Джошуа это знаменовало собой серьезный
шаг в жизни.
     Какая неожиданная сестра оказалась у младшего священника! Миссис Фелмер
не могла скрыть своего удивления. Она думала увидеть какую-нибудь  простушку
и недоверчиво посматривала на свою гостью. Если бы эта юная девица пришла  в
церковь вместе с братом, приглашения на обед  в  Нэрроуберн  Хаус  вероятнее
всего не последовало бы.
     Совсем по-иному вел себя молодой вдовец,  ее  сын.  Мистер  Фелмер  был
похож на человека, который проснулся, думая, что еще только светает, и вдруг
увидел вокруг яркий солнечный  день.  Он  с  трудом  удерживался,  чтобы  не
потянуться и не зевнуть гостям прямо в лицо, так странно  казалось  ему  то,
что предстало его глазам. Когда все сели за стол,  он  сначала  заговорил  с
Розой тоном местного вельможи, однако женское обаяние новой знакомой  вскоре
усмирило его, и брюссельская прелестница  заметила,  что  хозяин  пристально
разглядывает ее губы, руки, стан, словно дивясь искусству творца, создавшего
все это. А потом мистер Фелмер  уже  не  разбирал  подробностей,  он  просто
восхищался своей собеседницей, что было гораздо приятнее для них обоих.
     Он  больше  молчал;  она  охотно  болтала.  Фелмеры,   перед   которыми
благоговели в приходе, показались ей сущими провинциалами, и это  освободило
ее от всякого смущения. За последние  годы  владелец  Нэрроуберн  Хауса  так
отвык от общества, жизнь его так  сузилась,  что  только  сегодняшний  вечер
напомнил ему, сколько приятного и разнообразного  есть  в  мире.  Его  мать,
преодолев минутные сомнения, видимо, решила, что  сын  сам  себе  голова,  и
занялась священником.
     Как ни  предусмотрителен,  как  ни  упорен  был  Холборо  в  достижении
поставленных перед собой целей, но результаты этого обеда превзошли все  его
расчеты. В своих честолюбивых замыслах он рисовал себе Розу эдаким  хрупким,
милым созданием, которому старший брат - человек талантливый, должен  помочь
как-то пробиться в жизни. Но теперь ему вдруг  стало  ясно,  что  такой  дар
природы, как привлекательная внешность, пожалуй,  позволит  сестре  добиться
большего для них обоих, чем его природный ум.  Пока  он  терпеливо  пробивал
туннель в горах, Роза, того и гляди, могла одним взмахом  крыл  перепорхнуть
через вершину.
     На следующий день он  написал  письмо  брату,  занимавшему  теперь  его
прежнюю комнату в семинарии, и в самых восторженных  словах  поведал  ему  о
нежданном-негаданном "дебюте"  Розы  в  помещичьем  доме.  Ответное  письмо,
полученное с обратной почтой, было полно поздравлений, впрочем,  отравленных
известием о том, что их отцу не понравилось в Канаде; жена бросил его, и он,
стосковавшись там один, решил вернуться домой.
     Радуясь успехам, выпавшим за последнее время на его долю, Джошуа  почти
забыл о своей застарелой беде, к тому же смягченной расстоянием.  Но  теперь
она снова придвинулась к нему. В  этом  немногословном  известии  он  увидел
больше, чем его младший брат. Оно было тем самым облаком,  что  величиною  в
ладонь человеческую, однако предвещает бурю.

IV

     В декабре месяце, дня за два до  рождества,  миссис  Фелмер  и  ее  сын
прогуливались  по  широкой  дорожке  вдоль  восточной  стены  дома.   Дождь,
моросивший каких-нибудь полчаса назад, перестал, и они воспользовались этим,
чтобы пройтись перед завтраком.
     - Видите ли в чем дело, матушка, - говорил  сын,  -  человека  в  таком
положении, как я, она не может не заинтересовать. Вспомните, что  моя  жизнь
была покалечена с самого же начала, что я надломился, общество  мне  претит,
политическая карьера меня не привлекает и главная моя цель, главная  надежда
- растить в тиши малютку, которую Энни оставила после  себя.  Вспомните  все
это, и тогда вы поймете, что лучшей жены, чем мисс Холборо,  мне  не  найти,
так как с ней я, по крайней мере, не впаду в спячку.
     - Если ты влюблен, я полагаю,  тебе  надо  жениться,  -  сухо  и  будто
отвечая не на мысли сына, а на свои собственные, проговорила миссис  Фелмер.
- Но ты убедишься, что ей не захочется  жить  здесь  взаперти  и  никого  не
видеть, ничего не знать, кроме забот о ребенке.
     - Вот тут мы с вами расходимся во мнениях. То, что  она  "из  простых",
как вы говорите, и ничего собой не представляет, это,  на  мой  взгляд,  еще
одно ее достоинство. Отсутствие знатной родни, как известно, не способствует
развитию честолюбия.  Насколько  я  понимаю  мисс  Холборо,  жизнь,  которая
ожидает ее здесь - предел ее мечтаний. Она шагу не ступит за  ворота  нашего
парка, если будет знать, что нам это не желательно.
     - Ты влюблен, Альберт, ты решил  жениться  и  подыскиваешь  оправдания,
чтобы  придать  большую  благовидность  такому  шагу.  Ну  что  ж,  поступай
по-своему. Я над тобой не властна, и советоваться со мной тебе  незачем.  Ты
решил уже на святках сделать ей предложение? Скажи откровенно.
     - Вовсе нет! Пока я просто обдумываю все это.  Если  она  и  дальше  не
разочарует меня... что ж, тогда посмотрим. Но  признайтесь  сами,  ведь  она
нравится вам?
     - Охотно признаюсь. Она очаровывает с  первого  взгляда.  Но  у  твоего
ребенка - и вдруг такая мачеха! Тебе, видимо, хочется поскорее отделаться от
меня?
     - Нет, что вы! И я далеко не так  опрометчив,  как  вам  думается.  Мне
вовсе не свойственно спешить с решениями. Просто в голове у меня  зародилась
такая мысль, и я сразу же делюсь ею с вами, матушка.  Если  вам  это  не  по
душе, скажите.
     - Я молчу, молчу. Если ты решил твердо, постараюсь  как-нибудь  с  этим
примириться. Когда она приезжает?
     - Завтра.
     Тем временем у младшего священника, успевшего  обзавестись  собственным
домом, шли  предпраздничные  приготовления.  Розу,  которая  за  год  дважды
гостила у брата недели по две, по три  и  так  очаровала  здешнего  сквайра,
ждали в Нэрроуберн на рождество, а кроме нее, Джошуа пригласил и Корнелиуса,
чтобы встретить праздник по-семейному.  Роза  должна  была  приехать  поздно
вечером, так как оттуда, где она жила, путь был  не  близкий,  Корнелиус  же
днем, и Джошуа решил встретить брата по дороге со станции.
     В скромном жилище священника все было готово  к  приему  гостей,  и  он
вышел из дому с чувством такой бодрости и благодарности судьбе,  какое  вряд
ли когда испытывал раньше. Его собственная репутация теперь так  упрочилась,
что это и Корнелиусу должно облегчить путь  к  духовному  сану;  и  старшему
брату не терпелось  поговорить  с  младшим  о  своих  делах,  о  многом  его
расспросить, хотя им предстояла и другая, более животрепещущая тема.  Джошуа
смолоду считал, что  в  деревенском  захолустье  служитель  церкви  может  -
разумеется, до известного  предела,  добиться  веса  в  обществе  с  меньшей
затратой сил, чем человек любой иной профессии, иного рода  занятий,  и  все
складывалось как будто так, что подтверждало правильность его расчетов.
     После получаса ходьбы он увидел брата  впереди  на  тропинке,  и  через
несколько минут они сошлись. Особенно интересных новостей  у  Корнелиуса  не
было, но дела его шли неплохо, и ничто,  казалось,  не  могло  объяснить  ту
странную сдержанность, с которой он говорил. Джошуа приписал  это  усталости
от занятий и  начал  о  Розе  -  о  скором  приезде  сестры  и  о  возможных
последствиях ее третьего появления в Нэрроуберне.
     - К пасхе она станет его женой,  друг  мой  любезный,  -  заключил  он,
стараясь подавить торжествующие нотки в голосе.
     Корнелиус покачал головой.
     - Поздно! Надо было ей раньше приехать.
     - Как так?
     - Вот прочитай. -  Вынув  из  кармана  фаунтоллскую  газету,  он  ткнул
пальцем в заметку, которую Джошуа и прочел. Это была хроника выездной сессии
суда - разбиралось самое заурядное дело о нарушении  общественной  тишины  и
спокойствия; обвиняемого приговорили к тюремному заключению сроком  на  семь
суток за перебитые стекла.
     - Ну и что же? - сказал Джошуа.
     - Я как раз проходил по той улице вечером и все видел  -  это  был  наш
отец.
     - Позволь!.. Он же согласился остаться в Канаде, и  я  послал  ему  еще
денег! Как же так?
     - А вот так. Он вернулся. - По-прежнему угрюмо Корнелиус  досказал  все
до конца. Он был  свидетелем  уличного  скандала,  не  замеченный  отцом,  и
слышал, как тот говорил, будто едет  к  дочери,  которая  выходит  замуж  за
богатого джентльмена. Во всей этой безобразной истории радоваться можно было
только одному: фамилию  слесаря  перепутали  -  в  судебной  хронике  стояло
"Джошуа Элборо".
     - Мы погибли! Погибли накануне верной победы! - сказал старший брат.  -
И откуда он узнал, что Роза собирается замуж? Боже мой! Корнелиус! Опять  ты
с дурными вестями! Видно, тебе на роду так написано!
     - Да, действительно, - сказал Корнелиус. - Бедная Роза! Убитые позором,
братья чуть ли не в слезах прошли  остаток  пути.  Вечером  оба  отправились
встречать сестру и привезли ее со станции в шарабане. И вот сестра их  вошла
в дом, села вместе с ними за стол, и, глядя на нее, ничего не подозревающую,
они на время почти забыли о своем тайном горе.
     Наутро их навестили Фелмеры, и следующие два-три дня прошли весело. То,
что  сквайр  поддается  охватившему  его  чувству,  что  он  готов   принять
окончательное решение, было уже несомненно. В  воскресную  службу  Корнелиус
читал евангелие, Джошуа произнес проповедь. Миссис Фелмер относилась к  Розе
по-матерински, видимо, примирившись с неизбежным. Юная красавица должна была
всю вторую половину дня провести с пожилой леди  и  распоряжаться  угощением
для поселян, которое устраивалось у сквайра по  случаю  рождества,  а  потом
остаться там обедать: вечером братья зайдут за нею и проводят домой. Их тоже
приглашали к обеду, но они отказались, сославшись на неотложное дело.
     Дело это было  не  из  веселых.  Им  предстояло  встретиться  с  отцом,
выпущенным из тюрьмы, и уговорить его не показываться в Нэрроуберне.  Любыми
средствами надо было заставить старика вернуться в  Канаду  или  на  прежнее
пепелище в деревню - куда угодно, лишь бы он не стал на их пути и не погубил
надежд Розы на завидную партию, ибо это вот-вот должно было решиться.
     Как только обитатели Нэрроуберн Хауса увезли Розу к себе, братья  вышли
из дому, не  пообедав,  даже  не  выпив  чая.  Корнелиус,  которому  слесарь
неизменно адресовал свои письма, если уж брался за перо, вынул из кармана  и
перечел на ходу короткую записку, погнавшую их в путь. Она была отослана на-
кануне, как только старик узнал о своем освобождении, и  в  ней  говорилось,
что он сразу же отправляется к сыновьям, что идти ему придется  пешком,  так
как денег у него нет; что часам  к  шести  следующего  дня  он  рассчитывает
добраться до городка Айвела - на полдороге в Нэрроуберн, - там  поужинает  в
трактире "Замок" и там же дождется сыновей, кои, надо полагать,  приедут  за
ним в коляске парой  или  в  другом  экипаже,  чтобы  ему  не  появляться  в
Нэрроуберне как бродяге и тем не позорить их.
     - Он все же считается с нашим положением, - сказал Корнелиус.
     Джошуа уловил насмешку, сквозившую в  отцовском  письме,  и  промолчал.
Молчание затянулось почти на всю дорогу. Когда они вошли в  Айвел,  там  уже
горели уличные фонари, и братья решили, что  Корнелиус,  которого  никто  не
знал в этих местах и который к тому же был одет в обыкновенное платье, а  не
как священник, зайдет в трактир один. В ответ на  свой  вопрос,  заданный  в
темноте подворотни, он услышал, что человек, соответствующий его  описаниям,
ушел из трактира с четверть часа назад, предварительно  поужинав  на  кухне.
Ушел - нетрезвый.
     - Так, значит... - проговорил Джошуа, когда Корнелиус рассказал ему  об
этом на улице, - значит, мы с ним повстречались затемно и прошли  мимо!  Да,
теперь  припоминаю  -  по  ту  сторону  Хенфордскога   холма   кто-то   брел
пошатываясь, но вечером, да за деревьями, разве разглядишь?
     Братья быстро зашагали назад, однако им долго никто не попадался. Когда
же три четверти пути были пройдены, они  услышали  чьи-то  неровные  шаги  и
различили впереди белеющую в темноте фигуру. Уверенности, что  это  отец,  у
них не было. Но  вот  с  тем  пешеходом  поравнялся  другой  -  единственный
встречный в этих безлюдных местах, - и  братья  ясно  услышали,  как  первый
спросил дорогу в Нэрроуберн. Встречный ответил - ответил правильно, что  для
скорости надо свернуть у перелаза за следующим мостом и пойти  по  тропинке,
которая ведет оттуда через луга.
     Дойдя до моста,  братья  тоже  свернули  на  ту  тропинку,  но  догнать
виновника своих бед им удалось  не  раньше,  чем  они  одолели  еще  два-три
перелаза и увидели впереди, за деревьями,  огни  помещичьего  дома.  Слесарь
сделал остановку в пути  и  сидел  возле  живой  изгороди.  Завидев  их,  он
крикнул:
     - Я иду в Нэрроуберн. Вы кто такие?
     Они подошли к нему - пусть узнает, и спросили, почему он не дождался их
в Айвеле, как сам же предлагал в письме.
     - Ах, черт! Я и забыл!  -  сказал  слесарь.  -  Ну,  что  вам  от  меня
требуется? - Тон у него был злобный.
     Последовали бесконечные  переговоры,  обострившиеся  после  первого  же
намека, что ему не следовало бы появляться в Нэрроуберне. Слесарь  вынул  из
кармана бутылку и стал подзадоривать сыновей выпить, если, мол, они на самом
деле желают  ему  добра  и  считают  себя  настоящими  мужчинами.  Джошуа  и
Корнелиус уже несколько лет не брали в рот спиртного, но решили,  что  лучше
не отказываться и не раздражать отца без нужды.
     - Что это? - спросил Джошуа.
     - Слабенькое - джин с водичкой. Не бойся, не опьянеешь.  Пей  прямо  из
бутылки.
     Джошуа так  и  сделал,  а  слесарь  подтолкнул  бутылку  кверху,  чтобы
заставить сына хлебнуть побольше. Джин, как расплавленное олово,  обжег  ему
желудок.
     -  Ха-ха-ха!  Вот  так!  -  крикнул  старик  Холборо.  -  А  ведь   это
неразбавленное! Ха-ха-ха!
     - Зачем же обманывать! - сказал Джошуа, теряя  самообладание,  несмотря
на все свои усилия сдержаться.
     - А затем, дружок, что ты сам меня обманул -  загнал  в  эту  проклятую
страну, будто бы радея о моем благе. Ханжи, лицемеры!  Развязать  руки  себе
хотели, и только. Но теперь еще посмотрим, кто кого, черт побери! Вы у  меня
перестанете проповеди читать! Моя дочь выходит замуж за здешнего сквайра.  Я
все знаю - в газетах читал!
     - Рано еще об этом...
     - Нет, врешь, не обманешь! Я ей отец и на свадьбу приду как отец, а  не
пустишь - такое подниму, что не обрадуетесь! Этот джентльмен вон в том  доме
живет?
     Джошуа Холборо чуть ли не корчило от  сознания  собственного  бессилия.
Фелмер еще не сказал последнего слова, мать вряд ли дала  ему  окончательное
согласие; ссора с отцом на виду у всего прихода разрушит их воздушный  замок
- самый прекрасный из всех, какие  когда-либо  строились.  Слесарь  встал  с
земли.
     - Если сквайр живет здесь, я пойду навещу его. Скажу, только что прибыл
из Канады с богатым приданым для дочки. Ха-ха-ха! Ничего, мол, против вас не
имею, и вы тоже меня не обидите. Но место в семье я займу такое, какое  отцу
полагается, от прав своих не отступлюсь и гордецов обуздаю!
     - Ты своего уже добился! Где эта женщина, что ходила с тобой?
     - Женщина? Она была моя жена, самая что  ни  на  есть  законная,  не  в
пример твоей матери - та-то обзаконилась только после того,  как  ты  у  нее
родился.
     Много лет назад до Джошуа дошли слухи, будто отец соблазнил их  мать  в
раннюю пору их знакомства и с  некоторым  запозданием  покрыл  грех,  но  из
отцовских уст ему пришлось услышать об этом впервые. Чаша была  переполнена,
и у него не стало больше сил. Он в изнеможении прислонился к живой изгороди.
     - Кончено! Из-за него мы все погибнем!
     Слесарь зашагал прочь, торжествующе помахивая палкой, а  братья  так  и
остались стоять на месте. Они видели эту жалкую фигуру, горделиво шествующую
по тропинке, а дальше - освещенные окна оранжереи в Нэрроуберн  Хаусе,  где,
может быть, Альберт Фелмер сидел рядом с Розой, держал ее за руку  и  просил
стать хозяйкой у него в доме.
     Белесый силуэт, неуклонно двигавшийся туда, неся  гибель  всему  этому,
мало-помалу сливался с темнотой и вдруг сразу исчез за плотиной.  Послышался
плеск воды.
     - Он свалился в запруду! - крикнул  Корнелиус,  устремляясь  туда,  где
исчез их отец.
     Джошуа очнулся от оцепенения и догнал брата, не  дав  ему  пробежать  и
десяти шагов.
     - Стой, стой! Что ты делаешь?
     - Надо его вытащить!
     - Да, да... надо. Но подожди, подожди минуту...
     - Джошуа!
     - Ее будущее, ее счастье, Корнелиус... и наше с тобой доброе  имя...  и
наши надежды выбиться в люди всем троим...
     Он до боли стиснул брату руку,  и,  стоя  рядом,  почти  не  дыша,  они
вслушивались - барахтанье и всплески в запруде все еще продолжались,  а  над
ней, сквозь покачивающиеся на ветру голые  ветки  такой  надеждой  светились
окна зимнего сада в помещичьем доме!
     Всплески и барахтанье стали слабее, и до  них  донесся  захлебывающийся
голос:
     - Помогите... Тону! Рози!.. Рози!..
     - Бежим!.. Спасем его! О Джошуа!
     - Да, да!.. Спасем!
     И все-таки они не сделали ни шагу вперед, а выжидали, цепляясь друг  за
друга, думая об одном и том же. Ноги не повиновались им, словно на них  были
свинцовые гири. На лугу все стихло. Братьям казалось, что за окнами  зимнего
сада движутся людские тени. Самый  воздух  там  был  словно  напоен  нежными
поцелуями.
     Наконец Корнелиус рванулся вперед, и почти следом за ним -  Джошуа.  Им
было достаточно двух-трех минут, чтобы подбежать  к  берегу  речки.  В  этом
месте было не так глубоко, темнота  еще  не  успела  сгуститься,  и  светлую
плисовую одежду отца можно было бы разглядеть, если бы он лежал на  дне,  но
они так ничего и не увидели. Джошуа посмотрел вверх и вниз по течению.
     - Его снесло в дренажную трубу, - сказал он.
     У моста речка сразу сужалась чуть ли не вдвое и уходила под полукруглую
арку или пролет, сделанный для того, чтобы во время сенокоса  подводы  могли
выезжать прямо на луг. Но в зимнее время вода поднималась высоко,  и  волны,
набегая, с плеском разбивались о свод этой арки. Джошуа увидел,  как  что-то
светлое скользнуло туда. Секунда - и все исчезло.
     Братья перешли к нижнему выходу из-под арки, но с той стороны ничего не
выплыло. Они долго  ходили  с  одного  конца  запруды  к  другому,  стараясь
разглядеть, что делается под мостом, и все безуспешно.
     - Надо было сразу же бежать к  реке,  -  мучаясь  угрызениями  совести,
сказал Корнелиус, когда они совсем выбились из сил и промокли до нитки.
     - Да, надо было сразу, - с трудом выговорил Джошуа. Он увидел отцовскую
палку, валявшуюся на берегу, схватил  ее  и  глубоко  загнал  в  тину  среди
камышей. Они зашагали прочь от моста.
     - Как по-твоему... надо  сказать?  -  прошептал  Корнелиус,  когда  они
подходили к дому Джошуа.
     - Зачем? Какой смысл? Теперь все равно ничему  не  поможешь.  Подождем,
пока его не отыщут.
     Они вошли в комнаты, переоделись, а потом отправились в Нэрроуберн Хаус
и попали туда к десяти часам. Кроме их сестры, у Фелмеров было  только  трое
гостей: сосед помещик с женой и дряхлый старик настоятель.
     Роза, хоть и рассталась с братьями всего лишь утром, сжала им руки  так
горячо, сияя такой радостью, будто они не виделись долгие годы.
     - Какие вы оба бледные, - сказала она.
     Братья сослались на усталость  -  им  пришлось  сделать  большой  конец
пешком. Все, кто был в гостиной, держались так, точно таили про  себя  нечто
очень интересное, сосед помещик с  женой  многозначительно  посматривали  по
сторонам, а сам Фелмер  играл  роль  хозяина  рассеянно,  занятый  какими-то
волнующими его мыслями. Гости поднялись в одиннадцать часов, отказавшись  от
предложенной коляски, так как путь им всем предстоял не  дальний,  а  дорог