с лекарством, а  котлеты  завернул  в  несколько  других
пакетов и сунул в холодильник. Потом придумаю, кому их скормить.
   До встречи с журналистами оставалось три с половиной часа.

***

   Обед у Марии произвел на меня сильное впечатление. Впрочем, сильное -
вряд ли правильно. Скорее, удивительное.
   За три часа старуха ухитрилась приготовить с десяток блюд,  при  этом
никакой особой суеты я не наблюдал. Мне даже казалось, что она двигается
не так уж и быстро, хотя, спору нет, ловко и почти грациозно,  насколько
это вообще возможно в ее возрасте.
   Гроза закончилась довольно быстро, громы и молнии утихли,  но  ливень
так и продолжал шелестеть за окном, и я подумал, что  старухин  оптимизм
насчет гостей, которые являются сами, без приглашения, сегодня уж  точно
не оправдается. Ну кто потащится в такую погоду куда-то  на  обед,  если
нет никаких обязательств и можно спокойно отсидеться дома?
   Однако я жестоко ошибался. Хозяйка еще не начала накрывать на стол, а
уже стали подтягиваться  гости.  За  каких-то  полчаса  набежало  восемь
человек, а вместе с Марией и спустившейся вниз  Эсперой  нас  за  столом
оказалось одиннадцать. Из восьмерых  гостей  пятеро  были  старичками  и
старушками лет по восьмидесяти или около того, причем я был уверен,  что
всех их или почти всех я видел накануне в том баре, где встретил Лаки  и
Буллита. Еще двое - мужчина и женщина - показались мне  мужем  и  женой,
хотя на самом деле таковыми вряд ли являлись, ибо в разговоре  несколько
раз упоминали о своих  супругах  в  третьем  лице.  Мужчине  было  около
пятидесяти, женщина выглядела моложе,  но  оба  производили  впечатление
людей глубоко нездоровых. Наверное, поздние  любовники.  Восьмым  гостем
был подросток лет шестнадцати,  который  прямо  с  порога  спросил,  где
Эспера, и умчался наверх в библиотеку. Странная, одним словом, компания.
   Беседа за столом текла ровно, Мария умело держала бразды правления  в
своих сухих морщинистых ручонках, то  ловко  меняя  тему  разговора,  то
подкладывая добавку в опустевшие тарелки. Сидящие рядом Эспера  и  самый
молодой гость о чем-то тихонько переговаривались и, как только позволили
приличия, покинули общий стол. После того,  что  мне  сказала  Мария,  я
повнимательнее присмотрелся к девочке и удивился, как же я сам не понял,
что она больна. Ведь  ее  бледность  и  явную  физическую  немощность  я
отметил еще вчера. Наверное, меня сбил с толку блеск  ее  живых  глаз  и
выражение доброжелательности и открытости на тонком иконописном  личике.
Я почему-то всегда думал,  что  лица  тяжелобольных  детей  должны  быть
отмечены печалью и нездешностью. Оказалось, я заблуждался.
   - У Эсперы есть поклонник? - спросил я Марию, когда  подростки  вышли
из комнаты.
   - О да, - старуха усмехнулась,  -  она  пользуется  большим  успехом.
Гораздо большим, чем хотелось бы. Впрочем, лучше  пусть  успех  будет  у
нее, чем у Лаки.
   - Почему? - поинтересовался я озадаченно.
   - Потому что дети, которые дружат с Лаки,  действительно  безнадежны.
Тут уж никто ничего не может сделать.
   - Но почему? - настойчиво повторил я свой вопрос, окончательно сбитый
с толку.
   - Потому, - загадочно улыбнулась Мария. - Со временем поймете.
   Сплошные тайны. Ну и деревенька!

***

   Кажется, Муся не преувеличивала, говоря, что журналисты  обрывают  ей
телефон, пытаясь договориться об  интервью  со  мной.  Вместо  ожидаемых
четырех  человек  в  парке  санатория  собралось   почти   два   десятка
представителей прессы, вооруженных блокнотами и диктофонами, а также три
фотографа. Я вышел к ним в сопровождении  Муси  в  облике  Дикой  Кошки.
Наклеил на лицо виноватую улыбку и начал вещать.
   Хочу признаться и покаяться в  том,  что  ввел  всех  в  заблуждение.
Первая  информация,  которую  передала  моя  дочь,  была  правильной,  я
действительно потерял память. Мне  не  хотелось  делать  это  достоянием
широкой общественности, я  стеснялся  своего  недуга,  боялся  выглядеть
неполноценным, поэтому опроверг первое сообщение и  заявил,  что  потеря
памяти оказалась кратковременной и теперь все в порядке. Я  был  уверен,
что так оно и произойдет в самые ближайшие дни, и считал, что не  сильно
грешу против истины. Однако теперь, когда после аварии прошло почти  три
месяца, я вынужден констатировать, что память ко мне так и не вернулась.
Амнезия уничтожила два последних  года  моей  жизни.  Я  не  помню,  что
происходило за эти два года. Я не помню людей, с которыми познакомился в
этот период. Я не помню, что я говорил и делал. Я  с  удивлением  узнал,
что  закончил  роман  "Время  дизайна"  и  даже  написал   новую   книгу
"Треугольный метр". Еще раз прошу  прощения  за  то,  что  ввел  всех  в
заблуждение. А теперь я готов ответить на вопросы.
   Вот в сжатом виде то, что я сказал  журналистам,  но  на  самом  деле
говорил я минут двадцать,  краем  глаза  отмечая  беспрестанные  вспышки
фотоаппаратов. Вопросы посыпались один за другим.
   - Вы прочли свои романы, которые не помните, как писали?
   - Конечно, сразу же, как только узнал о них.
   - Какие у вас впечатления?
   - По-моему, прилично, - скромно улыбнулся я.
   - Какие чувства вы испытали, когда поняли, что ничего не  помните  из
событий последних двух лет?
   - Во-первых, ужас и стыд. Я показался себе интеллектуальным калекой и
не представлял, как смогу  в  таком  убогом  виде  показаться  на  люди.
Во-вторых, ненависть к невидимому вору, который украл у  меня  два  года
жизни. В-третьих, страх перед будущим. Я не понимал, смогу ли жить  так,
как раньше, и что меня ждет впереди. Видите ли, это была первая  амнезия
в моей жизни, - публика рассмеялась, оценив мой нехитрый  юмор,  -  и  я
просто не знал, как оно бывает, когда ничего не помнишь. И только теперь
я  стал  осознавать,  что  ничего  страшного  не  происходит,  жизнь  не
меняется, она остается прежней, и моему будущему ничто не  угрожает.  Но
должно было пройти без малого три месяца, чтобы я это понял. А тогда,  в
первые дни, я по-настоящему испугался.
   - Вы обращались к психоаналитикам, чтобы восстановить память?
   - Да, - признался я, не видя смысла это скрывать. Ведь  если  Бегемот
был подослан, то те, кто его нанял, и без того знают,  что  он  со  мной
занимался, и, если я солгу, это может  их  обеспокоить.  Я  должен  быть
открытым честным парнем, который открыто и честно  ничего  не  помнит  и
ведать не ведает. - Но, к сожалению, пока безуспешно.
   - Но надежда есть?
   - Увы, - я картинно развел руками, -  боюсь,  что  нет.  Как  раз  со
вчерашнего дня я прекратил занятия с психоаналитиком, потому что  пришел
к выводу, что зря трачу время. Память не восстанавливается, а между  тем
у меня появилось желание написать новую книгу, и я решил посвятить этому
все свое время.
   - О чем будет ваша новая книга?
   - Трудно сказать. Вернее, трудно описать. Но это совершенно точно  не
будет производственный  роман,  какие  я  писал  раньше.  Скорее  всего,
получится нечто из области фантастики.
   - В новую книгу войдет ваш опыт борьбы за восстановление памяти?
   - Нет. Мне сейчас интересны совсем другие проблемы.
   - Где и когда будет происходить действие вашего нового романа?
   - Нигде и никогда. Или всюду и всегда. Это место не имеет названия  и
не привязано к конкретному периоду времени. Это  будет  роман-притча,  а
притча не имеет времени и места действия.
   - Какие проблемы вы поднимаете в новой книге?
   - Рай и ад. Грехи. Душа и разум. Опыт и чувства.
   - Кто будет главным героем?
   -  Композитор.  Но   это   не   будет   книгой,   описывающей   жизнь
околомузыкальной тусовки. И никакого шоу-бизнеса. Еще раз повторю: книга
будет написана в совершенно новом для меня жанре. Хочу добавить,  что  я
готов передать отрывки для предварительной публикации.
   И  так  далее.  Под  Мусиным  руководством  мы  четко   уложились   в
оговоренные  полтора  часа.  Перед  началом  пресс-конференции   Кошечка
сообщила  мне,  что  двое  из  журналистов  интересовались  возможностью
эксклюзивного интервью и спрашивали, не  соблаговолю  ли  я  уделить  им
время после того, как все разойдутся. Я, разумеется, соблаговолил.  Если
я  что-то  недосказал   или   недостаточно   ясно   выразил   во   время
пресс-конференции, то у  меня  будут  еще  две  попытки,  а  это  совсем
неплохо.
   Пока я беседовал с первым  журналистом,  Муся  на  соседней  скамейке
развлекала второго, вернее, вторую, ибо это была  совсем  юная  девушка,
больше похожая на мальчишку, коротко стриженная, вихрастая,  веснушчатая
и угловатая, смахивающая на воробышка. Но когда дело дошло до  разговора
с ней, я  оценил  ее  профессионализм.  Она  оказалась  одной  из  очень
немногих, кто действительно готовился к интервью, а  не  бежал  задавать
вопросы,  плохо  представляя  себе,  кому  и   зачем   он   их   задает.
Девчушка-Воробышек успела при дефиците времени проштудировать все, что я
говорил и что обо  мне  писали  за  последние  годы,  и  этим  полностью
расположила меня к себе.  Мне  даже  захотелось  сделать  ей  что-нибудь
приятное. Например, рассказать  что-то  такое,  чего  я  еще  никому  из
журналистов не рассказывал. И  не  собирался.  Но  теперь,  как  это  ни
кощунственно, собрался, потому что счел, что это может оказаться  весьма
кстати. И когда девчушка, как и положено у хороших журналистов, спросила
под конец, есть ли что-то такое, о чем мы еще не говорили, но о чем  мне
хотелось бы сказать, я вытащил из рукава своего козырного туза.
   - Меня никто не спросил, почему я избрал для своей новой книги  столь
нетипичную для меня тематику. Дело  в  том,  что  у  меня  была  младшая
сестра, Верочка. Я очень ее  любил.  Ее  жизнь  складывалась  невероятно
трудно, трагически. Неудачи в  личной  жизни.  Смерть  первого  ребенка.
Потом во время родов погиб ее второй ребенок. Потом она родила третьего,
но он тоже не дожил даже до школьного возраста. Ей  было  очень  тяжело.
При этом ее преследовали постоянные неудачи  в  профессиональной  сфере,
карьера не складывалась, семьи, которые  она  пыталась  создать,  вскоре
распадались. Верочка покончила с собой. И я  постоянно  жил  с  чувством
вины, мне казалось, что я что-то недодал своей сестре, что-то недоделал,
вернее, не все сделал, чтобы ей помочь. Не уделял  достаточно  внимания,
не согревал ее своей любовью. И сейчас  я  понял,  что  должен  написать
книгу в память о ней.
   - Вы хотите описать жизнь своей сестры? - уточнила девчушка.
   - Не совсем так. Я ведь уже говорил, что это будет роман-притча.  Там
не будет конкретно моей сестры, как не будет вообще  никаких  конкретных
людей, которых я знаю. Но в книге будут подниматься те проблемы, которые
были в жизни Веры. Вот теперь я все сказал.
   - Спасибо большое, - с чувством произнесла  Воробышек.  -  Вы  хотите
посмотреть текст перед тем, как я его передам редактору?
   - Обязательно, - тут же вмешалась Муся. - Пришлите его либо по  факсу
в мой офис, либо мне по электронной почте. Свою визитку  я  вам  давала,
там есть все координаты.
   - Хорошо. Завтра к вечеру я подготовлю материал и пришлю вам, и, если
вас все устроит, через два дня это будет опубликовано.
   Воробышек быстро сложил в сумку свою нехитрую технику и упорхнул.
   - Ну? -  Муся  осторожно  тронула  меня  за  плечо.  -  Материалы  по
пресс-конференции появятся в газетах уже  завтра,  а  твои  эксклюзивные
интервью - еще через пару-тройку  дней.  Кажется,  ты  сказал  все,  что
хотел. Ты доволен?
   - Вполне. Я заодно  и  матушку  ублаготворил.  Пусть  думает,  что  я
выполняю ее просьбу. Конечно, не в той форме, в какой ей хотелось бы, но
если  пообещать  ей  сделать  длинное  предисловие-посвящение,  то   она
успокоится.
   - Это если  получится  роман,  -  заметила  моя  осторожная  Кошечка,
которая после ухода прессы  заметно  расслабилась  и  из  Мускулистой  и
Гладкошерстой снова превратилась в Мягкую и Пушистую. - А если  все-таки
новелла?
   - Не будем нервничать заранее, - улыбнулся я. - Что получится - то  и
получится, а там посмотрим. Главное на сегодня - всех  успокоить,  чтобы
меня никто не трогал. Ты есть хочешь?
   - Хочу, - призналась Муся, вообще не страдающая отсутствием  аппетита
и никогда в жизни не сидевшая ни на каких диетах. - Иди  на  ужин,  а  я
пока схожу в ваш буфет, куплю что-нибудь.
   - Никаких буфетов! - решительно объявил я. -  Мой  холодильник  забит
куриными котлетами имени Ольги  Андреевны  Кориной.  Ты  как  к  чесноку
относишься?
   - Нормально, а что?
   - Тогда все котлеты -  твои.  Я  его  не  выношу.  У  меня  там  есть
восхитительная колбаса имени товарища Микояна, консервы  имени  товарища
Бондюэля и лаваш имени славной страны Армении. Мы с тобой сегодня честно
отработали и имеем право устроить локальный сепаратный пир.
   - Это ты честно отработал, - сказала Муся,  шагая  рядом  со  мной  в
сторону корпуса. - А я сегодня не все успела.
   - Например?
   - Например, деньги в банке я взяла, а с твоей дочерью не встретилась.
Как ты думаешь, для нее не поздно будет, если я договорюсь с  ней  часов
на десять вечера?
   - Мусенька, золотая моя, Светка - взрослая женщина, сменившая за свою
жизнь нескольких любовников. Для нее и  в  час  ночи  будет  не  поздно,
особенно если речь идет о деньгах для ее ненаглядного наркомана  Гарика.
Позвони ей прямо сейчас, назначь  встречу,  мы  поужинаем  с  тобой,  ты
отдохнешь немного и поедешь. Только не говори, что ты у меня, - поспешно
добавил я, видя, что Муся потянулась к телефону. - У меня сейчас нет сил
с ней разговаривать.
   Матушкины  котлеты  были  съедены  довольно  быстро   и   с   большим
удовольствием. Наверное, это действительно вкусно, просто я такой  урод,
что мне не нравится. А может быть, Кошечка вконец оголодала, с  утра  до
вечера мотаясь по городу и занимаясь моими делами. Как  встала  в  шесть
утра, выпила чашку кофе, так до восьми вечера маковой росинки во рту  не
держала, не то что у меня: обильный завтрак, сытный обед  и  размеренная
жизнь.
   Светка, услышав про деньги, радостно согласилась встретиться с Марией
Владимировной в любое время и в любом месте. Так что и эта проблема была
решена без каких-либо затруднений.
   Итак, интервью я дал, от Бегемота избавился, от Светкиного  хахаля  и
его дружков получил временную передышку. Завтра  появятся  публикации  в
газетах, и после этого, вполне вероятно, из поля зрения исчезнет Мимоза.
Тогда можно будет вздохнуть спокойно.
   Осталось дожить до завтра.

***

   - Я обошел всю вашу деревню и не увидел кладбища. Оно где-то  далеко?
- спросил я Марию.
   Обед давно  закончился,  гости  разошлись,  и  теперь  мы  сидели  со
старухой в библиотеке. Я разрывался между любопытством  и  любопытством:
мне хотелось  и  задавать  вопросы  в  надежде  услышать  вразумительные
ответы, и поисследовать книги, которыми были уставлены полки от пола  до
потолка по всем четырем стенам.
   - У нас вообще нет кладбища, - спокойно ответила Мария.
   - А где же вы хороните?
   - Нигде. Нам некого хоронить. В нашей деревне никто не умирает.
   - Как это? - не понял я. - Вечная жизнь, что ли? - Старуха  вздохнула
и с грустью посмотрела на меня как на безнадежного недотепу.
   - Вам  хочется  отсюда  уехать?  -  задала  она  вопрос,  которого  в
контексте предыдущей беседы я совсем не ожидал.
   - Нет, мне здесь очень нравится.  Но  какое  отношение  это  имеет  к
вопросу о кладбище?
   - Самое прямое. Вам не хочется отсюда уезжать, вам здесь нравится.  И
другим тоже нравится. Можете мне сказать почему?
   - Нет. Почему?
   - Голубчик, вы сами должны ответить  мне.  Мы  же  договорились,  что
значение имеют только ваше мнение и ваши ощущения. Прислушайтесь к  себе
и ответьте, что вас здесь удерживает.
   "Любопытство",  -  хотел  было  сказать  я  первое,  что  лежало   на
поверхности, но,  последовав  указанию  Марии  и  прислушавшись  к  себе
повнимательнее,  я  неожиданно  понял,  что  меня  привлекает   какая-то
необыкновенная атмосфера, царящая в деревне. Не то воздух особенный,  не
то  аура  какая-то...  Аура  легкости,  покоя   и   безопасности.   Даже
бестревожности. И беспечальности.
   Я попытался, как мог, выразить это словами.
   - Все правильно, - одобрительно кивнула старуха. - Вы очень точно это
почувствовали. Такая аура может быть  только  в  том  месте,  где  никто
никогда не умирал. У смерти есть своя энергетика, она остается и никогда
не исчезает. В нашей деревне никто  никогда  не  умирал.  Когда  человек
чувствует, что конец близок, он уезжает отсюда и умирает в другом месте.
Там его и хоронят. Это позволяет сохранять  здесь  необыкновенную  ауру,
которой нет больше нигде в мире.
   - И что, все добровольно соблюдают это правило? Или у  вас  тут  есть
специальная полиция, которая следит  за  тем,  чтобы  никто  не  нарушал
порядок? - недоверчиво уточнил я.
   - Соблюдают добровольно. Это закон,  который  существовал  всегда,  и
никому не пришло в голову его нарушить.
   - Ну хорошо, - не сдавался я, - а как же приезжие? Они ведь не  знают
местных  законов.  Приехал  человек  отдохнуть,  развлечься,  в   казино
поиграть или родственников навестить, взял да и умер. Несчастный случай,
например, или скоропостижная кончина. Так может произойти и с  приезжим,
и с местным жителем. Как тогда?
   - Этого не может случиться, пока я здесь, - ровным  голосом  ответила
Мария. - Это исключено.
   - Что, и кирпич на голову не упадет, и током  не  ударит,  и  газ  не
взорвется?
   -  Упадет,  -  тонко  улыбнулась  моя  собеседница,  -  и  ударит,  и
взорвется. Случиться может все, что угодно. Но человек не умрет.
   - Пока вы здесь, - дополнил я язвительно.
   - Пока я здесь, - согласилась она.
   - Так вы врач! - меня осенила догадка.
   - Я бы так не сказала.
   - Знахарка. Колдунья. Шаман. Целительница. - Я копался в  собственной
голове, выуживая все подходящие слова, но ни одно из  них  не  попало  в
цель. Старуха продолжала улыбаться и отрицательно качать головой.
   - Всё, - признался я, - сдаюсь. Не представляю, кто вы такая и как вы
можете сделать так, чтобы человек не умер.
   - А между тем это так просто. Это лежит на поверхности. Придет время,
и вы сами поймете. Вы можете задавать мне любые вопросы, но не ждите  от
меня прямых ответов, голубчик. Их нельзя давать. Это тоже один из  наших
законов. Человек должен сам все понять и обо всем догадаться.
   - Погодите, - у меня голова шла кругом, - означает ли это, что я могу
приехать сюда и жить вечно, потому что, пока вы здесь, я не умру?
   - Ни в коем случае,  дорогой  мой.  Вы  будете  жить  ровно  столько,
сколько вам отмерено. Но если вы соберетесь умирать в нашей  деревне,  я
не допущу, чтобы вы скончались, пока ваши родственники не приедут  и  не
заберут вас.
   - А если у меня нет родственников и некому меня забирать?
   - Тогда вас отвезут в поселок. И вы там умрете, как и  собирались.  В
поселке есть огромное кладбище, вы, наверное, видели.
   Да, видел.  Даже  гулял  по  нему  неоднократно.  Красивое  кладбище,
ухоженное. Ну и порядочки в этой деревне!
   - А если вы сами умрете? Что тогда?
   Вопрос вырвался у меня против воли, и я испугался  его.  Ну  как  это
можно: спрашивать у пожилого человека, что будет, когда он  умрет.  Верх
бестактности.
   - Если я умру, тогда умрут и  все  остальные,  потому  что  я  больше
никому не смогу помочь. Но сегодня нам с вами еще рано это обсуждать.
   - Рано? - я начал сердиться и не сумел это  скрыть.  -  Вы  имеете  в
виду, что  я  еще  недостаточно  подготовлен,  чтобы  воспринимать  ваши
запредельные теории?
   - И это тоже. Но это - в самую последнюю очередь.
   - В последнюю? А что в первую очередь?
   - Голубчик, каждая тема имеет свой предел запрета. Ее можно обсуждать
до  определенной  черты,  но  потом  мы  доходим  до  той  точки,  когда
обсуждения бессмысленны. За этой чертой нет места  вопросам  и  ответ