к при этом не перестает
к тебе хорошо относиться, но  в  реальной  жизни  это  случается  крайне
редко.
   Разумеется,  на  столь  изысканное  и,  вполне   вероятно,   порочное
логическое  построение   ушел   не   один   год.   Если   первый   вывод
сформулировался сразу, в течение нескольких дней после той  контрольной,
то до третьего я дополз только годам к двадцати, набив не одну шишку  на
своей мягкой голове, которая  не  умела  отказывать  и  говорить  "нет".
Говорить "нет" я так до сих пор и не научился, зато научился  жить  так,
чтобы это  мое  неумение  не  доставляло  мне  особых  неприятностей.  В
частности, укрылся за Мусей, как за бронированным щитом.  Если  я  хотел
отказаться от участия в каком-нибудь мероприятии  (а  меня  постоянно  о
чем-то просили и куда-то приглашали), то это с успехом  делала  Кошечка,
поскольку всем давно уже было известно, что  обращаться  по  официальным
поводам нужно только к ней. Когда кто-нибудь ухитрялся прорваться ко мне
по телефону, я сразу отсылал к своему литагенту,  ссылаясь  на  то,  что
всем расписанием ведает она.
   Между  прочим,  такое   вот   систематизированное   представление   о
собственном характере и привычках появилось у меня не само  по  себе,  а
исключительно благодаря долгим  беседам  с  Бегемотом  Викторовичем.  Во
время одной из  этих  бесед,  которые  Бегемот  называл  сеансами,  я  и
вспомнил про случай с контрольной по алгебре, а уж потом  мы  постепенно
размотали всю цепочку. До того дня я  и  не  подозревал,  что  эпизод  с
корнем из двух оказал на меня такое сильное и длительное воздействие.
   Собственно, та беседа (я очень хорошо ее помню) началась  с  вопроса,
который задал мне Бегемот: а зачем мне нужен литагент? Ведь 99 процентов
российских авторов прекрасно  обходятся  собственными  силами.  Я  начал
перечислять  те  функции,   которые   выполняет   Муся,   и   постепенно
вырисовалась неожиданная для меня картинка. Во-первых, Муся  нужна  мне,
чтобы говорить кому-то неприятные вещи, которые я не могу  или  не  хочу
говорить сам. Борька Викулов не зря называет меня Сладкой Карамелькой, я
действительно хочу для всех  быть  приятным  и  всем  нравиться.  Эдакий
Золотой Червонец. Мне невыносима мысль о том, что кто-то меня не  любит,
ненавидит или даже просто плохо ко мне относится.
   Во-вторых, Муся делает за меня то, что все нормальные люди делают для
себя сами. Звонит, договаривается, выясняет, расплачивается.  Даже  дает
оформленные в виде подарка взятки, когда это нужно. И не потому,  что  я
ленивый. Дотошный Бегемот взял меня за ручку и  повел  далеко-далеко,  в
самое мое раннее детство, и  неожиданно  из  памяти  вынырнул  эпизод  с
бассейном.
   Мне было пять лет, и  родители,  ужасаясь  моей  растущей  полноте  и
неподвижному образу жизни в обнимку с  книгами,  решили  отдать  меня  в
секцию плавания. В один  прекрасный  день  папа  повел  меня  в  бассейн
записываться.  Мы  уже  подошли  к  зданию  спорткомплекса,   когда   он
неожиданно сказал:
   - Войдешь внутрь, Андрюша, разденешься в  гардеробе,  поднимешься  на
второй этаж, найдешь комнату номер четырнадцать и спросишь...
   Он назвал какое-то имя, но теперь я уже не вспомнил какое.  Я  понял,
что папа со мной не пойдет, ужасно испугался, но перечить не  посмел,  я
воспитывался в полном  и  абсолютном  послушании.  Не  знаю,  почему  он
отправил меня одного, то ли дела у него срочные появились, то  ли  хотел
проверить меня на самостоятельность.
   Я пошел. Нашел нужную комнату и того дяденьку, которого назвал  папа.
Дяденька велел мне раздеться до плавок, провел  к  бассейну  и  попросил
показать, как я плаваю. Плавать я в  принципе  умел,  то  есть  на  воде
держался и вперед продвигался.
   - Передай своему папе, - сказал он мне, когда я вылез, - что в группе
начинающих у меня мест нет.
   В тот день у меня сложилось стойкое и твердое убеждение в том, что  у
меня никогда ничего не получится, если я буду что-то делать сам. Если  я
спрошу - мне непременно нахамят в  ответ.  Если  попрошу  -  обязательно
откажут. И всю свою  дальнейшую  жизнь  я  подсознательно  строил  таким
образом, чтобы за меня все, что можно, делали другие. Выясняли, звонили,
договаривались,  просили.  У  меня  возник  неуправляемый  страх   перед
телефонной трубкой, при помощи которой я должен был звонить  незнакомому
человеку, и перед дверьми, за которыми сидели  незнакомые  мне  люди.  В
глубине души я считал, что  это  у  меня  постыдная  и  немотивированная
придурь, бзик, стеснялся его, корил себя за трусость. И только благодаря
Бегемоту вытащил из своего детства первопричину. Ах, Бегемот  Бегемотыч,
до чего ж ты славный мужик! Жаль, что подставной...

***

   В  Шереметьеве  мы  взяли  машину  -  там  всегда  полно   водителей,
предлагающих свои услуги. Сначала довезли Мусю, она  живет  недалеко  от
метро "Динамо".
   - Когда ты собираешься на дачу? - спросила она, прежде чем вылезти из
машины.
   - Если ничего не случится, то прямо завтра.
   - И, как всегда, отключишь телефон?
   - Поставлю на автоответчик. Да не волнуйся ты за меня, ничего со мной
не случится. Ну хочешь, я сам буду звонить тебе каждый день?
   - Два раза в день, утром и вечером, - потребовала  Самка  Гепарда.  -
Дай слово.
   - Ну даю, даю. Иди отдыхай.
   Хлопнула дверца, Муся взяла свою сумку, которую вытащил из  багажника
водитель, помахала мне рукой и скрылась в подъезде. А мне предстояла еще
дорога до дому. Что меня там ждет? Лина с торжественным  ужином?  Скорее
всего. Так уж повелось, что  при  каждом  моем  возвращении  из  поездок
супруга  устраивала  праздничный  ужин,  на  который  приглашались   мои
родители и Верочка (пока папа и сестра еще были  живы),  а  в  последние
годы - только матушка. Ничего особенного в своем приезде я не видел,  но
у  Лины  было  к  этому  другое  отношение.  Ее  отец   был   "выездным"
специалистом, а во времена советской власти  и  закрытых  границ  каждая
поездка за рубеж, особенно в капстрану, превращалась в целое событие.  И
не только сама поездка, но и возвращение  из  нее,  поскольку  сопряжено
было с непременной раздачей невиданных подарков и рассказами о неземной,
райской и не правдоподобной жизни.  Таким  было  детство  моей  жены,  и
традиция сохранилась,  хотя  в  наше  время  заграницей  уже  никого  не
удивишь.
   Я был прав, за красиво сервированным  столом  уже  сидели  моя  Ольга
Андреевна,  а  также,  что  было  весьма  неожиданным,  тесть  с  тещей,
приехавшие из Санкт-Петербурга на юбилей к какому-то знакомому. Женька в
своей комнате делал уроки, Лина хлопотала  на  кухне.  Идеальная  семья,
будь она неладна.
   - Ну, рассказывай! - нетерпеливо требовала матушка.  -  Как  ярмарка?
Как тебя принимали? Много было народу на встречах?
   Тесть понимающе  подмигивал,  сам  много  раз  проходил  через  такие
допросы, теща больше  помалкивала,  только  периодически  делала  дочери
замечания по поводу сервировки и приготовления блюд. Женьке  вообще  все
это было не интересно, за границей он бывал  и  в  моих  рассказах  "про
ихнюю жизнь" не нуждался, схватил привезенные мною подарки  и  убежал  к
себе.
   Матушкой же двигало тщеславное  стремление  услышать,  какой  ее  сын
популярный и любимый читателями. Особенно в присутствии родителей  Лины.
Подозреваю, что ею руководило инстинктивное желание еще раз подчеркнуть,
какой  незаслуженно  замечательный  муж  достался  их  дочери.  Впрочем,
возможно, я  излишне  суров  к  маман  и  она  на  самом  деле  искренне
интересуется, как дела у ее сыночка.
   С каждой минутой приближался момент, когда мне придется  вспомнить  о
разнообразии супружеских функций. И я отнюдь не был  уверен,  что  смогу
достойно выполнить возложенную на меня задачу. Привлекательность Лины  в
моих глазах сильно потускнела, а ведь я еще и с Вероникой  силы  тратил.
Ох, как мне всего этого не хотелось! На дачу, завтра же, прямо с утра. А
сегодня изображу головную боль.
   - Это от самолета, - тут же авторитетно заявила матушка. - Я говорила
тебе, что после  травмы  черепа  нельзя  летать  как  минимум  год,  эти
перепады давления при взлете и посадке дают на  сосуды  слишком  большую
нагрузку. Я надеюсь, ты в ближайшее время никуда больше не полетишь?
   - В начале ноября  у  меня  Амстердам,  -  я  скорчил  страдальческую
гримасу, - а в декабре Албания.
   - Ты себя угробишь этими поездками! -  оптимистично  предрекла  Ольга
Андреевна. - Завтра я привезу тебе один замечательный препарат, пропьешь
курс.
   - Завтра я еду на дачу,  прямо  с  утра.  Мне  нужно  работать,  хочу
закончить книгу, - я многозначительно глянул на матушку. - Ту, в  память
о Верочке.
   Это был удачный ход. Матушка уже открыла было рот, чтобы навязать мне
встречу в середине дня  или  вообще  вечером,  но  передумала.  Книга  о
Верочке для нее важнее, чем головная боль сына. А, ладно.
   - Ты правда завтра собираешься на дачу? - тихонько спросила  сидевшая
рядом Лина, положив руку на мое колено.
   Жест показался мне многозначительным, дескать, сегодня у тебя  голова
болит, а завтра ты уже и дома ночевать не будешь.
   - Да, хочу поработать, пока есть запал.
   Мне  показалось  или  в  глазах  Лины  мелькнуло  нечто  похожее   на
облегчение?
   - Ты не возражаешь? - на всякий случай спросил я.
   - Я рада, - тепло проговорила она. - Мне показалось, что  после  всей
этой истории с травмой и амнезией ты охладел к работе.
   - С чего это? - удивился я. - Я же так много работал в санатории,  ты
прекрасно знаешь, ты же  сама  старалась  приезжать  нечасто,  чтобы  не
отвлекать меня.
   - Не знаю, Андрюша, - она подавила вздох, - не знаю. Мне  показалось,
что у тебя глаз не горит, огня нет, как раньше. Я очень переживала из-за
этого. Но я рада, если ошибаюсь.
   - Ты ошибаешься, - твердо заверил я Лину. -  Книга  почти  закончена,
осталось работы максимум недели на две, если не отвлекаться ни  на  что.
Хочу дописать ее до  поездки  в  Голландию,  потом  она  вылежится  дней
десять, потом я ее отредактирую и буду сдавать.
   - И к декабрю мы можем рассчитывать на гонорар? - Так вот в чем дело!
Лина  боялась,  что  я  слишком  долго  буду  возиться  с  этой   книгой
неизвестного науке жанра и, может быть, даже брошу ее  на  полдороги.  А
она ждет денег. Поэтому и обрадовалась, услышав,  что  я  хочу  поскорее
закончить новую вещь.
   - Нам нужны деньги? - осторожно осведомился я.  -  У  нас  финансовая
катастрофа?
   - Что ты, никакой катастрофы. Просто все, что  у  нас  на  счетах,  я
положила  на  годичный  депозит   под   хорошие   проценты,   неожиданно
подвернулась такая возможность. А я хочу сделать ремонт в кухне и  нашей
спальне, уже заказала новую мебель, плиту поменяю, всю технику, а то все
уже устарело. У нас есть наличные, на жизнь  хватит  с  избытком,  а  на
ремонт - нет. Кухня будет из цельного дерева,  а  это  очень  дорого.  И
спальня испанская, за семнадцать тысяч баксов. Ты не возражаешь?
   Еще бы я стал возражать! Ремонт -  прекрасный  повод  не  жить  дома,
плотно осесть за городом. Все складывается просто отлично.
   - Конечно, милая, - я с чувством поцеловал Лину в щеку и краешек губ.
- И когда все начнется?
   - Рабочие готовы и ждут отмашки. Как ты скажешь. Я без тебя не  стала
принимать решение.
   - Тогда пусть приступают, я завтра уеду и не буду тут отсвечивать.  А
Женьку временно к моей матушке  переселим,  чтоб  химикатами  не  дышал.
Верно, заяц?
   Ее рука сильнее сжала мое колено.
   - Я тебя люблю, - прошептала она. - Мне сказочно повезло с мужем.
   Возможно. Но я в этом совсем не уверен. Впрочем, смотря  что  считать
везением. Если хороший муж - тот, который обеспечивает семью материально
и ни во что не вникает и не вмешивается, деньги не  пропивает,  жену  не
бьет и не задает лишних вопросов, то, наверное. Лине и  впрямь  повезло.
Да только это ли она имеет в виду?
   Мнимая головная боль вызвала у всех горячее сочувствие, в том числе и
у Лины, чего, собственно, я и добивался. Сразу после ухода  гостей  жена
стала прибираться и мыть посуду, а я был отправлен  в  душ,  а  потом  в
постель с напутствием расслабиться и постараться побыстрее  уснуть,  ибо
сон, как известно, лучшее лекарство от головной боли. Рекомендации  были
приняты мною с благодарностью, сопровождаемой взглядом великомученика.

***

   Проснулся я ни  свет  ни  заря  (по  меркам  неработающего  богемного
существа) и сладостно предался мечтам о дачном затворничестве.  Я  любил
наш загородный  дом,  просторный,  двухэтажный,  построенный  с  умом  и
обставленный с комфортом и даже роскошью.
   Лина в гостиной делала гимнастику. Я тихонько приоткрыв дверь и  стал
наблюдать за ней. Черт возьми, а она действительно здорово получшела  по
сравнению с девяносто девятым годом! Там, в санатории, у меня как-то  не
было случая присмотреться к ней издалека, то есть  с  расстояния  больше
полуметра. А тут я разглядел и четко обрисованную, как много лет  назад,
талию, и заметно похудевшие бедра, и подтянувшуюся кожу живота. А гнется
как  во  все  стороны!  Как  гуттаперчевая.  И  откуда  только  гибкость
появилась? Просто-таки обидно, почему я  всего  этого  не  хочу?  Дурак.
Такая роскошь сама в  руки  идет,  я  нос  ворочу.  Может,  оттого,  что
любопытства нет? За завтраком Лина сказала:
   - Андрюшик, я понимаю, что нарушаю  твои  планы,  но  ты  не  мог  бы
задержаться до вечера?
   - Зачем? - с подозрением спросил я. Неужели она  все-таки  вынашивает
постельные планы?
   - Вчера, когда ты уже лег, я созвонилась с мастерами и  сказала,  что
они могут приступать. Им нужно  завезти  все  материалы  и  инструменты,
стремянки всякие, это большой объем, они закажут машину и  за  один  раз
все привезут, чтобы быстрее было. Если бы ты сегодня посидел дома...
   - Все ясно, я должен караулить твоих мастеров.
   - Не злись, пожалуйста. Как только они все привезут, ты уедешь.
   - И в котором часу эта радость состоится?
   - Не знаю, милый. Я  просила  их,  чтобы  приехали  пораньше,  но  им
сначала нужно все закупить.  Тут  уж  как  получится.  Я  могу  на  тебя
рассчитывать?
   - Погоди, - спохватился я, - но ведь сегодня суббота. Почему ты  сама
не можешь побыть дома?
   - У меня дела. Ты же знаешь, бизнес не признает суббот и воскресений.
Вчера были переговоры, сегодня и завтра мы будем сидеть  с  юристом  над
вариантами  контракта,  чтобы  в  понедельник  его  подписать.  Если  мы
проволыним лишний день, контракт могут заключить уже  не  с  нами,  а  с
более проворной и разворотливой фирмой.
   - Да, конечно, - покорно вздохнул я. - Я понимаю. А  ты  сама  поздно
придешь?
   - Скорее всего, - Лина виновато улыбнулась. - Но ты меня не жди,  как
только мастера разгрузятся, сразу уезжай.
   - А Женька? Он  большой  мальчик,  вполне  может  сам  открыть  дверь
мастерам, - я продолжал упираться и выгадывать на мелочах.
   - Женьку я по дороге на работу отвезу к Ольге Андреевне. И  потом,  в
котором часу они приедут - неизвестно, что же мне, ребенка на целый день
к дому привязывать? Ему надоест сидеть одному, и он сбежит  куда-нибудь.
Он же совсем ребенок еще, Андрюша, у него чувства  ответственности  нет.
Кстати, помоги  мне  собрать  его,  все-таки  почти  на  месяц  мальчика
отправляем.
   Я вяло подумал, что Женьку можно было бы отвезти и завтра, а  сегодня
пусть бы покараулил квартиру, но  сообразил,  что  препираться  не  имею
права. Лина и без того взяла все хлопоты по ремонту на себя, не требует,
чтобы я как неработающий субъект сидел целый месяц дома и приглядывал за
мастерами, ездил с ней по магазинам и выбирал мебель,  технику,  плитку,
обои  и  какие-то  покрытия.  От  всего  это  удовольствия   Лина   меня
освободила, хотя сама занята своей работой с утра до ночи. Ну  что  мне,
трудно посидеть дома? Одному-то. Да нет вопросов!
   - Хорошо, я побуду дома, только к телефону подходить  не  буду.  Если
что - звони мне на мобильник, ладно?
   - Ладно, - удивленно протянула Лина. - Ты от кого-то прячешься?
   - Господи, да от матушки! Если она узнает, что  я  в  городе,  начнет
требовать, чтобы я приехал к ней за лекарством, и будет потом  еще  душу
из меня вынимать по поводу того, что я веду не правильный  образ  жизни.
Вчера, при твоих родителях, она держала себя в руках, а мне  одному  она
будет мозги пропиливать.
   Мы в четыре руки собрали одежду и белье для сына, проверили,  все  ли
учебники и тетрадки Женька положил в сумку, и я проводил их до машины.
   - Не сиди голодным, - напутствовала меня Лина, - в холодильнике полно
еды, разогрей мясо в микроволновке, ешь салаты, а то они испортятся.
   Вернувшись  в  квартиру,  я  прикинул,   как   получше   использовать
образовавшееся время.  Пожалуй,  надо  приготовить  свои  вещи,  которые
понадобятся мне на даче, чтобы можно было  сразу  же  схватить  сумку  и
ехать. На это ушло минут двадцать, октябрь и апрель - тяжелые месяцы для
сборов. А если дождь? А если снег? А если  слякоть  по  колено?  А  если
сухо? А если скользко? А если потеплеет  до  плюс  пятнадцати?  Летом  и
зимой сборы на дачу занимают у меня ровно пять минут, но разгар весны  и
осени всегда чреват резкими переменами погоды.
   Ну вот, сумка собрана. Теперь, пожалуй, можно сесть  за  компьютер  и
набрать тот  текст,  который  записан  от  руки  в  блокноте.  Заодно  и
подредактировать его. В напечатанном тексте стилевые ошибки  видны  куда
лучше, нежели в рукописном. Я включил компьютер и приступил к делу.
   Правка получилась большая,  сказывалась  торопливость,  с  которой  я
записывал текст, сидя в поезде или за столиком кафе.  Отработав  три  из
пяти отрывков, я  провел  ревизию  продовольственных  запасов,  разогрел
приличный кусок мяса и  употребил  его  вовнутрь  в  сопровождении  двух
разных салатиков. Заполировал все это полулитровой кружкой чая с лимоном
и сдобным печеньем, составил грязную посуду в раковину и кинулся назад в
кабинет,  к  компьютеру  и  блокноту.  Очнулся  я  только  тогда,  когда
требовательно затренькал дверной звонок. Рабочие приехали.  Это  который
же час? Мать честная! Половина  шестого.  Однако,  Корин,  не  слабо  ты
заработался.
   Занос и складирование стройматериалов заняли еще добрый час,  рабочих
было всего двое, и им пришлось раз, наверное, десять  курсировать  между
стоящей внизу "Газелью" и квартирой. Наконец они ушли.  Я  переписал  на
дискету плоды сегодняшних трудов и сунул ее в замшевую  сумку  вместе  с
ноутбуком и блокнотом. Добавил на всякий случай несколько чистых дискет.
Огляделся. Кажется, все взял, ничего не забыл. Можно отчаливать.
   Мой  отремонтированный  "Форд  Мондео"  стоял  в  гараже  чистенький,
помытый. После аварии я ездил на дачу всего один раз и заметил,  что  на
Комсомольской площади появился супермаркет "Рамстор", которого  на  моей
памяти еще не было. Вот и славно, там я и затарюсь продуктами и  хорошим
пивом.
   Я  давно  уже  пересек  Кольцевую,  до  дачи  оставалось   километров
двадцать. Машин было немного, все, кто предпочитает  выходные  проводить
за городом, уехали в первой половине дня или в пятницу вечером. "Фордик"
мой резво катился, весело позвякивая сгруженными в багажник и на  заднее
сиденье банками с едой и пивом. Были среди припасов и беззвучные пакеты,
но в куда меньшем количестве. Готовить  я  не  люблю,  поэтому  стараюсь
покупать всяческие консервы, которые нужно только открыть и съесть. Ну в
самом крайнем случае - разогреть. Господи, а вода-то! Вот  растяпа,  все
купил, а про воду забыл. Ничего, вдоль дороги есть палатки,  спиртное  в
них я, конечно,  покупать  не  рискнул  бы,  особенно  после  событий  в
санатории, но воду можно.
   Я притормозил у первого же киоска, заглушил  двигатель  и  подошел  к
окошку витрины, высматривая, какая есть вода, и одновременно прикидывая,
в какой таре лучше брать, в полуторалитровых бутылках или в пятилитровых
баллонах. Откуда-то из-за киоска появились дв