ось даже больше, чем она рассчитывала.  В  общей  сложности
388 писем, с мемуарами, порой весьма подробными, и фотографиями.
   Среди тех, кто откликнулся, убийцы, судя по фото, не было. Однако на  это
Вера не особо и рассчитывала. Слишком просто бы все оказалось...
   Значит, 388 человек, ответивших ей, можно было вычеркивать из списка.
   Убийцу следовало искать среди оставшихся.
   Искать - но как?
   Послать повторное письмо с той же просьбой?
   Додолбить людей своей настойчивостью?
   Ну,  получит  она  еще  десять,  ну  двадцать  писем   в   ответ...   Еще
десять-двадцать человек вычеркнет из списка... Нет, это не выход...
   Или - лично объехать каждый из оставшихся адресов?
   Но сколько времени на это уйдет!..
   Жертвы "Нахимова" проживали не только в Москве, Питере или на Волге, но и
на Украине, в Казахстане, на Урале и даже во Владивостоке!..
   Нет, новая атака в лоб не  получится.  А  никаких  оригинальных  идей  по
поводу поиска убийцы у Вероники больше не было.
   Значит, решила она, надо оставить пока все как есть. Решение придет само.
   Надо только подождать...  Опять  -  ждать...  Но  жизнь  уже  научила  ее
терпению.
   Тем более что дел у Вероники хватало.
   Приготовлением пищи, уборкой в коттедже, стиркой  по-прежнему  занималась
Антонина Елисеевна.
   Она и жила здесь, в гостевых комнатах на третьем этаже.
   Однако выяснилось, что дом - совсем не  городская  квартира.  Он,  словно
маленький Васечка, требовал не механического бездушного ухода, а  любовного,
ласкового призора.
   До переезда Веры дом Баргузинова выглядел, будто дача советского образца,
предназначенная для партийных бонз: добротно и казенно.
   Вероника принялась наводить уют - в своем понимании этого слова.
   На полках появились любимые книги и безделушки.
   Вера сменила одинаковые, словно в гостинице,  занавески.  Теперь  гардины
всюду были разные: веселые яично-желтые - в  гостиной;  украшенные  мишками,
паровозиками и зверюшками - в детской; красновато-страстные  -  в  спальной.
Даже игрушки, разбросанные там и сям Васечкой,  придавали  коттеджу  уютный,
жилой вид.
   Вера наняла работягу из ближайшего поселка - тот скосил буйную  траву  во
дворе и еще дважды за лето приходил подкашивать.
   Она разбила пару клумб с розами, циниями и любимыми хризантемами.
   К тому же в огромном доме постоянно что-то выходило из строя: то ломалась
ступенька в лестнице на второй этаж; то засорялись трубы; то начинал  гудеть
камин.
   Вера либо напрягала с  починками  Баргузинова,  либо  (что  бывало  чаще)
вызывала из поселка умельцев.
   Порой Вероника поражалась самой себе: как она могла прожить два с  лишним
года, занятая лишь делом,  числами,  деньгами?  Лишенная  простых  радостных
хлопот: о сыне, о собственном доме, об уюте?
   Наконец она взялась и за учебу.
   Надо было получить диплом: иначе к  чему  она  мучилась  предыдущие  пять
лет?
   Последние два года, занятая бизнесом, она появлялась  в  вузе  только  на
зачеты и экзамены.
   Большинство преподавателей ставило ей "хорошо" и  "отлично"  за  красивые
глаза - а пуще за малую продуктовую мзду: оковалок сыра, банку черной  икры,
литровую бутылку экспортной "Столичной"... Теперь по своей  привычке  все  в
жизни  делать  хорошо  Вера  нагоняла  курсы,   упущенные   ею   за   период
кооперативной горячки. Готовилась к госэкзаменам, писала диплом.
   Порой оставляла Васечку на Антонину Елисеевну  и  отправлялась  на  своей
черной "девятке" в институт.
   Триумфально  подруливала  к  главному  входу,  шла  на   консультацию   к
профессору - руководителю дипломного проекта...
   В институте все уже  забыли  о  скандале  со  старшим  Васей  и  доцентом
Полонским.
   Никого знакомых в вузе не осталось.
   Жанка и Зойка защитили дипломы год назад. В их  общежитской  комнате  (из
ностальгии Вера однажды заглянула туда) жили совсем чужие, юные девчонки...
   В сентябре девяносто  второго  Вера,  без  всяких  взяток  и  подношений,
защитила диплом.
   На пятерку, между прочим.
   Исполнилась   наконец-то   мечта   покойных    родителей:    она    стала
инженером-электронщиком.
   Но на что годился нынче ее диплом и ее знания?
   Что ей прикажете теперь с ними делать?
   Ехать на самарский военный завод?
   Чтобы получать пять-семь долларов ежемесячной зарплаты?..
   Идти в подмосковное секретное КБ - на десять долларов?..
   После  кооперативной  вольницы  работа  за  гроши  "на  дядю"  нимало  не
привлекала Веронику.
   Как  мама  маленького  ребенка,  она   без   труда   получила   свободное
распределение.
   Одновременно с защитой диплома  заканчивалась  ее  временная  прописка  в
Москве.
   Вера вроде бы мимоходом обмолвилась об этом Баргузинову.
   Тот только рукой махнул: "Кого трясет  чужое  горе?"  Замуж,  однако,  не
позвал. Он вообще ни разу пока не предлагал ей замужества. Ни до,  ни  после
ее вселения в особняк.
   А она и не понимала, хочет ли за Баргузинова замуж.
   Не чувствовала она к нему той  отчаянной,  всепоглощающей  любви,  как  к
Полонскому.
   И не испытывала того полужертвенного снисхождения,  какое  заставляло  ее
быть вместе с покойным Васечкой, столь любившим ее...
   Что она чувствовала к Баргузинову?
   Уважение - да.
   Опаску - тоже. И еще - ей было хорошо с ним в постели.
   Но...
   Довольно ли этих чувств для того, чтобы  жить  вместе?  А  если  уйти  от
Баргузинова - что остается ей тогда?
   Опять пробиваться, самой добывать хлеб насущный?
   И что с ней будет, если однажды гражданский муж просто выставит ее вместе
с Васечкой за дверь?
   Все чаще она проводила ночи без сна.
   Думала.
   Прислушивалась к ровному дыханию Васечки. Иногда сын  вдруг  вскидывался,
начинал бурно шевелиться, кричал во сне: "Кошка, кошка!.." - и лягал одеяло.
   Вера  вставала,  гладила  сына,  укрывала.  Баргузинов  настаивал,  чтобы
Васечка спал отдельно: "Сколько можно за мамкину  титьку  держаться!"  -  но
Вера тут была, как никогда с Баргузиновым,  непреклонна.  "Я  с  ребенком  в
одной комнате спать не буду!"
   - заявил тогда гражданский муж.
   Ночевал в отдельной спальне.
   Иногда среди ночи приходил к ней, быстро и мощно  брал  Веру,  затем,  не
проронив ни слова, уходил к себе.
   А она лежала без сна - порой до рассвета.
   Прямо над их домом пролегал воздушный коридор, по  которому  самолеты  из
Шереметьева-2 улетали в далекие страны.
   Ночью они шумели нечасто, и Вера скоро научилась узнавать их по голосам.
   Без десяти двенадцать: "Ил-96" в Бангкок...  Двадцать  минут  третьего  -
трансатлантический "А-310" на Майами...
   Каждую ночь, но всегда в  разное  время,  с  азиатской  беспорядочностью,
шумели "Ту-154", улетающие в  Кабул...  Может  быть,  на  каком-то  из  этих
самолетов увозили в Афган ее Васечку-старшего?..
   Хотя нет, они, солдаты, наверное, летели с военного аэродрома...
   Она все ворочается, слушает, как дышит Васенька-младший...
   Близится рассвет, и самолеты гудят все чаще: в начале восьмого -  рейс  в
Берлин, в семь двадцать - в Нью-Йорк, в половину восьмого - в Париж...
   Перед рассветом Веронику сморил сон, и ей снился  Париж,  в  котором  она
никогда не была.
   Вот она идет по улице чужого, но любимого города, а все прохожие радостно
улыбаются ей: будто бы узнают ее, словно бы она знаменитость или сделала  им
всем что-то хорошее...
   Сквозь  сон  она  слышит,  как  заводит  на  дворе  мотор  своего   джипа
Баргузинов...
   Потом чувствует, как просыпается Васечка.
   Тот ведет себя тихонько, не мешает спящей маме.
   Достает из ящика с игрушками машинки. Начинает  осторожно,  чтобы  ее  не
разбудить, возить их по полу спальни.
   Вера и понимает, что надо бы встать, одеть сына, накормить его, - и нет у
нее сил расстаться со сном... Потом, спустя полчаса или  час,  она  все-таки
пересиливает  себя,  поднимается,  выполняет  через   "не   могу"   домашние
обязанности...  И  целый  день  чувствует  себя   невыспавшейся,   разбитой,
больной...
   А тут еще эти звонки...
   Они начались в середине сентября  девяносто  второго  года.  Как-то  днем
вдруг  затренькал  обычно  молчащий  телефон  (в  особняке   имелся   прямой
московский номер).
   - Вероника? - спросил мужской, незнакомый, грубый голос.
   - Да. Кто это?
   - Береги сына. Вероника. С ним может быть плохо...
   - Кто это?! - кричит она. Но в ответ - лишь короткие гудки.
   Вера метнулась к окну.
   Васечка Самозабвенно разъезжал на трехколесном  велосипеде  по  аккуратно
скошенной траве двора.
   Всполошившись, Вероника, невзирая  на  бурные  крики  сына,  забрала  его
домой.
   Через час - новый звонок.
   Вера опасливо взяла трубку.
   Голос мужской, по-прежнему грубый, но другой, с кавказским акцентом:
   - Вероника!
   Тварь, сволочь, гадина! Ты скоро сдохнешь -  и  сын  твой  тоже  сдохнет.
Берегись, Вероника!
   Она в панике бросила трубку.
   Потом - она только  уложила  на  послеобеденный  сон  Василька,  прилегла
вздремнуть сама - опять звонят.
   С бьющимся сердцем Вера сняла трубку.
   Новый голос. Но опять мужской и опять уголовный:
   - Паскуда, мокрощелка! Сыну твоему горло перережем!.. Тебе, падла...
   На полуфразе она в ужасе бросила трубку, выдрала  из  розетки  телефонный
шнур...
   Сна уже нет...
   Она почти в обморочном состоянии обошла все комнаты  особняка.  Никого...
Давящая пустота...
   Из окон третьего этажа Вероника поверх забора долго всматривалась в поле,
в поверхность озера... Тишина. Ни людей, ни машин...
   Вечером, после ужина.
   Вероника подступила к Баргузинову. Впервые в  жизни  она  не  сдержалась,
накричала на него:
   - Это все ты!
   Твои грязные делишки!
   Почему ты не можешь решить свои проблемы сам? Нас подставляешь?!
   Невенчаный супруг помрачнел, набычился. Процедил сквозь зубы:
   - У меня - все чисто, поняла?
   - Потом сказал раздельно, глядя тяжелым взглядом:
   - Я - ничего - никому - не должен. Ясно тебе?!
   - А почему же звонят? Мне, мне звонят!
   - Повторяю еще раз.  У  меня  сейчас  ни  с  кем  никаких  разборок  нет.
Понятно?!
   На меня никто зуб не точит. Были б у кого претензии - я бы первый  о  них
знал. Я бы сам знал, не через тебя! Ясно?!
   - Но почему, почему они звонят? - в отчаянии выкрикивает Вера. - Не может
ведь быть, чтоб просто так!..
   - Звонят - значит, ты сама где-то наследила.
   Кому-то дорогу перешла. - Глаза Баргузинова наливаются кровью.
   - Все, женщина!
   Разговор окончен!
   Меня больше в это не впутывай!
   Всю ночь Вероника провела без сна.
   Все гадала: может, у нее в самом деле объявились враги?
   Кто?
   Зойка?..
   Но Баргузинов уверял, что с Зойкой тогда, прошлой зимой,  он  договорился
обо всем полюбовно.
   Она в претензии не осталась...
   С тех пор Вера с ней не видалась, даже по телефону не говорила...
   Может, Зоя решила вдруг припомнить старые обиды?
   На нее держит зуб кто-то из бывших работников ее кооператива?
   Кого-то она невзначай обидела?
   Или кому-то недоплатила?
   Человек молчал-молчал - а сейчас вдруг взял силу да припомнил старую,  не
замеченную ею обиду?
   Связался с уголовной шушерой - и мстит?.. Да нет,  никого  она  вроде  не
обходила деньгами...
   Старалась не ранить словом даже нерадивых работников...
   Ну а если вдруг и  обидела,  надо  быть  ненормальным,  чтобы  таким  вот
способом мстить...
   Мстить - спустя год после того, как кооператив закрылся...
   А может...
   Может, это Полонский?..
   Не простил ей партийного выговора?
   Своего увольнения из института? И того, что она родила от  другого?..  До
времени затаился, а теперь заматерел, пошел в гору - и решил свести счеты?..
   Да нет, чепуха...
   Анонимные угрозы - совсем не похоже на стиль рафинированного интеллигента
Владислава Владимировича...
   Утром, так и не заснув ни на минуту, она все-таки позвонила Зойке.
   Разговор вышел сухим, но корректным.
   - А ты знаешь, я сама собиралась  тебе  звонить,  -  безразлично  сказала
подруга.
   - Что-нибудь случилось?
   - Да. Хотела пригласить на проводы.
   - Кого? Смешок.
   - Меня. И Бориса Семеныча. Мы уезжаем.
   - Куда?
   - В Америку. На постоянное место жительства.
   - Зачем?
   - изумилась Вера.
   Америка казалась ей местом, столь же далеким, как тот свет.
   - Надоела эта вшивая страна, - неожиданно  зло  сказала  Зоя.  -  Никогда
здесь ничего хорошего не будет. Сплошные уголовники. Сверху донизу.
   Вера не нашлась что ответить.
   Они договорились,  что  Вера  обязательно  придет  на  проводы,  но  Вера
положила трубку и поняла, что нет, не пойдет.
   Не хочет она больше видеть подругу.
   Никогда. Пусть катится к черту в свою Америку.
   Однако по разговору совсем не похоже, что с  угрозами  звонил  кто-то  от
Зойки.
   Кажется, ей сейчас совсем не до того.
   Такое впечатление, что та уже мысленно за океаном, налаживает жизнь там.
   Что ей теперь старые российские обиды!..
   Может быть, уголовную шпану  все-таки  натравил  на  нее  бывший  доцент,
бывший любовник Полонский?..
   Она с бьющимся сердцем набрала его домашний номер.
   Ответил девчоночий голос. "Старшая дочка, - догадалась Вера. - Сколько же
ей сейчас лет?.. Восемь, девять?"
   - Он здесь больше не живет, - сказала девочка.
   - И не звоните сюда больше, пожалуйста.
   А потом в особняке снова раздался звонок. Вера сразу  узнала  голос:  это
был один из вчерашних - тот, что с кавказским акцентом:
   - Я тебе по-хорошему советую: береги сына.
   Увози его отсюда. Беда с ребенком может случиться...
   Вероника опять выдрала телефонный шнур.
   Снова бродила, неприкаянная, по комнатам особняка.
   Боялась выпустить Василька из поля зрения, ходила за ним по  комнатам  по
пятам.
   Думала: "А может, это не дела Баргузинова, а его  личное?  Он  ничего  не
рассказывает, но жил же он с кем-то до меня...
   А вот теперь его бывшая решила отомстить мне...
   Напугать соперницу, выжить из его дома..."
   Вечером Баргузинов принес телефон.
   - Это аппарат с АОНом - автоматическим определителем номера...
   - Я знаю.
   - Не перебивай меня!..
   А вот еще один телефон - мобильный...
   Завтра наш телефон не отключай. Когда начнут звонить, определишь номер  и
тут же позвонишь по мобильному мне.
   А я сразу подошлю  своих  парней  разобраться  с  этими...  -  Баргузинов
употребил крепкое матерное слово - он вообще не стеснял себя  в  выражениях,
даже при Вере (и удивлялся, когда она его одергивала). На этот раз  Вероника
в ответ на похабщину промолчала.
   Назавтра - опять звонок.
   Снова поток грязной уголовной брани.
   Вероника всматривалась в табло  определителя  номера.  Не  клала  трубку,
выслушивала пакости - однако вместо цифр на  аппарате  высвечивались  точки.
"Звонят из автомата, - догадалась Вера. - Предусмотрительные, сволочи".
   Через полчаса - новый звонок.
   Снова - мат, ругань, угрозы. И опять одни лишь точки в окошечке АОНа.
   Спустя час все повторилось  снова...  Василек  ныл,  нудил,  не  понимал,
отчего мама не выпускает его гулять во двор...
   Вероника едва дождалась,  когда  Баргузинов  поужинает.  (Покуда  тот  не
насытится, сгружать ему проблемы - что бы ни случилось!
   - было строжайше запрещено.) Он отодвинул тарелку - Вера  набросилась  на
него с упреками.
   Тот молчал, хмурился. Потом сказал:
   - Я решу эту проблему. Трубу больше пока не бери.
   Назавтра в Верином  институте  назначили  торжество.  Вручали  дипломы  и
значки об окончании вуза.
   Вероника не поехала.
   Боялась оставлять Василька одного.
   А брать его с собой, везти через весь город - тоже страшно.
   Так и просидели вдвоем, словно заключенные, весь день в доме.
   Телефон отключили.
   А ближе к вечеру, когда смеркалось, Вера из окна приметила в  поле  джип.
Не той марки, что у Баргузинова, но все  равно  черный,  страшный.  Из  него
вылезли три человека. Вероника в ужасе приникла к окну.
   Фигуры походили вокруг машины.
   Стали показывать руками на озеро, на дом.
   Затем один из них взялся за телефон - и тут  же  в  глубине  Вероникиного
дома раздался звонок.
   Вера заметалась.
   Обняла Василька - будто бы это она у него искала защиты.
   Что делать?
   Звонить в милицию?
   Какая там милиция!
   Вера лихорадочно набрала номер на мобильной трубке Баргузинова.
   Телефон в доме отзвонил и смолк.
   Фигуры все бродили вокруг своей  черной  машины.  Порой  останавливались,
смотрели на окна особняка.
   Баргузинов откликнулся на звонок Вероники тут же, будто ждал.
   Перебил на полуслове, бросил хмуро: "Еду".
   Вера ждала, иногда крадучись подходила к окну, выглядывала.
   Минут десять спустя чужаки залезли в свой черный джип.
   Завели мотор.
   Уехали.
   Баргузинов появился через полчаса в компании двух хмурых кожаных парней.
   - Ну, показывай, где твои гости?
   - Уехали.
   - Уехали... - процедил Баргузинов. - Какой номер машины?
   - Далеко...
   Темно...
   Я не разглядела...
   - стала оправдываться Вероника.
   Почему-то  часто  получалось,   что   с   Баргузиновым   ей   приходилось
оправдываться - даже когда она не чувствовала себя виноватой.
   - А что за машина? - настаивал супруг.
   - Джип.
   - Я понимаю, что джип. Какая марка?
   - Ну ты же знаешь, что я в них не разбираюсь!..
   - Так...
   - угрожающе протянул Баргузинов.
   Его кожаные помощники стояли в отдалении у окна, ухмылялись.
   - Сгоняйте на место, - приказал он им. - Следы поглядите.  Окурки  там  и
всякую херню.
   Помощники взяли фонарики, нехотя  отправились  на  место  стоянки  чужого
джипа.
   Вскоре вернулись в дом.
   Шепотом что-то доложили Баргузинову.
   Тот был разочарован.
   - Давайте подключайте, - хмуро скомандовал он им.
   Помощники притащили из машины какую-то аппаратуру.
   Подсоединили одни  провода  к  телефонному  кабелю,  другие  -  сунули  в
розетки.
   Наследили на свежевымытом ковровом покрытии.
   Через полчаса закончили.
   Баргузинов налил им по полстакана водки "Финляндия". Выпил вместе с ними.
Похлопал по кожаным плечам.
   - Ну, давайте валите, - сказал им ласково. Те сели в машину и уехали.
   - Что они тут поставили? - робко спросила мужа Вера.
   Баргузинов после водки был настроен благодушно. Снизошел до объяснения:
   - Эта аппаратура засекает звонки из автомата. Чем дольше с ними  говоришь
- тем точнее засекает.
   Так что теперь твоя задача - подольше держать на проводе тех засранцев.
   Будут теперь тебе звонить - тяни разговор.  Отвечай  им.  Заведи  с  ними
беседу.
   Если точно определишь, откуда звонят,  -  мы  выедем.  Может,  успеем  их
застать. И разобраться. Поняла?
   Вера покорно кивнула.
   Однако назавтра была суббота, и звонков с угрозами не раздалось.
   Баргузинов остался дома, и злоумышленники будто знали это.
   А может, и вправду знали?
   Вечером Баргузинов предложил (что с ним случалось совсем нечасто) поехать
в город, развеяться. "В клуб "Арлекино" сходим, покушаем..."
   Вера отказалась.
   Она не могла представить себе, что оставит Василька  в  особняке  одного,
даже на попечении Антонины Елисеевны.
   Ей вообще было страшно выходить из дома.
   Баргузинов психанул.
   Запустил хрустальный бокал с виски в стену.
   Вера заплакала, ушла наверх к себе.
   Из своей спальни тревожно прислушивалась, не заведется  ли  мотор  джипа.
Но, слава богу, Баргузинов в одиночку все-таки не уехал. Не бросил их.
   Ночь Вероника опять провела без сна.
   Ворочалась. Думала. Прислушивалась к ровному дыханию Василька.
   Слушала гул самолетов, улетающих из Шереметьева-2 в дальние страны...
   В понедельник Баргузинов уехал на работу - или куда он  там  каждый  день
уезжал?
   Вероника вместе с маленьким Васечкой опять осталась наедине с телефоном.
   Бродила по комнатам, невыспавшаяся, злая.
   Через силу занималась хозяйством.
   Василек словно чувствовал ее состояние, капризничал, плакал.
   Телефон не звонил. Шантажисты будто бы  знали,  что  на