го,  чтобы  изолировать  от
других больных. Возле двери сидел сотрудник милиции и следил за  тем,  чтобы
никто не мог проникнуть  в  палату.  Нам  объяснили,  что  парень  -  важный
свидетель и предприняты все меры для  его  безопасности.  Детектив  -  да  и
только. И вдруг, ближе к обеду, выясняется, что кто-то, несмотря на  охрану,
проник к нему и отключил больного от аппаратов.
   - Как проник, если милиционер сидел перед дверью?
   - Этот вопрос не ко мне. Возможно, проникли  в  окно,  или  дежуривший  у
двери проявил халатность, отошел куда-то. И в этот момент... но не это самое
загадочное, - нахмурилась Нина. - Дело в  том,  что  парень  не  должен  был
умереть,  то  есть  для   того,   чтобы   он   умер,   требовалось   кое-что
посущественнее, чем отключение аппаратуры.
   - Как это? - растерялась я, а Нина пожала плечами. - Выходит, он умер  не
поэтому, так? Кто констатировал смерть, ты?
   - Нет. Главврач, насколько мне известно. Труп отправили в наш морг. Через
несколько дней я увидела заключение о  смерти  Егорова...  Полный  бред.  Из
заключения следовало, что  тот  был  явным  кандидатом  в  покойники  и  жил
некоторое время только благодаря усилиям врачей, а  умер,  потому  что...  в
общем, я уже  говорила...  А  это  глупость,  понимаешь?  Парень  имел  шанс
выкарабкаться даже и при минимальном уходе. Это медицинское заключение  было
чистой липой, но подписано человеком,  которого  я  очень  уважала.  Немного
помучившись, я отправилась к нему и  задала  свои  вопросы.  Он  был  крайне
удивлен и даже поражен и сказал, что под актом  вскрытия  готов  подписаться
хоть несколько раз и мысли об ошибке не допускает. У  меня  не  было  повода
усомниться в его словах.  Тем  более  что  к  этому  моменту  труп  уже  был
кремирован и... словом, ты понимаешь.
   - Не очень, - вздохнула я. - Либо ты ошиблась, в чем я сомневаюсь, потому
что считаю тебя хорошим врачом, либо ошибся патологоанатом...
   - Что совершенно невероятно, - усмехнулась Нина.
   - Да, мне трудно это понять, - согласилась я.
   - Не только тебе. Эта история долгое время не давала покоя и мне.
   - Но какое-то мнение у тебя есть? - осторожно спросила я.
   - Сразу два.  Одно  подлое:  человек,  которого  я  глубоко  уважаю,  дал
заведомо ложное заключение по неведомой мне причине. Второе  фантастическое:
речь идет о... разных трупах.
   Я сбилась с шага, а потом и вовсе замерла.
   - Я предупредила, - усмехнулась Нина. - Второе: фантастическое.  Так  что
остро реагировать не надо.
   - Какое тебе кажется более... - В этом  месте  я  засмеялась,  так  и  не
подобрав нужного слова.
   -  Я  решила  побыстрее  забыть  об  этой  истории  и  не  ломать  голову
понапрасну, - пожала  плечами  Нина.  -  Тем  более  что  следователь  очень
доходчиво намекнул, что мое любопытство до добра не доведет.
   - Я не следователь, и мне свое мнение ты можешь высказать, -  разозлилась
я.
   - Хорошо. - Нина вздохнула, посмотрела на свои ноги и сформулировала:
   - Я думаю, его убили эти ребята из милиции. Не  отключили  аппараты,  без
которых он вполне мог обойтись, а именно убили. А  потом  провели  беседу  с
главврачом и патологоанатомом.
   - Ты сама в это веришь? - усомнилась я.
   - Нет, - охотно кивнула Нина. - А ты веришь в то, что Илья виновен? А  он
пять лет... в общем, "есть много, друг Горацио, на свете, что и  не  снилось
нашим мудрецам".
   - Ты кому-нибудь рассказывала об этом? - спросила я.
   - Нет, хотя очень хотела.  Но  ты  была  поглощена  иными  проблемами,  а
болтать с кем попало на эту тему я поостереглась.  Потом,  слава  богу,  это
как-то  забылось  и  ворошить  старое  просто  не  имело  смысла.  Приходили
журналисты, задавали вопросы, один был особенно настырным, но... вряд ли что
разнюхал. По крайней мере, я после беседы со следователем молчала как рыба.
   - А нельзя ли встретиться с этим патологоанатомом? - спросила я.
   - Нельзя, - ответила Нина. - Его нет в живых, но, если бы он и  был  жив,
вряд ли разговор принес пользу, я ведь пыталась поговорить с  ним  пять  лет
назад.
   - А что с ним случилось?
   - Попал под  машину.  Через  несколько  месяцев  после  этого  случая,  в
сентябре или октябре, точно не помню. Какой-то псих вылетел на тротуар, сбил
его и еще двоих человек. Те остались живы, а вот он скончался на месте.
   - Думаешь, это как-то связано с той историей?
   - Ася, я не хочу думать об этом, - вздохнула Нина. - Понимаешь?
   - Да. - Я закусила губу, глядя на  окна  огромного  корпуса  прямо  перед
собой. - Главврач вряд ли согласится со мной разговаривать, - заметила я  со
вздохом.
   - Это точно. Но если и согласится, то отделается общими фразами.  Он  был
мастером по этой части.
   - Был? - насторожилась я.
   - Жив-здоров, но у нас не работает, - пояснила Нина. -  Заведует  Центром
реабилитации спортсменов, где-то возле стадиона "Динамо", говорят,  шикарная
лавочка: импортная аппаратура, большие деньги.
   - Интересно, - заметила я. - Как зовут вашего бывшего главврача?
   - Афонин Сергей Львович. Еще вопросы есть? - улыбнулась Нина.
   - Много, - пожала я плечами. - Жаль, ты на них ответить не сможешь.
   - Тогда попробуй задать их своему дружку, -  хмыкнула  она.  -  Как  его?
Всеволод... не помню отчества. Именно он тогда здесь командовал.
   Кажется, я открыла рот до неприличия  широко,  так  что  Нина  неожиданно
засмеялась.
   Подозревать Севку во всех смертных грехах, конечно, удобно,  но  довольно
глупо. Он сам мне рассказал о том, что вел дело об убийстве на Катинской,  и
его присутствие в больнице выглядело совершенно естественно...  Но  все  это
меня тревожит. Странное убийство в больнице -  раз,  убийство  Володи  после
того, как я сообщила Севке о предстоящей встрече с ним, - два, наконец,  три
- рассказ  сына  убитого  Перфильева:  тот  дал  показания  менту,  ведущему
следствие о расстреле, и сразу же после этого погиб.  Не  слишком  ли  много
совпадений? Севка, бывшая жена которого обвиняет его в лицемерии и подлости,
организовывает расстрел трех блатных авторитетов, а  потом  заметает  следы?
Совершенно невероятно, а главное: какое все это имеет отношение к  Илье?  Об
этом я размышляла в машине по дороге домой. Логичность построений может быть
обманчивой, а у мужчины нет худшего врага, чем бывшая  жена.  Я  усмехнулась
своим мыслям и свернула к дому.
   Побродив немного по  квартире,  я  придвинула  телефон  и  набрала  номер
Артемова.
   - Владимир Петрович, - сказала я, поздоровавшись.  -  Сегодня  я  была  в
Красном Кресте. У меня там подруга работает...
   - Так-так, очень интересно, - заволновался он.
   - В ваших бумагах я ничего не нашла о том, кто из милиционеров дежурил  в
больнице в день, когда умер Егоров...
   - Каюсь, - хохотнул он. - Поделился не всем.
   - Фамилии этих людей вы знаете? Где они сейчас...
   - Узнать нетрудно, только вот не уверен, что кто-то из них захочет с вами
разговаривать.
   - Попытка не пытка, - усмехнулась я.
   - Отлично. Я позвоню, как только будут новости.
   - И вот еще что, - заторопилась я. - Меня интересует  Центр  реабилитации
спортсменов, это где-то в районе стадиона "Динамо".
   - Про этот Центр я вам сразу скажу - бандитская  лавочка.  Как  изысканно
выражается один мой приятель, туфта чистой  воды,  но  деньги  там  завязаны
большие. Несколько раз органы и наш брат журналист пытались разобраться, что
там к чему, но каждый раз неудачно: формально все в порядке. А почему он вас
заинтересовал?
   - Бывший главврач отделения, в котором лежал Егоров, теперь заведует этой
самой, по вашим словам, бандитской лавочкой.
   - Интересно. - Владимир Петрович задумался, вздохнул и добавил:
   - Очень интересно.
   - Куда  уж  интересней,  -  согласилась  я,  мы  простились,  а  я  опять
задумалась.
   Если Нина права и Севка вместе  со  своими  товарищами  устроил  кровавую
бойню, а потом ловко расправился со свидетелями, если допустить такое, как в
эту  схему  вписывается  тот  факт,  что  бывший  главврач  нынче   заведует
"бандитской лавочкой"? Однако не это меня  сейчас  беспокоило,  я  думала  о
Севке. Самое подлое дело подозревать в чем-то близких людей...
   - Или брось все это, или докопайся до  правды,  -  зло  сказала  я  себе,
кажется,  вслух.  Потом  стала  просматривать  бумаги,  нашла   адрес   жены
Перфильева, предполагаемого свидетеля расстрела на Катинской, и взглянула на
часы. Самое подходящее время для визита.
   Через полчаса я уже сворачивала во двор многоэтажки. Отыскать нужный  дом
оказалось делом нелегким, он значился под номером 126в,  и  располагался  во
дворе трех других домов. Редкие прохожие ценной  информацией  поделиться  не
могли, и поэтому я изрядно намучилась, прежде чем его  обнаружила.  Лифт  не
работал, квартира располагалась на шестом этаже.
   Дверь открыла пожилая женщина  в  красном  халате  с  рваными  локтями  и
заплатой на животе.
   - Здравствуйте, - сказала я, стараясь  на  ходу  решить,  с  чего  начать
разговор.
   - Вы из ЖКО? - подозрительно спросила она. - Денег у меня нет,  я  вашему
начальнику уже говорила, вот дадут пенсию, заплачу, сколько смогу. И  нечего
меня пугать. Нет совести - оставьте старуху без света...
   - Я из газеты, - торопливо сказала я. Она вроде бы удивилась.
   - Да? Из ЖКО в газету нажаловались? - спросила она вполне серьезно.
   - Нет, - улыбнулась я пошире и поинтересовалась:
   - Можно войти?
   - Входите. - Женщина посторонилась, пропуская меня в квартиру.
   Выцветшие обои, беспорядок на кухне, грязная посуда в раковине, на  столе
остатки обеда. Все выглядело крайне неопрятно, как, впрочем, и сама хозяйка.
   - Садитесь, -  кивнула  она,  я  устроилась  на  табурете,  женщина  села
напротив, посмотрела на меня внимательно, а я  испугалась,  что  сейчас  она
спросит у меня журналистское удостоверение, такового не имеется,  и  хозяйка
скорее всего выгонит незваную гостью, а может и соседей поднять  по  тревоге
или в милицию позвонить.
   Однако о документах женщина даже не вспомнила.
   - Вот так, милая, - вздохнула она тяжело.  -  Не  живу,  а  существую.  С
пенсиями, сами  знаете,  что  делалось,  задолжала  за  квартиру  за  восемь
месяцев, вот и шлют мне разные бумаги, грозятся все отключить.  А  Прасковья
Ивановна из пятьдесят восьмой квартиры говорит, что могут и выселить. Неужто
правда? Вы из газеты, должны знать, можно  человека  из  своего-то  дома  на
улицу выкинуть?
   - Думаю, что до этого не дойдет, - ответила я.
   - Не знаешь, что теперь и ждать, - вздохнула  женщина.  -  Всю  жизнь  мы
работали, выжали из нас все соки, а теперь не нужны никому. Всем в  тягость.
Хоть живой в гроб ложись.
   - А дети вам не помогают? - осторожно спросила я.
   - Что дети? Дочка в Архангельске живет, двое детишек...  а  сын...  пьет,
одним словом. Какая от него помощь? Квартиру мне вот эту дали, думала,  хоть
на старости лет поживу спокойно, не вышло. Выгонят на улицу...
   - Не выгонят, - попробовала утешить я. -  Потихоньку  выплатите  долг,  с
пенсиями сейчас вроде бы налаживается.
   - Да... Хотите чаю? - предложила она. - У меня варенье  есть.  Лепешки  с
утра пекла. От чая я отказалась.
   - Сын ваш отдельно живет? - спросила  я,  желая  хоть  как-то  приблизить
разговор к интересующей меня теме.
   - Да. У нас квартира была, однокомнатная, на Катинской,  сейчас  8  Марта
называется. Я на расширение стояла, дали нам с мужем вот эту квартиру,  а  в
той сын остался. Дочка к этому времени с семьей уехала в Архангельск, муж  у
нее из тех мест, а здесь учился.
   - А ваш муж давно умер?
   - Пять лет, еще до того, как сюда приехали. Как  раз  ордер  на  квартиру
получила, а он через три дня и... убили, прямо возле подъезда.
   - Как же это случилось? - осторожно спросила я.
   - Кто знает, - махнула рукой женщина. - Ударили  по  голове  и  насмерть.
Денег при нем не было, и человек он тихий. Никогда ни с  кем  не  задирался.
Конечно, пил. Но ведь чтоб по голове вот  так-то  стукнули...  хотя,  сейчас
такое время, почем зря убить могут.
   - Но ведь следствие было?
   - Было следствие, как же. Только что толку? Да у нас тремя  днями  раньше
шестерых убили в соседнем доме, и то никого  не  нашли.  А  тут  пьянице  по
голове стукнули, кому надо искать? Приходил следователь и к себе вызывал.  -
Женщина махнула рукой  с  крайним  презрением.  -  В  милиции  тоже  жуликов
полно... Последнее замечание меня насторожило.
   - Вы думаете, они проявили халатность в расследовании или пытались что-то
скрыть? - спросила я.
   - Не знаю, грех на душу не возьму и ничего утверждать не буду. Да и  дело
давнее... чего теперь... Муж-то мой про то убийство что-то знал...
   - Про какое?
   - Ну, вот про тех шестерых, которых  расстреляли  по  соседству...  Видел
вроде что-то, но мне ничего не рассказывал и никому другому тоже, кроме того
следователя. Я, конечно, выспрашивала, а он говорит, такое дело, мол, головы
лишиться можно. Покойник, хоть и был пьяница, но мужчина  умный  и  жизнь-то
повидал. Ну, и когда  из  милиции  стали  по  квартирам  ходить,  свидетелей
искать, он рассказал... меня из комнаты выгнал, вот так... не хотел, чтобы я
слышала.
   - А что дальше было?
   - Поговорили, тот из милиции ничего не записывал, так  мой  покойный  муж
захотел, ну и ушел следователь. А вечером мужа убили, прямо возле подъезда.
   - Значит, кто-то из преступников узнал о его показаниях?  -  предположила
я.
   - Не знаю, - нахмурилась женщина. - Может, и узнал. Но не от Ивана моего.
Говорю, хоть и пьяница был, царство ему  небесное,  но  человек  осторожный,
жизнь научила.
   - А следователя этого вы помните? Фамилию, имя или как выглядел?
   - Конечно, помню. Слава богу, на память  пока  не  жалуюсь.  Фамилия  его
Дерин. Всеволод Павлович. Молодой совсем, симпатичный, волосы  светлые...  и
вежливый очень, все по имени-отчеству меня... разговаривал ласково...  Иуда,
прости господи, - совершенно неожиданно закончила она, а  я,  кажется,  даже
глаза вытаращила.
   - Но вы ведь не допускаете мысли, что  он  как-то  причастен  к  убийству
вашего мужа? - растерялась я. Женщина невесело усмехнулась:
   - Я любую мысль допустить могу: детдомовская я, из семьи  врагов  народа.
Небось слышали, что это такое?
   - Слышала.
   - Так-то вот. - Она поднялась и поставила на плиту чайник. -  Следователь
ласковый был, Дерин этот, ничего не скажу... Но велел мне нос не высовывать,
не так сказал, конечно, но я слова-то давно выучилась понимать. Ясно  стало,
рот откроешь - и тебе по башке дадут. Вот так-то. Я пошла к знакомой  своей,
мы с одного детдома, на фабрике вместе работали и жили  рядышком.  Посидели,
подумали и решили, что помалкивать надо. И ей, и мне.
   - А ей о чем? - удивилась я.
   - Так она тоже убийство  видела,  то  есть  не  убийство,  а  человека...
убийцу.
   - Того, кто тех шестерых расстрелял? - спросила я.
   - Нет. Художника в ее доме убили. Из пистолета. А она видела, как из  его
квартиры мужчина вышел.
   - Она что-то услышала и захотела узнать, в чем дело?  -  почти  не  дыша,
спросила я.
   - Ничего она не хотела, - махнула рукой женщина. - Кошку выпускала, а тут
как бабахнет, ну она к глазку-то и  сунулась.  А  он  как  раз  и  вышел  из
квартиры, дверь-то прямо напротив. Когда к ней  из  милиции-то  пришли,  она
испугалась, говорит, ничего не видела да  не  слышала.  А  потом  из  газеты
узнала, поймали одного за это убийство. Только из квартиры  не  он  выходил.
Женя переживать начала, мол, невинного человека в  тюрьму  посадят,  идти  в
милицию хотела... а тут с моим случилось, убили то  есть...  Я  ей  сказала:
"Женя, безвинный или нет, только арестованный - бандит, вот пусть в тюрьме и
сидит. А ты сунешься да, как мой, по голове получишь или похуже что.  Правду
на земле искать - только здоровье терять, кому и знать, как не нам с  тобой.
Молчать надо, пусть без нас разбираются..."
   Я смотрела на эту женщину и боялась, что упаду  в  обморок.  Если  бы  не
она... если бы неведомая Женя тогда сообщила в милицию... Господи боже, Илья
был бы сейчас со мной... "Старая ведьма, - мысленно шипела  я.  -  Проклятая
старая  ведьма..."  И  вдруг  поняла,  что  настоящей  ненависти  к  ней  не
испытываю. Передо мной была несчастная женщина, вряд ли она могла припомнить
хоть несколько светлых дней в своей жизни. Грех ненавидеть ее за то, что она
так боялась, тем более после того, что случилось с ее мужем.
   Однако эта кухня,  грязная  и  нищая,  и  сама  хозяйка  стали  для  меня
невыносимы. Мне захотелось побыстрее оказаться на свежем воздухе.
   - Подруга ваша по прежнему адресу живет? - спросила я.
   - Живет. Только болеет очень.  Я  ее  недавно  навещала,  так  она  опять
историю эту вспомнила. Говорит, на том свете  с  меня  спросят  за  то,  что
позволила человеку ни за что в тюрьму сесть. Она верующая...
   - А вы?
   - А я ни в черта, ни в бога не верю - никому мы не  нужны.  Не  живем,  а
так, горе мыкаем до самой гробовой доски.
   Я поднялась и сказала:
   - Спасибо вам за беседу...
   - А вы-то зачем приходили? - всполошилась женщина.
   - Хочу написать очерк о жизни пенсионеров, - без зазрения совести соврала
я. - Из тех, что вынуждены довольствоваться только  пенсией.  Узнала  в  ЖКО
несколько адресов, вот и собираю материал.
   - Напишите, - кивнула женщина. - У меня пенсия двести шестьдесят  рублей,
вот пусть научат, как на нее прожить, если за квартиру плачу пятьдесят. Хоть
толку от газет не очень много, может, у кого совесть пробудится...
   Я согласно кивнула и пошла к двери.
   - Вам с Прасковьей Ивановной лучше поговорить, - заторопилась хозяйка.  -
Из пятьдесят  восьмой  квартиры.  Она  вам  много  чего  расскажет,  женщина
грамотная...
   - Спасибо. Возможно, я к ней завтра зайду, а сегодня мне уже некогда. - Я
торопливо простилась и стала| спускаться вниз, ускоряя шаги, под  конец  уже
бежала.
   Села в машину, сдавила виски и попыталась успокоиться. Илья не убивал,  и
этому есть свидетель -  билось  в  мозгу.  Конечно,  не  убивал...  разве  я
сомневалась в этом? Зачем ему было убивать? Ревность? О такой чепухе всерьез
думать не хотелось. А что еще? Убийство без повода...  Но  ведь  кто-то  его
совершил? Кто и за что убил Андрея? Что я вообще знаю о его  жизни?  Ничего.
Если честно, его жизнь интересовала меня мало.  Обыкновенный  парень,  много
пил, считал себя непризнанным гением, болтался по друзьям и пивнушкам, время
от времени окунался с головой в работу, и тогда  на  свет  божий  появлялись
портреты наподобие моего. На жизнь зарабатывал теми же  портретами,  которые
предпочитал делать с фотографий. Хлопот меньше, и заказчики довольны. Деньги
у него почти всегда имелись, и в долг ему давали охотно, Андрей был честен и
крайне щепетилен в денежных вопросах. Не знаю, насколько  его  вера  в  свою
гениальность была искренна,  но  даже  малейшей  критики  он  совершенно  не
выносил. Один раз я присутствовала при очень неприятной сцене. В его  студии
собрались несколько человек, вроде бы ожидалась какая-то выставка, и  Андрей
показывал свои картины.
   - Это портрет? - спросил один из гостей, ткнув пальцем в картину. -  Это,
Андрюша, фантик от конфет. Чем и советую заняться. Говорят, платят прилично.
   Андрей матерно заорал и кинулся на обидчика с кулаками. С большим  трудом
удалось их растащить, гость, смеясь, покинул студию, пожелав напоследок:
   - Андрюша, на конфетную фабрику...
   О Моцарте и Сальери я, конечно, слышала, но Андрей явно не был  Моцартом.
В идею о том, что кто-то решил расправиться с ним из-за любви  к  искусству,
как-то  не  верилось.  Грабить  в  студии  совершенно  нечего,   Андрей   не
бедствовал, но больших денег не имел, к тому же ничто в студии не  указывало
на ограбление.
   Убийство на почве ревности? О его женщинах я ничего не знала. Я  даже  не
могла припомнить какую-нибудь из них. Впрочем,  была  какая-то  Таня...  да,
Таня, она преподавала в