Фарли? Или, по крайней мере частично, вы находитесь здесь, чтобы увернуться от Фрэнка Нитти?
     - Да потише ты.
     - Я говорю тихо. Это слова кажутся громкими. Ваша Честь, я...
     - Тебя сюда послали защищать меня? Но у меня телохранители.
     - Знаю. Двум из них я уже сказал кое-что в туалете в Хайли, и они в штаны наложили.
     - Интересно, почему тебя определили мне в защитники?
     - Я могу узнать человека, которого пошлет Нитти.
     - Понимаю.
     - Я знаю, как он выглядит. Я его видел раньше.
     - Когда? Где?
     - После того, как он застрелил одного человека. Все, что я могу вам сказать.
     Сермэк долго глядел на меня, не мигая. Потом сказал:
     - На какого адвоката ты работаешь?
     Я прикинул, стоит ему отвечать или нет. Может, он думает, что это вымогательство, или своего рода обман - следствие лжи, которую я согласился говорить ради него. Может быть, мне нужно дать еще одно доказательство, чтобы он поверил, что это правда.
     - Луи Пикет, - выдал я.
     Он побледнел - стал белей, чем моллюски в супе. Официант в синем сервировал омаров. Положил одного перед мэром, другого передо мной. Они были чудовищно огромные, похожие на фламинго на конном треке. Красавцы и уроды одновременно... Я стал крушить своего, открывая панцирь щипцами, которые нам принесли. Треск стоял такой, как будто стреляли, но Сермэк, казалось, ничего. не слышал и не видел. Он уставился в никуда.
     Потом внезапно набросился на омара, разбивая его на части, как врага. Он ожесточенно ел, окуная плоть ракообразного в горшочек с растопленным маслом, пользуясь пальцами так же часто, как и вилкой, пока они не покрылись маслом и соком от мяса. Его манера вести себя за столом была отвратительна. Ел он быстро: ел так, словно состязался, - но думаю, что ничего при этом не ощущал.
     Будучи человеком, относящимся к еде с благоговением, вкус лежащего перед ним омара он сейчас едва ли ощущал.
     Сермэк управился раньше меня. Этот омар был первым в моей жизни, так что я отнесся к нему с должным вниманием. Мне понравились его вкус и аромат, хотя, когда я доедал последнюю треть ракообразного, мне действовало на нервы, что Сермэк уставился на меня из-под очков, разглядывая, как рыбу за стеклом аквариума, мимо которого я прошел полчаса назад.
     - Меня удивляет, - сказал он, - что клиент мистера Пикета все еще блюдет мои интересы после всего, что я сделал.
     - Откровенно говоря, - ответил я с набитым омаром ртом, - не думаю, что клиента мистера Пикета интересует, живы вы или умерли. Просто я считаю, что он - тот человек, который понял, сколько вреда может принести плохая пресса. Между прочим, день святого Валентина был всего несколько лет назад, если вы уловили мою мысль.
     Он заметил:
     - Что ж, план хорош - напомнить им, кто босс, из тюрьмы поставить Нитти на место.
     Я пожал плечами.
     - Вы же знаете, как обстоят дела. Политика.
     Он кивнул. Потом поглядел на залив. Сумерки переходили в ночь, и огни на судах подмигивали мэру. Очертания города Майами отражались в воде.
     Подошел официант и принял заказ на десерт; мы оба попросили ванильное мороженое, но до того, как его принесли, Сермэк скривился, видимо, от сильной боли.
     Он встал, извинился, и Миллер потащился за боссом, державшем руку на полном животе.
     Принесли мороженое, и я стал есть. К тому времени, как вернулся Сермэк, его мороженое начало таять; он медленно ел, потеряв ко всему интерес.
     Покончив с мороженым, он заметил:
     - Что же вы хотите - ходить за мной по пятам? Дождаться убийцу и остановить его?
     Я кивнул.
     - Я надеюсь задержать его еще до того, как дело зайдет слишком далеко, но если реально смотреть на это дело, выход один - дождаться и остановить.
     - Когда Миллер и Лэнг увидели вас на бегах, почему вы решили не пытаться убрать их со своей дороги?
     - Я не могу блефовать, если приготовился заниматься этим делом, - ответил я, пожав плечами. - А я буду им заниматься до тех пор, пока вы не предпримете что-нибудь, чтобы меня остановить.
     Он коротко хохотнул:
     - Какого черта, зачем я буду останавливать? Вы здесь, чтобы я выжил!
     - Для меня это дело означает неплохие "бабки", Ваша Честь.
     Нам подали кофе.
     - Я хотел бы, чтобы вы описали этого человека мне и моим людям, - сказал Сермэк.
     - Конечно.
     - И вы можете продолжать наблюдение за мной, но не иначе, как в сотрудничестве с Лэнгом, Миллером и остальными. Если хотите, можете сообщать мне о себе время от времени. Ежедневно сверяйте все с моими планами.
     - Хорошо. А что вы планируете делать?
     - Я буду делать все, имеющее отношение к Джиму Фарли, что только смогу. Он обещает немногое, но очень ценное. А мне много дыр надо залатать. - Что вы имеете в виду?
     - Фарли сказал мне, - что Рузвельт планирует приплыть в Майами в будущую среду. Этого в прессе еще не было. Но масса больших "шишек" настояла, чтобы он закончил здесь свое путешествие на яхте. Хорошая реклама для города, и хорошо для тех, кто выбрал президента. Он собирается выступить перед народом. Здесь должны быть вся пресса, духовые оркестры, радио...
     - Вот как?
     - Слыхали обо мне и Рузвельте, Геллер?
     - Знаю, что в Чикаго вы поддерживали Смита.
     - Дело в том, что я отклонил все просьбы Фарли переметнуться. Мы тогда собрались, чтобы объявить кандидатом в президенты этого тупого ублюдка Джея Гэма.
     Джей Гэм - Джей Гэмильтон Льюис, стареющий щеголеватый сенатор из Иллинойса, который, хотя и был демократом, оставался заодно с реформистски настроенным прежним мэром, республиканцем Картером Гэрисоном - сыном мэра Чикаго времен Первой Всемирной Выставки, погибшего от пули убийцы еще до того, как усмирили "Белый город".
     - А потом Гэм предал нас, переметнулся к Фарли, и я настоял, что кандидатом в президенты в этом городе будет объявлен банкир Трейлор.
     - Но из-за этого Джей Гэм объединится с Фарли и отхватит ваше право на патронаж.
     Сермэк при этих словах нахмурился, с трудом допуская подобную мысль. Он сказал:
     - Этим негодяям я подал Чикаго на блюдечке. Самые большие бюллетени за президента в истории Иллинойса. Они все передо мной в долгу.
     - О чем, между прочим, вы и напомнили сегодня Фарли.
     Сермэк глядел сквозь меня, отхлебывая кофе.
     - Мне нужно, чтобы на публике меня увидели с избранным президентом <Действующим президентом в это время был Гувер; Рузвельта только что избрали от Демократической партии.>. Мне нужно сказать ему кое-что наедине... - Он наклонился вперед. - Фарли собирается домой. В воскресенье после банкета. Остальные парни планируют рвануть на Кубу. К среде все уже разъедутся по домам - в Нью-Йорк или еще куда, будут вылеживаться где-нибудь на пляже на толстых задницах. А я останусь здесь. Это должно произвести на него впечатление.
     - На Фарли? Вы сказали, что он в воскресенье уедет...
     - Да нет, я говорю о Рузвельте. Он сочтет это персональной данью уважения. Как публичное извинение за то, что я не выполнил его просьбы на съезде партии.
     - Вы вправду так думаете?
     Сермэк засмеялся, будто хрюкнул.
     - Рузвельт не только на ноги слаб, он и головой ослабел тоже.
     - По-моему, вы не должны так поступать.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Вы совершаете ошибку. Вы думаете, что здесь будете в безопасности. Если парни из Синдиката проводят тут каникулы, да к тому же у Капоне и Фишетти здесь свои дома, вы решили, что никто не попытается в вас стрелять в Майами.
     Сермэк пожал плечами.
     - Ну да, верно. Не гадят же там, где едят, Геллер.
     - Да, но они могут это сделать так, что никто ничего и не заподозрит.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Политическое убийство. Вы здесь среди политиков со всех уголков страны, включая весь "кухонный кабинет" Рузвельта. Если какой-то идиот вдруг начнет стрельбу в вестибюле "Билтмора", когда вы будете стоять вместе с сотней других политиков и в вас случайно попадет одна из пуль, никто и не подумает на Синдикат. Все решат, что эти безработные негодяи сбрендили, выискивая, кого бы обвинить в своих неприятностях. А лучше всего обвинить политика. Скажите, вы можете на публике протолкаться к Рузвельту? Вы привезли пуленепробиваемый жилет, о котором тогда говорили?
     Сермэк облокотился на стол, сложив большие толстые руки, и поглядел на меня поверх них.
     - Я должен это сделать. Другого пути нет. Этого негодяя-инвалида я ненавижу, но в Чикаго есть проблемы большие, чем этот долбаный Фрэнк Нитти. У нас учителя месяцами не получают зарплату. От федерального правительства городу нужны кредиты, и нужны срочно. Можешь ты это понять. Геллер?
     Ладно, я конечно мог на это заметить, что знаю об одном из блатных постов, который он получил от Фарли и отдал другому своему зятю. Это был пост сборщика налогов от Чикаго, появившийся очень кстати, потому что Сермэка решили проконтролировать на предмет честной уплаты налогов. Да я мог сделать сотню циничных замечаний, но, знаете, мне почему-то показалось, что этот негодяй говорит то, что думает, что он на самом деле хочет поставить Чикаго на ноги, что он на самом деле беспокоится об учителях, полицейских и других муниципальных служащих, которым платят так, словно милостыню подают. Сермэк добавил:
     - А кроме того, тут повсюду будет секретная служба. Со времен Мак-Кинли не удалось больше ни одно убийство, знаете ли, и никогда не удастся. Потому что эти парни свое дело знают. Да и мои ребята здесь. И вы тоже. Геллер. Ведь вы будете?
     Я кивнул.
     - Но до тех пор сидите тихо. Больше никаких общественных мест.
     - Только обед в честь Фарли в субботу.
     - Там могут быть фокусы. Он открыт для широкой публики.
     - Всего шесть сотен мест.
     - Хорошо. Тут еще можно обеспечить безопасность.
     - Другими словами, я останусь у зятя. С телохранителями. Я должен повидаться еще кое с кем, но они могут приехать ко мне сами.
     - Хорошо, - сказал я. - Нитти, конечно, не ожидает, что вы заляжете на дно. И не думаю, что он попытается пристрелить вас дома. Скорее всего, это случится на публике, чтобы думали, что Синдикат тут ни при чем.
     - Тогда у убийцы только две возможности. Обед в "Билтморе" в честь Фарли в субботу и Бейфрант-парк в среду.
     - Что?
     Сермэк махнул рукой влево.
     - Бейфрант-парк... Там будет выступать Рузвельт.
     - Непременно вам нужно все дело испортить, мэр!
     В первый раз за все время холодные глаза немного смягчились, а улыбка стала искренней.
     - Я вас, кажется, недооценил. Геллер?
     - Может, и нет. А может, я только сейчас становлюсь самим собой.
     - Может быть...
     - А сейчас куда вы направляетесь?
     - В туалет, - сказал он, вставая, кривясь и держась за живот.
     На этот раз сопровождал его я, а он махнул Миллеру оставаться на месте.

***

     Его Честь мыл руки, когда я сказал:
     - Вам нужно усилить охрану перед домом.
     - Что вы имеете в виду?
     - Я сказал вашему садовнику, что я из "Гералд", я он мне выболтал все, вплоть до дня вашего рождения.
     Промокая руки бумажным полотенцем, Сермэк отрицательно покачал головой. - У нас нет садовника.
     - Что?!
     - Вернее, не совсем, потому что этим занимается соседский мальчик. А когда приезжает зять, он все делает сам. Это его хобби.
     - А ваш соседский мальчишка не кубинец, нет?
     - Да нет. А что?
     - В тот день у вас подстригал кусты какой-то кубинец.
     Сермэк снова пожал плечами, явно сомневаясь:
     - Возможно, мой зять нанял кого-нибудь еще, чтобы успеть обустроить сад к моему приезду.
     - Может быть, вы и правы.
     Так или иначе, тот, кого я ищу, - не кубинец. Да и садовник этот - явно не блондин. Но мой блондин мог иметь кубинца-напарника, мог ведь?
     - Мы проверим еще раз все вокруг, если вам это так важно.
     - Да, пожалуйста, - попросил я.
     - Ну, а сейчас давайте удивим Миллера и Лэнга новостью, что вы теперь коллеги, - предложил Сермэк.

ГЛАВА 16

     Над головой стояло налитое новогоднее солнце. Вдали на полоску земли напротив парка, хлопая крыльями, садились пеликаны и чайки, чтобы потом снова взлететь. Среда близилась к вечеру и духоте, а по Бейфрант-парку прогуливались пары разного возраста, иногда останавливаясь, чтобы поиграть в настольную игру или посидеть на скамейке с видом на синий залив с белыми суденышками.
     Я прошел мимо одного из парней, который, привязавшись к большой пальме, натягивал оборванные ветром провода. Главная прогулочная аллея от подножия Ист-Флеглер до залива была окружена клумбами, подстриженными хвойными изгородями, королевскими пальмами и влюбленными на скамейках. Вид счастливых парочек навел меня на размышления о Мэри Энн Бим; мне хотелось знать, вспоминает ли она обо мне, пока я торчу здесь, пытаясь сохранить жизнь мэру Сермэку.
     Если не считать парней с проводами, казалось, парк был полностью безопасен. Я прогулялся по всей его территории - сорока акрам, которые насыпали меньше десяти лет тому назад и превратили в тропический рай.
     Браунинг висел под мышкой, а "бульдог" тыкался в мои внутренности, и если парень появится пораньше, желая осмотреть арену преступления, я еще успею подложить ему пушку и тут же взять его с ней.
     Солнце все еще делилось с небесами своей щедростью, и над парком лениво парило несколько самолетов, когда я уселся в первом ряду амфитеатра. Ряды зеленых скамеек, на которых будут сидеть восемь тысяч приглашенных, изгибались, образуя широкий полукруг перед оркестровой раковиной. Купол центральной сцены был разрисован орнаментом красного, оранжевого, желтого и зеленого цветов, немного в восточном стиле, и на каждой стороне сцены было по башне с куполом наподобие желудя, разрисованного полосами серебристого, зеленого, желтого, оранжевого и красного. Это было похоже на представление Шрайнера о Египте: желтого цвета штукатурка внутри купола и синего цвета платформа; на коричневом с красными кистями занавесе изображения каирских улиц. На сцене была поставлена импровизированная деревянная трибуна с шестью рядами скамеек в ложе для примерно двадцати пяти - тридцати приближенных лиц, одним из которых будет Сермэк. Он должен сидеть в первом ряду.
     По счастью, в целях безопасности, публика не имела возможности слишком близко подойти к сцене; невозможно это было сделать и с крыши, не доходившей ни до одной из королевских или кокосовых пальм, отделявших амфитеатр от панорамы Майами. Даже находясь в первом ряду, Сермэк будет в безопасности. Полукруглое замощенное пространство перед оркестром и было тем местом, откуда должен был говорить со своей машины президент-избранник.
     Я сидел и обдумывал эту ситуацию, когда услышал за собой приглушенный разговор. Повернувшись, я увидел, что, невзирая на ранее время, зеленые скамьи стали заполняться народом. Я поднялся и прошелся вокруг, но не увидел того лица, которое искал. К пяти тридцати я сообразил, что мне нужно оставаться здесь, если я хочу сохранить за собой это место с круговым обзором.
     Чуть позже шести появились и начали осматриваться какие-то парни, видимо, из Секретной службы. Одному из них я назвался телохранителем мэра Сермэка, показав кое-какие бумаги; парень проверил по списку, нашел мою фамилию, кивнул и позволил мне остаться. По мере наступления сумерек не осталось ни одного места, которое не подверглось бы досмотру ФБР.
     Конечно, если все эти горожане вперемешку с туристами прочитали газеты, как это сделал я, они знали, что движение в нижнем городе будет остановлено в восемь тридцать, и решили попасть сюда, пока еще возможна хоть какая-то парковка (их машин и задниц). Парад покидал пирс, где стояла яхта "Нурмахал", около девяти, и сотни местных копов пешком, на мотоциклах и "моторах" должны были сопровождать Рузвельта, его людей, а также кое-кого из доверенных лиц по Бискейн-бульвару. Перед ними ожидалось шествие различных духовых оркестров, а замыкать всю эту демонстрацию должна была пресса.
     Я нервничал по поводу того, что Сермэк появится на публике. Но ведь блондин-киллер был "профи", и он должен был понимать, что ситуация самоубийственная: все клубится от ФБР и службы безопасности (полицейские с Секретной службой, а также телохранители). Было почти семь часов, и все места были заполнены народом. Толпа могла обеспечить убийце какую-то анонимность, но через толпу вряд ли удастся быстро уйти. Конечно, если он воспользуется глушителем, то повалит Сермэка до того, как кто-нибудь поймет, что произошло. Тогда у него появится шанс исчезнуть в начавшейся давке - улица, впрочем, как и Майами, довольно близко. Физически это было возможно, но в совершенно идеальном случае.
     Я уже стал подумывать, что информация Капоне ошибочна, или блондин вообще не появится, или принесли успех мои попытки, заставившие Сермэка не высовываться. Его единственный выход на публику был на банкете Фарли, на котором присутствовал и я в черном галстуке и с "пушкой" под мышкой. Стоя у дверей в клубе "Билтмор" и наблюдая, как входят всякие доверенные лица со своими дамами, я не заметил никого подозрительного. И в обслуге "Билтмора" блондин не выдавал себя ни за помощника, ни за официанта. Я сидел впереди, лицом к главному столу, а четыре телохранителя Сермэка были расставлены в разных местах - двое по обеим сторонам банкетной комнаты и два других снаружи: один с парадного входа в здание, другой - с черного. Я дал Миллеру с Лэнгом и команде описание блондина и вполне компетентно объяснил, как его обезвредить - попытайся он расстроить вечеринку.
     Но его не было, и я зазря прострадал весь вечер в обезьяньем костюме, глотая дым сигар, скучные речи и недожаренную говядину.
     Остальное время Сермэк сидел дома. Я следил снаружи, сидя в своем сорокадолларовом "форде", пару раз на дню прерываясь, чтобы доложиться мэру и прикрывать его на пути следования. Он развлекал разных демократов и занимался "шишкой" из Чикаго, Джеймсом Б. Боулером; приезжали к нему и разные чикагские миллионеры, у которых в Большом Майами были зимние дома, но на публике он не появлялся. Выяснилось, что зять нанимал садовника навести красоту к приезду мэра, так что этот кривоногий парень с шапкой волос, по-видимому, действительно был тем нанятым человеком.
     Я надеялся на прохладную ночь, но, хотя ветер ласково шевелил верхушки пальм, было душно. Ближе к восьми (толпа разбухла, по крайней мере, в два раза по сравнению с размером арены, многие сидели на краях газонов) появились Миллер и худой Мюлейни.
     - Народу слишком много, - заметил Миллер.
     - Да, полно, - ответил я.
     - Только сумасшедший попытается тут что-нибудь выкинуть.
     - Согласен. Но все равно не смыкайте глаз.
     - Я сам знаю, как мне делать свою работу, Геллер.
     - Не сомневаюсь.
     Миллер глянул на меня, выискивая насмешку, но ее не было. Он это понял и молча занял позицию впереди, слева от сцены. Другой телохранитель встал справа. К этому времени в работе было и несколько копов в форме они удерживали людей подальше от замощенного пространства, за исключением заигравшихся детей, к которым относились добродушно. Сквозь толпу, стараясь изо всех сил, проталкивались торговцы с лотками с арахисом и лимонадом. Я купил себе бутылку.
     Прожекторы - красные, белые и голубые - высветили пальмы, окаймлявшие амфитеатр. Одетые в серебряные шлемы духовые оркестры из Американского легиона на Майами, готовясь маршировать к пирсу, чтобы приветствовать вновь избранного президента, собрались передо мной и неистово выдавали полдюжины мелодий. Видимо, не знали, что я вооружен.
     Теперь были заполнены все проходы по обе стороны оркестровой раковины, и, как я и предполагал, позади нее тоже все было забито людьми. Мужчины в рубашках с короткими рукавами, женщины в тонких летних платьях. Белые рубашки отлично оттеняли разноцветные платья - просто цветочная клумба из смеющейся толпы. Воздух дрожал от разговоров; толпа предвкушала появление человека, который всего через две недели будет объявлен тридцать вторым президентом: аристократ-инвалид, обещавший, что мы забуде