листам. Если же ты дашь  интервью  и  исчезнешь,  только  дурак  не
сообразит, что  за  всем  этим  стоит  и  что  это  означает.  Не  делай
глупостей, Андрей, не подставляй сам себя.
   А ведь она, пожалуй, права... Наверное, сказывается разница  в  круге
чтения. Я не поклонник детективов, а Муся их прочла  великое  множество.
Во всяком случае, я не мог с ней не согласиться.
   - Хорошо, а что, по-твоему, я должен делать?
   - Давай для начала выясним, а чего бы ты сам хотел? -  ответила  Муся
вопросом на вопрос.
   Это было абсолютно в ее стиле. Какую  бы  проблему  я  перед  ней  ни
ставил, она всегда просила меня сформулировать, чего бы я сам  хотел,  а
потом уже искала и предлагала варианты решений.
   Итак,  чего  бы  я  хотел?  Вернуться  домой?  Не  уверен.  Мысль   о
вынужденной близости с Линой вызывала у меня не самые приятные  чувства.
Если бы все могло оставаться как раньше, то меня это вполне устроило бы.
Но ведь так, как раньше, уже, судя по всему, не  получится,  Лина  будет
настаивать на регулярном сексе, а мне его совсем не хочется.  И  обижать
ее не хочется. И себя насиловать - тоже.  Слава  богу,  она  так  занята
своим бизнесом, что приезжает только раз в неделю, но для меня сейчас  и
это много. Моя жена - прекрасная женщина, но разве я виноват, что больше
не хочу ее? Я бы с радостью вернулся  домой,  если  бы  она  куда-нибудь
уехала на пару месяцев. Мы с Женькой отлично  управились  бы  вдвоем,  и
матушка помогла бы. Правда, через два месяца проблема снова встала бы во
всей остроте, но к тому времени я бы что-нибудь придумал, или  оно  само
рассосалось бы...
   Итак, домой я пока не хочу. Остаться здесь?  Отличная  мысль,  только
вот Мимоза Прекрасная меня напрягает. Избавиться бы от нее - вот было бы
неплохо. Хотя нет гарантий, что мне не подставят кого-нибудь еще.  Но  я
впредь буду осторожнее  и  не  стану  столь  неосмотрительно  завязывать
тесные знакомства. Таким образом, мне нужно место, где нет Мимозы и  где
я  могу  по-прежнему  прикидываться   больным,   дабы   оправдать   свое
невозвращение домой. Во дожил,  а?!  Здоровый  сорокашестилетний  мужик,
богатый, знаменитый - и не может  жить  у  себя  дома  из  страха  перед
постелью, которую надо будет делить с законной женой.
   Черт возьми, но как же так сделать, чтобы меня никто не трогал, и при
этом никого не обидеть? В  первую  очередь,  конечно,  Лину.  Да,  я  не
виноват, что больше не хочу ее, но ведь и она не виновата в том,  что  я
дал ей надежду на второе рождение угасших было чувств. Я  открыл  в  ней
новые привлекательные стороны, я  вновь  влюбился  в  нее,  я  увлек  ее
интенсивным и изобретательным сексом, и как  теперь  объяснить  ей,  что
этого нет и больше не будет? Нельзя наносить такие болезненные удары  по
женскому самолюбию, это непростительно, да и Лина  этого  не  заслужила,
ведь она всегда была мне хорошей женой.
   - Я хочу невозможного, - признался я Мусе. - Я хочу жить у себя дома,
но чтобы там не было Лины. Или жить здесь, но чтобы не  было  Елены.  Ты
ведь не можешь это устроить, правда?
   Произнося эти слова, я поразился сам себе: в них была надежда.  Может
быть, Муся ее и не услышала,  просто  восприняла  последнюю  часть  моей
фразы как констатацию факта. Но себе я лгать не стал, натренировался  за
время общения  с  Бегемотищем.  Я  в  глубине  души  надеялся,  что  моя
всемогущая и суперорганизованная Муся Беловцева сможет это устроить.
   - Убрать Лину из твоего дома я, пожалуй, не  смогу,  -  с  задумчивой
улыбкой проговорила она. - А вот насчет твоей Елены  надо  подумать.  Ты
что-нибудь знаешь о ней?
   - Полный ноль. Только  имя  и  фамилию.  Ну  и  немножко  особенности
характера и менталитета. У меня сегодня был мой друг Борис  Викулов,  он
обещал попробовать навести справки о ней. У него есть какие-то  связи  в
милиции.
   - Ох, Корин, ты неисправим, - засмеялась Муся. - Как родился  ты  при
советской власти, так и продолжаешь жить в том времени.
   - При чем тут советская власть? - я почти обиделся, но не  до  конца,
потому что отчетливо уловил в ее словах  понимание  путей  решения  моей
проблемы. А уж если Муся  понимает,  как  решить  задачу,  то  можно  не
сомневаться: она ее непременно решит.
   - При том, что сегодня никто не наводит справки через  милицию.  Куда
проще и быстрее просто покупать  информацию.  Сколько  денег  ты  можешь
выделить на портрет твоей загадочной Елены?
   - Да сколько  надо!  -  радостно  пообещал  я.  -  Трать,  не  жалей,
собственное спокойствие дороже.
   И тут же совершенно по-детски поинтересовался:
   - А как ты будешь это делать?
   - Как-нибудь сделаю, - ее голос зазвучал лукаво  и  многообещающе.  -
Вопрос в другом: что ты будешь делать с той информацией, которую я  тебе
добуду? Вот, допустим, я выясню, что  она  -  учительница  в  школе  или
менеджер в магазине электроники. И дальше что? Узнать, связана ли она  с
теми, кто хочет помешать тебе написать книгу, мне все равно не  удастся,
ты должен отдавать себе в этом  отчет.  Единственное,  что  мы  с  тобой
сможем предпринять, это  придумать  какую-нибудь  хитрость,  при  помощи
которой убрать ее из санатория.
   - Какую, например? - тупо спросил я.
   - Не знаю, - Муся беззаботно пожала плечами. - Сначала нужно  собрать
первичные сведения, а потом уже думать. В конце концов, кто из нас двоих
писатель, ты или я? У кого фантазия?  Кто  мастер  придумывать  интригу?
Сделать, Корин, можно все, это только вопрос денег. Главное - придумать.
Но я по-прежнему не убеждена, что ты поступаешь разумно.
   - В смысле чего? - нахмурился я.
   - В смысле твоей Елены. Чем она тебе  мешает?  Если  твои  подозрения
действительно оправданны, то Елена отпадет сама собой, как только  будет
опубликовано твое интервью. Ты убедишь всех, что тебя не нужно  бояться,
и Елена исчезнет с твоих глаз. А  если  не  исчезнет,  то,  значит,  она
вообще ни при чем. Пусть остается, общайся  с  ней,  морочь  ей  голову.
Развлекайся, одним словом. И, кстати, твой друг Борис не так уж не  прав
в отношении этой дамочки. Может быть, она в тебя влюблена, так пользуйся
моментом, тем более без контроля со стороны жены.
   Я снова подумал о Веронике. О женщине,  с  которой  у  меня  случился
страстный роман во Франкфурте и которую  я  совершенно  не  помню.  Она,
должно быть, чудесная... Нет уж, не стану я вовлекаться  в  сомнительные
отношения с сомнительной Еленой, тем более что нет  никакой  уверенности
насчет ее чувств ко мне.  Это  у  Борьки  всегда  все  было  просто,  он
действовал всю жизнь, исходя из представления о том,  что  "баба  всегда
хочет, и чем больше - тем лучше, а с кем конкретно - ей без разницы".  Я
устроен по-другому. Ни разу в жизни я не пытался  завоевать  женщину,  я
только милостиво откликался на чьи-то чувства... Впрочем, кажется, я это
уже говорил. Зачем мне тратить силы  и  энергию  на  Мимозу,  не  будучи
уверенным в результате, когда я могу подождать до октября и  встретиться
с Вероникой?
   - Слушай, - меня внезапно осенило,  -  а  у  тебя  остался  номер  ее
телефона?
   - Чей? Елены? - недоуменно переспросила Муся. - Ты о чем, Андрей?
   Я понял, что проскочил мысленно огромный кусок разговора и  вылез  на
поверхность не в том  месте,  в  котором  нырнул.  Виновато  рассмеялся,
подлил Мусе еще чаю.
   - Да нет, я уже успел начать думать  о  Веронике.  Ты  можешь  с  ней
связаться?
   - Конечно. А что ты хочешь?
   - Попроси ее прислать фотографию. Хочу посмотреть, какая она.
   - Почему бы тебе самому...
   - Муся, - я довольно бесцеремонно прервал ее, - я  ее  не  помню.  Ты
можешь наконец усвоить эту простую истину: я не могу общаться с  людьми,
которых не помню. Даже если меня с ними связывают близкие отношения.  Не
могу я. Они для меня чужие, незнакомые. А вдруг она мне  не  понравится?
Вдруг тогда, во Франкфурте, я оказался в состоянии тихого помрачения, на
меня что-то такое нашло, и  я  влюбился,  а  сейчас  она  мне  покажется
крокодилом. Я позвоню ей, мне нужно будет что-то говорить, она мне будет
что-то отвечать, то есть я ввяжусь  в  разговор,  тем  самым  втянусь  в
отношения, а потом я не захочу их поддерживать. Знаешь, сколько  раз  со
мной такое было?
   - Догадываюсь, - усмехнулась она. - Хорошо, я свяжусь с ней.  Кстати,
можно сделать еще проще: я попрошу Веронику прислать фотографии тебе  по
электронной почте. Получишь их завтра же, если я  ее  разыщу.  Получится
куда быстрее, чем присылать обычной почтой.
   - Муся, я же сказал: я не  буду  работать  с  почтой.  Каждую  неделю
появляются новые вирусы, здесь мне никто не поможет, и я рискую потерять
все, что есть в компьютере.
   - Господи, Корин, ну до чего же ты беспомощный, -  Муся  вздохнула  с
укором. - Перекачай все материалы на дискеты, сложи их в коробочку и спи
спокойно. Ты что, первый день на  свете  живешь?  Привезти  тебе  чистые
дискеты?
   - Привези. Но все равно, - я упрямо стоял  на  своем,  -  если  из-за
вируса полетят все программы, я вообще не смогу работать на  компьютере.
Что толку в сохраненных материалах, если ими нельзя пользоваться?
   - Ладно, сдаюсь, - она безнадежно махнула рукой. -  С  почтой  ты  не
работаешь, и на этом точка. Хорошо, я получу фотографии Вероники на свой
адрес, распечатаю и привезу тебе. Устраивает?
   - У-гм, - промычал я. - Так ты хочешь прочитать то, что я тут наваял?
Только у меня здесь принтера нет. Будешь читать с экрана?
   - Буду. Включай свой агрегат.

***

   Внезапно налетевший ветер  нагнал  тучи,  солнце  скрылось,  и  резко
похолодало.
   - Сейчас начнется гроза, - озабоченно проговорила Мария.  -  Помогите
мне унести в дом стол и стулья.
   Когда на веранде не осталось ни одного предмета, я подумал, что  мне,
наверное, пора уходить. Чай мы уже не пьем,  а  остаться  на  обед  меня
вроде бы не приглашали. Мария будто прочла мои мысли.
   -  Если  вы  поможете  мне  с  обедом,  то  можете  считать,  что  вы
приглашены.
   Разумеется, я согласился. Кухня у Марии в точности повторяла кухню на
половине Анны, и даже мебель и посуда были старыми, но разница  все-таки
ощущалась. Если то, что я видел у Анны, выглядело просто старым, ветхим,
потертым и давно употребляемым, то у ее соседки все эти предметы были не
старыми, а  старинными.  Не  столетней  давности  тарелки,  а  старинный
сервиз.  Не  десятилетиями  используемые  приборы,  а  аристократическое
столовое серебро. И это отличие чувствовалось в каждой детали, в  каждой
мелочи, начиная от люстры и заканчивая солонкой.
   Мария  поручила  мне  работу  попроще  -  нарезать  лук  и  почистить
картофель и морковь. Признаться, я давно уже этого не делал,  с  юности,
наверное, ведь я довольно рано  стал  известным,  хорошо  зарабатывал  и
питался в ресторанах, а потом одновременно с женой в моем доме появилась
и кухарка, которую деликатно называли  помощницей  по  хозяйству.  Объем
работы меня поразил: старуха положила передо мной такое количество лука,
моркови и картофеля, что впору было готовиться к большому приему.
   - Вы ждете гостей? - осторожно спросил я.
   - Я никого не жду. Все сами приходят, - Мария загадочно улыбнулась. -
Уже много лет я не обедаю в одиночестве.
   - Почему же вы не заведете кухарку? - удивился я. -  Неужели  вам  не
трудно каждый день готовить такое угощение?
   - Мне? - она легко рассмеялась. - Голубчик, я уже говорила,  что  мне
ничего не трудно. У меня колоссальный  запас  сил.  Знаю,  какой  вопрос
вертится у вас на языке, и  знаю,  что  вы  мучительно  стесняетесь  его
задать. И правильно, дорогой мой, не задавайте, я все  равно  не  отвечу
вам.  И  вообще,  никогда  не  выясняйте,  сколько  лет   женщине.   Это
бессмысленно.
   - Почему?
   - Потому что  женщина  мало  чем  отличается  от  мужчины.  Вам  либо
интересно с ней общаться, либо нет. При чем же тут возраст? Он не  имеет
ровно никакого значения.
   - А если не только общаться? - я  сформулировал  свой  вопрос  весьма
туманно, но старуха меня прекрасно поняла.
   - Все равно. Вам либо хочется с ней спать, либо не хочется. Возраст -
это объективный параметр, интерес и желание - субъективные категории. Не
нужно смешивать их в одну кучу, от этого получается разброд в выводах.
   Ну и старуха! Конечно, ее соседка красива и  безумно  привлекательна,
но разговаривать с Марией куда занимательнее. Анна  постоянно,  как  мне
показалось,  уклонялась  от  моих   вопросов,   Мария   же   производила
впечатление  человека,  готового  обсуждать   любые   (кроме   возраста)
проблемы, только спрашивай.
   - Но ведь существует общественное мнение, - возразил я. -  И  оно  не
одобряет, например, любовную связь старика и молоденькой девушки. И  еще
больше не одобряет отношения очень  молодого  юноши  и  очень  немолодой
дамы. Я допускаю, что этот юноша может искренне хотеть плотской близости
со своей избранницей, но что  же  ему  делать  с  общественным  мнением?
Наплевать на него?
   - Именно, голубчик, именно, - Мария, повязав  вышитый  фартук  поверх
своего яркого одеяния, энергично месила тесто. - Что такое, в  сущности,
общественное мнение? Это оценки, высказанные кем-то со стороны.  А  твое
желание - это голос твоей души. Кто сказал, что голос твоей  души  менее
важен, нежели чьи-то оценки? Только тот, кому выгодно, чтобы  ты  думал,
что ты сам - ничто, и твои мысли и чувства не имеют никакого значения. А
кому это может быть выгодно? Тому,  кто  хочет  подчинить  тебя  себе  и
управлять  тобой.  Идею  о  том,  что   чужое   мнение   важнее   твоего
собственного,  изобрели  как  инструмент  власти,   как   средство   для
навязывания определенного поведения. Вам что, приятно  чувствовать  себя
пешкой, куклой, которой манипулируют чьи-то невидимые руки?
   - Нет, конечно, - откликнулся я, старательно, хотя и  неумело  орудуя
ножом.
   -  Тогда  забудьте  об  общественном  мнении.  Слушайте  только  свою
бессмертную душу.
   - А уж она такого наговорит... - шутливо подхватил я.
   - Не беспокойтесь, душа ничего плохого вам не наговорит. Вот разум  -
да, разум может вам напеть всякие глупости, из которых  вы  потом  много
лет не выпутаетесь. А душа - никогда. Проблема в том, что люди не  умеют
ее  слушать  и  слышать.  Они  все   больше   к   общественному   мнению
прислушиваются да к своему разуму, а это...
   Мария внезапно умолкла и повернула голову, словно прислушиваясь.
   - Кажется, Эспера проснулась. Пойду посмотрю. - Она вышла из кухни, и
вскоре из гостиной донеслись  приглушенные  голоса  хозяйки  и  девочки.
Потом скрипнул диван, легкие шаги зашелестели вверх по лестнице, ведущей
на второй этаж.
   - Я отправила ее в библиотеку, - сообщила Мария, возвращаясь и  снова
принимаясь за тесто. - Девочка любит читать, а у них  в  доме  ни  одной
книги.
   В ее голосе я не уловил  осуждения  или  хотя  бы  сожаления,  просто
констатация факта: у соседки книги не водятся.
   -  Почему  вы  не  попросили  Эсперу   помочь   нам   с   обедом?   -
поинтересовался я. - Еще одни руки совсем не помешали бы. Боюсь,  что  я
со своими скромными темпами за вами не угонюсь.
   Мария оторвалась от своего занятия и резко повернулась ко мне.
   - Эспера очень больна. Безнадежно больна. Она целые  дни  проводит  у
меня, спит, читает или разговаривает со мной. Даже Анна не заставляет ее
ничего делать по дому.
   Безнадежно больна... Sine espera, без надежды,  если  по-латыни.  Так
вот откуда ее имя. Я-то думал, что оно означает надежду, а  оказалось  -
безнадежность.
   - Неужели врачи ничего не могут сделать? - сочувственно спросил я.  -
Теперь медицина очень многое умеет. Может быть, здесь вопрос денег?  Мне
показалось, что ваша соседка стеснена в средствах. Если бы кто-то мог ей
помочь...
   В моих словах был, конечно, подтекст. Ты, такая  богатая  и  одинокая
старуха, вместо того, чтобы пассивно обсуждать  безнадежность  состояния
Эсперы, взяла бы лучше  да  помогла  материально,  оплатила  бы  лечение
девочки. Не знаю, откуда взялась эта внезапная злость на  Марию,  и  уже
через секунду я пожалел о своих словах,  но  ничего  не  поделаешь,  что
сказано - то сказано. А вдруг она сейчас обидится и выгонит меня?
   - Ей ничто и никто не  может  помочь,  -  грустно  произнесла  Мария,
пристально глядя мне в глаза. - Вы думаете, я не  пыталась?  Думаете,  я
сидела сложа руки, молча смотрела на несчастного  ребенка  и  ничего  не
делала? Уверяю вас, я сделала все, что могла. А могу я очень многое. Нам
остается только принять это как святую волю господа.
   - Да, вы правы, - пробормотал я удрученно. - Будем надеяться, что  ее
душа попадет в рай.
   - А вот в этом я не уверена, -  неожиданно  откликнулась  старуха.  -
Хотя, конечно, все может быть. Но пока не похоже.
   - Что вы говорите? - от изумления я пару раз ударил ножом  в  опасной
близости от собственного пальца и мгновенно покрылся холодным  потом:  я
ужасно боюсь крови и еще больше боюсь боли, для  меня  порезанный  палец
всегда превращался в источник невыносимых мучений. -  Почему  Эспера  не
попадет в рай? Она же  еще  ребенок,  вряд  ли  она  успела  существенно
нагрешить, ну, может, взяла без спроса пару  конфет  или  несколько  раз
обманула кого-то, вот и все.
   - Кто вам сказал, голубчик, что брать конфеты без спроса - это  грех?
И кто вам сказал, что обманывать - это грех?
   - Понимаю, -  я  засмеялся,  -  вы  опять  хотите  сказать,  что  это
утверждают другие, что это чужое мнение.
   - Вот именно. Вы  сами,  когда  были  ребенком,  воровали  из  буфета
конфеты и сладости?
   - О, сколько раз!
   - И в тот момент, когда вы это делали,  вы  считали,  что  поступаете
правильно?
   - Конечно! Я считал, что если я хочу  сладкого,  то  имею  право  его
есть. А все взрослые, которые мне это запрещают, - дураки и сволочи.
   - Вот видите! Ваша  душа  говорила  одно,  а  чужое  мнение  твердило
другое. Вы прислушались к голосу души, а  теперь  утверждаете,  что  это
грех. Как же вам не совестно, дорогой мой!  Вы  же  композитор,  творец,
разве не было в вашей жизни такого, что вам нравится ваше  произведение,
а пресса кричит на каждой  странице,  что  вы  сочинили  отвратительную,
бездарную музыку? Наверняка было, можете не отвечать, с  каждым  творцом
это бывает. Вам нравится то, что вы сделали, а кому-то - нет. И что  же,
вы бросили сочинять свои мюзиклы? Публично покаялись,  поклялись  больше
не брать в руки нотную бумагу и не подходить к  инструменту?  Да  ничего
подобного! Вы спокойненько принимаетесь сочинять  дальше.  Это  что  же,
по-вашему, грех? Вы не прислушались к общественному мнению, не  признали
себя бездарностью, вы прислушались к голосу своей души и  сказали  себе:
то, что я сочинил, это хорошо. Потому что это честно и искренне,  потому
что, когда я это сочинял, я не халтурил, не лепил ноту к ноте  абы  как,
лишь бы получилось подобие музыки, а вкладывал в работу свои чувства.  В
этой ситуации вы пренебрегли общественным мнением, и правильно  сделали.
А чем эта ситуация, в сущности, отличается от любой  другой?  Да  ничем.
Всегда есть голос вашей души и голос чужого мнения, и от  того,  раб  вы
или творец, зависит, к какому из этих  двух  голосов  вы  прислушаетесь.
Видите, как все просто.
   Да уж, просто... У этой разодетой  в  красное  и  зеленое  старухи  с
руками, увешанными кольцами и перстнями, всегда все  просто.  Кстати,  о
кольцах. Мария, принимаясь за  обед,  сняла  их  и  ссыпала  в  красивое
керамическое блюдце, стоящее на полке прямо перед моими глазами.  Бросая
то и дело взгляд на это ювелирное изобилие, я не мог не отдать должное и
их дороговизне, и вкусу их обладательницы. Это ж надо, к красным  брюкам
и зеленой блузке надеть украшения с рубинами и изумрудами! Все в тон. Не
удивлюсь, если у нее и белье  окажется  соответствующего  цвета.  Ай  да
бабка - божий одуванчик! Но и у нее, такой умной, не все гладко выходит.
   - Но если следовать вашей логике, грехов вообще не существ