сделала бы честь любой рекламе
шампуня.
   Решив надеть броское платье, Энн  наложила  на  лицо  соответствующую
косметику и покрасила ногти лаком того же оттенка, что и губная  помада,
надела подцвеченные контактные линзы, которые углубляли синь ее глаз.
   Шелковистое платье обрисовывало женственные очертания ее фигуры.  Ру-
кава - длиной в три четверти, вместо  воротника  -  длинный  франтовской
шарф, который закидывался через плечо. Артистическое сочетание  ярко-го-
лубого и сочно-розового сразу отличало платье как изысканно-дорогую  мо-
дель. Эффект усиливался подобранными в тон сумочкой и туфлями.
   Прежде чем уйти из дома, Энн остановилась перед фотографией матери.
   - Я тебя люблю, мамочка. И сегодня ты можешь мной гордиться. Я  нако-
нец-то нашла себя и свое место в мире.
   Мужчины оборачивались на нее на  улице.  Рабочие,  чинившие  проезжую
часть, как по команде бросили работу и повернулись в ее сторону. Всю до-
рогу до станции ее провожал восторженный свист молодых шалопаев.  Энджел
Кармоди улыбалась, наслаждаясь производимым ею  впечатлением.  Толпа  на
платформе расступилась перед ней. Когда подошел поезд, мужчины пропусти-
ли ее вперед.
   - Кто это? - услышала она за спиной.
   Глаза Энджел Кармоди смеялись. Уже много лет она каждое  утро  ездила
на этом поезде. Но сегодня... сегодня она была дочерью Шантенели,  и  не
стыдилась этого, и ее меньше всего интересовало, одобряют ее  окружающие
или нет.
   Так, провожаемая мужскими взглядами, она сошла с  поезда  на  станции
Уинярд и прошла два квартала до здания конторы. Сотрудники фирмы, увидев
ее, застывали на месте. Когда Энджел Кармоди вышла из лифта на последнем
этаже, Сара Деннис затрясла головой, словно отгоняя наваждение.
   - Энн? - изумленно проговорила она, вытаращив глаза на женщину, кото-
рую раньше видела только в серых костюмах.
   - Привет, Сара. Мистер Филдинг пришел?
   - Да. Только... - Сара опять потрясла головой, на этот раз  озабочен-
но, - только... ты не боишься напороться на неприятности?
   - Не беспокойся, Сара. Все будет в порядке, - уверенно заявила Энджел
Кармоди.
   И хотя она открыла дверь в кабинет Мэтта с замирающим сердцем, ее ре-
шимости не убавилось.
   Филдинг сидел за столом, углубившись в бумаги, и не поднял головы при
звуке открываемой двери. Именно таким она увидела его в первый  раз.  Но
как с тех пор все изменилось!.. Энн смотрела на него другими глазами - с
болью в сердце и затаенной радостью.
   Энн тихо закрыла за собой дверь, прошла до середины кабинета и только
тогда поздоровалась:
   - Доброе утро, Мэтт. - Она произнесла эти слова -  одновременно  при-
ветствие и прощание - голосом, исполненным любви.
   Филдинг резко вскинул на нее глаза, сосредоточенное выражение уступи-
ло место удивлению и радости.
   - Доброе ут...
   И приветствие замерло у него на устах.
   Он привстал, затем как-то поспешно сел опять, нахмурился и стал пере-
бирать бумаги, бросая на нее быстрые взгляды из-под насупленных бровей.
   - Вы... сегодня... очень хорошо выглядите, - наконец проговорил он  в
явной растерянности.
   - Спасибо. Это и есть настоящая Энджел Кармоди, Мэтт. Без завесы лжи.
Вот так я люблю одеваться. И я больше не собираюсь  подавлять  свою  лю-
бовь... к экзотическим нарядам, - с улыбкой заключила она.
   Казалось, у Филдинга с души свалился камень. Он улыбнулся в ответ.
   - Ну что ж, я не против - хотя с вами теперь будет небезопасно пройти
по улице. - Он прищурился. - Гмм, боюсь, что работа на ум не пойдет; ну,
ничего, привыкну. Думаю, что десяти минут с утра мне хватит,  чтобы  пе-
рестать на вас таращиться.
   - Вам не придется ко мне привыкать, Мэтт, - сказала Энн. Она  подошла
к столу, открыла сумочку и положила перед Филдингом жемчужное ожерелье и
заявление об уходе.
   Секунду он смотрел на нее в недоумении, затем, осознав  происходящее,
схватил ее за руку.
   - Вы сказали, что останетесь, - сказал он, пристально глядя ей в гла-
за.
   Она посмотрела на пальцы,  обхватившие  ее  кисть.  Обладать...  гос-
подствовать... любой ценой настоять на своем. Нет, Энн  знает,  что  это
ловушка, больше она в нее не попадется.
   - Мне больно, Мэтт, - тихо сказала она.
   Несколько секунд он продолжал сжимать ее руку, потом неохотно  отпус-
тил.
   - Извините! Но, пожалуйста, выслушайте меня.
   - У вас ничего не выйдет, - предупредила его Энн.
   - Нет, выйдет! - вскричал Филдинг и ударил кулаком по столу. Он  под-
нялся во весь рост, бессознательно стремясь подавить ее своим физическим
превосходством. На секунду у него на  лице  промелькнула  гримаса  недо-
вольства собой, но затем он решительно бросился в наступление:
   - Я спрашивал о вас Билла Леймана. Я знаю, что вы ушли оттуда потому,
что к вам приставал его зять. Я признаю  свое  безобразное  поведение  в
пятницу, но обещаю, что подобное не повторится. В этом плане  здесь  вам
ничто больше не угрожает. Здесь вам гораздо  безопаснее,  если...  -  Он
запнулся, затем махнул рукой и закончил: - Если вы собираетесь одеваться
так, как одеты сегодня. - Он отвел от нее глаза,  вышел  из-за  стола  и
прошел к окну. Затем опять повернулся к Энн и продолжал: - У вас нет ни-
каких оснований уходить отсюда. Я остался в "Мираже"  в  субботу,  чтобы
поговорить с Пирсоном и его женой. Уверяю вас, я рассеял все их  заблуж-
дения относительно наших с вами отношений. - Он злорадно ухмыльнулся.  -
Больше того, я дал этой нахалке урок, который она не скоро забудет.
   "Рассеял все их заблуждения" - эти слова  только  укрепили  решимость
Энн. Ей даже стало жаль Аманду Пирсон, ставшую еще одной жертвой мужско-
го обаяния Мэтью Филдинга.
   - Зачем же так, Мэтт? - проговорила она.
   Он сверкнул глазами.
   - Затем, что она черт знает что натворила! Но я положил  всему  этому
конец раз и навсегда. Я не отпущу вас. У вас нет причин уходить...
   - Нет, есть, - твердо прервала его Энн. -  Наберитесь  терпения  меня
выслушать, и я вам объясню, почему не могу здесь больше оставаться.
   - Хорошо, объясните! - рявкнул Филдинг. Он стоял немного пригнувшись,
как бы готовясь отразить нападение.
   - В пятницу вы бросили мне обвинение, которое  заставило  меня  заду-
маться. Вы сказали, что я отгородилась завесой лжи.
   - Теперь я понимаю, что вас заставило это сделать.
   - Нет, до конца вы это понять не можете, - сказала Энн, жестом  оста-
навливая его возражения. - Для этого надо знать мою мать. Долгие годы  -
особенно после того, как она умерла, - моим руководящим  принципом  было
отрицание ее жизни. Сердцем я любила ее такой, какая она была.  Но  умом
осуждала, отталкивала ее. Это касалось и других. Вас тоже, Мэтт.
   Филдинг ловил каждое ее слово. Энн глубоко вздохнула и продолжала:
   - Воздвигая стену между собой и своей матерью, между собой и вами,  я
обедняла свою собственную жизнь. И я благодарна вам за то, что вы помог-
ли мне это понять. Я ухожу от вас  не  потому,  что  вы  позволили  себе
вольность в отношении меня. Я верю вам, что это никогда  не  повторится.
Но это уже не имеет ни малейшего значения.
   - Что же имеет? Зачем вам уходить? - вырвалось у Филдинга.
   - Простите меня, Мэтт, я понимаю, что, уходя так неожиданно, я ставлю
вас в трудное положение. Но если я останусь, я поставлю себя в еще более
трудное положение.
   - Чего же вы хотите? - вскричал Филдинг, буравя ее взглядом. -  Хоти-
те, я прибавлю вам жалованье? Сокращу рабочий день? Скажите мне, что вас
не устраивает?
   - Я собираюсь стать певицей, - просто сказала Энн.
   Филдинг замер от изумления, затем опомнился и бросился в бой:
   - Конечно, у вас прекрасный голос, я этого не отрицаю. Но у вас  есть
еще и голова - голова деловой женщины. Вы лучше разбираетесь  в  коммер-
ции, чем многие мужчины. И вам нравится это занятие. Вас за уши от