пединституте, на худграфе, высокая,  худая  женщина,
производившая странное впечатление. Андрей всячески  потешался  над  ней,  и
видеть это было неприятно. Что ж, она, не выдержав насмешек,  его  и  убила?
Чепуха,  откуда  у  преподавательницы   пединститута   пистолет?   Из   слов
Перфильевой следует, что ее подруга видела в дверной глазок мужчину. Хотя...
вовсе необязательно. Неведомая женщина могла сказать подруге: видела убийцу,
а та восприняла по-своему.  Убийца,  значит,  мужчина.  Пожалуй,  это  стоит
прояснить. Только  захочет  ли  говорить  со  мной  эта  самая  Женя?  Проще
обратиться к Севке, хотя если она со мной говорить не пожелает, то с  кем-то
из милиции и подавно... К тому же обращаться к Севке мне очень не  хотелось.
Его постоянное присутствие в момент странных  или  загадочных  событий  меня
настораживало: в случайные совпадения я не верю, а здесь  их  было  чересчур
много.
   - Не можешь ты думать о Севке такое, - одернула я себя, но не думать  уже
не могла.
   Придется самой разбираться во всем этом...  Господи,  если  бы  пять  лет
назад эта Женя рассказала в милиции о том, что видела... Я провела рукой  по
лбу, словно пытаясь избавиться от наваждения. Лучше бы мне  вовсе  не  знать
этого. Нет! Я хочу знать... хочу знать, кто  убил  Андрея  и  кто  подставил
Илью. Это один и тот же человек: иначе, как  объяснить  факт,  что  пистолет
оказался в машине моего мужа? В общем, я должна попытаться поговорить с этой
женщиной.
   Во двор дома, где раньше жил Андрей, въезжать оказалось жутковато.  Я  не
была здесь пять лет, за это время мало что изменилось: та же большая  клумба
в центре двора с яркой настурцией и космеей, те же скамейки под двумя липами
и пенсионеры на скамейках тоже, по-моему, прежние. Веселая ватага  ребятишек
носилась по двору под громкий визг.
   - Да уймитесь вы! - прикрикнула на них грозного вида тетка,  выгуливающая
возле подъезда белого пуделя, и неодобрительно посмотрела на меня.
   Я пристроила машину в сторонке и еще несколько минут сидела, собираясь  с
силами. Потом решительно зашагала к подъезду, где раньше жил Андрей.
   Дверь его квартиры новые хозяева обили  светлым  дерматином,  два  замка,
глазок... Я посмотрела на дверь напротив, вздохнула и решительно позвонила.
   Открыли не сразу, я уже хотела уйти, и только мысль о  том,  что  хозяйка
должна быть дома, раз неважно себя чувствует, заставила меня  позвонить  еще
раз. Наконец дверь открылась, и я  увидела  мальчишку  лет  шести.  Не  знаю
почему, но ребенка я увидеть не ожидала и смутилась. Он  посмотрел  на  меня
без удивления и интереса, а я сообразила спросить:
   - Тетя Женя дома?
   - Бабушка? - сказал он. - Дома. Она в  своей  комнате,  -  и  повел  меня
темным коридором.
   Женщина сидела в постели, откинувшись на гору подушек,  и  вязала  носок.
Спицы мелькали в ловких руках, она взглянула на нас поверх очков и вроде  бы
не удивилась.
   - Здравствуйте, - сказала я.
   - Здравствуйте, - ответила женщина и отложила вязание. Я вошла в комнату,
а мальчишка исчез.
   - Простите, что беспокою вас, - с лихорадочно бьющимся сердцем начала  я.
- Я знаю, вы неважно себя чувствуете...
   - Какое там неважно, - перебила меня женщина, махнула  рукой  и  добавила
весело:
   - Помру скоро. А извиняетесь вы зря. Проходите, поговорить я очень  рада.
Дочка весь день на работе, внук на  улице,  а  я  вот  одна.  Хорошо,  когда
соседки зайдут, только ведь летом все на даче. Один телевизор...
   Я села на стул и оглядела комнату. Чистенько,  уютно,  повсюду  салфетки,
вязанные крючком. Моя бабушка тоже любила такие.
   - Евгения... простите, не знаю вашего отчества.
   - Ну его, зовите тетя Женя, мне привычнее...
   - Тетя Женя, я вот по какому поводу поговорить пришла... Сегодня  была  у
вашей подруги Раисы Ивановны и... в общем, она  мне  сказала...  вы  помните
убийство вашего соседа, Андрея?
   - Помню, - внимательно глядя на меня, ответила  тетя  Женя,  вздохнула  и
добавила:
   - Конечно, помню. Что, проболталась Ивановна? А ведь как меня стращала...
через нее я грех на душу взяла, теперь помирать страшно... И так  грехов  не
счесть, а тут такое...
   Я слегка растерялась, думала, придется долго уговаривать эту женщину, или
она и вовсе не захочет общаться со мной, и вдруг она сама заговорила о  том,
что так меня волновало.
   - Не могли бы вы рассказать поподробнее? - попросила я.
   - Вы ведь не из милиции? - задала она встречный вопрос.
   - Нет. - Лгать ей мне совершенно не хотелось.
   - Выходит, я не ошиблась, вы его жена? Того, что за убийство посадили?
   Признаться, я очень удивилась такой прозорливости,  торопливо  кивнула  и
замерла, а тетя Женя продолжила:
   - То-то, я смотрю,  лицо  ваше  мне  знакомо.  Вы  ведь  к  Андрею  часто
заходили, верно? Может, не обращали внимания на нас, стариков, а мы-то  ведь
все примечаем. Сидишь на скамейке, за внуком присматриваешь, ну и не  только
за внуком, само собой. У нас, старух, один общий грех: любопытство.
   - Это не самый большой грех, - улыбнулась я.
   - Может, и не самый, - согласилась тетя Женя.  -  Вы  что  же,  сами  все
узнать решили? Небось не просто так У Раисы оказались?
   - Не просто, - покаялась я.
   - А муж? Все еще в тюрьме?
   - Скоро выходит, через несколько дней.
   - Зачем же тогда... или думаете виновного сыскать, отомстить и все  такое
прочее. Вот тут в одном кино такое показывали.
   - Не в этом дело, тетя Женя, - начала я, пытаясь отыскать нужные слова. -
Муж со мной развелся, за все время, что  в  тюрьме  находится,  ни  разу  не
написал. Значит, считает меня виноватой. Может, я и виновата, да  вот  беда,
не знаю, в чем. Одно я знала и тогда, и сейчас: мой муж Андрея не убивал.
   - Ясно, - кивнула тетя Женя, взялась за вязание, но тут же отложила носок
в сторону. - Что не  убивал,  это  точно.  Потому  что  его  фотографию  мне
показывали, но это вовсе не тот был, кого я видела той ночью. А  милиционеры
все такие суетливые были, слова сказать не давали, сами спрашивали,  сами  и
отвечали. Да если б хоть один  со  мной  по-людски  поговорил,  разве  бы  я
скрыла? Характер не тот. А они... Конечно, грех людей винить,  сама  хороша.
Испугалась я очень, вот  беда.  Внук  еще  совсем  маленький,  дочка  сильно
болела, мужиков в квартире нет, вот и подумала, придут ночью и убьют всех, и
мальчонку  не  пожалеют.  А  тут  еще  мужа  Раисы  убили,  ну  я  и   вовсе
перепугалась. Да и подруга твердила: "Молчи лучше", вот и молчала...
   - Расскажите, пожалуйста, что тогда произошло? - попросила я.
   - Кошку я выпускала, замучила,  стерва.  Сидела  возле  двери,  "мяу"  да
"мяу", вот и поплелась среди ночи. Только дверь открыла,  и  вдруг  выстрел.
Сначала я не поняла, что это, а потом  второй  раз  ухнуло,  точно,  говорю,
выстрел. Два раза то есть. Я ни жива ни мертва дверь свою захлопнула и точно
к полу приросла, шагу ступить не могу, а сама в  глазок...  Андрюшина  дверь
распахнулась, и этот вышел...
   - Вы его раньше видели, до той ночи?
   - Нет. Вот тебя видела и мужа твоего тоже... Много тут у  Андрея  всякого
народа перебывало, может, и этот был, но я его  не  помню.  Высокий,  волосы
темные, красивый такой...
   - А узнать вы его смогли бы?
   - По фотографии, что ли? Может, и смогла  бы...  Не  знаю.  Испугалась  я
тогда, а ну, думаю, как меня заметит... ведь стреляли же... А  он  быстро  к
лестнице - и исчез. Утром по квартирам  ходили,  из  милиции,  и  фотографию
вашего мужа показывали... Я и сказала, мол, раньше видела, а в  ту  ночь  не
видела ничего. А вот услышала выстрелы да испугалась.
   - Понятно, - кусая губы, заметила я. - А больше никто  из  соседей  этого
человека не видел?
   - Может, видели, да помалкивали, как  я.  Кому  же  охота  со  всем  этим
связываться... Опять же страшно. А у вас что, есть на примете какой человек,
ну, чтоб на него подумать? - хитро спросила тетя Женя, а я улыбнулась.
   - Нет у меня такого человека, а жаль...
   - Да уж... Хотя мужу вашему толку от этого немного, коли и  так  на  днях
освободится. Годов-то не вернуть, как ни крути.
   - Что верно, то верно,  -  пришлось  согласиться  мне.  -  Тетя  Женя,  -
решилась попросить я. - Можно я к вам еще приду...  если  вдруг  появится  у
меня такой человек?
   - Приходите, - кивнула она. - Надо будет, и в милиции расскажу,  как  все
было. Пять лет назад рассказать бы надо, но... лучше поздно, чем никогда.
   - Спасибо вам. - Я поднялась и пошла к двери.
   - За что? - удивилась она и крикнула:
   - Ванюшка, проводи тетю!
   Мальчишка выскочил из соседней комнаты и открыл мне входную дверь.
   Если бы пять лет назад... Не думать об этом, а то начнешь выть  в  голос.
Ничего не изменишь, сейчас важно найти того, кто все это устроил.
   Покидая двор, я вновь вернулась мыслями к Андрею. А что, если мне  только
казалось, что он безобидный пьяница и хвастун? Что я вообще о нем  знаю?  Во
время сеансов, пока он писал мой портрет, мы много говорили, но в основном о
литературе, об искусстве. Андрей любил изображать из  себя  лектора,  хмурил
брови, напускал на лицо важность и вещал профессорским тоном.  Наблюдать  за
ним было  забавно.  Иногда  ему  приходила  охота  пофилософствовать,  и  он
высказывал различные идеи, которые часто противоречили одна другой,  но  его
это не смущало. Если я указывала на  такое  несоответствие,  Андрей  начинал
сердиться и заявлял, что существует свобода воли, он  волен  сегодня  думать
одно, а завтра другое и ничего плохого здесь не видит. В общем-то, я тоже не
видела, потому что никогда серьезно не относилась ни к  нему  самому,  ни  к
тому, что он говорил.  Сам  Андрей  интересовал  меня  мало.  Мне  нравились
некоторые из его друзей-художников, поговорить с ними было  интересно,  и  я
любила бывать в его студии. Возможно, будь я внимательнее к Андрею, трагедии
бы  не  произошло...  хотя,  как  знать.  Кажется,  я  стала   пессимисткой.
Забавно...
   Я не сразу сообразила, куда еду, и только когда свернула с улицы Горького
на узкую улочку  с  односторонним  движением  и  милым  названием  Ильинская
Покатая, поняла, что направляюсь к Александру Гаврилову,  человеку,  который
дружил с Андреем со школьных времен и должен был знать его очень хорошо.
   Гаврилов в отличие  от  Андрея  был  настоящим  художником,  хотя  Андрей
утверждал, что тому просто везло. К тридцати пяти  годам  он  стал  довольно
известен  и  отнюдь  не  бедствовал.  Пару  месяцев  назад  у  него   прошла
персональная выставка  в  Доме  искусств,  я  ее  посетила,  правда,  самого
Гаврилова тогда не встретила.
   Хоть и не виделись мы давно, но  на  доброжелательный  прием  я  все-таки
рассчитывала, некогда у нас сложились очень хорошие отношения.
   Гаврилов работал семь-восемь часов в день, обычно с утра и часов до трех,
в это время скорее всего свободен,  хотя  мог  отсутствовать  дома,  в  этом
случае мой приезд оказался бы напрасным.
   Я поднялась на крыльцо с коваными перилами и симпатичным фонарем у  входа
и нажала кнопку звонка. Ждать пришлось  недолго,  дверь  распахнулась,  и  я
увидела юную красотку в коротком сарафане. Она улыбнулась и спросила:
   - Вам назначили?
   - Боюсь, что нет, - ответила я. - Я бы хотела  поговорить  с  Александром
Анатольевичем, если это возможно. Моя фамилия Верховцева...
   - Заходите, я сейчас узнаю...
   Я оказалась в просторном холле, а девушка стала торопливо подниматься  по
лестнице на второй этаж.
   Я огляделась и даже присвистнула: дела Гаврилова явно шли в гору.  Старый
купеческий особняк ему достался по наследству,  весь  первый  этаж  занимала
когда-то его бабушка. На втором этаже жили две одинокие старушки. Удобства в
доме отсутствовали, и бабули очень  тяготились  этим.  Вступив  во  владение
первым этажом, Гаврилов продал свою  квартиру,  купил  в  новом  районе  две
однокомнатные и переселил в них соседок-пенсионерок.
   Старушки остались довольны, а художник  получил  купеческий  дом  в  свое
полное распоряжение.
   Второй этаж был чуть меньше  первого,  сломав  наверху  все  перегородки,
Гаврилов устроил там прекрасную студию. После чего деньги у него  кончились,
и первый этаж оставался таким же, каким был при его бабушке. Старые  обои  в
цветочек, мебель пятидесятых годов...
   Теперь холл поражал  дорогой  отделкой,  огромным  ковром  и  хрустальной
люстрой. Да, многое изменилось за эти пять лет.
   - Привет, - услышала я, а повернувшись, увидела, как Гаврилов  спускается
по лестнице.
   - Здравствуй. - Я улыбнулась и пошла ему навстречу. - Ты работал?
   - Нет. Валялся на диване и читал о  жизни  Леонардо.  Очень  поучительно,
скажу я тебе. Но если бы даже и работал, по случаю твоего визита с  радостью
бы забросил все. Сто лет не виделись, да?
   - Лет пять, - поправила я. - О делах не спрашиваю. Судя по всему,  они  в
порядке.
   - Не жалуюсь. Что называется, попал в струю. Хорошо  это  или  плохо  для
художника - еще вопрос, но хорошо жить мне нравится.  Хочешь,  поднимемся  в
студию?
   - С удовольствием, - согласилась я. Студия осталась прежней,  просторной,
светлой, широкие окна без занавесок, картины...
   - Выставку готовлю, - словно извиняясь, заметил Гаврилов.
   - Я была в Доме искусств, услышала по радио и посетила...
   - А мне говорили, что ты живешь затворницей, - усмехнулся он.
   - Людям свойственно все преувеличивать. Около часа мы беседовали только о
его картинах, некоторые я видела впервые и очень заинтересовалась ими.
   - А ты изменился, - констатировала я с некоторой растерянностью.
   - Наверное, только  дураки  не  меняются,  мне  скоро  сорок,  на  многое
начинаешь смотреть иначе, другими глазами, так сказать...
   В этот момент я остановилась в  удивлении,  потому  что  обнаружила  свой
портрет. Без рамки, небольшой по размеру, он стоял возле стены, и  в  первое
мгновение я даже не узнала себя, так странно выглядело лицо на полотне.
   - Не помню, чтобы я тебе позировала, - улыбнулась я.
   Гаврилов поставил портрет на стол, посмотрел на него и усмехнулся:
   - Года три назад мне пришло в голову... Ты не желала ни с кем общаться, и
я написал по памяти...
   - По-моему, я здорово смахиваю на колдунью. И почему здесь у меня  темные
волосы? Это видение художника?
   -  Прихоть,  -  улыбнулся  Гаврилов.  -  Я  был  влюблен   в   тебя,   ты
догадывалась?
   - Нет.
   - Ну и хорошо. Ты никого не замечала вокруг, у  тебя  был  твой  Илья,  а
остальные вроде бы вовсе не существовали. Сначала подобное кажется  обидным,
потом привыкаешь, а через некоторое  время  даже  начинаешь  считать  вполне
естественным. Когда мы перестали видеться, я вдруг понял, как мне  недостает
тебя. И вроде бы злился, а еще написал твой  портрет.  Теперь  это  выглядит
мальчишеской выходкой. Но  портрет  мне  нравится,  хотя,  конечно,  это  не
портрет вовсе, а жалоба на жизнь бедного провинциального художника.
   - Насчет бедности ты переборщил, - засмеялась я.
   - Я имею в виду духовное оскудение. Сейчас все кому не лень считают своим
долгом швырнуть в мой огород увесистый булыжник.
   - Это потому, что ты деньги зарабатываешь, - утешила я.
   - Конечно. Какой-то идиот выдумал, что талант и бедность друг  без  друга
не существуют и быть богатым вроде бы стыдно. Чепуха. Талант либо есть, либо
его нет, а все остальное - вторично.
   - Меня радует, что ты богатый талант,  -  засмеялась  я  и  устроилась  в
кресле возле огромного окна.
   - Ты ведь не просто  так  пришла.  Что  случилось?  -  спросил  Гаврилов,
подходя ближе.
   - Скоро возвращается Илья.
   - Я помню. - Он кивнул и стал смотреть в окно. - Но есть что-то еще...
   - Есть, - согласилась я. - Наверное, это  звучит  довольно  глупо,  но  я
решила выступить в роли частного сыщика.
   - То есть? - удивился Гаврилов.
   - Я пытаюсь выяснить, что в действительности изошло той ночью.
   - И что, удалось посрамить милицию?
   - Я нашла человека, который видел убийцу Андрея, - уверенно заявила я.
   Гаврилов нахмурился, потом отошел к столу, налил в две  рюмки  коньяка  и
направился ко мне.
   - Это ведь не шутка? - тихо спросил он.
   - Нет.
   - Господи. - Он покачал головой. - Разумеется, это не Илья... не хотел бы
я пережить такое...
   - Я и тогда знала, что это не Илья, но... в общем, ты прав. Я не могу  не
думать о том, что, если бы этот свидетель сказал тогда правду...
   - Давай-ка выпьем, - усмехнулся Гаврилов, мы  выпили  и  некоторое  время
сидели молча. - Этот человек, я имею в  виду  убийцу,  кто-то  из  наших?  -
спросил Гаврилов минут через пять.
   - Я не знаю, кто он. Свидетель  утверждает,  что  в  ту  ночь  видел  его
впервые.
   - И что ты думаешь?
   - Что я могу думать? Я хочу найти этого человека.
   - А зачем? - несказанно удивил он меня своим вопросом.
   - Немного странно, не так ли? - спросила я.
   - Что странно: мой вопрос или то, что ты так  стремишься  узнать  правду?
Илья возвращается, может быть, не стоит ворошить прошлое? А ну как  то,  что
ты узнаешь, окажется тяжелым ударом...
   - Тебе что-нибудь известно? - насторожилась я.
   - Конечно, нет, - вздохнул он. - Для всех нас происшедшее было совершенно
неожиданным, каждый в отдельности и все вместе пытались докопаться до  сути.
И ничего...
   - Убийца кто-то из наших, - повертев рюмку в руке, заметила я. - Я имею в
виду, кто-то, кто хорошо знал всех участников событий. Андрея застрелили,  а
пистолет оказался в машине Ильи.
   - Я что, в списке подозреваемых?
   - Ты? - удивилась я. - Если честно, тебя в роли  убийцы  ч  не  могла  бы
представить.
   - А кого? Кого из общих знакомых ты могла бы увидеть в этой роли?
   Я задумалась, а потом проронила:
   - Но ведь кто-то его убил?
   - Это единственный непреложный факт, - согласился Гаврилов. - У тебя есть
описание предполагаемого убийцы?
   - Самое общее: высокий, красивый, волосы темные.
   - Слава богу, не похож на меня, - хмыкнул он. -  Но  два  десятка  людей,
которым такое описание подходит, я берусь перечислить прямо сейчас.
   - И у всех был повод убить Андрея? - усмехнулась я.
   - С поводом дело хуже, - кивнул Гаврилов. - Лично я его просто  не  вижу,
ни тогда, ни сегодня.
   - Ты говорил, наши общие знакомые пробовали докопаться до сути.  И  какой
повод называли они?
   - В основном тот, что прозвучал в суде. - Гаврилов отвел глаза и добавил:
   - Ревность.
   - То есть был кто-то...
   - Был, - перебил он. - Например, твой Илья...
   - Илья никогда не ревновал меня! -  Я  вроде  бы  повысила  голос,  стало
стыдно, я закусила губу и, помедлив, добавила:
   - Извини.
   - Это ты извини, если я ненароком скажу неприятные вещи.  Видишь  ли,  мы
все тогда были влюблены в тебя... странно, что тебя это удивляет. - Гаврилов
засмеялся. - Очень красивая девушка, доброжелательная, веселая,  к  тому  же
умница. Ты терпеливо слушала весь тот бред, что мы изрекали,  и  тебе  вроде
даже было интересно. Будь ты свободна, возникло бы неизбежное соперничество,
но ты была совершенно поглощена своей любовью, поэтому все  мы  оказались  в
равном положении и в конце концов смирились. Однако с Андреем  ты  проводила
больше времени, и, когда все случилось, мудрые  головы  вспомнили  пословицу
"Дуракам везет" и решили:  а  почему  бы  и  нет?  В  конце  концов,  Андрей
симпатичный парень, краснобай, а ты юное, неопытное создание и т. д. и т. п.
   - Ты это серьезно? - удивилась я.
   - Абсолютно. Каюсь, даже я  склонялся  к  подобной  мысли.  У  Ильи  свои
представления о гордости и все такое... Ты меня понимаешь. Его поведение  на
суде подтвердило наши догадки, а потом  и  твое  затворничество.  Искупление
грехов. Когда один из соперников сходит в могилу, а другой  отправляется  по
этапу, женщины ищут утешения в монастыре.
   - Интересная мысль, - хмыкнула я.
   - Скорее банальная. Но ведь это не правда, так? А выглядит правдоподобно.
Это я к тому, что все наши предположения гроша ломаного не  стоят.  Выглядят
л