Вечером первого марта, зайдя к себе в спальню,  когда  уже  смеркалось,
Стокдэйл увидел, что на стуле у него лежат пальто,  шляпа  и  брюки.  Он  не
помнил, чтобы оставлял их здесь, подошел поближе,  чтобы  лучше  разглядеть,
насколько это было возможно в полутьме, и убедился, что вещи чужие. С минуту
он стоял, недоумевая, как могли они здесь очутиться. Кроме  него,  мужчин  в
доме не было, и, однако, лежащая в его спальне мужская одежда была  не  его,
если только он не ошибся. Нет, он не ошибся. Он позвал Марту-Сарру.
     - Как это попало ко  мне?  -  спросил  он,  сбросив  эти  нежелательные
предметы на пол.
     Марта объяснила, что ей дала их миссис Ньюбери, чтобы почистить, а  она
потом принесла их сюда, полагая, что все это принадлежит Стокдэйлу, так  как
других мужчин в доме нет.
     - Да, разумеется, - сказал Стокдэйл. - А  теперь  забери  их  и  отнеси
своей хозяйке; скажи ей, что я нашел их у себя в комнате, но ко мне  они  не
имеют никакого отношения.
     Дверь его комнаты была открыта, и потому он услышал последовавший затем
внизу разговор.
     - Как это глупо  получилось!  -  смущенно  сказала  миссис  Ньюбери.  -
Послушай, Марта-Сарра,  я  же  не  просила  тебя  относить  вещи  к  мистеру
Стокдэйлу!
     - Да я подумала, чьи же они еще, коли не  его,  они  ведь  были  все  в
грязи, - ответила Марта смиренным тоном.
     - Тебе следовало повесить их для просушки и  так  оставить,  -  сказала
молодая хозяйка сердито, перекинула пальто и все прочее на  руку  и,  быстро
пройдя мимо комнаты Стокдэйла, с силой швырнула их в шкаф, стоявший в  конце
площадки. На том все кончилось, и в доме снова водворилась тишина.
     Не было бы ничего удивительного в том, что в доме у вдовы  обнаружились
предметы мужской одежды, будь они в чистом виде,  или  измяты,  или  поедены
молью, или слежавшиеся от долгого пребывания в сундуке, но то, что  все  они
были забрызганы свежей грязью, крайне взволновало Стокдэйла. Молодой человек
был в  том  состоянии  трепетной  влюбленности,  когда  и  ничтожный  пустяк
вызывает волнение, и немудрено, что такая уже более серьезная причина вывела
его из равновесия. Правда,  в  тот  день  ничего  больше  не  произошло,  но
Стокдэйл насторожился, начал строить всяческие предположения и никак не  мог
забыть об этом случае.
     Как-то  утром,  глянув  в  окно,  он   увидел,   что   миссис   Ньюбери
собственноручно отчищает низ длинного темного пальто, в котором он как будто
узнал то самое, что красовалось тогда у него на стуле. На спине пальто  было
до  самого  пояса  густо   забрызгано   грязью,   притом   грязью   местного
происхождения, судя по  ее  цвету;  на  ярком  утреннем  солнце  пятна  были
отчетливо видны.  За  день  или  два  перед  тем  шел  дождь,  и  сам  собой
напрашивался вывод, что  надевавший  это  пальто  недавно  ходил  в  нем  по
окрестным полям и дорогам. Стокдэйл открыл окно, выглянул, и миссис  Ньюбери
повернула голову. Лицо ее медленно залилось краской - никогда еще  Лиззи  не
казалась молодому священнику  столь  привлекательной  и  одновременно  столь
непостижимой. Он ласково помахал ей рукой, сказал - "с  добрым  утром";  она
смущенно ответила и тотчас же свернула недочищенное пальто.
     Стокдэйл закрыл окно. Быть может, для всех ее поступков  имелось  самое
простое объяснение, но он был не в силах додуматься,  какое  именно.  И  ему
хотелось, чтобы Лиззи  положила  конец  его  домыслам,  открыто  сказав  всю
правду.
     Но хотя в тот раз Лиззи ничего ему не объяснила, при следующей  встрече
она сама подняла о том разговор. Она болтала о чем-то постороннем и заметила
вскользь, что это случилось как раз тогда, когда она чистила старую  одежду,
принадлежавшую ее покойному мужу.
     - Вы держите ее в порядке из уважения к его памяти? - осторожно спросил
Стокдэйл.
     - Да, проветриваю и чищу время от времени,  -  сказала  Лиззи  с  видом
самой очаровательной невинности.
     - Разве мертвецы выходят из могил и бродят по грязи? - сказал священник
глухо;  он  чувствовал,  как  у  него  проступает  холодный  пот  от   такой
беззастенчивой лжи.
     - Что вы сказали? - переспросила Лиззи.
     - Ничего-ничего, - сказал он грустно. -  Так,  несколько  слов,  фраза,
которая пригодится для моей проповеди к следующему воскресенью.
     Лиззи, очевидно, не подозревала, что он разглядел предательские  брызги
грязи на подоле пальто, и вообразила, что он поверил, будто оно  только  что
извлечено из сундука или комода.
     Дело оборачивалось совсем уже нехорошо. Стокдэйл был так подавлен,  что
даже  не  стал  оспаривать  ее  объяснений,  не  пригрозил,  что  отправится
миссионером к погрязшим в язычестве дикарям, ни в чем  не  упрекнул  ее.  Он
просто ушел к себе, как только Лиззи кончила говорить. Он продолжал  жить  в
состоянии растерянности  и  постепенно  становился  все  более  печальным  и
замкнутым.

IV
                                В НОВОЛУНЬЕ

     В следующий четверг погода выдалась переменчивая,  сырая  и  хмурая,  и
ночь сулила принести с собой дождь и ветер. Стокдэйл  с  утра  отправился  в
Нолей присутствовать на поминальной службе и по возвращении домой встретился
подле лестницы с Лиззи. То ли потому, что в тот день его не покидало хорошее
настроение, то ли от связанного с  поездкой  долгого  пребывания  на  свежем
воздухе, а может быть, и от природной склонности  не  помнить  обид,  но  он
вновь поддался обаянию своей прелестной хозяйки, так что забыл про случай  с
пальто,  и,  в  общем,  очень   приятно   провел   вечер,   не   столько   в
непосредственном обществе  Лиззи,  сколько  все  время  слыша  ее  голос  из
соседней комнаты, где она разговаривала с матерью, пока та  не  ушла  спать.
Вскоре за тем отправилась к себе и миссис Ньюбери; тогда и Стокдэйл собрался
подняться наверх. Прежде чем уйти, он постоял у камина и, глядя  на  тлеющие
угли, долго думал о том и о сем, пока не заметил, что его свеча  догорает  -
огонек ее вдруг заметался и погас. Зная, что в спальне у  него  есть  другая
свеча, спички и коробка  с  кремнем  и  всем  прочим  необходимым,  Стокдэйл
впотьмах ощупью взобрался по лестнице. Войдя в спальню, он  принялся  шарить
по всем углам в поисках коробки, но долго  не  мог  ее  найти.  Разыскав  ее
наконец, Стокдэйл высек искру, и уже поджигал  серу  на  спичке,  когда  ему
почудился слабый шорох на площадке. Стокдэйл раздул тлеющий трут  посильнее,
спичка вспыхнула, и в свете голубоватого пламени  он,  к  изумлению  своему,
увидел через дверь, все это время остававшуюся открытой, мужскую фигуру, тут
же юркнувшую вниз по лестнице с явным намерением проскользнуть незаметно. На
таинственной фигуре было то самое пальто, которое  чистила  тогда  Лиззи,  и
что-то в силуэте и походке подсказало Стокдэйлу, что это не  кто  иной,  как
она сама.
     Но полной уверенности у него не  было  и,  донельзя  взволнованный,  он
решил раскрыть тайну, действуя по-своему. Так и не зажигая свечи, он погасил
спичку, вышел на площадку и на цыпочках приблизился к спальне Лиззи. Тусклый
бледный квадрат света там, где находилось окно, убедил Стокдэйла, что  дверь
открыта и хозяйки в комнате нет. Он повернулся к лестнице и ударил кулаком о
перила.
     - Это была она! Она - в пальто и шляпе покойного мужа!
     У Стокдэйла немного полегчало на душе, когда он понял, что  по  крайней
мере никакого третьего лица здесь  не  было,  но  удивление  его  оттого  не
уменьшилось. Крадучись, он  спустился  по  лестнице,  затем  тихонько  надел
сапоги, пальто и шляпу и попробовал открыть входную дверь. Она, как  обычно,
оказалась на запоре. Тогда он пошел к черному ходу, обнаружил, что там дверь
не заперта, и вышел в сад. Ночь была теплая и безлунная; недавно шел  дождь,
но теперь прекратился. С деревьев и кустов свергались брызги всякий раз, как
налетевший ветер раскачивал  ветви.  Сквозь  шум  ветра  и  падающих  капель
Стокдэйл различил еле слышные шаги на дороге за садом и угадал  по  походке,
что это Лиззи.
     Он пошел на звук шагов, и  так  как  ветер  дул  с  той  стороны,  куда
двигалась Лиззи, Стокдэйл мог подойти совсем близко и следовать  за  молодой
женщиной, не рискуя быть услышанным. Так шли  они  по  улице,  или,  вернее,
проулку, ибо не столько  здесь  было  домов,  сколько  тянувшихся  по  обеим
сторонам живых изгородей, как вдруг кто-то вышел из Дверей небольшого  дома.
Лиззи остановилась; священник сошел на траву и тоже остановился.
     - Миссис Ньюбери, это вы? - спросил неизвестный, и Стокдэйл  по  голосу
узнал в нем одного из своих самых ревностных прихожан.
     - Да, это я, - отозвалась Лиззи.
     - Я готов. Вот уже с четверть часа вас поджидаю.
     - Ах, Джон, дурные вести, - сказала  она.  -  Нынче  ночью  нам  грозит
опасность.
     - Неужто? Так сердце мое и чуяло.
     - Да, - сказала она торопливо. - Нужно сейчас же пойти туда,  где  ждут
остальные, и сказать, что они понадобятся только завтра в это же время. А  я
пойду дам сигнал люгеру.
     - Ладно, - сказал Джон и скрылся за первым поворотом. Она  шла  быстро,
все ускоряя шаг, пока не оказалась
     у проезжей дороги; пересекла ее и  направилась  дальше  по  проселку  к
Рингсворту. Не колеблясь ни секунды, она  поднялась  на  пригорок,  миновала
одиноко стоящую деревушку Холворт и спустилась в долину  по  другую  сторону
горки. В своих прогулках Стокдэйл никогда не заходил так  далеко,  но  знал,
что если Лиззи будет идти все прямо, то очутится на берегу моря, за  две-три
мили от Незер-Мойнтона; и так как  было  уже  четверть  двенадцатого,  когда
Лиззи вышла из дома, она,  очевидно,  рассчитывала  добраться  до  берега  к
полуночи.
     Вскоре она опять поднялась на небольшой пригорок, а  Стокдэйл  проворно
обошел его слева; в уши ему ворвался глухой однообразный рокот. Пригорок был
шагах в пятидесяти от края прибрежных утесов, и днем  отсюда,  должно  быть,
открывался вид на весь залив. Было довольно светло, и  на  фоне  неба  сразу
обозначилась  темная  фигура  Лиззи,  когда,  добравшись  до  вершины,   она
остановилась на мгновение, и затем села на  землю.  Стокдэйл  сейчас  больше
всего боялся спугнуть ее, но ему все же хотелось  быть  к  ней  поближе,  и,
опустившись на четвереньки, он прополз немного вверх по склону и притаился.
     Дул пронизывающий ветер, и лежать скорчившись на мокрой земле  было  не
особенно приятно. Но раньше чем Стокдэйл надумал переменить положение, сзади
вдруг послышались голоса. Священник не разбирался в том, что происходит, но,
боясь,  что  Лиззи  грозит  опасность,  хотел  было  уже  бежать  к  ней   и
предупредить, что ее могут увидеть, однако она успела отползти в  сторону  и
спряталась за небольшим кустом, который ухитрился как-то укорениться на этом
открытом для всех ветров пригорке; фигура Лиззи как  бы  слилась  в  одно  с
темным  силуэтом  чахлого,  низкорослого  куста.  Очевидно,  Лиззи,  как   и
Стокдэйл, услышала  приближение  людей.  Но  те  прошли  мимо,  разговаривая
громко, ничуть не остерегаясь,  -  голоса  их  перекрывали  непрерывный  гул
плещущих волн. По  всему  было  видно,  что  пришедшие  не  затевают  ничего
противозаконного и страшиться  им  нечего,  как  оно  в  действительности  и
оказалось. До Стокдэйла долетели обрывки разговора, заставившие  его  забыть
про холод и сырость.
     - А какое судно?
     - Люгер, тонн в пятьдесят.
     - Должно быть, из Шербура?
     - Да, надо полагать.
     - Но ведь хозяин-то ему не один Оулет?
     - Нет. Он только пайщик в деле. Тут, кажется, еще двое участвуют:  один
- здешний фермер, а другой - тоже что-то в этом роде, но имен их я не знаю.
     Голоса затихли в отдалении, и по мере того как люди отходили  дальше  к
утесам, головы и плечи их казались все меньше  и  затем  вовсе  скрылись  из
виду.
     - Этот безбожник Оулет уговорил мою милую Лиззи войти с ним в  долю!  -
простонал священник. В эти минуты, когда  и  сама  Лиззи  и  ее  доброе  имя
подвергались опасности, любовь прямодушного молодого человека ожила с  новой
силой. - Так вот почему она здесь! Боже - это ее погубит!
     Терзаемый тревогой, он вдруг увидел, что в  том  месте,  где  пряталась
Лиззи, взметнулся  огненный  язык,  становясь  все  ярче.  Несколько  секунд
спустя, прежде чем огонек  успел  разрастись  в  настоящее  пламя,  Стокдэйл
услышал, как Лиззи пронеслась мимо него, словно камень, пущенный из пращи, и
побежала по направлению к дому. Пламя разгоралось все  сильнее,  и  ввысь  и
вширь, и стало видно, что именно горит. Лиззи подожгла ветку дрока и  сунула
ее в куст, под  которым  скрывалась;  ветер  раздул  огонь,  который  теперь
яростно трещал и грозил  уничтожить  не  только  ветку,  но  и  самый  куст.
Священник оставался на  месте  какую-нибудь  минуту,  только  пока  все  это
разглядел, а затем поспешил вслед за Лиззи.  Он  намеревался  догнать  ее  и
сказать, что он ей друг, что на него она может  положиться;  но  как  он  ни
старался,  ему  никак  не  удавалось  нагнать  молодую  женщину.  Он  мчался
опрометью по открытой местности, окружавшей Холворт, чуть не вывихивая  себе
ноги в расселинах и на спусках, пока наконец, добежав до прохода в изгороди,
отделявшей холмистую пустошь от проезжей дороги, вынужден был  остановиться,
чтобы перевести дух. Ни впереди, ни позади не слышалось ни  звука,  из  чего
Стокдэйл заключил, что Лиззи, услышав, что за ней кто-то бежит,  и  подумав,
что ее преследует акцизная стража,  спряталась  где-нибудь,  и  он  пробежал
мимо.
     Он зашагал, теперь уже медленнее, по дороге в Незер-Мойнтон.  Дойдя  до
дома, он убедился в правильности своих предположений, ибо калитка  оказалась
на щеколде, а дверь отперта, то есть, все точно так, как он оставил,  уходя.
Прикрыв за собой дверь, Стокдэйл стоял и ждал подле  лестницы.  Минут  через
десять "послышались знакомые легкие шаги, у калитки они замерли, и  Стокдэйл
слышал, как тихо открылась и так же тихо  закрылась  калитка,  как  скрипнул
засов на двери, и Лиззи вошла.
     Стокдэйл сделал шаг вперед и сразу заговорил:
     - Не пугайтесь, Лиззи. Я ждал вас. Она вздрогнула, хотя  и  узнала  его
голос.
     - Это вы, мистер Стокдэйл?
     - Да, - сказал он. Теперь, когда Лиззи была дома, вне  опасности  и  не
выказывала страха, он уже не беспокоился,  а  сердился.  -  Нечего  сказать,
хорошими делами вы занимаетесь по ночам! Я все видел. Вырядились  в  мужской
костюм - мне стыдно за вас!
     В  ответ  на  эти  неожиданные  упреки  Лиззи  смогла  лишь  с   трудом
пролепетать:
     - На мне не вся одежда мужская... - Она прижалась к  стене  и  говорила
чуть слышно, запинаясь. - На мне только его пальто,  и  шляпа,  и  брюки.  И
ничего в том нет зазорного, это вещи моего мужа; я надеваю  их  потому,  что
накидка развевается, нужно ее придерживать, и тогда руки заняты. Но на мне и
платье есть, только оно засунуто в брюки. Идите, пожалуйста, наверх,  мистер
Стокдэйл, дайте мне пройти.  Неудобно,  что  мы  с  вами  разговариваем  так
поздно, среди ночи.
     - Но я должен с вами поговорить! Вы, что же, считаете, что между нами и
теперь все может быть по-прежнему?
     Лиззи молчала.
     - Вы контрабандистка, - сказал он печально.
     - У меня только пай в деле.
     - Не вижу разницы. И вы могли все это время заниматься  контрабандой  и
скрывать это от меня?
     - Я не всегда занимаюсь контрабандой. Только зимой в новолунье.
     - Вероятно, потому, что лишь в такое время это  и  возможно.  Лиззи,  я
потрясен.
     - Я о том очень сожалею, - кротко сказала Лиззи.
     - Что ж, пока еще большой беды не произошло,  -  сказал  он  уже  более
ласково. - Вы ведь оставите ради меня это опасное и заслуживающее  порицания
занятие?
     - Мне надо во что  бы  то  ни  стало  выгрузить  эту  последнюю  партию
бочонков, - сказала она упавшим голосом. - Я не  хотела  бы  расставаться  с
вами, вы это знаете, но нельзя же из-за этого проваливать все дело. Я и сама
не знаю, как мне теперь быть. Я ведь потому и держала все в тайне от вас,  -
боялась, что вы рассердитесь, если узнаете.
     - Еще бы нет! А если бы я женился на вас, так и оставшись в  неведении,
вы, наверное, продолжали бы этим заниматься?
     - Не знаю. Так далеко вперед я не заглядывала.  Нынче  ночью  мне  надо
было сходить на берег, только чтобы предостеречь тех, кто на люгере: до  нас
дошло, что акцизники проведали, где намечено выгружать бочонки.
     - Приятно, нечего сказать, быть замешанным в этакую историю,  -  сказал
юный пастырь уже в полном расстройстве. - Что же вы теперь думаете делать?
     Понизив голос, Лиззи  пересказала  ему  подробности  дальнейшего  плана
действия. В следующую  ночь  попробуют  пристать  к  берегу  в  ином  месте:
контрабандисты  обычно  заранее  договаривались  о  трех  возможных   местах
выгрузки, и если на судне  увидели  сигнал  в  первом  из  них,  то  есть  в
Рингсворте, как это произошло нынешней ночью, значит, на следующую ночь  они
попробуют пристать в Лалстэдской бухте; если и там будет опасно,  на  третью
ночь попытают счастья в третьем месте, подальше к западу, за мысом.
     - А если береговая охрана помешает и там? - спросил Стокдэйл. Интерес к
захватывающим подробностям этой авантюры вытеснил в нем на миг огорчение  по
поводу той роли, которую играла в ней Лиззи.
     - Тогда придется  повременить,  в  нынешнее  новолунье  уже  ничего  не
сделаешь. А может быть,  они  навяжут  бочонки  на  канат,  опустят  в  воду
где-нибудь недалеко от  берега  и  приметят  место;  когда  выпадет  случай,
съездят и выловят их кошкой.
     - Как это "кошкой"? Что это значит?
     - А это значит - выедут в лодке и опустят кошку, то есть якорь, и будут
возить им по дну, пока не подцепят канат.
     Священник стоял, задумавшись;  вокруг  была  тишина,  если  не  считать
тикания часов наверху и учащенного дыхания Лиззи,  запыхавшейся  отчасти  от
быстрой ходьбы, отчасти от волнения. В коридоре  было  не  настолько  темно,
чтобы он не мог различить прижавшуюся к белой стене фигуру Лиззи  в  длинном
пальто, брюках и широкополой шляпе, закрывавшей ее лицо.
     - Все это очень  дурно,  Лиззи,  -  произнес  он.  -  Разве  вы  забыли
евангельское речение: "Воздай кесарево кесарю"? Ведь вам  его,  наверно,  не
раз читали еще в детстве?
     - Он давно умер, - сказала она недовольно.
     - Но смысл этих слов жив!
     - И отец мой этим занимался, и дед, и почти все в Незер-Мойнтоне только
тем и существуют; и жизнь без этого была бы такой скучной, что я бы тогда  и
жить не захотела.
     - А я, конечно, ничто, и ради  меня  жить  не  стоит,  -  сказал  он  с
горечью. - Вы не согласны бросить эти безумные затеи и жить только для меня?
     - Так я об этом еще не думала!
     - И вы не хотите обещать, что будете ждать меня, пока не  кончится  мой
испытательный срок?
     - Нынче я вам ответа дать еще не могу.
     В раздумье, опустив глаза, она постепенно все отходила  и  отходила  от
него, вошла в  соседнюю  комнату  и  закрыла  за  собой  дверь.  Там  она  и
оставалась в темноте, пока Стокдэйлу не надоело ждать и  он  не  поднялся  к
себе наверх.
     На  следующий  день,  после  всех  передряг  предыдущей  ночи,  бедняга
Стокдэйл был в очень  угнетенном  состоянии  духа.  Да,  Лиззи,  безусловно,
очаровательная  молодая  женщина,  но  трудно  представить  себе  ее   женой
священника.
     "Если бы я, вместо того чтобы принять духовный сан, занялся  бакалейной
торговлей, как мой отец! Тогда лучшей жены, чем Лиззи, мне бы и не сыскать!"
- повторял он про себя, пока не сообразил, что в таком случае он не очутился
бы в Незер-Мойнтоне, так далеко от родного дома,  и  не  познакомился  бы  с
Лиззи.
     Отчуждение между ними не было  полным,  но  все  же  в  этот  день  они
избегали друг друга. Только раз  он  случайно  повстречал  Лиззи  в  саду  и
сказал, взглянув на нее с укором:
     - Так вы обещаете, Лиззи?
     Но она не ответила. Подошел в