?!
   Подъехавшие на дракхах охранники встали по бокам, как почетный  караул  -
просто потому, что я замер посередине  дороги,  а  дорога  была  не  слишком
широкой - едва разъехаться двум телегам. Старший был  слегка  озабочен  чуть
напряжен,  ощущалась   лишь   дежурная   настороженность   профессионального
охранника на службе к постороннему.  Вид  разлегшейся  поперек  дороги  туши
уцальня занимал его куда больше. В младшем было что-то неправильное, от  его
мозга исходил странный безэмоциональный холод,  чего  в  первый  раз,  когда
проезжал мимо, я не заметил, занятый собственными мыслями...
   - Давненько я не видывал такого толстого, сочного куска свежего  мяса,  -
не без удовлетворения проворчал седоусый.
   - Да уж, Зверь его заворожи, добыча будет на славу, - закивал рыжебородый
с переднего воза, по ощущениям - вожак. - Ну, с чего начнем?
   -  С  головы,  как  обычно.  -  Воин  нехотя  потянул  меч,  но   возница
протестующим движением руки остановил его.
   - Погодь, мы сами. Не годится честное оружие  для  всякого  низкого  дела
применять.
   - Честное оружие, - проворчал воин, - слова-то  какие  нашел,  брехло  ты
наше родимое. Опять надуть собрался, не иначе...
   - Не боись, долю выделим, не обидим. Всем размяться  хочется,  не  одному
тебе, а ты как пойдешь своим мечом махать, так никто более и не успеет.
   Успевшие подтянуться мужики с остальных возов  с  удовольствием  заржали,
продолжая внимательно разглядывать толстую тушу увальня, не  подозревавшего,
что из охотника он уже превратился в дичь. Но никто не торопился  приступить
к делу.
   У меня  был  только  один  меч,  вот  этот,  Меч  Силы  мага  дал-роктов,
болтающийся на привязи  седла,  и  мне  не  хотелось  обнажать  его  сияющие
волшебным светом грани перед случайными людьми. Поэтому я вынул из-под плаща
свой вибронож, которым  так  до  сих  пор  и  не  пришлось  воспользоваться,
выпустил двадцатипятисантиметровое лезвие,  способное  без  труда  разрезать
сталь, и спрыгнул с чарса. Герой  должен  быть  один,  пошутил  я  про  себя
расхожей на родине фразой, взятой из какого-то древнего эпоса.  Ждать,  пока
эти люди решатся на какие-то действия, не хотелось. Я мог помочь и  себе,  и
им - и куда быстрее. Тем более что увалень, бедолага,  в  любом  случае  уже
труп.
   - Эй, ты куда? Что ты своим шилом можешь сделать?
   - Вернись, хальд, у нас топоры есть!
   Потом голоса стихли, а направленное  внимание  умов  и  взглядов  ощутимо
сгустилось вокруг меня и зверя. Охотника и  жертвы.  Только  еще  предстояло
определить роли.
   Вблизи на бревнообразном теле стали заметны складки,  в  которые  увалень
прятал свои многочисленные лапки. Если он внезапно сожмется вокруг  меня,  я
всегда успею отскочить. Сомнение еще не успело пустить корни  глубоко,  и  я
действовал,  как  всегда  полагаясь  на  Лешу.  И  оно  не  подвело.  Сделав
демонстративный взмах - для  наблюдателей,  я  скользнул  в  быстровременье.
Лезвие взрезало  враз  загустевший  воздух  и  легко  перерубило  плоть,  не
встретив никакого сопротивления. Перепрыгнув на  другую  сторону,  я  вторым
ударом располовинил тело зверя окончательно. Затем вернулся обратно и  вышел
из Лешу в той же позе, в какой в него входил. Подобные  представления  давно
стали привычкой. Со стороны обычно казалось, что не успел я начать, как  все
тут же сделалось само собой.
   Почувствовал упругое движение смертельно искалеченного тела, я отпрыгнул,
затем резко повернулся и отбежал на несколько шагов
   Обрубки,  выпустив  короткие  многочисленные   ножки,   теперь   отчаянно
извивались, словно каждый из них обрел самостоятельную жизнь.  На  дорогу  в
судорожном усилии выметнулась голова увальня, ранее скрытая кустами  мягуна,
- мелкая по сравнению с таким громадным телом, и тяжело  упала  на  каменит.
Два ряда круглых желтых глаз опоясывающих длинный,  в  полметра,  череп,  по
четыре с каждой стороны, злобно уставились на людей. Узкая пасть раскрылась,
обнажив гребенки частых  мелких  клыков  и  выметнув  длинный  гибкий  язык,
упавший  в  жидкую  грязь.  Полное  ярости  предсмертное   шипение,   словно
хлестнувшее по ногам, заставило наблюдателей невольно  отшатнуться  -  всех,
кроме вожака. Тот присел  почти  перед  самой  мордой,  хлопая  ладонями  по
коленям и насмешливо пародируя бессильную ярость зверя: - Вот я  вас  вот  я
вас! У-у, какой же я грозный, прямо сил нет!
   Вцепившись в  каменит  дороги,  десятка  два  пар  ног  рванули  переднюю
половину тела вперед, на обидчика, но почти тут  же  бессильно  подогнулись,
так и не сдвинув ее с места. Вожак, на всякий случай отскочив в  сторону  от
щелкнувшей пасти, обернулся к своим и нетерпеливо крикнул:  -  Мужики!  Чего
стоим-то! Мясо ждет!
   Те бросились к возам, а вожак выхватил откуда-то  из  крытой  кабинки  на
передке своей телеги громадный, широкий топор, сработанный по всем  правилам
мясницкого искусства, и ринулся  к  слабо  подергивающемуся,  агонизирующему
телу добычи.
   Не успел я забраться обратно на своего  Злыдня,  как  набежали  остальные
мясники с такими же топорами и все  вместе  принялись  рубить  длинное  тело
увальня,  словно  колбасу,  на  равные  полуметровые  куски  с   молодецкими
выкриками и уханьем. Железо, вгрызаясь в плоть, чавкало,  хлюпало,  хрустело
костями  позвоночника  и  ребер,  брызгало  свежей  кровью.  Куски  тут   же
потрошили, освобождая от внутренностей, и складывали на обочине в аккуратную
"поленницу". Не  прошло  и  минуты,  а  каменит  дороги  уже  напоминал  пол
скотобойни. Будь я более брезглив, меня бы стошнило. А так лишь поморщился.
   - Хорошее дело сделал, хальд, - заговорил со мной седоусый со  сдержанным
восхищением, не утратив ни капли внутреннего достоинства. - Ловок ты, как  я
погляжу. Ловок и силен, хоть по виду и не скажешь. Возьмешь свою долю  мясом
или манами? Я советую манами - куда тебе такой кусок  утащить  без  воза.  А
если хочешь полакомиться, мы  тебе  свежатинки  под  дорожную  сумку  и  так
отрежем. - Он прицокнул языком. - На своем веку я в разных макорах  побывал,
многое перепробовал, но нежнее мяса, чем у этого змея-переростка,  пробовать
не приходилось... Иной раз я еще удивляюсь, что они до сих пор не перевелись
и умудряются вымахивать до такого размера, как этот...  ведь  глупы  все  до
единого, как мой сапог. - Звучный шлепок ладонью по голенищу  прозвучал  как
подтверждение его слов.
   В это мгновение сработало Лешу.
   На меня обрушилась знакомая лавина смещенных звуков, мир застыл,  замерли
топоры в руках возниц, замер седоусый в седле.
   Я тоже замер. От непонимания. Почему? Что бросило меня в быстровременье?
   Что-то заставило меня обернуться.
   В поднятой руке второго воина, молодого, невесть как оказавшегося у  меня
за спиной, застыл короткий, с сужающимся к концу лезвием меч, занесенный для
удара. Я не почувствовал предупреждения.  Я  ничего  не  почувствовал.  Лешу
сработало уже на исключительно внешние физические факторы -  звуки  движения
тела, учащенные  удары  сердца,  шорох  меча,  рассекающего  воздух.  Звуки,
которые сознание тоже не восприняло.
   Дикая ослепляющая ярость вдруг захлестнула рассудок,  словно  вырвавшийся
из разрушенной плотины бешеный поток воды, оставив лишь животные  инстинкты.
Я мог  отвести  меч  движением  пальца.  Я  мог  заставить  воина  впасть  в
мгновенный ступор  лишь  усилием  воли,  лишить  его  сознания.  Мог  просто
сбросить на землю, как сбрасывают надоевший цветочный горшок с балкона...
   Я ударил.
   Как тогда, при встрече с Драхубом. ч
   Ладонью в грудь. Но скорость удара была намного  выше.  Я  ударил,  чтобы
убить,  а  не  оглушить.  Кожаный  доспех  лопнул,  словно   гнилая   ткань,
покрывавшие его медные бляхи, попав под ладонь, отразились от нее и  прошили
тело со скоростью пули - плашмя, как и  стояли,  вылетев  со  спины.  Долгую
секунду я смотрел на страшную дыру в теле человека, проделанную  собственной
рукой. Сквозь нее, словно в подзорную трубу, я видел часть дороги  метрах  в
тридцати, край колеса одного из возов. Я  видел...  Первый  раз  в  жизни  я
наблюдал действительность на столь сюрреалистически жутком  экране.  Кусочки
плоти и меди, разорвавшей эту  плоть,  медленно  разлетались  по  воздуху  в
разные стороны, славно гонимый ветром тополиный  пух.  Время  почти  стояло,
плоть еще не поняла, что только что лишилась сердца  и  куска  позвоночника.
Разорванные артерии еще не успели набухнуть и брызнуть фонтанами  крови.  Он
был мертв, еще не зная об этом. Когда я выйду из Лешу, он узнает.
   Я вышел.
   Охранник, запрокинув лицо, рухнул с дракха на  каменит,  меч  вылетел  из
руки и с глухим звоном прополз пару метров. Кровь... Крови было много. Как я
и говорил. Еще в падении  изуродованное  тело  залило  кровью  седло  и  бок
дракха, и тот ошалело косил глазом, раздувая чуткие к запаху ноздри.
   На звуки падения обернулся седоусый.  Лицо  его  застыло,  словно  маска,
глаза расширились, когда он увидел  своего  спутника  на  дороге,  в  быстро
растекающейся кровавой луже, хлещущей из жуткой раны.
   - Он пытался меня убить,  -  сквозь  зубы  проговорил  я,  только  сейчас
сообразив, что никто этого не видел. Седоусый в  момент  удара  наблюдал  за
деловитой работой возниц, лихо работавших топорами. Вылетевший  при  падении
из руки мертвеца меч служил слабым оправданием. Воин был мертв, а на мне  не
было ни царапины.
   Теперь все лица повернулись ко  мне.  Возницы  выпрямились,  все  еще  не
понимая  смысла  случившегося,  но  уже  перехватывая   поудобнее   топорища
запятнанными кровью  ладонями,  рука  седоусого  медленно,  как  бы  нехотя,
потянула меч из ножен.
   - Он пытался меня убить, - медленно и  внятно  повторил  я.  -  Напал  со
спины, но я успел ответить. Я не знаю его, никогда ранее  не  бывал  в  этих
землях и не понимаю, почему он  на  меня  напал.  Но  я  никому  не  позволю
нападать на меня безнаказанно.
   В  душе  все  еще  кипела  неестественная  ярость,  несмотря  на  попытку
объяснить. И объяснять больше не хотелось. Сейчас я готов был перебить всех,
если они осмелятся встать у меня на пути.
   - Эй, мужики, кто-нибудь видел, как Схолан на него напал?  -  осведомился
вожак обоза, оглядывая своих подельников и небрежно играя тяжелым топором. -
Лично я - нет. А ты, Хорст?
   Хорст, седоусый воин, не торопился с ответом.
   Его меч наполовину оставался в ножнах,  пока  он  внимательно  осматривал
тело товарища. Он не рискнул спешиться и рассмотреть его поближе - если  ему
придется сразиться со мной,  то  он  окажется  в  невыгодном  положении.  По
движению глаз и лицевых мышц, по оттенкам скользивших чувств я читал  работу
его мысли. Положение рук и ног, меча, следы копыт  в  тонком  налете  грязи,
покрывающем каменит. Хорст, похоже, был следопытом.  Если  он  и  не  увидел
доказательств сказанного мной, то жуткая рана в теле Схолана убедила воина в
одном - торопиться нападать на меня не стоит. Мужичье этого еще не понимало.
Разгоряченным кровавой работой над мертвым увальнем, им  уже  казалось,  что
это они собственноручно забили его насмерть, и в душе  каждого  пробуждалась
гордость за свою смелость или что-то вроде этого. Им  нравилось  стоять  над
расчлененным, растерзанным телом поверженного зверя, сжимая топоры  крепкими
руками, нравился вид крови, густо заляпавшей руки.
   - Что ты столбом застыл, Хорст? Ведь твой приятель на земле лежит!
   - Да он испугался!
   - Видно, совсем постарел, к делу уже негоден, а мы его еще наняли!
   Хорст так же медленно задвинул меч обратно в ножны - Погоди, Горбатый,  -
как будто что-то припоминая, тихо и  неуверенно  заговорил  он.  -  Какая-то
тварь, то ли крылатый зверь, то ли птица... садилась на плечо  Схолана  часа
два тому назад. Мы разговаривали, когда она упала с неба. Схолан отогнал ее,
но после замолчал, словно у  него  испортилось  настроение...  Сами  знаете,
какой он болтун, а тут словно язык отнялся...
   - И что с того? - недобро спросил приземистый,  широкоплечий  возчик-корд
позади рыжего вожака.
   - Балда... - Горбатый насупился, свел широкие брови к переносице, опустил
топор. - Заворожен он был, вот что. Тварь, верно, носит проклятие  какого-то
мага, да и сама, верно, магическая...
   - Заворожен? - медленно переспросил я.
   - Кто ты? - вместо ответа  спросил  воин.  -  Почему  Схолан  должен  был
напасть на тебя?
   - Не понимаю, о чем ты...
   - Хальд... движется  на  восток...  Круг  Причастия...  Пророчество...  -
забормотали мужики между собой, обмениваясь  многозначительными  понимающими
взглядами.
   -  Того,  кто  ищет  Круг   Причастия,   часто   сопровождают   проклятия
недоброжелателей,  -  пояснил  воин,  не  спуская  с   меня   внимательного,
изучающего  взгляда.   Старые,   выцветшие   от   времени   глаза   смотрели
пронзительно. Он словно пытался забраться мне в душу, чтобы  убедиться,  тот
ли я человек, за которого он меня принял.
   Я выпрямился, слегка откинувшись в седле.  Ярость  вдруг  потухла,  точно
язык пламени под порывом ветра. Силы Зла, этого  еще  не  хватало...  Теперь
растерялся я: - Я не ищу.
   - Может быть, ты еще этого не знаешь... В Аванате, откуда Схолан родом, я
скажу, что с ним произошел несчастный  случай.  Схолан  был  неосторожен,  и
увалень раздавил его. Так, мужики?
   - Так, так, истинно так,  -  закивали  возницы.  -  Всегда  был  шальной,
непутевый. Говорили ему - погодь, не суйся, пока топоры не возьмем, так нет,
удаль решил показать, больше всех добычи захотелось... А увалень  -  он  вон
какой вымахал, на телеге не объедешь...
   Они  говорили,  кивали,  трясли  густыми  нечесаными  бородами,  неуклюже
размахивали руками, убеждая друг друга, и уже верили в то, что говорили. Они
заступались за меня, за убийцу. За того, кого видели впервые в своей  жизни.
А в глазах светился тщетно скрываемый огонек затаенной надежды...  Я  видел,
чувствовал, что про себя они уже окрестили меня Именем,  без  спроса  загнав
мою  судьбу  в  рамки  собственных  представлений.  По  каким-то  случайным,
совершенно неубедительным для меня признакам, вполне  достаточным  для  них.
Да, я растерялся. Я не нуждался ни в подобном поклонении,  ни  тем  более  в
подобной ответственности. Я отмахнулся от Пророчества, когда впервые узнал о
нем, а оно, как выяснилось, пристально присматривалось  ко  мне,  неотступно
следуя за мной и намереваясь предъявить свои права. Тот сон...
   Выудив из кармана мешочек с манами,  подаренный  Гилсвери,  я  кинул  его
Хорогу. Он поймал, вопросительно приподняв брови. Я разомкнул вдруг  ставшие
непослушными губы: - Передай маны родственникам Схолана. И... да пребудет  с
вами Свет.
   Седоусый Хорст понимающе кивнул: - Да пребудет Свет и с тобой...
   Он не договорил, но я слышал - Светоч, Светоч...
   Злыдень без понукания двинулся вперед сам.
   Прошел широким, быстрым шагом  сквозь  строй  почтительно  расступившихся
людей, по-прежнему сжимавших в руках  забытое  железо,  плотоядно  заворчал,
шумно раздувая ноздри, когда под копытами  оказался  окровавленный  участок,
начиная переходить в галоп... Быстрее, парень... Унеси меня отсюда как можно
быстрее, от всего этого ужаса, унеси от самого себя...
   Я не оглядывался, взгляды провожающих толкали в  спину,  рождая  в  груди
странное чувство, под влиянием которого уже начавшая  становиться  привычной
усталость ненадолго отступила...
   Час или два - я не засекал время, не замечал его  -  я  ехал  в  каком-то
ступоре ума и сердца. Что же вы от меня все хотите...  чтобы  я  остался  на
этой земле горсткой праха, подобно многим другим, уже испробовавшим ваш Круг
Причастия на себе?.. А свобода воли? Для вас это - пустой звук?
   Я всегда знаю заранее,  кто  настроен  враждебно,  кто  нет.  Я  способен
внушить нейтральное отношение, не сказав ни слова, заставить потерять к себе
интерес того, кто еще готовится нанести удар. И не состоявшийся  враг  будет
смотреть на меня, как на пустое место. Я способен... Но сейчас  это  уже  не
имело смысла - описывать все, на что я способен.
   Потому что все это было возможным, пока я был здоров...
   От этой мысли по телу распространился холод и странно онемели конечности.
Болезнь! Подхватил какую-то гадость... Меня зациклило на этом выводе, ничего
другого в голову не лезло. Лешу не могло подвести, ведь оно  -  часть  меня,
моей плоти и крови, моего разума. Но подвело. Как подводят иногда руки того,
кто болен. Или ноги. Или разум. Память может изменить. Заболеть сердце.  Все
смертны. А я сейчас - как все. Даже хуже. Без Лешу я стану  слабее  обычного
человека. Все дело в привычке полагаться на свои сверхвозможности, применять
их не задумываясь, интуитивно, безошибочно и результативно, делать вещи,  на
которые нормальный человек не способен. Все поражения,  какие  я  когда-либо
знал, остались в далеком и оттого нереальном прошлом, когда я еще не  владел
Лешу и моей  защитой  являлось  лишь  искусство  Мобра  -  структурированные
мыслеобразы, оперирующие измененными  состояниями  человеческого  организма.
Мощная штука, но куда ей до быстровременья...
   Пытаясь окончательно разобраться в своих ощущения, я пришел к выводу, что
взъярился не столько на этого несчастного - с "нарезки" меня заставил  сойти
взрыв подсознательного, идущего из глубин естества страха. Впервые за  много
лет я испугался столь сильно. Охраняемый искусством иной расы,  я  настолько
привык к исключительной, всеобъемлющей безопасности своего  существования  в
его теплой, предупредительной скорлупке, что это мгновение, едва не стоившее
мне жизни, вытряхнуло меня, словно  неоперившегося  птенца  из  материнского
гнезда,  носом  в  грязь,  в  страшный  незнакомый  мир,  где   безопасность
иллюзорна, где она лишь плод воображения. Куда  только  подевались  хваленые
цивилизованность и терпимость. Осыпались, как  проточенная  гнильем  кора  с
мертвого дерева.
   Жар стыда и сожаления горячил щеки.
   Я снова убил, несмотря на то что все утро терзался предыдущей смертью. Ну
и где они, мои законы совести?
   Эти люди, даже нападая, были беззащитны передо мной, перед моей силой.  Я
гнушался направленным внушением и тут же творил  зло  еще  большее,  отнимая
саму жизнь...
   Хватит. Сделанного не вернешь. Незачем трепать себе нервы попусту. Просто
будь более внимателен на будущее, чтобы предотвратить подобные случаи...
   Справа пронесся постоялый двор, просторный, окруженный  высокой,  плотной
изгородью из колючего мята. "Обоз, оставшийся  далеко  позади,  -  мимолетно
подумал я, - скорее  всего,  успеет  добраться  сюда  до  полной  темноты  и
заночевать под защитой жилища и изгороди". Я же устремился дальше... Желание
закончить все как можно быстрее гнало вперед, заставляя забыть об отдыхе...
   Для эмпатического восприятия тот охранник в момент атаки был  практически
пустым местом. Он двигался, как машина, робот, не испытывая никаких  эмоций,
ощущений, ни единой мысли не вертелось в его  голове.  Подобная  бездушность
должна была меня насторожить. В его ауре преобладало красноватое свечение  -
цвет грубой физической силы, цвет действия. И больше ничего.  Но  такого  не
бывает. Человеческая личность всегда испытывает гамму разнообразных  чувств,
даже если не осознает этого. Тут уж поневоле сделаешь вывод, что  не  только
его воля, но и сама личность  была  подавлена  какой-то  посторонней  силой.
Кроме того, седоусый  говорил  о  какой-то  твари,  что  садилась  на  плечо
молодого, после чего его поведение изменилось. Зацепок  было  предостаточно.
Запущенная  Б  информационный  массив  эмлота  наживка  прояснила   ситуацию
окончательно. Мне стало ясно, что такое эта  каруна,  являющаяся  источником
марнов, людей, зомбированных для выполнения определенной цели. Трактирщик  и
охранник - две невольные жертвы,  два  звена  одной  цепи,  тянувшейся,  без
сомнения, к дал-роктам в  целом  и  к  Драхубу  -  в  частности.  Полученная
информация лиш