Вы должны  в полной  мере оценить важность такого события
для вашей жизни.
     Андрей с интересом смотрел на деятеля,  который,  будто не понимая, что
говорит банальные  истины, вещал их с серьезностью профессора,  объяснявшего
студенту  теорию относительности. Смотрел, и никак не мог понять, откуда что
берется в человеке. Ну, вознесли  обстоятельства,  удалось взгромоздиться на
высокий стул за Кремлевской  стеной, или  в  Белом  доме, или в министерском
кабинете,  и  что, сразу  воспарять  над  людьми  и  жизнью?  Неужели нельзя
говорить,  не надувая щек,  не  произнося простых слов с  пафосом патриарха,
читающего  проповедь?  Тем более что,  уходя  от трона  или сваливаясь с его
подножия,  любой  высокопоставленный  чиновник  возвращается  в  первобытное
состояние простого гражданина.
     Великий  партийный  и  советский  вождь,  стремившийся  сделать  Москву
образцовым  коммунистическим  городом,  Виктор  Гришин, человек,  наделенный
безграничной властью  над москвичами, имевший право единолично решать, что в
городе хорошо,  что  плохо, единолично определявший,  что  должно  нравиться
людям,  а  что не должно, после освобождения  от  должности  умер в  конторе
собеса, куда пришел хлопотать о пенсии.
     Умер  от  унижения  и  стресса,  оказавшись  в очереди за  пособием,  в
очереди, о  существовании которой,  конечно же, слыхал, но о  том, насколько
она унизительна, не задумывался.
     Умер потому, что, обладая огромной  властью, никогда  по-настоящему  не
интересовался судьбами отдельных людей, их бесправием и беззащитностью перед
чиновниками, которые  сидят в своих кабинетах,  уверенные в  том, что служат
интересам народа.
     Стала  ли смерть поверженного титана хоть одному чиновнику напоминанием
о бренности его тщеславного духа  и несовершенного тела?  Исправило  ли хоть
одного бюрократа? Едва ли.
     - У вас не должно быть  с  собой фотоаппарата,  видеокамеры, мобильного
телефона,  диктофона,  - голосом  оракула  продолжал  вещать Краснов. -  Это
охрана должна  была  специально  проверить.  Войдя,  представьтесь. Назовите
громко фамилию, имя, отчество. Это обязательно по протоколу.
     - Ботинки снять?
     - Не язвите, Назаров.
     - Нет, я это от желания не ошибиться.
     - Хорошо, пошли, я вас провожу.
     Андрей заложил руки за спину, но остался на месте.
     - Чего вы ждете?
     - Команды вперед. И предупреждения: шаг вправо, шаг влево...
     Наверное, полковник  с удовольствием влепил бы фразу с облегчающим душу
матом, но он лишь вздохнул:
     - Идите...
     Дверь кабинета открылась, и Андрей вошел внутрь. Остановился на пороге.
     - Прошу прощения, если задержался.  Затянулся инструктаж. Я не  слишком
прилежный  ученик, и мне пришлось объяснять  по два раза, что можно делать в
присутствии президента, чего нельзя, о чем можно говорить, о чем не стоит...
     Он  огляделся. Просторное  помещение.  Стены, обтянутые дорогими обоями
салатного цвета.  Пол, покрытый узорчатым  ковром  в тонах  желто-оранжевых.
Большой круглый  стол  с  полированной  крышкой.  Дорогие дубовые  кресла  с
резными  спинками, с  сиденьями и подлокотниками,  обтянутыми белой  лайкой.
Этажерка у стены с большой дорогой вазой с цветами.
     Президент, а его Андрей  узнал сразу, сидел на  круглым  столом. Второй
человек, присутствовавший  в комнате, моложавый, но  явно усталый, устроился
чуть поодаль за небольшим столиком.
     -  Здравствуйте,  -  сказал  Андрей  и тут  же,  ощутив, что  его голос
дрогнул, внутренне осудил себя.
     - Здравствуйте,  -  ответил  президент  негромко и указал  на  место за
столом перед собой. - Садитесь.
     - Спасибо.
     Андрей  отодвинул  стул, но  чувство  униженности не прошло.  Тогда  он
посмотрел  на  того, кто  сидел  за  маленьким  столиком,  и ему  нестерпимо
захотелось нарушить протокол.
     - Извините, кто вы?
     Минутная  тишина наполнилась хорошо ощутимым  напряжением. Разрядил его
президент.
     - Сергей Ильич Петров. Секретарь Совета  безопасности. Вас  устраивает?
Мы поговорим в его присутствии.
     - Очень приятно, - сказал Андрей, ощутив самореабилитацию. И сел.
     С интересом, и в  то же время стараясь не демонстрировать  это открыто,
Андрей разглядывал президента.
     -  С моей  точки  зрения, - президент  облокотился о стол, сложив перед
собой руки, как прилежный школьник, - вы не допустили крупных ошибок.
     - В смысле? - спросил Андрей, не сразу поняв, что надо иметь в виду.
     Петров бросил на Андрея быстрый взгляд и улыбнулся.
     - Во всех  смыслах, -  сказал  президент. -  Во  всех. -  Он задумался,
формулируя  мысль. -  То,  о чем вы сообщили  правительству,  пока  является
достоянием  самого узкого круга лиц. Это во многом облегчает... Скажем  так,
облегчает постановку диагноза и выбор метода удаления опухоли... Надеюсь, вы
понимаете,   что   преждевременная   огласка   инцидента   чревата   многими
неприятностями. В том числе международными.
     Андрей кивнул.
     -  Я честно сообщил о том,  что меня обеспокоило. И хорошо понимаю, что
являюсь носителем ценной информации, которая может стоить мне головы.
     Президент  провел  рукой  по голове от  лба к затылку, словно  старался
пригладить и без того ровно лежавшие волосы.
     - Мне нравится,  Андрей Иванович, что вы сразу  взяли такой тон. Теперь
честно, почему вас пугает наше предложение?
     -  Честно? И угадывать не надо. Если говорить о долгах, то у меня перед
Россией их  нет. С тех пор  как распался  Советский Союз, я жил и работал  в
Туркменистане. В  России  у меня  нет  ни кола ни двора. Нет сбережений, нет
банковских  счетов.  По  законам  России  я  всего  лишь бомж -  фигура  без
определенного места  жительства. Больше того,  пребываю в столице на птичьих
правах,  без  регистрации.  И  вот  мне  говорят,  что  я  должен  воспылать
гражданским чувством и пойти на подвиг. А почему?
     -  Круто, -  сказал  президент.  Видно  было, что  ему  такой  разговор
удовольствия  не доставляет,  но  он терпеливо сносил его,  позволяя  Андрею
выговориться.
     Президент знал, что  в такого рода словесных сшибках, когда обсуждаются
острые, но далеко  не бесспорные проблемы, выигрывает тот, кто сумеет понять
логику  оппонента  и быстро встать  на  сходную  позицию,  но  на  еще более
радикальную.
     - Теперь позвольте сказать мне. Чтобы у  вас не укрепилась мысль, будто
вы  пришли и  чему-то меня научили.  Хочу, чтобы вы меня  поняли  правильно,
потому  буду говорить  откровенно.  Думаете,  русские солдаты  под  Бородино
дрались  с французами из  патриотизма? Блажен, кто  верует! Да,  на том поле
были  патриоты - Кутузов,  Багратион,  Раевский...  Все  господа  дворяне  -
офицеры  и  генералы  -  сражались  за  то,  чтобы  сохранить  свои  имения,
положение, чины, состояние.  А солдаты,  служившие  по  двадцать пять лет  и
ничему другому, как воевать, не  обученные, просто делали свое дело.  Больше
того,  неизвестно,  куда  бы  пошла  Россия,  свергни  Наполеон  романовскую
династию...
     - Я понял, - сказал Андрей.
     И он действительно понял, что  его  разговор с  Травиным до  последнего
слова  стал известен президенту и  теперь  его собственное оружие перешло  в
чужие руки, а чтобы найти новые  мотивировки  и  обоснования позиции, нет ни
времени, ни возможностей.
     -  Тем не  менее,  - продолжал  президент, - вы  не правы. У нас есть и
патриотизм,   и  патриоты.  Потому  что  существует  Россия  и   будущее  ее
небезразлично людям.  В последнее время  мне пришлось много думать  на тему,
которую  вы,  судя  по  всему,  пытались  освоить экспромтом.  Вы, наверное,
видели, какие пляски устраивала  вокруг  президента пресса: зачем он  едет в
Чечню,  зачем летает на самолете, зачем уходит  в море на подлодке. Вы тоже,
наверное, улыбались. А я это делал, чтобы понять, что делают эти люди за тот
мизер, который называется офицерской зарплатой...
     Петров с откровенным  любопытством наблюдал  за президентом.  Они давно
знали  один другого,  виделись  в  разных  обстоятельствах,  в  спокойных  и
критических, но впервые Петров узнал  истинную меру темперамента президента,
обычно волевым усилием прятавшего эмоции внутрь себя. И больше всего удивило
Петрова, что, даже взорвавшись, президент не  перестал называть  собеседника
на "вы".
     - Вы видели  в последние годы военных в деле? Уверен, нет! А я видел. И
согласен с вами, с энтузиазмом люди защищают то, чем дорожат. Идут на смерть
за то, что для них дороже жизни. Это и ежу  ясно, Назаров. Только не вам,  и
уж никак не мне сейчас кричать  военным: вам  нечего защищать, потому что вы
голодранцы. И я не кричу. Я делал и буду делать все,  чтобы тем, кто живет в
России, было что защищать.
     -  Мне  приятно  это  слышать, -  сказал Андрей.  - К  сожалению,  я не
военный...
     - И  все же  вы  сами пришли,  чтобы  сообщить о  возможной  опасности.
Почему?
     - Потому  что не хочу видеть или просто услышать, как на людей  обрушат
ядерное пламя. Люди этого не заслуживают.
     - Тогда доведите дело  до логического конца. Вы ведь не  такой простак,
каким пытаетесь себя представить.  Сергей  Ильич, что  вы  можете  сказать о
нашем госте?
     Петров  взял  листок,  лежавший перед ним  поверх  красной  папки, стал
читать вслух.
     - Назаров Андрей Иванович. Русский.  Родился  в  1960 году. Образование
высшее.  Проходил  воинскую  службу  в  Афганистане.  Постоянно проживает  в
Туркменистане. Инженер-нефтяник.
     Андрей насмешливо прищурился:
     - Не удивляюсь. Служба у вас  поставлена. Впрочем,  все это я и сам мог
сообщить. Только  прошу  исправить  одну неточность. Я не проходил  воинскую
службу  в  Афганистане.  Я  там воевал. Получил ранение. Награжден советской
медалью.  Мне  кажется,  между словами  "проходил  службу" и  "воевал"  есть
определенная разница.
     Петров кивнул:
     - Конечно, разница есть.
     -  Хорошо,  -  президент первым понял, чего  хотел бы  сейчас  услышать
Назаров. - Во сколько вы оцениваете свое участие в операции?
     Андрей упрямо качнул головой:
     - Речь не об участии,  прошу прощения, а о ликвидации интересующего вас
предмета.
     - Уточнение принимается, - президент поощряюще улыбнулся.
     - Это будет стоить два миллиона долларов.
     -  Назаров, - спросил Петров, -  вы  понимаете, что такое  два миллиона
долларов?
     - Отчетливо.
     Андрей  назвал первую пришедшую на ум  цифру  пострашнее,  такую, чтобы
собеседники не могли принять ее всерьез. Он понимал, что торговаться здесь с
ним никто бы  не стал  и проблема решилась бы  сама собой: ему бы указали на
дверь. Но разговор принял неожиданный оборот.
     - Хорошо,  - сказал  президент. Он встал и мелкими шагами  прошелся  по
кабинету.  Остановился у  окна.  Постоял  молча,  круто  повернулся.  -  Два
миллиона  не проблема. Важны гарантии, что портфельчик  будет  уничтожен.  И
считайте,  я дал согласие.  Все остальное  решите  с Сергеем  Ильичом и  его
людьми. - С этими словами он ушел.
     Оставшись  наедине  с  Андреем, Петров встал  и прошелся  по  кабинету,
разминая ноги.
     - Продумайте,  Андрей Иванович, все, что вам потребуется для дела. Судя
по тому,  какую вы назначили цену, умения думать вам не занимать.  Со  своей
стороны мы сделаем все,  что необходимо.  На мой взгляд, есть смысл провести
консилиум  со  специалистами.  Пригласим  опытных буровиков,  которые  знают
геологические условия района.
     - Нет, спасибо. Мне  не нужны  советы буровиков. Я в этом деле сам стер
тысячу  коронок. Мне нужен  толковый  сапер-подрывник. Мастер...  Как бы это
точнее выразиться? Короче, человек с хорошим воображением.
     Петров улыбнулся понимающе.
     - Специалиста  такого рода мы найдем, - он подумал и добавил: -  Больше
того, который знаком и с самим изделием. Такой вас устроит?
     - Безусловно.
     -  Я поручу вести  дело  генералу Травину.  Вы уже знакомы. Завтра он с
вами свяжется.
     Петров протянул руку Андрею.
     - Будьте здоровы.
     Андрей вышел из кабинета и увидел разъяренное лицо Краснова.
     -  Не  стыдно? - спросил тот. Как  понял  Андрей,  чиновник был в курсе
только что состоявшегося разговора с  президентом.  Причем упрек  был сделан
тоном,  каким нашкодившим пацанам за их  проступки выговаривают родители или
старшие. -  Устроили торг  с  президентом. Вы  же русский человек,  а готовы
обобрать родное государство...
     Андрей остановился.  Злость  бросилась  жаркой кровью  к  лицу  и  шее.
Заговорил, стараясь не сорваться на крик:
     -   Слушайте   вы,   господин  моралист.  Вынужден   вас  разочаровать.
Государство, о котором вы  так печетесь, не мое, а ваше. По законам  России,
я, русский по рождению, здесь иностранец...
     Краснов что-то  собирался  сказать, но  генерал, сидевший в  кресле, на
которого Андрей не сразу  обратил  внимание,  встал, подошел к Андрею и взял
его за локоть.
     - Простите, господин  Назаров, вы  мне  нужны.  Давайте познакомимся. Я
генерал-лейтенант Морозов Евгений Васильевич. Начальник службы охраны.
     -  Очень приятно, -  сказал  Андрей, не  придав такой встрече значения.
Сегодня у  него их  было так много,  что один генерал или другой, - для него
уже не играло роли. И все же на этот раз пришлось генерала запоминать.
     В этот  момент  в приемную вышел Петров. Кивнул Морозову. Посмотрел  на
Андрея и сказал:
     -  Президент  приказал обеспечить  вам  охрану  силами  службы  Евгения
Васильевича. Его люди теперь будут о вас заботиться.
     Андрей не счел нужным деликатничать.
     - Это арест?
     Генералы переглянулись. Лица их выражали неудовольствие. В этих  стенах
такие слова употреблять не было принято.
     - Никакой не арест, Андрей Иванович, - сказал Петров.
     -  Значит,  я  свободен?  Тогда   позвольте  мне  поступать  по  своему
усмотрению. Я поеду к сестре.
     - Исключено, - сказал Морозов твердо. - Коль  скоро я отвечаю  за вас и
вашу безопасность, вы  поедете туда, куда я прикажу. - Генерал смягчил тон и
с улыбкой добавил: - В подобных случаях даже президент делает то, что мы ему
рекомендуем.



КОНЬ ВЕЗЕНИЯ БЫСТРЕЕ СТРЕЛ НЕУДАЧ

     Машина, вырвавшись из Боровицких ворот, свернула направо, на Моховую. В
поздний час городская суета уже утихала, и  потому особенно странным  Андрею
показалось  остервенение,  с  каким  сразу два  милиционера  на перекрестке,
размахивая  жезлами,   бросились  освобождать   зеленую  улицу  кремлевскому
лимузину.
     Машина понеслась к Тверской мимо Манежа, мимо кремлевских красных стен,
золотых куполов, желтых зданий, искусно подсвеченных прожекторами.
     Андрей,  откинувшись  на спинку  скрипучего  кожаного  сиденья,  впал в
тягостное  раздумье.  "Москва.  Кремль.  Товарищу Сталину". "Москва. Кремль.
Товарищу Брежневу", "Москва. Кремль. Ельцину" - в памяти неожиданно возникли
адреса  великих вождей,  на  которые  шли  рапорты о победах в строительстве
социализма,   о   разгроме   коварных  врагов   народа,  о   демократических
преобразованиях  и  о  счастье нищающего  народа.  И  он  вдруг подумал, что
никакие социальные преобразования в России не  изменят  стремления ее высших
руководителей к византийской помпезности  и авторитарности, пока резиденцией
власти будет оставаться Кремль.
     Территория,  окруженная  глухой  зубчатой  стеной, наполненная базарной
толчеей православных  соборов,  опутанная тайными  подземельями и дворцовыми
переходами,  ухоженная  и  декоративно  обставленная раритетами,  специально
подобранными  так, чтобы  вызывать  у попавших сюда людей  оханье узнавания,
восхищения, радости,  и  тем самым  не позволять  им здесь  задумываться над
бесцельностью    громадной   Царь-пушки,    нерациональностью    безголосого
Царь-колокола, потерявших для  народа  реальную стоимость сокровищ Алмазного
фонда и Оружейной палаты, эта территория излучает ауру азиатской жестокости,
улыбчивого лицемерия.
     Можно говорить о  колготной  шумности в здании  Государственной Думы, о
чиновничьей чопорности узких коридоров Совета Федерации, но при всем при том
это  места, где  можно  встретить  не  мумию,  а  живого  человека,  увидеть
разговаривающих, а  порой  спорящих  людей и  понять,  что  здесь не  только
представляют государственность, но и  ее  осуществляют - одни, пытаясь влить
жизнь  в законы, другие  -  окончательно  сделать любые  уложения  предельно
бездушными.
     Никогда  человеку, ежедневно въезжающему в стены Кремля, где  сотни лет
подряд  плетутся хитроумные интриги, где народ привыкли  рассматривать  то в
виде черни,  то куда более демократично -  в виде электората; где ежеминутно
завязываются и развязываются, а то просто обрываются узелки планов  передела
власти, не избавиться от желания добиться авторитарных полномочий. Возвысить
себя  в императоры  вне  зависимости  от  убеждений,  идеалов,  предвыборных
обещаний, инаугурационных присяг и публичных деклараций.
     Первым, кто понял гнетущую  силу Кремля, был  Петр  Первый. Он  перенес
столицу  в  надежде, что  уход  из Кремля поможет  обновлению  государства и
общества. Кое в чем это изменило нравы, но большевики, совершившие революцию
и  перебравшиеся  из Питера  в Кремль  в восемнадцатом, не  без влияния духа
старинных  стен  превратили  Россию  в  государство,  где  четырех  богов  -
православного, мусульманского, буддийского  и  помазанника божьего - царя  -
заменил  один живой бог - одновременно царь,  воинский  начальник, верховный
жрец,  судья, надзиратель  над тюрьмами  и  палач. Все  последующие  попытки
облагородить облик кремлевской  власти  так и не сделали его  демократичным,
поскольку  возможности  демократии по природе не могут быть  сжаты  стенами,
даже если это стены Кремля.
     До тех  пор,  пока Кремль не станет государственным музеем-заповедником
тирании, до тех пор, пока не утихнут споры вокруг гробниц в его стенах, пока
каждый новый человек, впервые оказавшись у власти, в первое же утро голосом,
полным нескрываемого торжества будет приказывать своему шоферу: "В Кремль!",
Россия так и останется страной не народа, а страной Кремля.
     Машина  неслась  с   бешеной  скоростью  не  потому,  что  ее  торопила
необходимость.  Правительственные  номера  ставили   водителя  выше  правил,
которые  обязаны соблюдать законопослушные граждане, и он, утверждая  себя в
особом статусе личности неприкасаемой, быстрой ездой тешил душу.
     Андрей не  узнавал улиц Москвы. В  те  времена, когда он  учился здесь,
проспекты казались широченными магистралями, которые без  задержек  способны
пропустить  любой  поток  машин.  Улицы  в  те  времена  были  действительно
удобными, тротуары  просторными, а люди по  ним двигались свободно, не мешая
друг другу.
     Теперь  от края до края  проспекты и Садовое кольцо были забиты железом
машин, гремучим и чадящим, забиты настолько плотно, что езда больше походила
на стояние в очереди за правом сдвинуться вперед на десяток метров в минуту.
Едва кто-то из участников движения не успевал своевременно тронуться с места
за отъехавшей вперед  машиной,  обозленные водители нажимали  на клаксоны, и
поднимался вой, отражавший не столько  их возмущение чужой нерасторопностью,
сколько всеобщую натянутость нервов.
     По непонятным причинам эта широкая  лента блестящих машин с запертыми в
них людьми служила общепринятым показателем  общественного благосостояния  и
счастья. Автомобилист, глядя, как  мимо проходят трамваи и  зная, что где-то
под  землей  бегут  поезда метро,  искренне гордился  своим  правом стоять в
дорожных  заторах  во  имя демонстрации своего  материального  и социального
превосходства.
     В  сгустившихся  сумерках  Андрей  узнал  только  одно  место. Это  был
Ленинградский  проспект, спортивно-рыночный комплекс ЦСКА.  Слева, за редкой
чередой чахлых лип, виднелся  дом  с явными признаками запустения. В  нем не
светились окна, не чувствовалось жизни и тепла.