Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
то какой резон на меня обижаться?
Логики в таком подходе было маловато, и я это отчетливо сознавал,
однако на уровне эмоций испытывал сильный соблазн поддаться. Интересно,
как отреагирует матушка, если я ей заявлю: "Я не помню своего обещания
написать книгу о сестре, и поэтому не буду ее писать. Я не могу
выполнять обещания, которых не помню и за которые не отвечаю. В моем
нынешнем состоянии слова "не помню" синонимичны словам "этого не было".
Наверное, в ответ я услышу, что Верочка никогда так себя не повела бы и
почему господь забирает к себе самых достойных, а всякая
безответственная мразь продолжает коптить небо. Под безответственной
мразью в данном контексте подразумевался бы, естественно, я. Апофеозом
могла бы стать фраза, которую мне приходилось уже слышать: "И почему
умерла она, а не ты?! Уж Верочка нашла бы способ увековечить твою память
и успокоить мать". Конечно, мама была не в лучшем душевном состоянии,
когда произносила такое, но мне-то от этого не легче, ведь я это слышал
и помнил, эти слова оседали на дно души и постоянно зудели и
пульсировали, как гноящаяся ранка. Вообще-то моя Ольга Андреевна человек
деликатный, но не от природы, а от ума, от понимания, как надо себя
вести в приличном обществе. Однако, выведенная из состояния душевного
равновесия, она нередко позволяла себе такое, что, не будь я ее сыном, -
хлопнул бы дверью и навсегда прекратил бы всякие контакты с ней.
И тем не менее, чем больше времени проходило с того момента, когда я
столь неосмотрительно вышел поздним вечером в больничный парк, тем менее
реальным казался мне звук выстрела. Выстрел - то единственное, что на
уровне здравого смысла не позволяло махнуть рукой на амнезию. Я должен
все вспомнить или восстановить искусственным путем, чтобы понять, кому я
мог насолить или помешать и кто пытается меня убить. Но если оставить
неудачное покушение за рамками рассуждений, то ничто не мешает мне
плюнуть на коварную память и на эти несчастные два года, которые на
поверку оказались не таким уж катастрофически большим сроком, чтобы
из-за них стоило так напрягаться и ломать копья. Ну не помню - и не
помню, и хрен с ним со всем. Буду жить дальше. И, вполне вероятно, буду
жить по-другому. Чем плохо? А переживания человека, в голове которого
таинственные биохимические процессы растворили, как серной кислотой,
почти два года жизни, - прекрасный материал для следующей книги. И
погружение имеется в полном объеме, осталось только интригу соорудить.
***
В первые два дня занятий в фитнес-центре от меня буквально не
отходили три врача сразу: спортивный, терапевт и Голая Собачка Эмма.
Через каждые десять минут измеряли давление и проделывали еще какие-то
манипуляции, чтобы выяснить, какую нагрузку можно мне разрешить. В конце
концов все трое облегченно вздохнули, велели запомнить одно-единственное
число - сто десять, и оставили меня в покое. Я должен был следить за
показаниями на мониторе тренажеров и при частоте пульса свыше ста десяти
немедленно снижать нагрузку или делать перерыв. Во всем остальном
никаких ограничений не последовало, и я, перепробовав все, остановил
свой выбор на велоэргометре, беговой дорожке, комплексной доске и
бассейне. Наверное, я наделен излишним воображением, но занятия на
тренажерах помогали мне еще и психологически, я постоянно представлял
себе, как уезжаю на велосипеде, ухожу, убегаю, уплываю от того времени и
места, где слышал выстрел. И сам выстрел словно таял в тумане,
становился расплывчатым, терял очертания и превращался в сон, в бред, в
плод воображения...
Я удивительно быстро набирал форму, если в первый день занятий мне
удалось проработать на велоэргометре только пять минут при минимальной
нагрузке, после чего сердце заколотилось с непозволительной частотой, то
сегодня, на седьмой день, я легко справился с двадцатью минутами и вот
уже двадцать пять минут шагал по беговой дорожке со скоростью шесть с
половиной километров в час и подумывал о том, не увеличить ли мне угол
наклона. Никогда не думал, что физические нагрузки могут приносить
моральное удовлетворение, но мне казалось, что я крепну, наливаюсь силой
и выносливостью прямо на глазах, и меня это ужасно радовало. Словно
помешанный, я дважды в день вставал на весы и готов был прыгать как
ребенок, увидев, что во мне стало на сто или двести граммов меньше.
Однако же за неделю эти ежедневные смешные граммы сложились в целый
килограмм, что, конечно же, не оставило меня равнодушным.
После тренажеров я отправлялся в бассейн и начинал неторопливо водить
руками в голубой воде, изображая плавание брассом. В отличие от
тренажерного зала, где я накачивался здоровьем в гордом одиночестве, в
бассейне всегда было много народу, и за неделю я успел перезнакомиться
практически со всеми любителями водных процедур. Публика разномастная,
разновозрастная и разнопроблемная, объединенная лишь одним: тугим
кошельком, своим или чужим, позволяющим здесь находиться. Из всех
болезных пловцов я особо выделял только двоих, остальные слились для
меня в кашеобразную массу.
Пожилого Павла Петровича я заприметил в первый же день. Вообще-то
лечился он от какой-то болезни позвоночника, посему по совету врачей
торчал в бассейне целыми днями. Но, на мой непрофессиональный взгляд,
ему не помешал бы и психиатр, хотя тогда Павел Петрович утратил бы всю
свою прелесть, состоявшую в том, что он пытался научить всех окружающих
бережно относиться к словам. "Бережно" в его понимании означало
"экономно", то есть произносить следовало только те слова, которые несут
полезную информационную либо эмоциональную нагрузку. Причем старикан
особо настаивал на соблюдении принципа полезности. По-моему, он уже
достал своими нравоучениями всех, кто посещал бассейн. Я же от души
развлекался общением с ним и даже специально провоцировал на очередную
менторскую тираду. Павел Петрович являл собой яркий типаж, и просто грех
было бы упустить возможность понаблюдать за ним, чтобы потом вставить в
книгу.
Наше знакомство началось с моего опрометчивого возгласа, случайно
совпавшего с брошенным на проходящего по бортику бассейна пожилого
человека взглядом:
- Какая вода теплая!
Он тут же остановился и вперил в меня небольшие серые глазки, уютно
устроившиеся между старческими складочками на лице.
- Молодой человек... не имею чести знать вашего имени...
- Андрей.
- Очень приятно. Павел Петрович, - представился он. - Вам кажется,
что я в костюме от Сен-Лорана?
Вопрос показался мне более чем странным, и я даже не нашелся, как
ответить, чтобы получилось в том же стиле. Просто я в тот момент стиля
еще не понял.
- Да нет, - простодушно брякнул я, - по-моему, вы в плавках.
- И как вам кажется, мои плавки мокрые или сухие? - Только тут до
меня дошло, что идет некая игра, и мне стало интересно и весело. Но я
решил пока не выпендриваться, все-таки пожилой человек...
- По-моему, мокрые, - честно сказал я, - с них вода капает.
- Совершенно верно, - Павел Петрович назидательно поднял палец. - Из
чего можно сделать вывод, что я уже плавал и имел возможность лично
ощутить, какова температура воды в бассейне. Так зачем же вы мне это
сообщаете? Для чего вы тратите слова на то, чтобы проинформировать меня
о факте, который мне заведомо известен?
В первый момент я собрался было огрызнуться, дескать, с чего он взял,
что я собирался ему что-то сообщать, да я просто сам с собой вслух
говорил, и произнес-то я всего три слова, пусть и ненужных, на его
взгляд, а он в ответ сколько слов потратил, дабы разъяснить мне мою
тупость? Но чисто детский порыв удалось вовремя усмирить, и слава богу.
Дядька показался мне забавным, и я решил продолжить игру.
- Согласен с вами, вы совершенно правы, - мне не совсем удалось
справиться с эмоциями, и хоть я и старался подпустить в голос побольше
раскаяния, все равно наружу выперло лукавство. А Павел Петрович, не будь
дурак, это сей же момент заметил и не замедлил отреагировать:
- Не лгите, молодой человек. Если бы вы были согласны со мной, то
постарались бы сделать выводы из только что преподнесенного вам урока и
следить за своей речью, а вы снова допустили ошибку, потратили лишние
слова. "Согласен с вами" - вполне достаточно, вторая часть фразы была
совершенно излишней.
Он спустился по лесенке в воду, продолжая читать мне лекцию об
экономном и бережном отношении к словам, и мы медленно поплыли рядышком.
К концу первого сеанса плавания я уже знал, что Павел Петрович страдает
болями в спине, находится в клинике уже два месяца, а лечение оплачивает
его состоятельная дочь - бизнес-леди. С того дня проводимый в бассейне
час превратился для меня в неиссякаемый источник развлечений. Павел
Петрович вещал, а я слушал, наслаждался и запоминал, чтобы по
возвращении в палату записать наиболее яркие его высказывания.
Вторым человеком, который оказался мне симпатичен среди больничной
публики, стала молодая женщина по имени Елена. Ну, во-первых, она была
очень красивой. Конечно, дожив почти до сорока шести лет, я стал
понимать, что понятие красоты весьма и весьма относительно и кто-то
готов заплатить миллион долларов за обладание Клаудией Шиффер, а кто-то
пройдет мимо нее и даже не обернется, поэтому, когда я говорю о том, что
какая-то женщина красива, я имею в виду, что лично для меня, в моих
глазах она обладает несомненной внешней привлекательностью. Хотя вкус у
меня, как утверждают очевидцы, весьма специфический, как человек с
художественным вкусом, я способен оценить изящество форм хрупкой
блондинки или огненную грацию гибкой брюнетки, но как мужика меня всегда
привлекали представительницы того типа, который я сам для себя называл
"славянско-деревенским": рослые круто-бедрые женщины с небольшой грудью,
стройными сильными ногами, мягкими лицами и волосами темно-русыми или
каштановыми. И желательно с небольшим избыточным весом, дабы мне не
чувствовать себя рядом с ними огромным и толстым. Кто-то из знакомых
мужиков однажды пошутил, что во мне силен инстинкт самца-производителя,
потому что широкие бедра у женщины - это залог легких родов без риска
травмы у младенца, а маленькая грудь, как правило, дает больше молока,
чем пышная. Не знаю, может, он и прав, я как-то не задумывался над тем,
почему мне нравится именно этот женский тип. К нему, кстати, относятся
обе мои жены, и первая, и вторая, а также основная масса тех, с кем я
крутил романы.
Елена была тихой и какой-то забитой. В отличие от Павла Петровича,
который воспринимал меня просто как некоего Андрея, попавшего в
автомобильную аварию, она сразу узнала писателя Корина, и порой я ловил
на себе ее взгляд, в котором явно просматривалось обожание и восхищение.
Но в разговорах она ничего такого себе не позволяла, просто в первый же
день попросила разрешения взять автограф и принесла на подпись все мои
книги. Все до единой. Сказала, что я ее любимый писатель и она, ложась в
больницу, взяла с собой любимые романы. Конечно, я был растроган до
глубины души и постарался для каждого автографа найти теплые, недежурные
слова.
Общаться с Еленой было легко, она словно бы каким-то невероятным
чутьем угадывала темы, которые я обсуждал с удовольствием, и темы,
которые были мне неприятны. Кроме того, она, в отличие от всех
остальных, не раздражалась от бесконечных поучений Павла Петровича и,
казалось, получала от разговоров с ним не меньшее наслаждение, чем я.
Впервые она появилась в бассейне три дня назад, и к сегодняшнему дню мы
втроем составили маленький коллектив, не только вместе плавая, но и
гуляя в парке, и занимая один стол в столовой. Меня все время подмывало
спросить, чем Елена больна, но что-то меня удерживало, а сама она
молчала. Однако если исходить из того, что она лежала в том же
отделении, что и я, то есть в неврологии, то кое-какие предположения
можно было строить, особенно учитывая ее поведение. Какая-то она была
робкая, напуганная, что ли. В бассейне, например, никогда первой не
подходила ко мне, терпеливо ждала, когда я сам ее замечу и поздороваюсь.
Не проявляла инициативы в плане прогулок, просто соглашалась на мои или
Павла Петровича предложения. И даже когда общительный и разговорчивый,
постоянно нуждающийся в слушателях Павел Петрович стал уговаривать меня
занять вместе с ним и Еленой один стол в общей столовой, Елена хранила
молчание, ничем не выдавая своих желаний, так что я до конца и не понял,
хотела ли она, чтобы мы трижды в день встречались еще и за трапезой, не
хотела ли или ей это было абсолютно безразлично.
Мысленно я называл их обоих "мой букет", ибо Павел Петрович напоминал
мне высохший колючий чертополох, а Елена была похожа на мимозу, такая же
нежная и боязливая, готовая увянуть от малейшего неосторожного
прикосновения. Сегодня половина букетика уже мокла в воде, когда я
появился в бассейне после занятий на тренажерах. Половина - потому что я
заметил только Елену, жавшуюся в углу бассейна и тихонько перебиравшую
ногами в воде. Бравого блюстителя чистоты речи нигде видно не было.
Бросив полотенце и махровый халат на пластмассовое креслице, я скинул
резиновые шлепанцы, нырнул в воду и подплыл к мимозе, одновременно думая
о том, что же должно случиться в жизни молодой женщины, если при таком
роскошном теле и привлекательном лице она производит впечатление хилого,
жалкого, сломанного цветка.
- К Павлу Петровичу дочь с мужем приехали, он просил передать вам,
что сегодня не составит нам компанию, - пояснила Елена в ответ на мой
вопрос.
- Я надеюсь, это не означает, что мы с вами будем нарушать режим, -
во мне тут же проснулся кобель. - Мы вместе обедаем, а в четыре часа
идем гулять вдвоем.
Будь на ее месте не мимоза, а хотя бы василек, я бы не удержался от
скабрезной шутки и между обедом и прогулкой вставил: "вместе проводим
тихий час". Но с мимозами так шутить нельзя, того и гляди от ужаса все
свои пушистые шарики посбрасывает. Мы мило болтали, Елена расспрашивала
меня о европейских городах, куда я часто ездил, и об азиатских, в
которых мне тоже довелось побывать. И даже смеялась, когда я рассказывал
ей о Китае, об общественных туалетах без закрывающихся дверей и без
унитазов, о непонятной европейцу манере являться без приглашения в
гостиничный номер и о других вещах, удивлявших и забавлявших меня во
время поездки по провинциям Куэньминь и Юньнань. Я был благодарен ей за
то, что она ничего не рассказывала о себе, о своей личной и семейной
жизни, потому что мне пришлось бы это слушать, а потом не нашлось бы
приличного повода отвертеться от вопросов на аналогичные темы. Я
совершенно не собирался обсуждать свою амнезию ни с Павлом Петровичем,
ни с Еленой, ни с кем бы то ни было посторонним.
Закончив плавание, мы стали выползать на бортик. Я пропустил Елену
вперед на лесенку и снизу смотрел на поднимающиеся из воды красиво
очерченные плечи, вызывающие в памяти описание Элен Безуховой, сильную
спину, пышные округлые ягодицы, мускулистые ноги. Такую женщину при
других обстоятельствах я видел бы в образе породистой кобылы. Надо же, я
и не обращал внимания, какой у нее красивый купальник! И те формы,
которые он влажно и туго обтягивал, будили в моем воображении совершенно
недвусмысленные фантазии. Но... Она сошла с последней перекладины,
ступила на бортик, обернулась ко мне лицом, и я снова увидел перед собой
хрупкую мимозу, готовую скончаться от грубого прикосновения. Все
фантазии тут же свяли.
Мы разошлись по палатам, чтобы переодеться, и встретились за обедом.
Елена пришла в столовую в свитере изумительного фиолетового цвета,
который ей совершенно не шел, но сам по себе был чудо как хорош.
Возможно, я судил необъективно, просто я этот цвет очень люблю.
- У вас красивый свитер, - заметил я, желая быть любезным.
Она долго молчала, глядя мне в глаза, словно я сказал нечто
несусветное или уж слишком заумное, требующее тщательного обдумывания.
- Он мне не идет, я знаю, - тихо ответила она наконец. - Но я все
равно его ношу, потому что мне цвет очень нравится.
Потрясающее единомыслие! А может, она экстрасенс? Точно, экстрасенс.
Или телепат. Короче, она умеет читать мысли. И из-за этого у нее не
складываются отношения с людьми, отсюда и нервные болезни. Вот почему
мне так комфортно с ней общаться, вот почему она не затрагивает темы,
которые мне неприятны или неинтересны. Теперь все понятно, теперь я
знаю, от чего она здесь лечится и почему не рассказывает о себе. Ай да
Корин, ай да молодец, дотумкал все-таки, своим умом дошел, знаток
человеческих душ, любимец публики! Умница.
Но не будем делать скоропалительных выводов, надо все перепроверить.
- А вы знаете, как характеризуются люди, которым нравится фиолетовый
цвет?
- Знаю, - кивнула она. - Они хотят взаимопонимания, доверия, ласки. Я
и не скрываю, что хочу этого. И вы тоже этого хотите, верно?
Ох ты какая! Разве я говорил, что мне цвет нравится? Я сказал, что
свитер красивый, а о цвете и речи не было. Но она права, эта Мимоза с
дрожащими шариками, я действительно хочу, чтобы рядом со мной был
человек, который понимал бы меня и которому я мог бы доверять, и не в
данный конкретный момент, а вообще. Я всегда этого хотел, всю жизнь. Я
выбрал одиночество и карьеру писателя, но бывали моменты, когда меня мой
выбор не просто не радовал - ужасал. И когда я общался с психологами,
работая над книгой о спасателях, мне рассказывали о цветовом тесте
Люшера и о том, как он работает. Вот тогда-то я и узнал, откуда у меня
такая любовь к серому и фиолетовому цветам.
- С чего вы взяли? - фальшиво удивился я. - Почему вы решили, что мне
не хватает ласки и взаимопонимания? Я ведь не ношу фиолетовых вещей, в
отличие от вас.
- Вы носите серые, - мягко улыбнулась Елена. - А фиолетовые вам
нравятся. Вы слышали про тест Люшера?
Да что ж это такое?! Стоит только подумать о чем-то, она тут же это
улавливает, как будто я сам с собой вслух разговариваю. Неужели и в
самом деле телепатка? Вот весело-то будет! Придется прекращать контакты
с ней, а то буду чувствовать себя голым на всеобщем обозрении.
- Слышал, - я постарался быть сдержанным, не говорить лишнего и тем
паче не думать. Хорошо бы и тему сменить как-нибудь поизящнее. - Вы,
вероятно, психолог?
- Вовсе нет. Вам не кажется, что суп островат?
- Кажется, - с готовностью согласился я. Она сама сменила тему, и
хорошо. Интересно, это было ее собственное решение или Елена подслушала
мое желание?
Солянка и в самом деле была приготовлена по всем правилам, со
специями и оливками. Но я не любил острую пищу. Однако как быстро она
сориентировалась и перевела разговор на более безопасный для меня
предмет! О кулинарии можно рассуждать спокойно и себя особо не
контролировать. Спасибо тебе, чуткая Мимоза. Или все-таки телепатка?
До конца обеда мы деловито прообсуждали местную кухню, но, когда дело
дошло до десерта в виде запеченных с вареньем яблок, я подумал, что не
хочу идти гулять с Еленой без Павла Петровича. На меня снова наехал
страх. В компании с Чертополохом разговор носил характер безличностного,
ибо начинался с очередного монолога по поводу лишних слов, сказанных
мной или Мимозой, и д