на  медных
шишках и ручках и ярко озаряли низ  каминной  полки.  Сбоку  к  камину  было
придвинуто глубокое кресло, набитое конским волосом и  утыканное  множеством
медных гвоздиков, на столе стояли чайные принадлежности, с чайника уже сняли
покрышку, а колокольчик поместили именно там, куда сидящий за столом,  желая
позвонить, инстинктивно протянул бы руку.
     Не имея оснований быть недовольным этим первым беглым осмотром комнаты,
мистер Стокдэйл присел к столу и ознаменовал свое водворение в доме тем, что
позвонил в колокольчик. На звонок осторожно, бочком, вошла девчушка и налила
ему чаю. Ее зовут Марта-Сарра, сказала она,  и  живет  она  вон  там  -  она
неопределенно кивнула куда-то в сторону деревни и  проезжей  дороги.  Мистер
Стокдэйл только что приступил к чаепитию, как раздался стук в дверь  за  его
спиною, и в ответ на приглашение войти послышался шелест юбок. Это заставило
его повернуть голову. Он увидел женщину, красивую,  молодую  и  на  редкость
хорошо сложенную. У нее были темные волосы, прекрасный  широкий  умный  лоб,
живые глаза, взгляд которых согрел молодого пастора прежде,  чем  тот  успел
это осознать, и такие губки, что ими залюбовался бы всякий, неравнодушный  к
красоте.
     - Все ли вам подали к чаю, что требуется? -  спросила  она,  делая  шаг
вперед. Лицо ее сияло оживлением, она придерживала рукой край двери и слегка
ее покачивала.
     - Все, благодарю вас, - сказал мистер Стокдэйл, думая не столько о том,
что он говорит, сколько о том, кем приходится интересная особа хозяйке дома.
     - Вы уверены, что все? - переспросила молодая женщина, очевидно  поняв,
что пастор не очень-то вдумывался в свои слова.
     Мистер Стокдэйл обвел взглядом все расставленное на столе  и  убедился,
что ничего не забыто.
     - Да, мисс Ньюбери, все, - повторил он.
     - Миссис Ньюбери, - поправила она. - Лиззи Ньюбери. В  девичестве  меня
звали Лиззи Симпкинс.
     - О, прошу прощения, миссис Ньюбери...
     Но прежде, чем он успел добавить хоть слово, она покинула комнату. _
     Стокдэйл сидел, задумавшись, пока  Марта-Сарра  не  пришла  убирать  со
стола.
     - Скажи, милая, - спросил он, - чей это дом?
     - Это дом миссис Лиззи Ньюбери, сэр.
     - Значит, миссис Ньюбери это не та старая дама, с которой я уже виделся
днем?
     - Нет, сэр. То была мать миссис Ньюбери. А вот теперь к  вам  приходила
сама миссис Ньюбери, ей хотелось посмотреть, красивый вы или нет.
     Попозже, вечером, когда  Стокдэйл  собирался  ужинать,  миссис  Ньюбери
зашла снова.
     - Я решила сама к вам  наведаться,  мистер  Стокдэйл,  -  сказала  она.
Понимая, что ему оказана честь,  священник  вежливо  поднялся  со  стула.  -
Боюсь, что Марта не сумела толком объяснить. Что вам подать  на  ужин?  Есть
холодный кролик, есть окорок.
     Стокдэйл заверил ее, что  этих  яств  ему  вполне  достаточно.  Тут  же
собрали на стол, но едва Стокдэйл отрезал себе ломтик,  как  в  дверь  снова
постучали. Священник уже научился распознавать  быстрый,  ритмический  стук,
предвещавший появление прелестной хозяйки, и первый свой  глоток  обреченный
молодой человек прикрыл любезной улыбкой.
     - У нас есть еще и цыпленок,  мистер  Стокдэйл.  Я  чуть  про  него  не
забыла. Быть может, желаете? Я пришлю к вам Марту, она принесет.
     Стокдэйл  уже  в  достаточной  мере  владел   искусством   галантности,
подобающей молодому человеку его возраста, и сказал, что  согласен  отведать
цыпленка лишь в том случае, если подаст его сама хозяйка. Но, произнеся это,
он тут же покраснел, устыдившись своей развязности, едва ли  приличествующей
серьезному человеку в сане священника. Через три минуты  цыпленок  появился,
но, к великому удивлению Стокдэйла, внесла цыпленка Марта. Стокдэйл  испытал
чувство разочарования, на что, впрочем, может быть и рассчитывали.
     Стокдэйл отужинал. Он никак не ожидал еще раз увидеть миссис Ньюбери  в
тот вечер, но она вновь постучала и вошла  в  гостиную.  Благодарный  взгляд
Стокдэйла подтвердил ей, что она не прогадала оттого, что не  пришла  тогда,
когда ее ждали. Однако  не  успела  она  произнести  и  слова,  как  молодой
человек, у которого простуда к вечеру заметно разыгралась, принялся чихать с
такой силой, что долго не мог остановиться.
     Миссис Ньюбери смотрела на него с живейшим участием.
     - Как вы простудились-то, мистер Стокдэйл! Стокдэйл  ответил,  что  да,
его порядком просквозило в дороге.
     - Я вот о чем  думаю...  -  протянула  она  лукаво,  заметив  на  столе
малособлазнительный стакан с водой, которую воздержанный  молодой  священник
приготовился выпить на ночь.
     - О чем же, миссис Ньюбери?
     - Я думаю, вам следует выпить что-нибудь такое, что мигом сгонит с  вас
простуду. Что-нибудь получше холодной воды.
     - Что ж делать, - сказал Стокдэйл, глянув на стакан. - Гостиницы  здесь
нет,  а  в  деревне  уж   конечно   ничего   такого   не   достанешь.   Надо
довольствоваться тем, что есть.
     - Найдется кое-что и получше, - ответила она. - И не так далеко отсюда,
хотя и не в самом доме. Право, мистер Стокдэйл, вам надо принять меры, а  то
вы совсем расхвораетесь. Да-да, мистер Стокдэйл, уж вы мне поверьте. - Видя,
что он хочет что-то сказать, она предостерегающе подняла палец.  -  Нет,  не
спрашивайте. Подождите немного и сами увидите.
     Она ушла. А Стокдэйл в приятном расположении духа остался ее ждать. Она
вскоре вернулась, но теперь на ней были капор и накидка.
     - Мне б не хотелось вас беспокоить, мистер Стокдэйл,  но  вам  придется
мне помочь. Матушка уже легла. Укутайтесь хорошенько и идите за мной, да  не
забудьте прихватить с собой чашку.
     Стокдэйл, человек молодой и одинокий, давно томясь желанием  излить  на
кого-нибудь переполнявшую его душу благожелательность  и  даже  нежность,  с
готовностью согласился и вышел вслед за миссис Ньюбери через кухонную  дверь
в сад. Они прошли в конец его, до каменной ограды. Ограда была низкая,  и  в
ночной темноте Стокдэйл разглядел за ней несколько серых надгробных камней и
очертания церковной крыши и колокольни.
     - Тут перелезть нетрудно,  -  сказала  миссис  Ньюбери.  Она  стала  на
примыкавшую к ограде скамью, потом  на  ограду  и  спрыгнула  по  другую  ее
сторону, где грунт, как обычно на кладбищах, был выше. Стокдэйл проделал  то
же самое и в полутьме шел за своей хозяйкой по неровному дерну, пока они  не
очутились перед колокольней. Они  вошли  туда,  и  миссис  Ньюбери  тихонько
притворила за собой дверь.
     - Вы умеете хранить тайны? - услышал Стокдэйл мелодичный голос Лиззи.
     - Как в железном сундуке! - ответил он с жаром.
     Она достала из-под накидки зажженный фонарик, - до  сих  пор  священник
даже и не замечал, что он у нее есть. Теперь при свете фонарика стало видно,
что они находятся возле лестницы, ведущей на хоры, а под  лестницей  свалена
всякая рухлядь, главным образом поломанные церковные скамьи,  куски  стенной
панели, а также старые доски из церковного пола.
     - Оттащите, пожалуйста, часть этих досок в сторону,  -  сказала  Лиззи,
подняв фонарик над головой, чтобы мистеру Стокдэйлу было лучше видно. -  Или
посветите мне, а я оттащу.
     - Я сам справлюсь, - сказал молодой человек и,  выполнив  то,  что  ему
было велено, обнаружил, к своему удивлению, ряд небольших бочонков, стянутых
деревянными обручами. Каждый бочонок в поперечнике был приблизительно такого
размера,  как  ступица  тяжелого  фургонного  колеса.  Как  только   бочонки
оказались на виду, Лиззи бросила  на  священника  пытливый  взгляд,  как  бы
выжидая, что он на это скажет.
     - Вы знаете, что это такое? - спросила она, видя, что он молчит.
     - Бочонки, - простодушно ответил он.
     Он всю жизнь прожил вдали от побережья, был сыном почтенных родителей и
рос, имея перед собой одну-единственную цель - стать священником. Вот почему
зрелище бочонков не подсказало ему  ничего  другого,  кроме  того,  что  это
обыкновенные бочонки.
     - Да, мистер Стокдэйл, вы не ошиблись, это бочонки, - подтвердила Лиззи
тоже с видимым  простодушием,  однако  в  голосе  ее  как  будто  прозвучала
ироническая нотка.
     Стокдэйл взглянул  на  миссис  Ньюбери  -  в  нем  внезапно  зародилось
подозрение.
     - Уж не контрабандное ли в них вино? - спросил он.
     - Вот именно. В бочонках коньяк. Как-то в  темную  ночку  они  случайно
заплыли к нам из Франции.
     В ту пору жители Незер-Мойнтона и его окрестностей  только  усмехались,
если при них заходила речь о незаконности  того  вида  торговли,  которая  в
прочих местах именуется контрабандой, и маленькие эти бочонки  были  так  же
хорошо знакомы здесь каждому, как репа в его огороде.  Поэтому  младенческое
неведение Стокдэйла  и  встревоженный  его  взгляд,  когда  он  догадался  о
преступной тайне, сперва показались Лиззи смешными, но затем  она  подумала,
что это весьма некстати и может повредить положительному впечатлению,  какое
ей хотелось произвести на молодого священника.
     - Да, кое-кто здесь занимается  контрабандой,  -  сказала  она  мягким,
извиняющимся тоном. - И дело передается от отца к сыну и от сына к внуку,  и
никто не видит в том ничего дурного.  Ну,  как,  поможете  вы  мне  выкатить
бочонок из-под лестницы?
     - Зачем? - спросил священник.
     - Чтобы отлить из него немного и подлечить  вашу  простуду.  Коньяк  уж
такой-то крепкий, любую простуду им выгонишь. Нет, мистер Стокдэйл, на  этот
счет не тревожьтесь, я имею право брать, сколько мне  понадобится,  владелец
бочонков мне позволил. Мне надо бы  всегда  держать  дома  немного  коньяка,
тогда не пришлось бы сейчас возиться. Но  сама  я  его  не  пью,  поэтому  и
забываю отлить да принести домой.
     - Контрабандисты, вероятно, для того разрешают вам пользоваться  вином,
чтобы вы не донесли, где они его прячут?
     - Н-нет, не совсем так. Но я в любое  время  могу  взять,  сколько  мне
нужно. Так что вы не стесняйтесь.
     - Ну, раз у вас есть разрешение, я немного возьму, только чтоб  угодить
вам, - пробормотал священник, и, хотя ему была не очень по душе  собственная
его роль в этой затее, он выкатил один из бочонков на середину пола.  -  Как
же достать вино? Наверное, нужно взять бурав, и...
     - Нет, - сказала его прелестная соучастница. Она подняла руку. Стокдэйл
увидел, что Лиззи держит молоток и сапожное шило. - Буравить нельзя, а то  в
коньяк попадут опилки. Тот, кто купит,  сразу  догадается,  что  от  бочонка
отливали. А если проткнуть шилом,  опилок  не  будет,  а  дырка  потом  сама
затянется. Сдвиньте-ка обруч повыше.
     Стокдэйл взял молоток и сбил обруч кверху.
     - Теперь проткните шилом там, где бочонок был прикрыт обручем.
     - Так вино не потечет, - сказал он.
     - Еще как потечет! Зажмите бочонок  между  колен  и  руками  давите  на
донца. А я подставлю чашку.
     Бочонок, очевидно, был сколочен из тонких досок, и как только  Стокдэйл
сжал его с концов, из отверстия брызнула струйка. Когда  чашка  наполнилась,
Стокдэйл перестал нажимать на донца, и струйка остановилась.
     - Теперь дольем бочонок водой, - сказала Лиззи.  -  Не  то,  стоит  его
шевельнуть, он закудахчет, как стая кур, и все  сразу  смекнут,  что  он  не
полон.
     - Но ведь вы берете с разрешения?
     - Да, конечно, с разрешения контрабандистов, но покупатели-то не должны
знать, что контрабандисты расщедрились для меня за их счет!
     -  Понимаю,  -  сказал  Стокдэйл  неуверенно.  -  Но,  право,  я  очень
сомневаюсь, честно ли все это.
     Выполняя ее указания, Стокдэйл держал бочонок отверстием кверху и время
от времени то сдавливал, то отпускал  донца,  а  Лиззи  набирала  в  рот  из
бутылки воды и, приложив свои хорошенькие губки к отверстию, выпускала ее  в
бочонок  -  вода  всасывалась  внутрь  бочонка  всякий  раз,  как   Стокдэйл
переставал сжимать донца. Когда бочонок вновь наполнился,  Стокдэйл  заткнул
отверстие, насадил обруч на прежнее место и, откатив бочонок в угол, завалил
его досками и прочим хламом.
     - А контрабандисты не опасаются, что вы можете  их  выдать?  -  спросил
Стокдэйл, когда они с Лиззи, возвращаясь, проходили по кладбищу.
     - О нет, этого им бояться нечего. Я их никогда не подведу.
     - Они поставили вас в  очень  затруднительное  положение,  -  продолжал
Стокдэйл настойчиво. - Вы как честная женщина не можете не испытывать иногда
нравственной потребности сообщить обо всем куда следует. Да, миссис Ньюбери,
да, - это ваш прямой долг.
     - Никогда, признаться, не почитала это своим долгом, и, кроме того, мой
первый муж...
     Она  запнулась,  смутившись.  Простодушие  и  неискушенность  в   делах
житейских не позволили Стокдэйлу сразу догадаться, почему вдруг умолкла  его
собеседница, но потом он все же сообразил, что Лиззи  проговорилась  и  что,
если у женщины ненароком срываются с языка слова "мой первый  муж",  значит,
она уже частенько подумывает о  втором.  Из  деликатности  Стокдэйл  молчал,
давая Лиззи время оправиться от смущения.
     - Мой муж, - начала она снова, - знал обо всех этих делах, и  мой  отец
тоже, и они не болтали, хранили тайну.  Нет,  право  же,  не  могу  я  стать
доносчицей.
     - Да, понимаю, все это очень сложно, -  сказал  Стокдэйл  как  человек,
привыкший вникать в самую глубь моральных конфликтов. - Для вас это жестокое
испытание,  вам  приходится  разрываться  между  памятью  своих  близких   и
собственной совестью. Но я надеюсь, миссис Ньюбери,  что  вы  сумеете  найти
выход из этого неприятного положения.
     - Пока еще не нашла, - пробормотала она.
     Они перелезли через ограду, миновали сад и вошли в дом; Лиззи  принесла
горячей воды и стакан и оставила Стокдэйла предаваться наедине размышлениям.
Он глядел вслед ее удаляющейся фигуре и спрашивал себя, вполне ли  правильно
он поступил, он, почтенный человек, священник, духовный светоч  -  не  очень
еще, правда, яркий, не ярче свечки ценой в полпенни, но все же  светоч!  Тут
он чихнул, и это решило дело; и,  отхлебнув  из  стакана,  он  признал,  что
крепкий коньяк,  если  его  разбавить  на  две  трети  водой,  действительно
отличное средство от простуды, особенно в холодное зимнее время.
     Минут  двадцать  он  сидел  в  глубоком  кресле,  потягивая  напиток  и
раздумывая, и  мало-помалу  все  происшедшее  приняло  в  его  глазах  более
приятную окраску, и он уже стал мечтать о завтрашнем дне, когда снова увидит
миссис Ньюбери. Тут он вдруг почувствовал, что этот срок - от вечера до утра
- на самом деле такой короткий,  кажется  ему  страшно  долгим,  и  принялся
беспокойно шагать по комнате.  Внимание  его  привлек  школьный  "образчик",
вставленный в застекленную рамку; в орнаменте  из  елочек  и  павлинов  были
заключены следующие трогательные стишки:

                      Роза пахнет, пышно расцветая, -
                      Вот мой труд, пока я живая.
                      Роза пахнет, когда и увянет, -
                      Вот мой труд, когда меня не станет.

                             Страшись гнева божия. Чти короля.
                             Лиззи Симпкинс, одиннадцати лет.

     "Это она старалась, - сказал он себе. - "Лиззи" - господи, до  чего  же
милое имя!"
     Он все еще думал о том, что во всем перечне женских имен от  первой  до
последней буквы алфавита не найти имени, более подходящего для  его  молодой
хозяйки, как вдруг снова раздался стук в  дверь.  Стокдэйл  оторопел,  опять
увидев перед собой Лиззи, чье лицо выражало  сейчас  такое  равнодушие,  что
никто не заподозрил бы  ее  в  желании  еще  лишний  раз  показать  молодому
человеку свои прелестные глазки и тем сызнова смутить его душевный покой.
     - Мистер Стокдэйл, не разжечь ли камин в  вашей  комнате,  раз  вы  так
простужены?
     Еще испытывая укоры совести за соучастие в подливании  в  коньяк  воды,
священник обрадовался возможности искупить свою вину ценой самоотречения.
     - Нет, благодарю вас, - сказал он твердо. - Не надо.  Я  не  приучен  к
подобной роскоши. Это значило бы слишком себя баловать.
     - В таком  случае  не  буду  настаивать,  -  сказала  Лиззи  и,  к  его
огорчению, тут же скрылась.
     Уж не обиделась ли она, с тревогой подумал  мистер  Стокдэйл.  Пожалуй,
напрасно он  не  согласился,  чтобы  у  него  протопили  камин,  пусть  даже
непривычная  жара  помешала  бы  ему  уснуть,  пусть  даже   его   программа
умерщвления плоти была бы на несколько дней нарушена! Он  попытался  утешить
себя мыслью, которая и в самом деле могла послужить  утешением  для  сердца,
уже затронутого любовью, - что он находится под одной кровлей с  Лиззи,  что
он, в сущности, ее гость (если прозаический термин "жилец" перевести на язык
поэтический) и что на следующий же день ему,  без  сомнения,  удастся  снова
повидать ее.
     Следующий день наступил. Стокдэйл поднялся рано, простуду его как рукой
сняло. Никогда еще не ждал он завтрака с таким нетерпением, и ровно в восемь
часов,  совершив  предварительно  небольшую  прогулку  для  ознакомления   с
окрестностями,  вернулся  в  свое  новое   обиталище.   За   завтраком   ему
прислуживала Марта-Сарра, но никто другой не появился и не осведомился,  как
накануне  вечером,  нет  ли  у  него  еще  каких  пожеланий.  Стокдэйл   был
разочарован и ушел по своим делам, надеясь увидеть Лиззи за  обедом.  Настал
час обеда. Стокдэйл сел за стол, исправно  съел  все,  что  было  подано,  и
просидел за столом еще битый час, хотя и знал, что в это  самое  время  двое
новых учителей уже дожидаются его возле часовни.  Ждать  Лиззи  дальше  было
бесполезно, и он медленно зашагал по улочке, ведущей к часовне,  подбадривая
себя мыслью, что, так или иначе, вечером он Лиззи повидает, и,  может  быть,
ему опять  предстоит  увлекательное  занятие:  протыкать  шилом  бочонки  на
колокольне. Он решил подвести под него более добродетельную основу и  твердо
настоять на том, чтобы воду в коньяк не доливали, пусть даже  потом  бочонок
закудахчет, как все куры на свете вместе взятые. Но история с бочонками  все
же тревожила его совесть. И Стокдэйл  совсем  приуныл,  когда  заметил,  что
мысли его поглощены этой темой гораздо больше, чем серьезными  обязанностями
пастыря.
     Однако к концу дня покаянное настроение мистера Стокдэйла  улетучилось.
Наступил вечер, а с  ним  время  чая  и  ужина.  Но  ни  Лиззи,  ни  сладких
искушений. Стокдэйл не мог больше выдержать мук ожидания и решил расспросить
забавную маленькую служанку.
     -  Где  же  сегодня  миссис   Ньюбери?   -   спросил   он   МартуСарру,
предусмотрительно вручив ей пенни.
     - Занята делами, - сказала Марта-Сарра.
     - Не случилось ли с ней чего?
     Он вручил Марте-Сарре вторую  монетку,  дав  ей  при  этом  возможность
заметить, что у него имеются в запасе и другие.
     - Да нет, какое там! - воскликнула Марта-Сарра доверчиво, захлебнувшись
от избытка чувств. - С ней никогда  ничего  не  случается.  Просто  лежит  в
постели и спит. Это с ней бывает.
     Стокдэйл, как человек благовоспитанный, прекратил дальнейшие расспросы,
решив, что, вероятно, у Лиззи, что  бы  там  ни  говорила  служанка,  легкое
недомогание или просто разболелась  голова,  и  он,  огорченный,  отправился
спать, за весь день не повидав даже старой миссис Симпкинс.
     "Вот ведь как бывает, - подумал он, -  вчера  я  был  так  уверен,  что
сегодня увижу Лиззи. А судьба решила иначе".
     На следующий день ему больше повезло: на свое счастье или на  беду,  он
встретил Лиззи утром внизу у лестницы; да и днем она заходила к нему  дважды
- один раз затем, чтобы, как и в первый вечер, заботливо спросить, не  нужно
ли ему чего, а в другой раз, чтобы поставить на стол букетик зимних  фиалок,
пообещав при этом, что заменит их свежими, как только эти увянут. И оба раза
она улыбалась, и улыбка эта  говорила,  что  Лиззи  хорошо  понимает,  какое
впечатление произвела на молодого священника. Впрочем,  надо  призна