торая была исключительно теплой и сладостной. Я
удивился, что она подсохла так быстро и что при
прикосновении языка казалась твердой, как рубец. Я сказал
себе: "Это становится забавным". Я не хотел прикасаться к ней
- это было бы необдуманным расточительством по отношению к
наслаждению в дни напряженной и кропотливой работы, во время
которой я могу играть с засохшим рубцом. И в этот день я
пережил один из самых мучительных своих опытов, ибо я
превратился в рыбу! Эта история стоит того, чтобы рассказать о
ней.

Спустя четверть часа после того, как я начал изображать на
холсте сверкающую чешую моей летящей рыбы, я вынужден был
прекратить это занятие из-за появления целой тучи больших
мух (некоторые из них были зеленовато-золотистыми), которых
привлек зловонный запах рыбьего трупа. Мухи эти носились в
пространстве над трупом разлагающейся рыбы, моим лицом и
руками, заставляя удваивать внимание и быть вдвое
расторопнее прежнего. Как на пределе самой сложной работы, я
должен был оставаться неуязвимым для них, невозмутимо
продолжая накладывать свои мазки, не моргнув, рисовать
контуры чешуи; но тут одна муха бешено впилась в мое веко,
а три другие прилипли к модели. У меня появилось
преимущество: в короткое мгновение, когда они меняли
положение, я мог вести наблюдения. Я не могу вспомнить до
сих пор муху, которая назойливо старалась сесть на мой рубец.
Я прогнал ее на короткое время, яростно двинув уголками рта,
который от природы был достаточно гармоничным. Чтобы не повредить
мазкам кисти, я сдерживал дыхание. Иногда я умудрялся
вытерпеть эту муку и не гнать муху, пока она резвилась на
рубце.

Однако это поразительное страдание не заставило меня
остановить работу, ибо здесь возникла задача живописания,
поглощенного мухами, пленившими меня и толкавшими к чудесам
изворотливости. Я уже не мог бы работать без них. Нет! Что
действительно заставило меня остановиться, так это зловонный
запах рыбы. Я должен был убрать свою модель и начать писать
Христа, но тотчас же мухи, которые до тех пор как-то
разделяли меня и рыбу, скопились исключительно на моей коже.
Я был совершенно голым, и тело мое было обрызгано
опрокинутой бутылкой фиксатива. Думаю, что их привлекла эта
жидкость, ибо я был абсолютно чистым. Усеянный мухами, я
продолжал писать лучше, чем раньше, защищая свой струп
языком и дыханием. Языком я облизывал и смягчал его,
гармонизуя мои вздохи и ритм ударов кисти. Царапина
совершенно зарубцевалась, и вмешательства моего языка было
недостаточно, чтобы отделить тонкую чешуйку, если бы я при
этом не помогал конвульсивной гримасой, появлявшейся всякий
раз, когда я брал краску с палитры. Эта тонкая чешуйка была
точно такой же, как чешуйка рыбы. При повторе операции
бесчисленное множество раз я мог снять какое-то количество
рыбных чешуек. Мой рубец был подобен фабрике, производящей
рыбную чешую, похожую на слюду. Как только я снимал одну
чешуйку, в углу рта моментально возникала новая.

Я сплюнул одну чешуйку себе на колено. Мне показалось, что
она, словно жало, ужалила меня. Я тут же прекратил писать и
закрыл глаза. Мне нужно было собрать всю волю, чтобы
остаться неподвижным - так много сверхактивных мух было на
моем лице. Терзаясь, мое сердце начало биться как
сумасшедшее, и вдруг я понял, что отождествляюсь со своей
гниющей рыбой, ибо чувствовал, что становлюсь таким же
неподвижным, как она. "Боже мой! Я превращаюсь в рыбу!" -
воскликнул я.

Доказательства реальности этой мысли не замедлили появиться.
Чешуя с моего рубца жгла колено и стала размножаться. Я
ощутил, как мои бедра, сначала одно, затем другое, потом
живот стали покрываться чешуей. Я хотел насладиться этим
чудом и продолжал держать глаза закрытыми почти четверть
часа.

"Ну, - сказал я себе, все еще не веря, - сейчас я открою
глаза и увижу, что превратился в рыбу."

Сладко несло по течению мое тело, и я купался в лучах
заходящего солнца. Наконец я открыл глаза. О! Я был покрыт
сверкающими чешуйками. Но в ту же минуту я понял, откуда они
взялись: это были всего-навсего брызги моего застывшего
фиксатива.

В этот момент горничная должна была принести мне съестное:
тосты, сдобренные оливковым маслом. Увидев меня, она поняла
ситуацию: "Вы вымокли, как рыба! Не понимаю, как вы можете
работать со всеми этими ужасными вас мухами!" Я углубился
в свои видения до самых сумерек.

О, Сальвадор! Твое превращение в рыбу - символ христианства
- произошло благодаря мучениям с мухами. Какой типично
далиниевский безумный способ идентифицироваться с Христом,
когда ты пишешь Его!

Кончиком языка, которому было больно от дневной работы, мне
удалось, наконец, отделить весь струп, а не только одну из его
хрупких чешуек. В то время, как я писал одной рукой, большим
и указательным пальцами другой бесконечно осторожно я держал
струп. Он был тонкий, я сжал его, он сломался. Я прислушался
к его запаху. Запаха не было. С отсутствующим настроением я
на мгновение уместил его между носом и верхней губой,
которая приоткрылась в гримасе, точно передавшей мое чувство
изнеможденного головокружения. Блаженная усталость незаметно
овладела мной.

Я отодвинулся от стола. Струп едва не упал на пол. Я поймал
его уже на тарелке, стоявшей у меня на коленях. Но это не
вывело меня из состояния прострации, и мой рот застыл в
гримасе как бы навечно. Но, к счастью, из состояния
неодолимой апатии меня вывела радость обнаружения моего
струпа. В панике я начал искать его на тарелке, где среди
бесчисленных крошек от съеденного хлеба темнело коричневое
пятно. Я подумал, что струп вновь мой, сжал его двумя
пальцами2, чтобы поиграть с ним еще немного. Но ужасная мысль
пришла мне в голову: я уже не был уверен, что это был мой
струп. Мне надо было поразмыслить. Это была загадка, ибо я
вообразил, что произвел его сам, но поскольку размер, вид и
отсутствие запаха были те же, какое это имеет значение,
настоящий это струп или нет? Это сравнение взбесило меня,
ибо я подумал, что божественный Христос, которого я писал во
время своего истязания мухами, никогда не существовал.

Яростные гримасы вместе с моей волей к власти углубили
кровоточащую трещину в углу рта. Алая овальная капля стекла
на подбородок.

Да! Совершенно в испанском духе то, что я всегда мечу свои
безумные игры кровью - способом, столь милым сердцу Ницше!

3 июля

Как обычно через четверть часа после завтрака, я заложил за
ухо цветок жасмина и пошел в туалет. Едва я уселся, кишечник
начал работать, что происходило почти без запаха. Настолько,
что душистая туалетная бумага и аромат жасмина преобладали.
Это событие могло быть предварено блаженными и чрезвычайно
приятными снами минувшей ночи, предвещавшими мне однородный,
лишенный запаха стул. Сегодняшний стул был совершенным, ибо
все соответствовало необходимым условиям. Я отношу это
полностью за счет моего почти абсолютного аскетизма и с
отвращением и почти ужасом вспоминаю о моем стуле во времена
мадридских дебошей с Лоркой и Бюнюэлем, когда мне был
двадцать один год. Это было неописуемо, ядовитый позор,
8лихорадочный, спастический, брызжущий, конвульсивный,
инфернальный, диферамбический, экзистенциальный, мучительный
и кровавый; в сравнении с ним сегодняшняя ровность и
душистость весь день заставляли меня думать о меде
заботливой, суетящейся пчелы.

У меня была тетушка, которая приходила в ужас от всего
вульгарного. Сама мысль о том, что она может испортить
воздух, наполняла ее глаза слезами. Она готова была поклясться, что
никогда в жизни не имела стула. Сейчас мне ее подвиг кажется
не таким впечатляющим. На самом деле в периоды аскетизма и
интенсивной духовной жизни я замечал, что оправляюсь совсем
немного. Утверждение, часто встречающееся в старых текстах,
о том, что у святых отшельников вообще не было экскрементов,
кажется мне близким к истине, особенно если вспомнить мысль
Филиппа Аврелия Теофаста Бомбастуса фон Гугенхайма
*(Парацельс (1493-1541)) , который говорил, что рот - это не
рот, но желудок, и он становится им после длительного
разжевывания без последующего проглатывания пищи; если
выплюнуть ее, она все еще остается питающая. Отшельники
жевали и выплевывали насекомых. Наивный религиозный вымысел,
что они жили на небесах, которые дарили им свою эйфорию.

Необходимость проглатывать - я писал об этом в
своих исследованиях о каннибализме *(Действительно Дали
говорил об этом в своей книге "Тайная жизнь", но полностью
исследование пока не опубликовано и выйдет в 2-х или 3-х
томах.) - меньше соответствует диетическому питанию, чем
потребности эмоционального и морального порядка. Мы
проглатываем пищу, чтобы максимально идентифицироваться с
любыми. Таким же образом мы проглатываем Божественный
ломоть, не прожевывая. Это объясняет антагонизм между
прожевыванием и проглатыванием. Святой отшельник заботился о
разделении этих двух актов. Чтобы посвятить себя такой
"жвачной роли" на Земле, он старается кормиться, используя
только свои челюсти, акт проглатывания остается, таким
образом, уделом Господа Бога.

4 июля

Моя жизнь устроена, как заведенный механизм: все в ней строго
согласовано. Как только я окончил работу, к моему дому
подошли два посетителя с сопровождающей их группой людей.
Один из них - L., барселонский издатель Дали, заявил, что он
специально приехал из Аргентины; второй - Pla . Сначала меня
посвятил в свои планы L.: он намерен издать в Аргентине четыре
книги:

1. Фундаментальное исследование Рамона Гомеза де ла Серна,
которому я обещал предоставить весьма любопытные материалы.

2. Мою "Рассекреченную "жизнь" *(Речь идет о "Дненике
гения".) , которую я писал в это время.

3. "Скрытые лики" Серна, которую он уже приобрел в Барселоне.

4. Несколько моих рисунков эзотерического характера с
комментариями ла Серна.

L. просил меня дать иллюстрации. Я же решил наоборот: пусть
он сам организует иллюстративное оформление книги, написанной мной.

Pla., приехав, сразу повторил то, что сказал при нашей
последней встрече: " В конце концов усы поранят Вас!" Между
ним и L. началась перепалка. Чтобы прекратить ее, я сказал, что
Pla. написал статью, которая своей проницательностью произвела на
меня сильное впечатление. На что тот ответил: "Говорите мне
такое почаще, и я напишу столько статей, сколько вам
захочется!"

"Напишите обо мне книгу! Вы сделаете это лучше, чем кто бы
то ни было!"

"Хорошо! Я напишу ее!"

"А я ее издам! - воскликнул L. - Да и Рамон уже почти закон-
чил очередную книгу о Дали."

"Но Рамон даже не знаком с Дали лично!" - возразил
раздраженно Pla. *(Из всех проектов был реализован только один
- фотографический альбом, названный "Усы Дали", в котором,
используя фотографии Халсмана, Дали попытался
классифицировать каждый волосок своих усов.)

Неожиданно дом заполнился многочисленными друзьями Pla.
Их облик плохо поддается описанию. Однако их отличали две
характерные детали: почти у всех были густые брови, и они
производили впечатление гуляк, только что вывалившихся из
кабака, где провели последние десять лет.

Провожая Pla., я сказал ему: "Когда-нибудь ваши усы проколят
вас! Необходимо срочно решить вопрос с публикацией пяти книг
- либо моих, либо написанных обо мне! Идея заключается в том,
чтобы о моей личности вышло как можно больше публикаций, и
везде нужно постоянно подчеркивать, что мои антиницщеанские
усы устремлены к небесам подобно шпилям бургосского собора.
Интерес к моей личности усилит интерес и к моему творчеству.
Это более действенный способ непосредственно узнать о
художнике чем получить о нем представление через его
творчество. Меня, например, весьма привлекла бы возможность
узнать все о Рафаэле-человеке.

5 июля

В этот день, когда поэт Лотен, от которого я получал
многократные доказательства поклонения, подарил мне рог
обожаемого мной носорога, я сказал Гала: "Этот рог будет
охранять меня."

И это мое утверждение начинает обретать реальность. Работая
над "Христом", я вдруг понял, что Его изображение
составляется из носорожьих рогов. Словно одержимый, я начал
писать каждую часть тела Христа так, как если бы это был рог
носорога. Совершенен рог и совершенно и божественное тело
Христа. Я был потрясен этим открытием и преклонил колена,
дабы возблагодарить Господа, - и это вовсе не метафора. Нужно
было видеть, как я, словно настоящий безумец, рухнул в
мастерской на колени.

Художники на протяжении всей истории человеческой культуры
мучительно пытались свести реальные формы к простейшим
геометрическим фигурам. Леонардо всегда стремился
воспроизвести форму яйца - самую совершенную согласно
Эвклиду. Энгр предпочитал форму шара, а Сезанн - кубы и
цилиндры. И только Дали, благодаря своему изощренному уму,
смог прийти к истине. Все поверхности человеческого тела
имеют общую геометрическую форму; их можно свести к конусу
совершенного носорожьего рога, вершина которого устремлена к
земле или небесам.

6 июля

Изнурительная жара. На полную мощность включена музыка Баха.
Кажется, голова вот-вот лопнет. Я преклонил колена, благодаря
Всевышнего, - так хорошо продвигалась работа над
"Вознесением". В сумерки подул южный ветер, горы вдали
озарились сиянием. Гала вернулась с рыбной ловли и прислала
горничную сказать, чтобы я обратил внимание на закат солнца,
окрасивший море в аметистовые тона, перешедшие затем в
багровые. Из окна я подал ей знак, что все вижу. Гала уселась
на носу лодки, выкрашенной неаполитанской охрой. В этот день
она показалась мне прекрасней, чем когда-либо. Рыбаки на
берегу тоже смотрели на панораму пламенеющих гор. Я вновь
обратился к Господу с благодарностью за красоту Гала, что
сродни творениям Рафаэля.

Эта красота непостижима, и никто не способен воспринять ее
живее и острее, чем я.

7 июля

Гала все хорошеет !

Получил приглашение на мистерию в Эльче *(Городок в провинции
Аликанте.) на 14 августа. Сквозь механически открывающееся
отверстие в куполе церкви ангелы возносят Мадонну к небесам.
Видимо, мы поедем туда. В Нью-Йорке мне заказали статью о
Даме Эльче. Примечательное совпадение - городок с
таинственной Дамой и мистерия Вознесения, которую уже
пытались запретить, однако представление было разрешено Папой
Римским. В то же время я получил свой текст к "Вознесению",
который появится в Etudes Carmelitaines. Отец Бруно посвятит
журнал мне. Перечитал написанное и, признаюсь, был весьма
удовлетворен. Ощущая вкус спекшейся крови на потрескавшихся
губах, я сказал себе: "Я обещал и сдержу слово!"

Вознесение - вершина ницшеанской феминизированной воли к власти:
сверхчеловек в женском обличье возносится к небесам силою
собственных антипротонов.

8 июля

Ко мне пришли два недалеких инженера. Я слышал разговор,
который они вели, поднимаясь ко мне. Один говорил другому,
что обожает сосны.

*(Каменный идол, найденный во время раскопок в XIX веке.)

"В Порт Льигате слишком сухо и пустынно, а я люблю сосны и не
за тень их крон, которой я никогда не пользовался, я просто любуюсь
ими. Лето без этого наслаждения - для меня не лето."

Я подумал про себя: "Постой-ка! Я сейчас тебе устрою сосны!"
Я принял этих господ весьма радушно, усилием воли эаставив себя
поддерживать банальнейшую беседу. Гости были чрезвычайно довольны.
Когда же я провожал их, мы вышли на террасу, и они увидели громадный
череп слона.

"Что это?" - спросил кто-то из них.

"Череп слона, - ответил я. - Обожаю слоновьи черепа. Особенно
летом. Просто не могу без них. Лето без черепа - для меня не лето!"

9 июля

Приятно щемит от желания превзойти самого себя. Это
божественное ощущение некоторого недовольства - знак того,
что в душе зреет нечто такое, что принесет мне огромное
удовлетворение. В сумерки я выглянул из окна и увидел Гала,
которая показалась мне еще свежее и моложе, чем вчера. Она
шла под парусом на своей новой лодке. Она пыталась поймать и
приласкать пару лебедей, расположившихся на маленькой шлюпке,
но это никак не удавалось: один из них отскочил в сторону,
второй спрятался под носовой частью. *(Дали купил этих
лебедей для Порт Льигата.)

10 июля

Получил письмо от Артуро Лопеза. Судя по нему, я его лучший
друг. Он собирается приехать на яхте с китайскими порфировыми
столиками. Мы решили встретить его в Барселоне и после этого на яхте
вернуться в Порт Льигат. Его приезд имел историческое значение, ибо
мы намеревались сделать золотой кубок, украшенный эмалью и
драгоценными камнями и предназначавшийся для Темпьетто
Браманте в Риме.

12  июля

Всю ночь мне снились удивительные сны. В одном из них я создал
большую коллекцию одежды, которой достаточно для того, чтобы
обеспечить мне успех в качестве Couturier на протяжении чуть
ли не семи сезонов. Забыв сон, я утратил это маленькое
сокровище и смог восстановить только два платья, которые Гала
будет носить этой зимой в Нью-Йорке. Но особенно
впечатляющим был последний ночной сон. В нем я узнал способ
фотографического изображения Вознесения. Я использовал его в
Америке. И в состоянии бодрствования сон казался мне столь же
прекрасным, что и во сне. Вот этот способ: берете пять порций
турецкого горошка, затем пересыпаете их в мешочек; далее
высыпаете горох с тридцатипятифутовой высоты. На падающий
горох направляете яркий луч проектора с изображением
Мадонны; зерна отделяются друг от друга подобно атомам,
представляя собой мельчайшие частички образа; затем
изображение переворачивается: благодаря ускорению,
объясняющемуся законом гравитации, создается впечатление
"вознесения". Следуя этим указаниям, вы получаете
"возносящееся" изображение, полностью отвечающее всем
физическим законам. Необходимо отметить, что это эксперимент,
единственный в своем роде. Можно еще покрыть каждую горошину
таким веществом, которое придаст движению своеобразный
киноэффект.

13 июля

Написал письмо Pla.

Дорогой друг!

L. забыл сказать, что Ваша книга, посвященная мне,
пользовалась в Аргентине огромным успехом и переведена на
несколько языков. Поскольку мне известно, что Вы в настоящее
время много пишете, я думаю, что настал момент сделать еще
одну книгу. Нужно только найти способ, чтобы она как бы
написалась сама собой. Я, кажется, решил эту задачу, назвав
ее "Атом Дали" . Пролог уже готов, им должно стать это
письмо. В нем мы укажем, что во всей Ампурданской области
*(Область Коста Брава, в которую входят Кадаке и Порт
Льигат.) есть только один атом - атом Дали, в котором и будет
заключаться весь смысл книги. Таким образом, Вы
сосредоточитесь только на нем, и это с лихвой вознаградит
Ваши усилия. При встрече с Вами я буду сообщать последние
новости об "атоме" , передам фотографии, документы. Вам
останется только создать вокруг них определенную атмосферу,
что для Вас с Вашим изысканным слогом не составит труда. Мой
"атом" так активен, что пребывает в состоянии постоянного
творчества. Повторяю: он, он, а не мы с Вами, напишет эту
книгу.

Приезжайте к нам отобедать. Вы откушаете все, что пожелаете и
что позволяет Ваша диета.

Ваш Дали

15 июля

Не стремитесь быть современным!

К сожалению, это единственное, чего вам не удастся избежать.

Сальвадор Дали

С благодарностью думаю о Зигмунде Фрейде, вновь подтверждая
истинность его великого учения. Постоянно погруженный в
дотошный анализ своих самыих незначительных мыслей, я, наконец,
понял, что, сам того не сознавая, всю свою жизнь писал только
рог носорога. Мальчиком десяти лет, стоя на четвереньках, я
молился перед столиком, сделанным из кости носорога. Как-то
раздумывая над своими картинами, я был ошеломлен количеством
содержавшихся в них носорогов. Даже мой знаменитый хлеб
*(Картина 1945 года.) - это рог носорога, изящно устроившийся
в корзинке. Теперь я понимаю свой энтузиазм, когда Артуро
Лопез подарил мне знаменитую трость из носорожьеи кости. Как
только я стал ее обладателем, у меня возникло совершенно
иррациональное ощущение. Я фетишизировал ее до такой степени,
что однажды в Нью-Йорке ударил парикмахера, когда