й и причитаний, а понурые мужчины, никуда
не заворачивая, шли из дома на работу, с работы - домой, когда по крутым
улицам несли на отдаленное кладбище черные гробы взрослых, белые гробы
непорочных девиц, маленькие разноцветные гробики детей. Хорошо, если
встретишь гробы, а не мешки, в которые засовывали еще живых людей: в этих
мешках отправляли их в больницу, и семья плакала как по усопшему, зная, что
назад никто уже не воротится. Ни звон гитары, ни звучный голос негра не
нарушал в те дни скорбной тишины, царившей на холме. Только перекликались
нараспев часовые оцепления да плакали навзрыд женщины.

В один из таких дней свезли в больницу и Эстевана, а вскоре жене его,
прачке Маргариде, пришло известие о его смерти. В тот же вечер она и сама
слегла в жару. Ей, однако, повезло: болезнь обошлась с нею милостиво, так
что удалось даже скрыть ее ото всех и не попасть в мешок, а из мешка - в
больницу. Она стала выздоравливать. Двое ее детей управлялись по хозяйству.
От сына - по-уличному звали его Зе-Глист - проку было мало, шел ему только
седьмой год, но зато тринадцатилетняя Дора, у которой под платьем уже
обозначилась грудь, была настоящая маленькая женщина, не по годам
серьезная: и дом вела, и ухаживала за матерью. Маргарида поднялась с
постели как раз в ту пору, когда на холме снова зазвучала музыка, и, хоть
не чувствовала себя вполне здоровой, отправилась к своим обычным клиентам.
Эпидемия кончилась, ночи на холме вновь наполнились звоном гитар; Маргарида
приволокла домой огромный узел белья, потом пошла к ручью. Там принялась
стирать и стирала под палящим солнцем целый день до вечера, в сумерки же
начался дождь. Назавтра она уже стирать не могла: болезнь снова вернулась к
ней, и кончилось все это скверно. Через два дня Маргариду - последнюю
жертву эпидемии - понесли на кладбище. Дора шла следом, по щекам ее
катились слезы, но думала она о том, что ответить брату, когда он попросит
есть. А маленький Зе плакал от горя и от голода. Он был еще слишком мал и
не понимал, что они с Дорой остались теперь в этом бескрайнем городе совсем
одни.

Соседи накормили осиротевших детей ужином, а на следующий день, с утра
пораньше, араб, которому принадлежали все лачуги на холме, велел протереть
для дезинфекции пол и стены их жилища спиртом. Домик был расположен удобно
- на самой вершине холма, - и потому туда сразу же въехал новый жилец. Пока
соседи обсуждали, как быть с сиротами, Дора взяла брата за руку и пошла
вниз, в город. Она ни с кем не простилась: уход ее был как побег. Зе, ни о
чем не спрашивая, покорно тащился за сестрой. Дора шла спокойно: она была
уверена, что внизу найдется добрый человек, который даст им поесть, а в
крайнем случае- присмотрит за малышом. А она поступит в прислуги в
какой-нибудь приличный дом. Ничего, что ей так мало лет: многие даже
предпочитают брать девчонок - платить можно меньше. Мать говорила как-то,
что в одной семье, на которую она стирала, ищут прислугу. Дора запомнила
даже адрес. Туда она и направлялась. Холм, гитары, самба, которую распевал
какой-то негр, остались позади, горячий асфальт обжигал босые ноги. Зе
весело смотрел по сторонам, разглядывая незнакомый город, мчавшиеся мимо
переполненные трамваи, гудящие машины, толпы народа. Мать однажды взяла
Дору в этот дом - он помещался где-то на Барру, она помнит, что ехали они,
везя пакеты свежевыстиранного белья, на трамвае. Хозяйка была приветлива,
спрашивала, не хочет ли она служить у нее. "Дайте подрасти немножко", -
ответила мать. Расспрашивая прохожих, она выбралась наконец на Барру. Идти
надо было долго, асфальт обжигал босые ноги; Зе захныкал - он устал и
проголодался. Дора пообещала, что они скоро придут, но на Кампо-Гранде
малыш заявил, что дальше не пойдет. Такие переходы шестилетнему и вправду
были не под силу. Тогда Дора вошла в булочную, разменяв последние пятьсот
рейсов, купила два рогалика и усадила Зе на скамейку.

- Ты ешь и жди меня, а я скоро. Только смотри никуда не уходи, а то
потеряешься.

Зе, самозабвенно жуя черствый рогалик, кивнул. Дора поцеловала его на
прощание и ушла.

Полицейский, который объяснил ей, как идти дальше, так и шарил глазами по
наливающейся груди. Растрепанные белокурые волосы развевались под ветром.
Горели обожженные ступни, все тело ныло от усталости. Но делать нечего -
надо было пройти весь квартал, чтобы попасть в дом ‘ 611. Добравшись до ‘
53, она остановилась передохнуть и сообразить, что же она скажет хозяйке.
Потом зашагала снова. Теперь ее мучила не только усталость, но и голод -
нестерпимый, требующий немедленного утоления. Доре хотелось зареветь,
упасть прямо на мостовую, под палящие лучи, и не шевелиться. Усталость да
еще вдруг нахлынувшая тоска по родителям измучили ее. Но она все же
собралась с силами и двинулась дальше.

611-й оказался настоящим дворцом. На качелях, подвешенных на манговой
пальме, сидела девочка ее возраста, а паренек лет семнадцати раскачивал
веревку. Оба смеялись. Это были хозяйские дети. Дора посмотрела на них с
завистью, потом нажала кнопку звонка. Мальчик, не оставляя своего занятия,
оглянулся на нее. Дора позвонила еще раз, и появилась служанка. Дора
сказала, что хотела бы видеть дону Лауру. Служанка с недоверием оглядела
ее, но в эту минуту мальчик отпустил качели и подошел к ним. Он скользнул
внимательным взглядом по груди Доры, по выглядывающим из под платья
коленкам и спросил:

- Тебе что?

- Мне бы дону Лауру повидать. Я - дочь Маргариды, она приходила к вам
стирать... Дона Лаура не знает, что она умерла...

Паренек не сводил глаз с ее груди. Дора была красива: большеглазая,
златовласая. Бабка у нее была мулаткой, а дед - итальянец. Маргарида
говорила, что она вся в него, такая же белокурая... Под внимательным,
неотрывным взглядом хозяйского сына Дора смутилась, опустила глаза. Тот
тоже немного смешался и приказал горничной:

- Позовите маму.

- Сейчас.

Он закурил, выпустил дым, сложив губы трубочкой, снова покосился на ее
грудь.

- Работу ищешь?

- Ищу, сеньор.

Ветер чуть приподнял подол ее платья, мелькнула полоска бедра, и в голове
парня сразу зароились соблазнительные мысли: он представил себе, как по
утрам Дора будет приносить ему кофе в постель и все, что за этим последует.

- Я попрошу маму подыскать тебе место у нас...

Дора поблагодарила, хотя ей было и неловко и страшновато от его нескромных
взглядов. Тут подошла седовласая дона Лаура, а за нею - веснушчатая, но
миловидная дочка, оглядевшая Дору с ног до головы.

- Мама умерла у меня... Помните, сударыня, вы хотели меня взять?

- А от чего же умерла бедная Маргарида?

- От оспы, - сказала Дора, не понимая, что этими словами закрывает себе
вход в этот дом.

- От оспы?

Дочка в испуге отшатнулась от двери. Паренек невольно сделал шаг назад и,
подумав об оспинах на груди Доры, сплюнул от омерзения.

- Место, которое я тебе предлагала, уже занято, - скорбным голоском
произнесла дона Лаура.

Дора вспомнила про брата.

- Может быть, вам, сеньора, нужен мальчик - бегать за покупками, выполнять
всякие поручения? У меня есть брат...

- Нет, милая, не нужен.

- Может быть, кому-нибудь из ваших знакомых?..

- Нет. Если узнаю, рекомендую тебя...- Она явно хотела отделаться от нее.
Повернулась к сыну: - Эмануэл, у тебя есть при себе деньги?

- Есть. Зачем тебе?

- Дай мне два мильрейса, - и, получив монету, положила ее на столбик
ограды: ей было страшно даже прикоснуться к Доре, она хотела, чтобы та ушла
как можно скорее, не занесла в дом заразы. - Вот, возьми, Помоги тебе Бог.

Дора пошла прочь. Хозяйский сын засмотрелся на ее округлые бедра,
покачивавшиеся под тесноватым платьицем, но голос доны Лауры отрезвил его:

- Дос Рейс, протрите-ка спиртом дверь и звонок. С черной оспой шутки
плохи...

Он отправился качать сестру на качелях, время от времени со вздохом
вспоминая, какая замечательная грудь была у этой нищей девчонки.

Зе на скамейке не оказалось. Дора в ужасе представила себе, что он пошел по
улице, заблудился, пропал. Где его искать? Ведь города она совсем не
знает... Ноги у нее подкашивались от усталости, от безысходности, от тоски
по матери. Кроме того, очень хотелось есть. Она подумала, не купить ли
хлеба (ведь теперь у нее было две тысячи четыреста рейсов), но вместо этого
кинулась искать брата. Вскоре она увидела его: Зе ползал под деревьями в
сквере и ел зеленые сливы. Дора хлопнула его по рукам:

- Ты разве не знаешь, что от этого живот болит?!

- Я кушать хочу...

Дора купила хлеба, они заморили червячка... Весь этот день бродили они от
дома к дому, и всюду им отказывали: страх перед оспой превозмогал любую
доброту. К вечеру Зе просто падал с ног от усталости. Отчаявшись, Дора
решила возвращаться домой, но так не хотелось быть в тягость беднякам
соседям, не хотелось идти туда, откуда вынесли гроб с телом ее матери и
мешок, в котором шевелился еще живой отец. Она опять оставила Зе на
скамейке в садике, а сама побежала купить хлеба, пока не закрылись
булочные. Денег больше не было... Когда зажглись фонари, она сначала
восхитилась этим зрелищем, но тут же испытала к городу враждебное чувство:
он ничем не помог ей, только обжег ее ступни и измотал до полусмерти. Все
эти красивые дома отвергли ее. Сгорбившись, вытирая слезы, она подошла к
тому месту, где оставила брата. Он опять исчез. Дора обегала весь сад, пока
не нашла его: Зе смотрел, как двое мальчишек - высокий крепкий негр и
тщедушный белый - играют в "гуд". Она опустилась на скамейку, подозвала Зе.
Заметив ее, мальчишки тоже поднялись на ноги. Дора развернула пакет с
рогаликами, протянула один брату. Мальчишки смотрели на нее - негр явно был
голоден. Она угостила их, и все четверо молча набросились на черствый хлеб
(он стоил дешевле). Потом негр удовлетворенно хлопнул ладонью о ладонь и
спросил:

- Малец сказал, у тебя мать от оспы померла?

- И мать, н отец...

- Вот и у нас беда...

- Отец?

- Нет, не отец. Один наш паренек, Алмиро звали.

- Устроилась куда-нибудь? - открыл рот молчавший до этого белый.

- Нет. Как скажу про оспу, сразу гонят...

Вот теперь Дора дала волю слезам. Зе играл шариками, которые мальчишки
оставили на земле. Негр почесал в затылке. Щуплый поглядел сначала на него,
потом на Дору.

- Ночевать есть где?

- Негде мне ночевать.

Тогда он сказал своему товарищу:

- Давай ее в "норку" сведем...

- Девчонку?.. А что нам Пуля на это скажет?

- Видишь, плачет... - еле слышно проговорил тщедушный паренек.

Негр взглянул на нее оторопело. Белый согнал с шеи муху, осторожно, точно
боясь обжечься, положил руку на плечо Доры:

- Пойдем с нами. Переночуешь в пакгаузе...

Негр вымученно улыбнулся:

- Хоромы, конечно, не Бог весть какие, а всђ лучше, чем на улице...

Большой Жоан и Профессор шли впереди. Им хотелось поговорить, но они не
знали о чем: в такой переплет оба не попадали еще ни разу и страшно
смущались. В свете фонарей волосы Доры блестели как золото.

- До чего ж хороша, - сказал негр.

- Красивая... - подтвердил Профессор.

Ни тот, ни другой не шарили глазами по ее телу, - они смотрели только, как
переливаются в свете уличных огней ее волосы.

Когда добрались до пляжей, Зе совсем ослабел. Большой Жоан взял ребенка
(хоть и сам был не очень-то взрослый) на руки, посадил себе на спину,
понес. Профессор шел рядом с Дорой, но оба хранили молчание.

В пакгауз они вошли с некоторой опаской. Жоан ссадил малыша на землю,
пропустил вперед Дору с Профессором, поспешил провести гостей в свой угол и
зажечь там свечу. "Капитаны" глядели на них с удивлением. Залаяла собака
Безногого.

- Новенькие! - сказал Кот, уже собиравшийся уходить.

Он подошел поближе.

- Кого это ты привел, Профессор?

- У них и отец и мать умерли от оспы. Оказались на улице, ночевать негде.

Кот посмотрел на Дору, изобразил на лице самую лучезарную из своих улыбок,
склонился в поклоне, точно герой какого-то фильма, произнес слышанную
где-то фразу...

- Милости просим, мадам, в наш...

Он забыл, как там дальше, слегка смутился и отправился к Далве. Зато все
остальные двинулись к ним. Впереди - Безногий и Долдон. Дора глядела
испуганно. Зе уснул, сморенный усталостью. Большой Жоан заслонил Дору.
Дрожащее пламя свечи бросало отблеск на белокурые волосы, высвечивало
контуры груди. Сквозь проломы в крыше заглянула в пакгауз луна.

Долдон остановился прямо перед ними, потом, хромая, подошел Безногий, а за
ним, толпой, - все остальные.

- Что это за красотка на нас свалилась? - спросил Долдон.

Профессор шагнул вперед.

- Они с братом остались сиротами... Голодные оба...

Долдон протяжно засмеялся, расправил плечи:

- Девочка на загляденье...

Безногий тоже раскатился своим глумливым смешком, показал на толпящихся у
него за спиной мальчишек:

- Видишь, слетелись, как стервятники на падаль.

Дора прижала к себе брата - тот уже проснулся и дрожал от страха.

- Профессор, может, ты думаешь, пожива только вам с Жоаном будет? Не
надейся. Мы тоже люди... - раздался из толпы чей-то голос.

- Нам тоже хочется! - поддержал его другой, и многие захохотали.

- Знаешь, Жоан, как у нас зудит?! - выскочил вперед третий.

Большой Жоан по-прежнему загораживал собой Дору. Он не произнес ни слова,
но вытащил из-за пояса нож.

- Ты это брось! - крикнул Безногий. - У нас все - поровну!

- Вы что, не видите - она ж еще девчонка... - пробормотал Профессор.

- Ничего себе - девчонка, - крикнул кто-то. - Вон какая грудь!

Вперед протиснулся Вертун. Глаза у него так и сверкали, угрюмая ухмылка
кривила губы.

- Лампиан тоже не разбирает, кому сколько лет! Отдай ее нам, Жоан!..

Все знали, что слабосильный Профессор драться не умеет и не любит: его
можно в расчет не принимать. Они были возбуждены до крайности, но порыв их
сдерживался решительной позой Большого Жоана. А Вертуну казалось, что он -
среди бандитов Лампиана, что они захватили поместье и сейчас все скопом
обесчестят дочку фазендейро. Волосы Доры золотились в пламени свечи. На
лице ее застыл ужас.

Большой Жоан продолжал хранить молчание. Профессор раскрыл свою наваху,
стал рядом с ним. Тогда выхватил нож и Вертун, шагнул вперед. Остальные
тесной кучкой двигались за ним. Рявкнула собака.

- Отвали, Жоан, добром прошу... - еще раз сказал Вертун.

"Был бы здесь Кот, - подумалось Профессору, - он бы помог: у него-то есть
женщина..."

Дора видела, как надвигается на нее стена парней, и страх заставил ее
позабыть и усталость, и все неудачи этого долгого дня. Зе плакал. Дора не
сводила глаз с Вертуна: угрюмое лицо мулата выражало неприкрытое
вожделение, передергивалось нервной усмешкой. Когда свеча осветила лицо
Долдона, Дора увидела, что лоб у него - в рябинах, и, снова вспомнив
покойную мать, зарыдала в голос. "Капитаны" на минуту замерли.

- Видите - плачет... - сказал Профессор.

- Ну и что? Отсыреет, что ли? - ответил Вертун.

Мальчишки, поглядывая то на Дору, то на клинок в руке Большого Жоана, опять
двинулись вперед, - сначала медленно, а потом подскочили почти вплотную.
Тогда впервые за все это время прозвучал голос негра:

- Вот только сунься...

Долдон засмеялся. Вертун перехватил свой нож поудобней. Зе плакал, Дора
расширенными от ужаса глазами смотрела на них. Жоан сбил Долдона с ног.
Кровопролитие было уже неминуемо, как вдруг в пакгаузе появился Педро Пуля:

- Что вы тут устроили?!

Вертун выпустил Профессора, которого уже успел ткнуть ножом в руку, и тот
поднялся на ноги. Долдон остался лежать - лицо его было располосовано
лезвием клинка. Большой Жоан по-прежнему загораживал Дору от всех.

- Что происходит, я спрашиваю! - повторил Педро.

- Да вот эти двое притащили сюда девчонку, а делиться с товарищами не
желают... Это не по справедливости, - ответил, не вставая, Долдон.

- Ясное дело! - завизжал Безногий. - Я, например, сегодня же получу что
причитается.

Педро посмотрел на Дору, на ее грудь, на белокурые волосы.

- Они правы, - сказал он. - Уйди с дороги, Большой.

Негр с изумлением уставился на него. "Капитаны", во главе которых был
теперь их вожак, снова придвинулись совсем близко.

- Пуля! - крикнул негр, выставив перед собой нож. - Клянусь, пропорю
первого, кто подойдет!

- Отойди, Большой! - сделал еще шаг Педро.

- Это ж девчонка! Что ты, ослеп?!

Педро остановился, и те, кто шел следом, замерли. Точно другими глазами
увидел он Дору - ее помертвелое от страха лицо, слезы, катившиеся по щекам.
Он вдруг услышал, как всхлипывает малыш.

- Я всегда держал твою сторону, Пуля, - опять заговорил Жоан. - Я - твой
друг. Но она еще совсем девчонка. Мы с Профессором привели ее сюда... Я
твой друг, но если ты ее тронешь, я тебя убью. Никто ее не обидит.

- Подумаешь, напугал! - крикнул Вертун. - Покончим с тобой - примемся за
нее!

- Заткни глотку! - рявкнул на него Педро.

- У нее отец с матерью от оспы померли, - продолжал Жоан. - Ей ночевать
негде, вот мы и привели ее сюда. Она ж не уличная, разве ты не видишь? Это
- девочка, Педро. Я прикоснуться к ней не дам.

- Девочка... - еле слышно повторил тот и, шагнув к Жоану и Профессору,
резко повернулся к остальным - Ну, кто смелый?..

- Так не поступают. Пуля! - прижимая ладонь к окровавленному лицу, крикнул
Долдон. - Хочешь спать с ней в очередь с Большим и Профессором?!

- Даю слово, что не дотронусь до нее, и они тоже! Она - еще девчонка, и
потому оставьте ее в покое! Не нарывайтесь, честно предупреждаю!

Те, кто был помладше годами и потрусливей, попятились. Долдон встал наконец
на ноги, побрел в свой угол, размазывая по лицу кровь. Вертун раздельно
произнес:

- Не воображай, Пуля, что я струсил. Просто ты прав: жалко ее.

Педро повернулся к Доре:

- Не бойся. Никто тебя не обидит.

Та поспешно оторвала от подола юбки полоску ткани, подскочила к Профессору,
перетянула ему руку. Потом присела возле Долдона (он весь сжался в эту
минуту), промыла ему рану, завязала. И ужас ее и усталость исчезли
бесследно. Она верила тому, что сказал Педро.

- Ты тоже ранен? - спросила она у Вертуна.

- Нет, - недоуменно ответил мулат и поскорей убрался к себе. Было похоже,
что Дора внушает ему страх.

Безногий наблюдал за всем этим. Собака спрыгнула с его колен, подошла к
Доре, лизнула ее босую ступню. Девочка потрепала щенка, спросила Безногого:

- Твой?

- Ага. Но можешь взять его, если хочешь.

Дора улыбнулась. Педро вышел на середину пакгауза, сказал так, чтобы все
слышали:

- Завтра она уйдет. Нам тут девчонка ни к чему.

- А вот и не уйду! Я останусь, я вам пригожусь! Я умею готовить, стирать,
шить...

- Пусть остается, - сказал Вертун.

Дора посмотрела в глаза Педро:

- Ты же сказал, меня никто не обидит?

Педро взглянул на ее золотистые волосы. В пролом крыши лился лунный свет.

ДОРА, МАТЬ

Кот враскачку, особой своей походочкой, шел по пакгаузу. До этого он долго
и безуспешно пытался вдеть нитку в иголку. Дора уложила брата спать и
теперь ждала, когда же Профессор начнет читать свою книжку в голубом
переплете, - он обещал, что будет интересно. Тут вот и подошел к ней Кот:

- Дора...

- Чего тебе, Кот?

- Помоги, а?..

Он показал ей иголку с ниткой: никак ему было не совладать с ними.
Профессор поднял глаза от книги, и Кот тут же обратился к нему:

- Смотри, Профессор, будешь столько читать - глаза испортишь. Темнотища
там... - и нерешительно взглянул на девочку. - Да вот нитку эту чертову не
могу просунуть, ушко маленькое такое... Не получается, хоть плачь.

- Дай сюда.

Она вдела нитку в иголку, завязала узелок.

- Вот что значит женские руки, - сказал Кот Профессору.

Но Дора не отдала ему иголку, а спросила, что надо зашить. Кот показал ей
распоротый по шву карман пиджака. Это был тот самый кашемировый костюм,
который носил Безногий в ту пору, когда жил в богатом доме на улице Граса.

- Видишь, какой красивый, - похвастался Кот.

- Красивый... - согласилась Дора. - Снимай...

Кот и Профессор не отрываясь