а нее. - Вы вошли в мою семью - мою! - как в свою собственную, присоединив к ней всех этих суфражисток, слуг, людей, которым что-то от вас нужно и чью преданность вы купили, дав им работу, прибежище и малую толику денег. Но ведь преданность и любовь - разные вещи. Эти люди не могут заменить вам семью.
     - Вы ошибаетесь.
     - Ничуть. - Эйвери покачал головой.
     Теперь Лили его ненавидела. Он воплощал в себе силу, властность и чисто мужскую безапелляционность, а то немногое, в чем ему было отказано природой, компенсировали английские законы. Но больше всего она ненавидела его за то, что он заставил ее усомниться в своих родителях. Родственники отца не хотели иметь с ними дело - или, может, это ее отец стыдился своей незаконной дочери? И только она знает, через сколько испытаний ей пришлось пройти, чтобы добиться хоть какого-то места в жизни!
     Недоброе чувство змеей вкралось в ее душу: горькое сознание того, что жизнь ее матери так бесповоротно - нет, губительно - повлияла на ее собственную. Вместе с гневом пришло и чувство вины. Она знала, скольких мук стоил матери ее выбор. Она знала, что решение никогда больше не выходить замуж далось ей нелегко, и тем не менее не могла сдержать свой гнев.
     - Вы не имеете права стоять тут у меня над душой и разглагольствовать о моих родителях, - заявила она низким от сдерживаемой ярости тоном. - Вы и понятия не имеете о том, что значит для матери лишиться ребенка, которого у нее отняли - все равно что убили - нет, хуже, чем убили!
     Моя мать умерла, не зная даже, были ли ее дети еще живы или нет. Я видела, как она из-за этого страдала. Я часто слышала по ночам, как она ворочалась без сна, изводя себя вопросами, на которые у нее не было ответа. Эйвери молча слушал ее.
     - Вы хотя бы способны себе это представить? Она не могла уберечь своих детей от болезней, потому что ее не было с ними рядом, не могла прижать их к груди, чтобы утешить. Каждое утро и каждый вечер она изображала жестами поцелуи, которыми не могла их одарить. Она воображала себе, как они спрашивают о ней своего отца, и гадала что он им на это отвечал - что ее нет в живых или что она просто уехала и больше никогда не вернется.
     Губы его сжались в тонкую линию, лицо потемнело.
     - А как же вы, Лили?
     - Я? - Она осторожно разомкнула стиснутые пальцы. -Вряд ли они вообще догадываются о моем существовании.
     - Лили...
     Он протянул руку и коснулся пальцами ее щеки. Он даже не заметила его жеста, а только уставилась на него пустым, ничего не выражающим взглядом.
     - Если бы законы были иными... - размышляла она вслух. - Если бы она имела права на своих детей... но их у нее не было. Ее ничто не могло защитить. - В голосе ее послышались слезы.
     Эйвери не знал, что сказать. Все его существо переполняла досада - досада на мистера Бентона, мать Лили с ее трусостью и отца с его слабохарактерностью, и вместе с тем он не испытывал к ним ненависти, а даже, пожалуй, жалел.
     - Вы должны признать, Эйвери, что у меня есть веские причины не доверять брачным узам - как, впрочем, и у любой другой женщины. Нужно быть непроходимо глупой, чтобы вступать в подобный союз, когда законы, регулирующие его, рассматривают детей как "продукты" тела женщины, которыми ее муж волен распоряжаться по своему усмотрению.
     - А если обе стороны любят друг друга? Если супруги относятся друг к другу с уважением и доверием...
     - Чепуха, - отрезала она. - Вряд ли из-за этого стоит рисковать собственными детьми. Это вопрос чистой логики, Эйвери. Мне всегда казалось, что мужчины ценят логику. Женщина не может руководствоваться в своей жизни быстротечными эмоциями.
     Она рвала его душу на части, и, как любое раненое животное, он отреагировал моментально, с удвоенной яростью нанеся ответный удар.
     - Логика? Быстротечные эмоции? - Смех его был полон злой иронии. - Да вы просто бессердечное создание, Лили Бид! Из вас бы вышел удачливый полководец, готовый принести в жертву целую армию ради своих глупых "принципов". Что ж, отдаю вам должное. Только я чертовски рад, что мне до сих пор не пришлось с вами спать, иначе я превратился бы в ледышку.
     - Да. - Она вскинула вверх голову, глаза ее были похожи на полированное эбеновое дерево. - Считайте, что вам повезло.
     Эту женщину не так-то легко было вывести из себя, а он нуждался - одному Богу было ведомо, до какой степени - в ответном жаре, чтобы умерить огонь, бушевавший в его груди.
     Внезапно дверь библиотеки с шумом распахнулась.
     - Матерь Божья! На помощь! - взвизгнула Мери.

Глава 19

     - У Терезы начались роды! - запыхавшись, проговорила Мери.
     Где-то за окнами, совсем близко, вспыхнула молния, и тут же, словно по сигналу, хлынул проливной дождь. Керосиновая лампа, которую горничная держала в руках, качнулась, и на стене заплясала ее тень.
     - Где миссис Кеттл? - спросила Лили, поднявшись с кресла и подходя к растерявшейся от страха девушке.
     Миссис Кеттл и раньше случалось выполнять обязанности повивальной бабки при женщинах, роды у которых на ступали раньше срока.
     - В деревне, у дочери.
     - Проклятие!
     Поскольку Франциска крепко спала в своей комнате, оставались только Мери, Кэти, мисс Мейкпис, Эвелин и она сама. Однако мисс Мейкпис была прикована к инвалидной коляске, а Эвелин падала в обморок от одного вида крови. Мери истово крестилась и бормотала про себя молитвы.
     - Ради всего святого, Мери, перестань! - прикрикнула на нее Лили. - Это же ребенок, а не какой-нибудь демон.
     - Я не могу, мисс! - жалобно захныкала Мери. - Простите меня, Бога ради, но я не могу! Мне невыносимо ее видеть, когда мне самой осталось так мало времени до родов. Я не хочу знать, как это происходит! Я сама скоро окажусь на ее месте, и... о, мисс, она кричит так, словно ее режут на куски! Не заставляйте меня заходить к ней в комнату, мисс, умоляю вас!
     - Тише, Мери, - скомандовал Эйвери. - Никто не собирается заставлять вас делать что бы то ни было. Делайте то, что вам прикажет мисс Бид, только без лишнего шума.
     Его невозмутимый тон возымел желаемое действие. Мери громко всхлипнула, вытерла рукой глаза, согласно кивнула и обратилась за указаниями к Лили.
     - Где Тереза? - спросила Лили.
     - У себя в комнате.
     - А Кэти?
     - Когда я в последний раз видела ее, мисс, она... э-э... собиралась идти на конюшню.
     - Посреди ночи? Да еще в такую грозу? Мери в ответ смущенно кивнула.
     - Она... э-э... она очень беспокоится о лошадях.
     - Это Билли Джонстон, не так ли? А в прошлом месяце она встречалась с тем каретником из города. - Лили быстро зашагала в сторону лестницы для слуг. - Как видно, ей мало того, что она и так уже беременна! У кого еще хватит глупости бросаться очертя голову от одного незадачливого поклонника к другому? И о чем только думает эта девица?
     Она слишком ясно ощущала присутствие Эйвери, который молча следовал за ней, словно верный паладин, охраняющий даму сердца. Мери, шедшая впереди, молча подняла фонарь, чтобы осветить им путь.
     - Мери?
     - По-моему, тут не о чем думать, - отозвалась девушка робко. - То, что происходит между мужчиной и женщиной, самая приятная вещь на свете.
     Лили остановилась и изумленно посмотрела на горничную:
     - И ты туда же, Мери! Неужели все женщины здесь одновременно лишились рассудка?
     - Ну... тот парень из города, Тодд Клири, говорит, что он совсем не против того, чтобы в его доме появился ребенок, если только его мамой буду я... - Она расхохоталась.
     - Не против, говоришь? Что ж, от такого щедрого предложения просто грех отказываться, - язвительно сказала Лили.
     Только громкий, полный гнева вопль, эхом разнесшийся по узкой лестнице, избавил Мери от дальнейших комментариев.
     - Сейчас же ступай на кухню, - обратилась к горничной Лили. - Тут достаточно света, чтобы ты могла отыскать порогу. - Она забрала у нее фонарь. - Мне нужны горячая вода, мыло, как можно больше чистых простыней, самый острый нож, какой только ты сумеешь найти, и жаровня с горячими углями.
     - Да, мэм!
     Мери исчезла в полутемном коридоре, а Лили начала подниматься по крутым ступенькам. Она уже достигла середины лестницы, как вдруг наткнулась на Эйвери.
     - А вы куда собираетесь, позвольте спросить? - осведомилась она.
     - Похоже, у вас не хватает людей. Я бы мог вам помочь. Я... - Он замолчал в нерешительности, и когда заговорил снова, голос его звучал странно даже для его собственного слуха - без сомнения, из-за акустических особенностей помещения. - Мне уже случалось присутствовать при родах. Я вам пригожусь, вот увидите.
     - В этом нет необходимости. Я справлюсь и сама, - отозвалась Лили. Эйвери упрямо насупился:
     - Я буду ждать за дверью. Если вам потребуется какая-нибудь помощь - сильные руки, горячая вода, нож поострее; да что угодно, - можете смело обращаться ко мне.
     Лили посмотрела ему в глаза.
     - Хорошо.
     Еще один долгий жалобный стон потряс стены дома, когда Лили распахнула дверь в комнату Терезы. Бедняжка лежала на сыром матрасе, опираясь на локти. Ее лица почти невозможно было рассмотреть за огромным животом, волосы на голове торчали в разные стороны, как у тряпичной куклы.
     - И куда все подевались, черт возьми? - закричала она
     - Прошу прощения?
     - Я кричу уже целый час так, что у меня разболелась голова, - заявила Тереза раздраженно. - Неужели я должна рожать тут этого младенца од...
     Она вновь издала громкий вопль и схватилась за живот.
     - Боже праведный! - услышала Лили тихий шепот Эйвери, стоявшего за ее спиной. - Неужели она умирает? Может быть, послать за доктором?
     - Нет и нет! - воскликнула Лили и, схватив с перекладины у изножья кровати полотенце, утерла им лоб корчившейся в схватках женщины. - Ближайший доктор находится в Клив-Кроссе, в двадцати милях отсюда. И она вовсе не умирает. У нее самые обычные роды.
     - Я умираю! - протестующе взвыла Тереза.
     Лили не обращала на ее вопли внимания. За последние пять лет ей достаточно часто приходилось принимать новорожденных, и она знала, что слабость являлась в таких случаях куда более грозным симптомом, чем гневные выкрики.
     - Кажется, вы говорили, что уже присутствовали при родах раньше, - обратилась она к Эйвери.
     - Да, верно. - Он стоял в дверном проеме, неловко переминаясь с ноги на ногу, его рослая широкоплечая фигура выделялась ярким пятном на фоне стены. Он так и не успел заправить рубашку в брюки. - Только та женщина... та женщина вела себя куда тише, чем эта. - Он указал на Терезу.
     - Нельзя ли поменьше болтать? - задыхаясь, проговорила Тереза. - На тот случай, если вы не заметили, мой ребенок вот-вот появится на свет! И какого дьявола он вообще тут делает? Он такой же гад и подлец, как все мужчины!
     Она выхватила из рук Лили мокрую тряпку и что было силы швырнула ее в Эйвери. Тот еле успел увернуться. Тряпка угодила в стену за его спиной.
     Эйвери уставился на горничную, пораженный и обиженный. Ему всегда казалось, что Тереза относилась к нему с искренней симпатией. Он относил ее на руках вверх и вниз по лестнице, всегда любезно здоровался с ней и справлялся о ее самочувствии, и вот теперь она лежала тут, ворочаясь на своих подушках, и смотрела на него так, словно именно на нем лежала вина за ее нынешнее бедственное положение.
     - Он останется в коридоре, - успокоила ее Лили.
     - Нет, - произнес Эйвери, однако его голосу недоставало твердости. Он подобрал с пола влажное полотенце, боком протиснувшись в комнату, сунул его в протянутую руку Лили и снова отступил назад. - Я останусь здесь на тот случай, если вам понадобится помощь. По крайней мере до тех пор, пока не появится Мери.
     Тереза испустила еще один вопль. Лили мельком взглянула на Эйвери - его лицо приняло пепельный оттенок. Так вот чего стоит вся пресловутая отвага бесстрашного исследователя, подумала она про себя, не в силах удержаться от усмешки. Она отошла от Терезы, призывавшей все мыслимые и немыслимые кары на мужчин, и подвинула ему деревянную табуретку.
     - Вам лучше сесть, пока вы не упали в обморок.
     - Я не собираюсь падать в обморок, - ответил Эйвери, однако ей показалось, что он скорее пытался убедить себя, чем ее. - Я еще ни разу в жизни не лишался чувств и не стану делать этого теперь!
     - Эй! - крикнула Тереза, видимо, почувствовав новый прилив сил. - Вы же сказали, что он останется в коридоре.
     - Охотно, - отозвался Эйвери. Он перенес табуретку в темный коридор и устало опустился на нее. В полумраке его фигура напоминала огромную мрачную статую.
     - Тише, дорогая, - нараспев проговорила Лили, вернувшись к Терезе, чтобы вытереть пот с ее лба. - У тебя все идет замечательно. Просто замечательно. Ты такая храбрая.
     - Как будто у меня вообще есть выбор!
     Быстрое ритмичное постукивание каблуков на лестнице возвестило о появлении Мери. Горничная протиснулась в комнату мимо Эйвери, держа в одной руке медный чайник, из которого на пол выплескивалась вода, а в другой - маленькую, плотно закрытую жаровню. Чистые простыни, перекинутые через плечо, придавали ей сходство с мумией, с пояса на талии свисал острый охотничий нож.
     - Я все принесла, мисс Бид, - запыхавшись, выговорила она. - Все.
     Мери поставила чайник и жаровню на пол, швырнула ножны с лезвием к изножью кровати и одним движением плеча стряхнула с себя свернутые в рулоны свежие простыни. Затем она бросила взгляд на Терезу, которая снова принялась охать и стонать, и боязливо осведомилась:
     - Не могу ли я удалиться?
     - Трусиха! - вскричала Тереза.
     - Мне, пожалуй, и вправду лучше уйти, - елейным голоском пропищала Мери. - Так я только еще больше ее расстраиваю.
     - Ладно, иди, - ответила Лили, взяв в руки охотничий нож и с довольным видом осмотрев его блестящую поверхность при свете свечи. Оно сверкало, как начищенное серебро. У Эйвери все поплыло перед глазами. Мери, получив позволение удалиться, тут же исчезла.
     - Неужели вы собираетесь использовать это? - в ужасе пробормотал Эйвери.
     - Она ничего не почувствует, - заверила его Лили и захлопнула дверь перед его носом.
     Последующие часы тянулись для Эйвери бесконечно долго. Отдельные вспышки яростной брани, доносившейся из-за двери, перемежались долгими периодами напряженной тишины. Несколько раз Эйвери довелось услышать, как Тереза в самых ярких и образных выражениях расписывала, что она сделает с тем парнем, который ее обрюхатил, если тот, к своему несчастью, снова попадется ей на глаза.
     Вскоре даже эти громогласные заверения стихли, и теперь безмолвие нарушало только тихое, умиротворяющее бормотание Лили, которое чередовалось со звуками, связывавшимися в сознании Эйвери с неимоверными усилиями. Он вынул из кармана часы Карла и отметил про себя время, невольно задаваясь вопросом, сколько раз предки Карла отмечали по этим часам момент появления своих детей на свет " не придется ли когда-нибудь и ему самому следить за тем, как минутная стрелка медленно ползет по их гладкой поверхности из слоновой кости, прислушиваясь к звукам родовых схваток Лил... его жены.

***

     Дверь распахнулась на пороге стояла Лили, держа в перепачканных кровью руках крохотный сверток. В комнате за ее спиной в постели лежала Тереза. Глаза ее были закрыты, грудь еле заметно поднималась и опускалась. У него закружилась голова
     - Вот сказала Лили. - Прижмите малышку к себе покрепче, ее нужно держать в тепле.
     Ее. Эйвери уставился на сверток, который протягивала ему Лили, однако ничего не мог рассмотреть. Во всяком случае, ничего такого что бы напоминало бы "ее", хотя бы приблизительно.
     - Я еще не приготовила для нее жаровню.
     - Что? - спросил он. - Уж не собираетесь ли вы ее поджарить?
     Она рассмеялась - о, что за дивный, дивный звук!
     - Heт я хочу приготовить для них колыбельку перед самой жаровней, чтобы им было сухо и тепло. Обычно мы используй для этой цели духовку в плите, где выпекается хлеб, но она уже давно остыла.
     - Для них?
     - Да. - Лили просияла. - У Терезы двойня.
     Тереза зашевелилась в постели. Лили бросила беглый взгляд через плечо.
     - Вот. Возьмите ее и держите поближе к себе.
     Онемев от изумления, не в силах произнести ни слова, он крохотное создание, которое Лили положила ему на руки. Она ободряюще улыбнулась: все оказалось просто, не правда ли? Второй малыш, похоже, немного тянет с появлением на свет, - призналась она, нагнувшись к нему но все будет отлично, вот увидите. Зачем ей понадобилось его успокаивать? Ведь это же был всего-навсего ребенок! Уж ребенка-то он мог удержать на руках!
     - Вы готовы мне помочь или будете стоять там, болтая с там... А-а-а вдруг резко вытянулась, ухватилась за железные поручни по обе стороны от нее и, запрокинув голову, снова зашлась криком.
     - Тереза говорила мне, что она ирландка. - И с этой загадочной, как будто бы не относящейся к делу фразой Лили закрыла дверь.
     Эйвери смотрел на темно-лиловое личико малышки, сморщенное, словно прохудившийся чулок. Одной ладонью он мог без труда обхватить ее голову и почти всю верхнюю часть туловища. Ему доводилось видеть новорожденных щенят почти такой же величины.
     Он осторожно откинул край простынки с ее личика. Малышка начала извиваться, и вскоре из-под неплотно прилегавших пеленок показался крохотный кулачок. Эйвери завороженно разглядывал маленькую ручку, уже сейчас поражающую совершенством форм: едва намечавшиеся ногтевые пластинки на конце каждого пальчика, сморщенную ладошку, хрупкое запястье.
     Он наклонился к ней поближе. Ресницы у нее были не больше, чем усики у бабочки, - скорее, лишь слабый намек на них, оттенявший темные круглые щечки. Он закрыл глаза, вбирая в себя такой теплый, такой земной запах абсолютной новизны, и затем дотронулся до щеки, такой нежной и мягкой.
     Уникальность и неповторимость этого крохотного существа, которое он держал в своих руках, переполняли его душу благоговейным трепетом, пробуждали в нем изначальную потребность стать для нее опорой и защитой. Насколько сильнее была бы эта потребность, если бы он держал в руках свое собственное дитя?
     Дверь снова распахнулась. На пороге с торжествующей улыбкой на губах стояла Лили, держа в руках еще один сверток с новорожденным.
     Он опустил глаза на свою подопечную.
     - Если бы она была моей, - задумчиво сказал Эйвери, - я бы сделал все от меня зависящее, чтобы защитить и уберечь ее от бед. Никто бы не посмел забрать ее у меня. Никогда. Могу в том поклясться.
     Улыбка исчезла с лица Лили, она нахмурилась и исподлобья бросила на него непримиримый взгляд. Их короткое перемирие подошло к концу, враждебность и страстная тоска, которые лежали в основе их отношений, снова всплыли на поверхность.
     - И я тоже, - ответила она.

Глава 20

     Наутро гроза стихла. Свежий ветер разогнал остатки облаков, оставляя за собой ясное, чистое небо.
     Лили завтракала в библиотеке при закрытых дверях. Она призналась Эйвери Торну в таких вещах, которые никогда бы не решилась доверить никому другому. Она открыла ему причины, которые побудили ее присоединиться к Движению за права женщин и принять столь трудное для нее решение никогда не выходить замуж. Однако она была не готова к такой бурной реакции на свои слова, к его обвинениям в том, что ее выбор - а следовательно, и выбор ее матери - был эгоистичным и опрометчивым. Он был настолько убежден в собственной правоте, настолько равнодушен к горю матери, потерявшей своих детей... и тем не менее она его понимала.
     Она оставалась в библиотеке до самого вечера.
     Ей незачем было прятаться от него. Эйвери покинул дом еще до рассвета и, переступив порог жилища Драммонда, предложил ему свою помощь в любом деле, к которому тот сочтет его пригодным, - лишь бы оно требовало усердного, напряженного труда и задержало его до самого вечера подальше от усадьбы. Драммонд с радостью пошел ему навстречу.
     Он послал Эйвери работать вместе с косарями на лугу позади конюшни, где они