ой.  Сколько  бы  ни
стоил номер (а я попросил самый лучший, и мне предоставили двухкомнатный
люкс), денег на карте наверняка хватит, даже если я проживу здесь год.
   Осмотревшись в номере, я прикинул, что спать, пожалуй, еще  рановато,
всего-то начало одиннадцатого, да и не затем я остался в  этой  деревне,
чтобы отдыхать. Мною двигало любопытство, и хотелось начать  уже  что-то
бросать в его ненасытную утробу. Поэтому  я  спустился  вниз,  вышел  на
улицу и заглянул в ближайшее же заведение, над  дверью  которого  маняще
переливалось огнями название "Только у нас!".
   Зал был полон, и мне с трудом удалось найти место у барной стойки.  Я
заказал  выпивку,  совсем   легкую,   чтобы   не   дразнить   вроде   бы
успокоившегося зверя - мое высокое давление, и  принялся  осматриваться.
Публика оказалась весьма разношерстная, но мне показалось, что мужчины в
общей своей массе в среднем были моложе женщин. Если молодых парней, лет
по двадцать - двадцать пять, было довольно много, то девушек  такого  же
возраста - по пальцам перечесть,  зато  взгляд  постоянно  натыкался  на
женщин  старше  пятидесяти,  было  и  множество  прелестных  старушек  с
аккуратно уложенными волосами и жемчугами в ушах и на морщинистых  шеях.
А вот стариков такого же возраста я что-то не заметил.  Наверное,  такой
половозрастной состав  связан  с  особенностями  заведения,  не  зря  же
вывеска утверждала, что "только у них!". Любопытно, что  же  это  такое,
чего нет в других барах? Или просто рекламный трюк?
   Я не спеша потягивал  свой  напиток,  продолжая  методично  ощупывать
глазами присутствующих, и вдруг наткнулся на Лаки и Буллита. Дети сидели
за столиком с двумя мужчинами и  о  чем-то  оживленно  болтали.  Вернее,
болтали мужчины и Буллит, а Лаки сидела тихая и молчаливая. Это  что  же
получается, Анна отпускает  своих  малолетних  детей  на  ночь  глядя  в
подобные заведения? И это тоже одна из тех вещей,  которые  "приняты"  в
этой странной деревне? Да, пожалуй, я не зря  остался,  здесь,  кажется,
есть немало занятного.
   - Я вижу, в  вашем  заведении  даже  дети  находят  себе  занятие,  -
обратился я к бармену, сосредоточенно протиравшему  высокие  стаканы.  -
Неужели их родители не беспокоятся?
   Бармен на мгновение поднял на меня глаза, слегка улыбнулся и  тут  же
вернулся к прерванному занятию.
   - У нас безопасно, никто не причинит вреда детям.
   - В вашей деревне так любят детей? - уточнил я.
   - Детей Анны - да. Их никто никогда не тронет. Это невозможно.
   Хм, загадочный ответ.
   - А других детей тронут?
   - Детей не трогают. Если с ними что-то происходит, то это судьба.
   Еще загадочней. Или у них тут все бармены - философы?
   - А почему детей Анны любят и не трогают? - продолжал приставать я. -
Они что, особенные?
   - Дети Анны - это дети Анны,  -  произнес  бармен,  не  отрываясь  от
стакана. - Они неприкосновенны. Это закон.
   - И кто придумал этот закон?
   - Его никто не придумывал. Он был всегда.
   Пока я озадаченно переваривал формулировку, бармен отошел  к  другому
концу стойки и вступил в беседу  с  каким-то  посетителем.  Формулировка
оказалась  совершенно  несъедобной,  никакое  усилие  мысли   не   могло
выработать фермент, чтобы усвоить ее, и я слез с высокого стула  и  стал
пробираться к столику, за которым сидели дети.
   - Привет, - сказал я, кладя руку на плечо Буллита. Мальчик  вспыхнул,
резко скинул мою  руку  со  своего  плеча,  но  потом  поднял  голову  и
миролюбиво улыбнулся.
   - Здравствуйте.
   - Добрый вечер, Лаки, - обратился я к его сестре.
   - Добрый вечер, - тихо откликнулась девочка.
   - А где Акси и Эспера? Дома остались?
   - Акси в другом заведении, ему с нами неинтересно. А Эспера  у  Марии
сидит, она вообще с нами почти никогда не  ходит,  -  негромко  пояснила
Лаки.
   - Мария? Кто это?
   - Наша соседка. Мы живем в одном доме, только у  нее  вход  с  другой
стороны. Эспера любит у нее сидеть.
   - А вы, выходит, не любите? - зачем-то спросил я и тут же поймал себя
на том,  что  начинаю  разговаривать  с  детьми  Анны  менторским  тоном
недовольного учителя. Так не пойдет, надо сдавать назад.
   - Да ну ее, - включился в разговор Буллит, - старая дура  эта  Мария!
Живет на свете миллион лет, все не помрет никак. И голову морочит Эспере
всякой ерундой, мозги ей забивает.
   Я ждал, что Лаки как-то  отреагирует  на  слова  брата,  или  добавит
что-то от себя, или, наоборот, возразит ему, или хотя бы осадит парня за
грубость, но  ничего  такого  не  произошло.  Девочка  сидела,  наклонив
голову, и, казалось,  даже  не  слушала,  что  говорит  Буллит.  Кстати,
взрослые собеседники  моих  знакомых  подростков  тоже  не  вмешивались,
тихонько переговариваясь о  чем-то  между  собой  и  посмеиваясь.  Н-да,
прелюбопытная компания,  два  мужика  лет  по  сорок  или  чуть  меньше,
агрессивный и злобный мальчишка и тихая молчаливая девочка.  Что  у  них
может быть общего? И это не случайный эпизод, ведь Лаки сказала, что  ее
сестра Эспера никогда не ходит  с  ними.  Стало  быть,  они  с  Буллитом
довольно регулярно ходят по вечерам в такие заведения. Что ж,  есть  что
поизучать и над чем подумать. Ладно, оставлю их в покое, а завтра  зайду
к Анне и задам ей несколько вопросов  о  ее  детках.  Кстати,  заодно  и
попробую познакомиться с соседкой по имени Мария. Если она действительно
такая пожилая,  как  считает  Буллит,  то,  вполне  возможно,  расскажет
что-нибудь интересное из истории деревни, иными словами,  поведает  мне,
откуда и когда появились эти более чем странные нравы, порядки,  правила
и законы. В частности, закон, по которому дети Анны неприкосновенны...

ГЛАВА 9

   Проснулся я ранним утром и, против ожиданий, чувствовал себя свежим и
полным сил, хотя лег довольно поздно. Приведя себя в порядок при  помощи
туалетных принадлежностей, купленных накануне здесь же, в  гостинице,  я
спустился вниз и спросил, где накрывают завтрак.  Ресторан  оказался  на
втором этаже, еда приятно удивила меня свежестью и разнообразием,  и  на
прогулку я вышел переполненным  самыми  радужными  эмоциями  и  приятным
нетерпеливым ожиданием: сколько еще нового и интересного  мне  предстоит
здесь увидеть и узнать!
   Первым делом я решил прогуляться по деревне, чтобы понять ее  размеры
и топографию, иными словами -  удовлетворить  ориентировочный  инстинкт.
Разглядывая дома и улицы, я пришел к довольно  странному  выводу:  здесь
существовало только три  типа  зданий,  и  внутри  каждого  типа  особых
различий  не  наблюдается.  Во-первых,  гостиницы.   Их   было   великое
множество, вчера в темноте я зашел в первую попавшуюся, просто  заглянул
внутрь и по интерьеру  лобби  сделал  вывод  о  ее  приличном  уровне  и
остался.  Сегодня  же,  при  свете  дня,  я  убедился,  что   гостиницы,
попадавшиеся  мне   на   каждом   шагу,   были   примерно   одинаковыми,
четырех-пятизвездочными, если судить по тому,  что  можно  было  увидеть
через  окна  и  стеклянные  двери.   Неужели   сюда   приезжают   только
состоятельные туристы? Тогда выходит, что эта деревня - дорогой  курорт.
И как это может быть, чтобы о нем никто не слышал и не говорил? Чудеса!
   Второй тип зданий - так называемые заведения, располагающиеся либо  в
нижних этажах гостиниц, либо в двухэтажных домиках.  Судя  по  вывескам,
здесь наличествовали и бары, и кондитерские, и рестораны, и казино.
   И, наконец, третья разновидность зданий - жилые  дома.  Все  на  одно
лицо, все похожи на тот дом, в который я зашел вчера - дом Анны. Не было
ни роскошных вилл, ни оригинальных коттеджей, ни простеньких бунгало, ни
хижин. Добротные  просторные  дома  в  два  этажа,  примерно  одинаковой
архитектуры. Получается, в этой загадочной деревне не было ни бедных, ни
богатых, все жители обладали одним и тем же уровнем достатка. Как  такое
может  быть?  Я  где-то  читал,  что  в  свое  время  существовала  идея
построения общества всеобщего равенства в одной отдельно взятой  стране.
Неужели именно здесь,  в  этой  богом  забытой  деревне  как  раз  такое
общество и построили? Тогда тем более странно,  что  об  этом  никто  не
знает, об этом не пишут газеты и не рассказывают по радио и телевидению.
   Я добрел до окраины и неожиданно обнаружил католическую  церковь.  За
церковью больше ничего не было, только поле, а за  ним  -  лес,  густой,
темный и пугающий. И только тут я сообразил,  что  не  видел  в  деревне
кладбища. По моим представлениям, кладбище  должно  находиться  рядом  с
церковью, а поскольку храмов на территории деревни мне не попадалось, то
и про кладбища я как-то  не  вспоминал.  Но  и  на  окраине  погоста  не
обнаружилось. Где же местные жители хоронят своих мертвецов?
   Собственно говоря, я добрел только до одной точки на краю  поселения,
и выводы делать рановато. Надо обойти  деревню  вокруг  и  только  потом
сформировать список вопросов, которые будут заданы либо  Анне,  либо  ее
пока еще не знакомой мне пожилой соседке по имени Мария.
   Я неспешно зашагал по дороге, опоясывающей деревню  внешним  кольцом,
глубоко вдыхая влажный утренний воздух, еще не высушенный жарким  летним
солнцем,  и  наслаждаясь   неизвестно   откуда   взявшейся   неожиданной
упругостью  собственных  шагов.   В   голове   постепенно   складывалась
музыкальная тема для увертюры моей новой рок-оперы, ведь именно в начале
дня  лучше  всего  придумывается  начало  произведения.  На  моем   пути
встретились еще несколько католических и православных храмов, синагога и
мечеть, но кладбища по-прежнему не  обнаруживалось.  В  конце  концов  я
снова оказался возле той же  церкви,  от  которой  начал  свой  круговой
поход. Солнце стояло уже  довольно  высоко,  и  я  подумал,  что  вполне
прилично начать "делать визиты".
   Найти дорогу  к  дому,  где  меня  вчера  столь  любезно  приютили  и
накормили ужином, труда не составляло, ибо утренний поход дал мне полное
представление  о  нехитрой  топографии  деревни:  три   длинные   улицы,
пересекаемые через каждые двести-триста метров более короткими улочками.
Все строго параллельно и перпендикулярно, словно строили одновременно  и
по простенькому чертежу. Как ни  смешно,  но  в  этом  смысле  маленькая
заброшенная деревня напоминала мне Нью-Йорк или Барселону.  Хотя  насчет
заброшенности я, пожалуй, погорячился... Неизвестная широкой  публике  -
да, согласен, но, судя по количеству гостиниц и, стало быть, туристов, -
вряд ли заброшенная.
   Анну я увидел на крыльце. Она сидела в шезлонге, еще более  красивая,
чем вчера, в открытом легком платье, и пила чай из маленькой  фарфоровой
чашечки. Рядом стоял небольшой круглый  столик,  на  котором  красовался
пузатый чайник, сахарница, молочник, еще одна чашка и поднос с выпечкой.
По другую сторону стола на плетеном стуле восседал мужчина. Прежде чем я
успел определить, сколько  ему  лет,  я  с  неопровержимой  очевидностью
понял,  что  он  влюблен  страстно   и   безнадежно.   Впрочем,   насчет
безнадежности я не уверен, может быть, мне просто хотелось  так  думать.
Но то, что страстно, - сомнений не было. И поза,  и  выражение  лица,  и
жесты, которыми он сопровождал свои пока еще не слышимые  мне  слова,  -
все  свидетельствовало  о  его  рабской  зависимости  от  собеседницы  и
готовности к полному подчинению. Анна слушала его, как  мне  показалось,
вполуха, рассеянно поглядывая по  сторонам  и  скупо  улыбаясь.  Заметив
меня, она лениво приподняла руку и помахала мне.
   - Доброе утро! Как вы устроились?
   - Отлично! А как Лаки и Буллит? Я встретил их вчера поздно вечером  в
баре и очень удивился. Неужели вы им это разрешаете?
   - А почему нет? Я им все разрешаю. Здесь с ними  не  случится  ничего
плохого.
   Я подошел поближе, ожидая, что Анна познакомит меня со своим гостем и
предложит присоединиться к чаепитию, но она и не  думала  этого  делать.
Проявлять инициативу в данном вопросе я счел неуместным, в конце концов,
она - незамужняя женщина  и  имеет  право  не  хотеть  афишировать  свои
знакомства.  Чувствуя  легкую  досаду  (что  скрывать,  Анна  мне  очень
нравилась) и  не  желая  оказаться  в  положении  навязчивого  "третьего
лишнего", я мило улыбнулся и спросил:
   - Как вы думаете, уместно ли мне будет зайти  познакомиться  с  вашей
соседкой?
   Вопрос не вызвал у нее ни малейшего удивления, во всяком  случае,  ни
один мускул на ее безупречно красивом лице не дрогнул.
   - Вы имеете в виду Марию? Разумеется.  Она  рада  всякому  гостю,  ее
двери открыты для всех. Можете смело идти. Да, кстати, там у нее Эспера,
скажите девочке, что я испекла печенье, пусть придет и возьмет блюдо для
Марии.
   - Я могу сам отнести, - с готовностью предложил я. - Зачем же  гонять
Эсперу, если я все равно иду туда.
   Анна равнодушно кивнула, легко поднялась и исчезла в доме.  Пока  она
ходила за печеньем, мужчина буквально испепелял меня  взглядом.  Мне  не
понравились его глаза. Не знаю, почему, но что-то в  них  было  такое...
Словно ему уже в  этой  жизни  ничего  не  нужно,  кроме  Анны,  и  ради
обладания ею он готов на все: на преступление, на муки, даже на  смерть.
Я с трудом удержался, чтобы не поежиться под этим исполненным  страдания
взглядом.
   - Вот, возьмите, - Анна передала мне  красивое  старинное  блюдо,  на
котором высилась внушительная гора печенья,  источавшего  запах  корицы,
ванили и чего-то еще, мне не известного, но вкусного.
   Ее пальцы коснулись моих, и я снова, как и накануне, поразился  тому,
какие они холодные. Просто ледяные. А ведь солнце палило вовсю...
   С подносом в руках я обогнул дом и поднялся на  крыльцо,  в  точности
такое же, как у Анны. Такой же была и передняя,  и  лестница  на  второй
этаж, и расположение дверей, ведущих в гостиную  и  кухню.  Но  на  этом
сходство заканчивалось.
   - Можно войти? - громко спросил я. - Я принес вам печенье от Анны.
   - Не нужно кричать, - послышался  совсем  рядом  негромкий  голос,  -
Эспера уснула, я не хочу ее будить. Заходите.
   Голос  раздавался  справа,  из  гостиной,  где,   как   мне   вначале
показалось, никого не было. Но я ошибался. В  самой  глубине  комнаты  в
старинном кресле сидела очень старая  женщина.  Абсолютно  высохшая,  до
песочной хрупкости. Белоснежные волосы делают морщинистое лицо еще более
темным, почти коричневым. Ярко-красные брюки и  сочно-зеленая  блузка  с
вычурным бантом. Пальцы лежащих  на  подлокотниках  кресла  рук  унизаны
кольцами и перстнями. Я был готов увидеть любую  "Марию,  старую  каргу,
которая живет уже миллион лет и все  никак  не  помрет",  но  только  не
такую.
   Поставив блюдо с печеньем на  первую  же  подвернувшуюся  поверхность
(кажется, это был  комод),  я  в  нерешительности  остановился.  Женщина
поднялась мне навстречу, и  в  ее  движениях  я  не  заметил  старческой
скованности  или  неловкости,  хотя,  если  судить   по   морщинам,   ей
действительно очень много лет. Наверное, девяносто. А одета,  словно  ей
двадцать три. Впрочем, такое  нередко  встречается  среди  пожилых  дам,
пытающихся остановить неумолимое увеличение возраста.
   - Я - Мария, - она протянула мне  руку,  которую  я  хотел  осторожно
пожать, боясь раздавить безжизненную кисть.
   Но ее пожатие оказалось неожиданно сильным, а руки - теплыми и  вовсе
не безжизненными.
   - А вы - наш новый приезжий, известный композитор, - продолжала она с
улыбкой,  -  мне  Эспера  про  вас  рассказала.  Так   что   можете   не
представляться. Хотите чаю?
   - Хочу. Если это вас не затруднит.
   - Затруднит? - она  тихонько  рассмеялась.  -  Меня  ничто  не  может
затруднить. Вас смущает  мой  возраст,  вы  думаете,  что  я  -  старая,
немощная развалина? Это иллюзия. Причем самая опасная из всех иллюзий.
   - Почему? - удивился я.
   - Потому что люди, глядя на мои  морщины  и  мой  отталкивающий  вид,
думают, что со мной можно  не  считаться.  Что  меня  можно  списать  со
счетов, что мною можно пренебрегать, что я уже ничего не могу. Это очень
пагубное заблуждение. Я могу все. Я могу даже то, чего вы и  представить
себе не можете, - она сверкнула карими глазами и снова  рассмеялась,  на
этот раз лукаво, но по-прежнему тихо. - Давайте  выйдем  на  крыльцо,  я
принесу чай туда.
   Она бросила взгляд на диван, стоящий перед  окном,  и  только  тут  я
заметил Эсперу. Девочка спала, свернувшись калачиком и заботливо укрытая
зеленым клетчатым пледом. Внезапно  я  осознал,  что  старуха  настолько
приковала к себе мое внимание, что я не замечал ничего, кроме нее самой.
Ни дорогой антикварной мебели, ни  великолепных  картин  в  позолоченных
рамах на стенах, ни  изысканных  бронзовых  светильников,  ни  пушистого
ковра на полу. Такой ковер стоит немыслимых денег,  я  это  точно  знал,
потому что моя драгоценная супруга  уже  три  года  выедала  мне  печень
требованиями купить нечто подобное, только подешевле.
   Как, однако, странно!  В  одном  и  том  же  доме  живут  бок  о  бок
стесненная материально Анна  с  четырьмя  детьми  и  невероятно  богатая
старуха. Неужели Мария не  может  купить  собственный  дом,  красивый  и
удобный, соответствующий ее немалому состоянию?

***

   Я так  и  не  понял,  что  же  это  такое  я  пишу  вместо  романа  о
коррумпированной милиции,  но  текст  шел  на  удивление  легко,  и  что
немаловажно, работа над ним доставляла мне огромное удовольствие. Я даже
сумел успокоиться и, когда подошло время обеда, решил  не  прятаться  от
подосланной шпионки Мимозы, а встретить опасность лицом к лицу.
   Собственно говоря, опасности-то никакой не было. Когда я сел за стол,
Мимоза с аппетитом поедала салат и слушала Павла  Петровича,  который  с
важным видом  вещал,  разъясняя  очередную  бессмертную  истину.  Против
ожидания, она даже не спросила меня, почему я не пришел в  бассейн,  как
обещал. Поскольку стараниями эмоциональной болтушки  Куколки  история  с
выбитой дверью и транспортировкой необъятного Лопарева стала  достоянием
общественности,  весь  обед  был  посвящен  обсуждению  этого   события.
Чертополох преувеличенно восхищался  моей  физической  мощью,  а  Мимоза
говорила, что ничуть не удивлена,  ведь  я  усердно  работаю  над  своей
физической формой и только слепой может не заметить, что я стал стройнее
и сильнее. Короче, оба в течение получаса старательно  лили  бальзам  на
мою душу. Мой обостренный подозрениями ум тревожно  выискивал  в  словах
Мимозы признаки повышенного интереса или необъяснимой  информированности
о моей жизни, но в этот раз ничего такого я не  заметил.  Все  было  как
обычно. Неприятные или неинтересные мне темы  Елена  не  затрагивала,  и
если раньше я расценивал это как необыкновенную  душевную  чуткость  или
признак потрясающего сходства  наших  умов,  то  теперь  находил  совсем
другое объяснение. Однако больше  свои  подозрения  мне  подпитать  было
нечем.
   - Леночка, а вы  лицемерка,  -  заметил  я,  приканчивая  телятину  с
тушеными овощами. - Не далее как сегодня утром  в  тренажерном  зале  вы
утверждали, что каждый человек имеет право быть таким, каков он есть,  а
если  он  подлаживается  под  вкусы  и  мнения  окружающих,   чтобы   им
понравиться, то предает собственную личность, уникальную и неповторимую.
Я правильно воспроизвел вашу мысль, ничего не исказил?
   Улыбка на лице Мимозы погасла, она с тревогой глянула на  Чертополоха
Петровича, и я понял, что она угадала мои намерения. Ах  ты  прозорливая
моя!
   - Да, верно, - едва слышно подтвердила она.
   - Тогда  почему  вы  так  внимательно  и  терпеливо  выслушиваете  ту
критику, которую наш уважаемый Павел Петрович  регулярно  обрушивает  на
все и всех, а?  Я  -  понятно,  я  человек  старой  закалки,  ментальный
ретроград, приученный к тому, что к мнению окружающих, особенно старших,
необходимо прислушиваться и следовать их  указаниям.  Но  вы-то,  вы,  с
таким свободным умом и такими неординарными суждениями, почему молчите и
не  возражаете?  Почему  подделы