р Матиас и  малышка  -  крошечная  девочка  с
нелепым именем - появились у ног матери? Как же ее зовут,  этакое  дикарское
имя - императрица, но не Клеопатра: ага, Теодора. - Пойдите покажите Джоффри
качели! - воскликнула Салли своим пронзительно-мелодичным  голосом,  и  хотя
дети продолжали застенчиво стоять, Цезарь, большеголовый пес Матиасов, одним
прыжком проскочил между их ног  и  помчался  на  задний  двор,  где  в  тени
деревьев висели качели.
   Салли повернулась и вошла в дверь; Руфь последовала  за  ней,  по-новому,
глазами Джерри, глядя на знакомые предметы обстановки: диваны с  квадратными
подлокотниками; ворсистые, с абстрактным рисунком ковры; стеклянные столики;
изогнутые в духе Арпа     лампы;    гравюры    таких
посредственностей, как Бюффе
и  Уайес  ,  в  рамках.  Джерри  все  это,  конечно  же,
нравилось - он прежде всего видел во всем  этом  деньги  и  много  света.  А
Салли, надо сказать, обладала даром аранжировать освещение, втягивала в окна
- с помощью белой краски и горшков с цветами  -  солнечный  свет  и  уже  не
выпускала его. Самой веселой из комнат была кухня: разбившись о подоконники,
свет здесь лежал длинными черепками на всех деревянных поверхностях, которые
Салли с присущей ей энергией надраивала до блеска. Прошлой ночью, когда Руфь
и Джерри затеяли тот разговор, ворочаясь без сна в постели, точно дети перед
надвигающимся Рождеством,  а  под  конец  стали  уже  полными  дураками,  он
посетовал, что Салли и  хозяйка-то  куда  лучше  -  не  в  пример  ей.  Руфь
возразила, что у Салли есть  Джози,  хотя  сама  понимала,  что  это  слабое
оправдание: ведь и она могла бы иметь Джози, если  б  захотела.  Но  она  не
хотела - ей было все равно: она считала домоводство второсортной страстью.
   - Я поставила кофе, но не уверена, что он уже готов, - сказала Салли.
   Руфь села за стол, где обычно завтракали. Это был тяжелый  ореховый  стол
старинной работы, который Ричард недавно купил в Торонто: она вспомнила, как
он гордился своим приобретением.
   - А где Джози? - спросила она.
   - Наверху. Не нервничай. Она нам не помещает.
   - Я и не нервничаю. Просто не хотела ставить тебя в неловкое положение.
   - Как это мило с твоей стороны. - Салли,  подошедшая  к  плите,  тряхнула
головой, отбрасывая волосы с лица; голова у нее была маленькая,  совсем  как
головка тропического воробья. - Жаль, что Джерри рассказал  тебе.  По-моему,
слишком рано.
   - Слишком рано для чего? - И видя, что Салли молчит, Руфь сказала:
   - Не жалей. Мне так  лучше  -  знать,  на  каком  я  свете.  Я  все  лето
чувствовала себя несчастной, а почему - не понимала.
   - Я, собственно, думала, - нарочито размеренно  произнесла  Салли,  ставя
перед Руфью чашку кофе, - главным образом не о тебе.
   Руфь пожала плечами.
   - Все равно рано или поздно это бы  всплыло.  Джерри  прямо  лопается  от
гордости.
   - Он говорит, ты обещала не рассказывать Ричарду.
   - Он сказал, что, если я это сделаю, он сбежит с тобой.
   - Он еще сказал мне, Руфь, что у тебя был роман.
   Салли повернулась спиной, наливая себе кофе, и Руфь внимательно  оглядела
ее/ища следы прикосновений Джерри: неужели ему  действительно  нравятся  эти
широкие крутые бедра, эта полная, с выемкой спина.
   - Он не должен был тебе это говорить.
   Салли повернулась. Как она посмотрела  -  чудо:  разрез  глаз,  изогнутая
линия слегка нахмуренных бровей.
   - Он все мне говорит. Руфь опустила взгляд.
   -  Я  убеждена.  -  Она  почувствовала,  что  падает   навзничь;   сумела
удержаться. - Нет, вовсе я не убеждена. Не убеждена в том, что он  до  конца
честен с нами обеими.
   - Ты его не знаешь. Он болезненно честен.
   - Я не знаю собственного мужа?
   - В известном смысле, да. - Салли  произнесла  это  беспечным  тоном,  но
потом, с преувеличенной осторожностью поставив на стол чашку с кофе,  тяжело
опустилась на стул и уже хриплым голосом добавила:
   - Не надо такого холода. Он сказал  мне,  чтобы  я  не  чувствовала  себя
проституткой в сравнении с тобой. А кто тот человек, не захотел сказать.
   - Он не знает.
   - Дэвид Коллинз?
   - Нет. Произошло это уже давно,  и  у  меня  никогда  в  мыслях  не  было
расставаться с Джерри. Я сама положила всему конец, и тот  человек  держался
очень хорошо. Удивительно хорошо. Не думаю,  чтобы  его,  как  и  меня,  эта
история глубоко задела.
   - Какая ты счастливица, - сказала Салли.
   - Почему?
   - Да потому, что не влюбилась в своего любовника.
   - Нет, немного влюбилась. Даже живот болел. Я за те месяцы десять  фунтов
потеряла. - Она поднесла чашку к губам, выяснила, что кофе слишком  горячий,
снова поставила ее на блюдце, и увиденная  сверху,  с  размытыми  от  яркого
света контурами, чашка сразу точно сошла с картины  Боннара.  Салли  провела
дрожащими  руками  по  голому  столу,  словно  разглаживая  скатерть.   Руфь
протянула руку к своей чашке; потом, вспоминая этот разговор, она всякий раз
прежде всего видела четыре белые  дрожащие  руки,  суетливо  двигавшиеся  по
залитой солнцем доске полированного ореха.
   - Ведь ты же, - сказала Салли, - сама отвернулась от Джерри.
   - У меня и в мыслях такого не было. И  не  собиралась.  Пожалуй,  это  он
отвернулся от меня.
   - Вы не можете жить друг с другом.
   - Вот как?
   - Не надо,  Руфь.  Кончай  с  этим  тоном.  Многие  годы  мы  с  Ричардом
восхищались вами,  считая  идеальной  супружеской  парой;  у  нас  отношения
никогда не складывались легко,  и  мы,  пожалуй,  завидовали  вам:  вы  оба,
казалось, были так уверены друг в друге, так  близки.  А  потом,  в  прошлом
году,  между  тобой  и  Джерри  что-то  произошло,  я  чувствовала,  как  он
поглядывает по сторонам - на меня, на других женщин. Я поняла, что кто-то  у
него появится - так почему бы не я. - Подбородок у  Салли  при  этих  словах
покраснел, и она улыбнулась, чтобы не заметно было, как дрожат губы.
   До чего все было бы просто, подумала Руфь: лечь  и  умереть,  пожертвовав
собою ради этой жизнелюбивой женщины. У  Салли,  конечно,  нет  ни  малейших
сомнений насчет своего права на жизнь. Руфь спросила ее:
   - У тебя давно возникло чувство к Джерри?
   Салли кивнула: да, да, да, хотела отхлебнуть  кофе,  обнаружила,  что  он
слишком горячий, вытащила изо рта прядку волос, отбросила ее с  мокрых  щек.
Сказала:
   - Оно было всегда.
   - В самом деле? - Руфь почувствовала себя оскорбленной: ведь это, конечно
же, не так. - А будь ты счастлива с Ричардом, оно возникло бы?
   Это вышло неуклюже: Салли ощетинилась, усмотрев тут попытку влезть к  ней
в душу.
   - Я была вовсе не так уж несчастлива с Ричардом до появления  Джерри.  Но
сейчас стало просто ужасно, Я сама слышу, как придираюсь, придираюсь к  нему
и не могу остановиться. Я хочу уничтожить его. - Слезы снова  потекли.  -  Я
этого человека в грош не ставлю.
   Руфь рассмеялась: те же слова она слышала от Ричарда.
   Но если Руфь постепенно отходила, то  Салли,  наоборот,  становилась  все
жестче и злее.
   - Нечего сидеть и веселиться.  Надо  отвечать  за  свои  действия,  Руфь.
Нельзя отказывать человеку в сердечном тепле, а как только он  обратился  за
этим теплом к другому, натянуть веревочку и вернуть его назад. Джерри  нужна
любовь; я могу ему дать ее. И даю. Он сам мне говорил, что я завоевала  его.
Да, завоевала. Я завоевала его, а он завоевал меня.
   Руфь заметила в речи Салли отсутствие связи, словно она  нанизывала  друг
на друга заранее подготовленные фразы,  позволявшие  ей  считать  себя  лишь
частично ответственной за случившееся. Она сказала:
   - Послушай, Салли. Не думай, что мне так уж нравится  моя  роль  во  всем
этом. Если бы не трое детей, меня бы здесь не было. Слишком это унизительно.
   - Нельзя же строить брак на детях.
   - А я и не считала, что наш брак  строится  на  них.  Послушать  тебя,  -
продолжала Руфь, - послушать тебя, так выходит, что Джерри нужна только  ты.
Ты в этом уверена? Вчера ночью он сказал мне, что мы нужны  ему  обе.  Я  не
сомневаюсь, он думает, что любит только тебя. Но он и меня любит.
   Салли, не поднимая глаз,  изобразила  на  лице  грустную  кривую  усмешку
бесконечного превосходства. А Руфь упорно продолжала:
   - Он обманул меня, не все сказав про тебя, возможно, он обманул  и  тебя,
не все сказав про меня. Вчера ночью мы занимались любовью.
   Салли подняла на нее глаза.
   - После всего случившегося?
   - После  долгого  разговора.  Да.  Это  казалось  вполне  естественным  и
правильным.
   - Ты убиваешь его, Руфь. Ты удушишь его - насмерть.
   - Нет. Только не я. С весны у него усугубилась  астма  -  он  просыпается
каждую ночь. Я считала, что это из-за цветочной пыльцы, но это  из-за  тебя.
Ты убиваешь его, когда просишь, чтобы он избавил тебя и троих детей, которым
он не отец, от неблагополучного брака. Это  ему  не  по  силам.  Найди  себе
кого-нибудь другого. Найди человека покрепче.
   - Что ты все нудишь о моем браке?
   - Но ты ведь замужем, верно?  И  вышла  довольно  удачно,  с  моей  точки
зрения. Так почему же ты ни в грош не  ставишь  Ричарда?  Если  бы  ты  была
больше им занята, ты не устроила бы такой пакости нам.
   - Никакой пакости я вам не устраиваю. Я просила Джерри только  об  одном:
чтобы он пришел к какому-то решению.
   - В твою пользу. А ему нужна я. И ему нужны его родные дети. Дети  играют
очень важную роль в жизни Джерри. Он был единственным  и  притом  несчастным
ребенком в семье, и сейчас ему приятно, что у него трое детей и что он может
содержать их и дать им воспитание, которого сам не получил.
   - Дети так и останутся его детьми.
   - Ничего подобного, не останутся, - сказала Руфь. Ее смущала  собственная
запальчивость. Она сказала:
   - . Будем рассуждать здраво. Ты готова жить с ним в бедности? А я жила  с
ним в бедности и снова готова. Я ненавижу наш достаток, ненавижу то, как ему
приходится зарабатывать деньги. И не боюсь остаться без них. А ты боишься.
   - Не думаю, чтобы ты могла судить, чего я боюсь и чего нет.
   Чем суше держалась Салли, тем больше распалялась Руфь. Щеки у нее горели.
   - Ты всего боишься,  -  сказала  она,  -  боишься,  как  бы  не  упустить
чего-нибудь. И в этой алчности - твое обаяние.  Потому-то  мы  все  и  любим
тебя.
   - Как вы можете меня любить? - сказала Салли. И, точно собираясь отразить
нападение, поднялась; Руфь бессознательно тоже встала и, словно обездоленный
ребенок, словно мать, которая во сне видит  себя  одновременно  и  ребенком,
вдруг обняла эту женщину, стоявшую у края  стола,  испещренного  кругами  от
кофейных  чашек.  Тело  Салли  было  чужое,  крепкое,  широкое.  Обе  тотчас
отстранились друг от друга; объятие лишь  утвердило  взаимную  убежденность,
что они - враги,
   Лак, и белая краска, и металл, и солнце на кухне Салли вздыбились  вокруг
Руфи занесенными кинжалами, когда она попыталась объяснить:
   - Тебе нужно больше, чем всем нам. Тебе нужна  твоя  новая  мебель,  твои
наряды, твои поездки на Карибское море и в Мон-Тремблан. Мне кажется, ты  не
отдаешь себе отчета в том, сколь неустойчиво положение Джерри, Он  ненавидит
то, чем занимается. Я давно уговариваю его уйти с работы. Он ведь не Ричард.
Ричард может наделать кучу ошибок - деньги все равно останутся при нем.
   Продолжая стоять у стола, Салли водила  пальцем  по  завитку  в  ореховом
дереве - туда-сюда, туда-сюда. Ровным голосом она сказала:
   - По-моему, ты не очень хорошо нар знаешь,
   - Я знаю вас лучше, чем ты думаешь. Я знаю, что Ричард не расщедрится.
   Веки у Салли были все еще красные: она казалась крупной, хорошо сложенной
девочкой, которая вот-вот расплачется.
   - Я говорила Джерри, - сказала  Салли,  -  что  он  себя  доконает,  если
попробует содержать двух женщин.
   - Тем самым ты только подстегнула его. После таких слов он станет из кожи
вон лезть, лишь бы доказать, что все может.
   - По-моему, ты очень снисходительна к Джерри.
   - Я ведь знаю его чуть дольше, чем два-три месяца.
   - Послушай, Руфь, нам не к чему ссориться. Что мы думаем друг о  друге  -
не имеет значения. Решать должен Джерри.
   - А он ничего не решит. Пока мы обе при нем, ничего он не решит.  Это  мы
должны решать.
   - Да как же мы можем?
   Вопрос Салли прозвучал так искренне, так беспомощно и с  такой  надеждой,
что Руфь ответила ей само собою  напрашивавшимся  выводом,  как  это  делает
пастор, закругляя проповедь:
   - Откажись от него на время. Не встречайся с ним и  ради  Бога  перестань
ему звонить. Оставь его в покое  до  конца  лета.  А  в  сентябре,  если  он
по-прежнему захочет быть с тобой, - забирай его. И черт с ним совсем.
   - Ты это серьезно?
   - А почему бы и нет? Никто из нас не будет жить вечно, и я вовсе не такая
сентиментальная дура, какой вы с  Джерри,  видимо,  меня  считаете.  Я  даже
думаю, что сумею неплохо провести развод, если уж на это пойду.
   И обе женщины рассмеялись, словно раскрыли заговор.
   Однако руки Салли на  солнечном  свету  снова  дрожали.  Она  провела  по
волосам, откидывая их назад.
   - Почему я должна тебе что-то уступать? Кроме этого лета, у нас с Джерри,
возможно, ничего больше  и  не  будет,  так  почему  же  я  должна  от  него
отказываться?
   - Я прошу тебя не ради себя. Ради моих детей. Да и  твоих,  если  угодно,
тоже. Ричард ведь отец им.
   - Ему на них наплевать.
   - Нет такого мужчины, которому было бы наплевать.
   - Ты знаешь одного только Джерри.
   - Прошу прощения.
   - Извини, я забыла. У тебя ведь был этот  твой  любовничек.  Это  кажется
настолько не правдоподобным.
   - Знаешь, Салли, - сказала Руфь, - ты, конечно, женщина роскошная,  но  у
тебя есть один недостаток.
   - Всего один? - небрежно переспросила Салли.
   - Ты не умеешь слушать. Встаешь в позу и стоишь, не обращая  внимания  на
то, что говорят другие. А я стараюсь быть великодушной. Стараюсь отдать тебе
Джерри, если этого не миновать, но так, чтоб мы обе сохранили  хоть  немного
достоинства. У тебя же потом будет лучше на душе, если ты уступишь сейчас. Я
ехала сюда с намерением  не  злиться,  не  плакать,  не  умолять,  а  ты  не
отступила ни на дюйм. Ты просто не слушаешь меня.
   Салли передернула плечами.
   - Ну, что я могу сказать? Что я откажусь от  него?  Я  старалась.  Он  не
допустил. Я люблю его. Лучше бы не любила. Мне совсем не  хочется  причинять
боль тебе и твоим детям. Да и Ричарду и моим детям тоже.
   - Не очень-то ты старалась, когда летела в Вашингтон.
   - Джерри просил меня. Он взял меня с собой.
   - Я про второй раз. Тот раз, когда ты сама навязалась ему.
   Глаза  Салли  разъехались  в  разные  стороны   -   она   погрузилась   в
воспоминания.
   - Никак не думала, что это такое большое зло. Мне, конечно,  перед  тобой
не оправдаться. Да и не в нас  дело,  Руфь.  Джерри  -  мужчина.  И  я  буду
принадлежать ему, если он захочет. Но  он  должен  проявить  себя  мужчиной:
прийти и забрать меня.
   - Таково твое представление о мужчине, да? Значит, мужчина - это тот, кто
бросает своих детей.
   Салли взяла чашку, поднесла к губам и тут же поставила на место, так и не
отхлебнув. Кофе был холодный.
   - Я очень рано, - сказала она, - научилась  скрывать  определенные  вещи.
Возможно, это не было заметно, но я жила в аду.
   - Не сомневаюсь, - сказала Руфь. - Только этот ад ты сама же и создала.
   - Без чьей-либо помощи? Ты тут разглагольствовала о недостатках, точно  у
тебя их нет. Вы с Джерри слишком долго жили на этом вашем островке,  в  мире
искусства. И ты настолько влюблена в себя, хоть и скрываешь это за  изящными
манерами воспитанной дамы, что  даже  не  пыталась  научиться  заботиться  о
мужчине. Мне, к примеру, пришлось немало потрудиться ради сохранения  своего
брака, ты же палец о палец не ударила. Ты предоставила Джерри полную свободу
и  теперь  из-за   своей   самовлюбленности   не   желаешь   примириться   с
последствиями.
   - Я примирюсь с ними, когда надо будет. Но...
   - Вот уж не думаю, чтобы это когда-либо  произошло.  Я  чертовски  хорошо
понимаю, что ты удержишь Джерри, если нажмешь на все тормоза и пустишь в ход
детей. Но неужели он тебе нужен такой ценой? Я  знаю,  что  мне  в  подобном
случае Ричард не был бы нужен.
   - Я тебе делать внушение не собиралась и  сама  выслушивать  не  хочу.  Я
прошу тебя, по-моему, достаточно вежливо:  оставь  в  покое  моего  мужа  на
несколько недель.
   Бледное лицо Салли вспыхнуло.
   - Вы с Джерри поступаете как черт на душу положит. Оба вы, на мой взгляд,
предельно незрелые.
   - Я передам ему твои слова. Благодарю за кофе.
   Проходя через гостиную, Руфь заметила, что квадратные подлокотники белого
дивана протерты,  а  гравюра  Уайеса  висит  криво.  Во  дворе  на  лужайке,
нуждавшейся в стрижке, Цезарь опрокинул Джоффри. Мальчик закричал - наверно,
не столько от боли, решила Руфь, сколько из страха, что у него снова треснет
ключица.
   - Цезарь! - рявкнула Салли, а Руфь сказала:
   - Ничего страшного. Просто у Джоффри выдалась трудная неделя.
   - Я слышала, - сказала Салли.
   Руфь посмотрела на Салли, ища в ее лице подтверждения, что  разговора  на
кухне не было; та улыбнулась в ответ. Но когда Руфь уже сидела в  машине,  а
Джоффри  хныкал  позади,  она  увидела,  как  Салли  в  своих  белых  брюках
опустилась на траву - длинные волосы растеклись по спине  -  и  классическим
жестом обняла двух своих детей;  рядом  с  Теодорой  дополнительным  стражем
стоял пес. ?Враг отброшен? -  так  назвала  бы  Руфь  эту  картину,  но  тут
включилось зажигание, и смесь бензина и земного притяжения повлекла ее  вниз
по дороге.

***

   Дома она расплатилась с миссис О., которая, накормив Джоанну  с  Чарли  и
отправив их на улицу, уселась в качалке  подремать.  Руфь  налила  в  стакан
апельсинового сока, добавила немного вермута и позвонила на  работу  Джерри.
Телефон был занят. Она звонила ему четыре раза на протяжении двадцати минут,
прежде чем телефон освободился и она услышала его голос.
   - С кем ты так долго говорил? - спросила она.
   - С Салли. Она сама мне позвонила.
   - Вот это уже подло.
   - Почему? Она была расстроена. Кому же ей еще звонить?
   - Но ведь я только что просила ее этого не делать.
   - И она обещала?
   - Не совсем. Она сказала, что считает нас обоих очень незрелыми.
   - Ага, она так и знала, что ты передашь мне ее слова.
   - А еще что она сказала?
   - Сказала, что ты говорила ей, что я по-прежнему тебя люблю.
   - А ты что на это сказал?
   - Забыл. Я сказал, что, наверное, так оно и есть - в каком-то смысле.  Не
знаю, почему это должно было ее расстроить - она ведь и  сама  так  считала.
Это же ясно.
   - А почему это должно быть так уж ей ясно? Ты ведь говорил ей, что любишь
ее, ты спал с ней, ты всем своим поведением давал ей понять, что я для  тебя
ничего не значу.
   - Ты думаешь?
   - Конечно, детка. Не будь таким тупицей, или садистом, или кто ты там еще
есть. Ты же дал ей понять, что любишь ее.
   - Ну, конечно, но только мои чувства к ней вовсе не исключают того, что я
могу питать чувства и к кому-то еще.
   - О, безусловно.
   - Ну вот, теперь  ты  разозлилась.  Это  безнадежно.  Почему  бы  вам  не
пристрелить меня и не жениться друг на дружке?
   - А мы друг дружке не нужны. Мы попытались было обняться, как  сестры,  и
отскочили друг от друга, как две мокрые кошки.
   - Она сказала, ты просила ее какое-то время держаться от меня подальше.
   - До конца лета. Мы же об этом с тобой условились.
   - Вот как?
   - А разве нет?
   - Но я не думал, что ты отправишься туда и все ей выложишь.
   - Ничего я ей не выкладывала.  Я  была  с  ней  предельно  любезна  -  до
тошноты.
   - Она сказала, ты была очень холодная и наглая.
   - Не правда. Нет. Если кто и был наглый, так это она. Да и вообще, на мой
взгляд, она та еще штучка.
   - Она считает, что  ее  предали,  -  попытался  оправдать  ее  Джерри.  -
Говорит, что влюблена в меня, а я просто играю ею.
   - Что