взор, чьи локоны златые
                  В нем часто юный пробуждали пыл, -
                  Здесь даже и святой бы согрешил, -
                  Вином бесценным полные стаканы -
                  Все то, чем роскошь радует кутил,
                  Он променял на ветры и туманы,
                  На рокот южных волн и варварские страны.

12

                  Дул свежий бриз, шумели паруса,
                  Все дальше в море судно уходило,
                  Бледнела скал прибрежных полоса,
                  И вскоре их пространство поглотило.
                  Быть может, сердце Чайльда и грустило,
                  Что повлеклось в неведомый простор,
                  Но слез не лил он, не вздыхал уныло,
                  Как спутники, чей увлажненный взор,
                  Казалось, обращал к ветрам немой укор.

13

                  Когда же солнце волн коснулось краем,
                  Он лютню взял, которой он привык
                  Вверять все то, чем был обуреваем
                  Равно и в горький и в счастливый миг,
                  И на струнах отзывчивых возник
                  Протяжный звук, как сердца стон печальный,
                  И Чайльд запел, а белокрылый бриг
                  Летел туда, где ждал их берег дальный,
                  И в шуме темных волн тонул напев прощальный.

                    "Прости, прости! Все крепнет шквал,
                    Все выше вал встает,
                    И берег Англии пропал
                    Среди кипящих вод.
                    Плывем на Запад, солнцу вслед,
                    Покинув отчий край.
                    Прощай до завтра, солнца свет,
                    Британия, прощай!

                    Промчится ночь, оно взойдет
                    Сиять другому дню,
                    Увижу море, небосвод,
                    Но не страну мою.
                    Погас очаг мой, пуст мой док,
                    И двор травой зарос.
                    Мертво и глухо все кругом,
                    Лишь воет старый пес.

                    Мой паж, мой мальчик, что с тобой?
                    Я слышал твой упрек.
                    Иль так напуган ты грозой,
                    Иль на ветру продрог?
                    Мой бриг надежный крепко сшит,
                    Ненужных слез не лей.
                    Быстрейший сокол не летит
                    Смелей и веселей".

                    "Пусть воет шквал, бурлит вода,
                    Грохочет в небе гром, -
                    Сэр Чайльд, все это не беда,
                    Я плачу о другом.
                    Отца и мать на долгий срок
                    Вчера покинул я,
                    И на земле лишь вы да бог
                    Теперь мои друзья.

                    Отец молитву произнес
                    И отпустил меня,
                    Но знаю, мать без горьких слез
                    Не проведет и дня".
                    "Мой паж, дурные мысли прочь,
                    Разлуки минет срок!
                    Я сам бы плакал в эту ночь,
                    Когда б я плакать мог.

                    Мой латник верный, что с тобой?
                    Ты мертвеца бледней.
                    Предвидишь ты с французом бой,
                    Продрог ли до костей?"
                    "Сэр Чайльд, привык я слышать гром
                    И не бледнеть в бою,
                    Но я покинул милый дом,
                    Любимую семью,

                    Где замок ваш у синих вод,
                    Там и моя страна.
                    Там сын отца напрасно ждет
                    И слезы льет жена".
                    "Ты прав, мой верный друг, ты прав,
                    Понятна скорбь твоя,
                    Но у меня беспечный нрав,
                    Смеюсь над горем я.

                    Я знаю, слезы женщин - вздор,
                    В них постоянства нет.
                    Другой придет, пленит их взор,
                    И слез пропал и след.
                    Мне ничего не жаль в былом,
                    Не страшен бурный путь,
                    Но жаль, что, бросив отчий дом,
                    Мне не о ком вздохнуть.

                    Вверяюсь ветру и волне,
                    Я в мире одинок.
                    Кто может вспомнить обо мне,
                    Кого б я вспомнить мог?
                    Мой пес поплачет день, другой,
                    Разбудит воем тьму
                    И станет первому слугой,
                    Кто бросит кость ему.

                    Наперекор грозе и мгле
                    В дорогу, рулевой!
                    Веди корабль к любой земле,
                    Но только не к родной!
                    Привет, привет, морской простор,
                    И вам - в конце пути -
                    Привет, леса, пустыни гор!
                    Британия, прости!"

14

                  Плывет корабль унылых вод равниной.
                  Шумит Бискайи пасмурный залив.
                  На пятый день из волн крутой вершиной,
                  Усталых и печальных ободрив,
                  Роскошной Синтры горный встал массив.
                  Вот, моря данник, меж холмов покатых
                  Струится Тахо, быстр и говорлив,
                  Они плывут меж берегов богатых,
                  Где волнам вторит шум хлебов, увы, несжатых.

15

                  Неизъяснимой полон красоты
                  Весь этот край, обильный и счастливый.
                  В восторге смотришь на луга, цветы,
                  На тучный скот, на пастбища, и нивы,
                  И берега, и синих рек извивы,
                  Но в эту землю вторглись палачи, -
                  Срази, о небо, род их нечестивый!
                  Все молнии, все громы ополчи,
                  Избавь эдем земной от галльской саранчи!

16

                  Чудесен Лиссабон, когда впервые
                  Из тех глубин встает пред нами он,
                  Где виделись поэтам золотые
                  Пески, где, Луза охраняя трен,
                  Надменный флот свой держит Альбион -
                  Для той страны, где чванство нормой стало
                  И возвело невежество в закон,
                  Но лижет руку, пред которой пала
                  Незыблемая мощь воинственного галла.

17

                  К несчастью, город, столь пленивший нас,
                  Вблизи теряет прелесть невозвратно.
                  Он душит вонью, оскорбляет глаз,
                  Все черное, на всем подтеки, пятна,
                  И знать и плебс грязны невероятно.
                  Любое, пусть роскошное, жилье,
                  Как вся страна, нечисто, неопрятно.
                  И - напади чесотка на нее -
                  Не станут мыться здесь или менять белье.

18

                  Презренные рабы! Зачем судьба им
                  Прекраснейшую землю отдала -
                  Сиерру, Синтру, прозванную раем,
                  Где нет красотам меры и числа.
                  О, чье перо и чья бы кисть могла
                  Изобразить величественный форум -
                  Все то, что здесь Природа создала,
                  Сумев затмить Элизий, над которым
                  Завесы поднял бард пред нашим смертным взором.

19

                  В тени дубрав, на склонах темных круч
                  Монастырей заброшенных руины,
                  От зноя бурый мох, шумящий ключ
                  В зеленой мгле бессолнечной лощины.
                  Лазури яркой чистые глубины,
                  На зелени оттенок золотой,
                  Потоки, с гор бегущие в долины,
                  Лоза на взгорье, ива над водой -
                  Так, Синтра, ты манишь волшебной пестротой.

20

                  Крутая тропка кружит и петлит,
                  И путник, останавливаясь чаще,
                  Любуется: какой чудесный вид!
                  Но вот обитель Матери Скорбящей,
                  Где вам монах, реликвии хранящий,
                  Расскажет сказки, что народ сложил:
                  Здесь нечестивца гром настиг разящий,
                  А там, в пещере, сам Гонорий жил
                  И сделал адом жизнь, чем рая заслужил.

21

                  Но посмотри, на склонах, близ дороги,
                  Стоят кресты. Заботливой рукой
                  Не в час молитв, не в помыслах о боге
                  Воздвигли их. Насилье и разбой
                  На этот край набег свершили свой,
                  Земля внимала жертв предсмертным стонам,
                  И вопиют о крови пролитой
                  Кресты под равнодушным небосклоном,
                  Где мирный труженик не огражден законом.

22

                  На пышный дол глядят с крутых холмов
                  Руины, о былом напоминая.
                  Где был князей гостеприимный кров,
                  Там ныне камни и трава густая.
                  Вон замок тот, где жил правитель края,
                  И ты, кто был так сказочно богат,
                  Ты, Ватек, создал здесь подобье рая,
                  Не ведая средь царственных палат,
                  Что все богатства - тлен и мира не сулят.

23

                  Ты свой дворец воздвигнул здесь в долине
                  Для радостей, для нег и красоты,
                  Но запустеньем все сменилось ныне,
                  Бурьян раскинул дикие кусты,
                  И твой эдем, он одинок, как ты.
                  Обрушен свод, остались только стены,
                  Как памятники бренной суеты.
                  Не все ль услады бытия мгновенны!
                  Так на волне блеснет - и тает сгусток пены.

24

                  А в этом замке был совет вождей,
                  Он ненавистен гордым англичанам.
                  Здесь карлик-шут, пустейший из чертей,
                  В пергаментном плаще, с лицом шафранным,
                  Британцев дразнит смехом непрестанным.
                  Он держит черный свиток и печать,
                  И надписи на этом свитке странном,
                  И рыцарских имен десятков пять,
                  А бес не устает, дивясь им, хохотать.

25

                  Тот бес, дразнящий рыцарскую клику, -
                  Конвенция, на ней споткнулся бритт.
                  Ум (если был он), сбитый с панталыку,
                  Здесь превратил триумф народа в стыд;
                  Победы цвет Невежеством убит,
                  Что отдал Меч, то Речь вернула вскоре,
                  И лавры Лузитания растит
                  Не для таких вождей, как наши тори.
                  Не побежденным здесь, а победившим горе!

26

                  С тех пор как был британцу дан урок,
                  В нем слово "Синтра" гнев бессильный будит.
                  Парламент наш краснел бы, если б мог,
                  Потомство нас безжалостно осудит.
                  Да и любой народ смеяться будет
                  Над тем, как был сильнейший посрамлен.
                  Враг побежден, но это мир забудет,
                  А вырвавший победу Альбион
                  Навек презрением всех наций заклеймен.

27

                  И, полный смуты, все вперед, вперед
                  Меж горных круч угрюмый Чайльд стремится.
                  Он рад уйти, бежать от всех забот,
                  Он рвется вдаль, неутомим, как птица.
                  Иль совесть в нем впервые шевелится?
                  Да, он клянет пороки буйных лет,
                  Он юности растраченной стыдится,
                  Ее безумств и призрачных побед,
                  И все мрачнее взор, узревший Правды свет.

28

                  Коня! Коня! Гонимый бурей снова,
                  Хотя кругом покой и тишина,
                  Назло дразнящим призракам былого
                  Он ищет не любовниц, не вина,
                  Но многие края и племена
                  Изведает беглец неугомонный,
                  Пока не станет цель ему ясна,
                  Пока, остывший, жизнью умудренный,
                  Он мира не найдет под кровлей благосклонной.

29

                  Однако вот и Мафра. Здесь, бывало,
                  Жил королевы лузитанской двор.
                  Сменялись мессы блеском карнавала,
                  Церковным хором - пиршественный хор.
                  Всегда с монахом у вельможи спор.
                  Но эта Вавилонская блудница
                  Такой дворец воздвигла среди гор,
                  Что всем хотелось только веселиться,
                  Простить ей казни, кровь - и в роскоши забыться.

30

                  Изгибы романтических холмов,
                  Как сад сплошной - долины с свежей тенью,
                   (Когда б народ хоть здесь не знал оков!)
                  Все манит взор, все дышит сладкой ленью.
                  Но Чайльд спешит отдаться вновь движенью,
                  Несносному для тех, кто дорожит
                  Уютным креслом и домашней сенью,
                  О, воздух горный, где бальзам разлит!
                  О, жизнь, которой чужд обрюзгший сибарит!

31

                  Холмы все реже, местность все ровней,
                  Бедней поля, и зелень уж другая.
                  И вот открылась даль пустых степей,
                  И кажется, им нет конца и края.
                  Пред ним земля Испании нагая,
                  Где и пастух привык владеть клинком,
                  Бесценные стада оберегая.
                  В соседстве с необузданным врагом
                  Испанец должен быть солдатом иль рабом.

32

                  Но там, где Португалию встречает
                  Испания, граница не видна.
                  Соперниц там ни даль не разделяет,
                  Ни вздыбленной Сиерры крутизна,
                  Не плещет Тахо сильная волна
                  Перед царицей стран заокеанских,
                  Не высится Китайская стена,
                  Нет горной цепи вроде скал гигантских
                  На рубеже земель французских и испанских.

33

                  Лишь ручеек бежит невозмутим,
                  Хоть с двух сторон - враждебные державы.
                  На посох опершись, стоит над ним
                  Пастух испанский - гордый, величавый,
                  Глядит на небо, на ручей, на травы -
                  И не робеет между двух врагов.
                  Он изучил своих соседей нравы,
                  Он знает, что испанец не таков,
                  Как португальский раб, подлейший из рабов.

34

                  Но вот, едва рубеж вы перешли,
                  Пред вами волны темной Гвадианы,
                  Не раз воспетой в песнях той земли,
                  Бурлят и ропщут, гневом обуянны.
                  Двух вер враждебных там кипели станы,
                  Там сильный пал в неистовой резне,
                  Там брали верх то шлемы, то тюрбаны,
                  Роскошный мавр и мних в простой броне
                  Все обретали смерть в багровой глубине.

35

                  Романтики воскресшая страна,
                  Испания, где блеск твоей державы?
                  Где крест, которым ты была сильна,
                  Когда предатель мстил за слезы Каны,
                  И трупы готов нес поток кровавый?
                  Твой стяг царям навязывал закон,
                  Он обуздал разбойничьи оравы,
                  И полумесяц пал, крестом сражен,
                  И плыл над Африкой вой мавританских жен.

36

                  Теперь лишь в песнях отзвук тех побед,
                  Лишь в песнях вечность обрели герои,
                  Столпы разбиты, летописей нет,
                  Но помнит песнь величие былое.
                  Взгляни с небес на поприще земное,
                  О, Гордость! Рухнет бронза и гранит,
                  И только песнь верней, чем все иное,
                  Когда историк лжет, а льстец забыт,
                  Твое бессмертие в народе сохранит.

37

                  К оружию, испанцы! Мщенье, мщенье!
                  Дух Реконкисты правнуков зовет.
                  Пусть не копье подъемлет он в сраженье,
                  Плюмажем красным туч не достает, -
                  Но, свистом пуль означив свой полет,
                  Ощерив жерла пушек роковые,
                  Сквозь дым и пламень кличет он: вперед!
                  Иль зов его слабей, чем в дни былые,
                  Когда он вдохновлял сынов Андалусии?

33

                  И слышу звон металла и копыт
                  И крики битвы в зареве багряном,
                  То ваша кровь чужую сталь поит,
                  То ваши братья сражены тираном.
                  Войска его идут тройным тараном,
                  Грохочут залпы на высотах гор,
                  И нет конца увечиям и ранам.
                  Летит на тризну Смерть во весь опор,
                  И ярый бог войны приветствует раздор.

151

                  Он встал, гигант, как будто в скалы врос,
                  В ужасной длани молния зажата,
                  Копна кроваво-рыжая волос
                  Черна на красном пламени заката.
                  Глаза - навыкат. Гибнет все, что свято,
                  От их огня. У ног его припав
                  И брата поднимая против брата,
                  Ждет Разрушенье битвы трех держав,
                  Чьей кровью жаждет бог потешить лютый нрав.

40

                  Великолепно зрелище сраженья
                  (Когда ваш друг в него не вовлечен).
                  О, сколько блеска, грома и движенья!
                  Цветные шарфы, пестрый шелк знамен.
                  Сверкает хищно сталь со всех сторон,
                  Несутся псы, добычу настигая.
                  Не всем триумф, но всем - веселый гон,
                  Всем будет рада Мать-земля сырая.
                  И шествует Война, трофеи собирая.

41

                  Три знамени взывают к небесам,
                  Три языка воздвигли спор ужасный.
                  Француз, испанец, бритт сразились там, -
                  Враг, жертва и союзник тот опасный,
                  В чью помощь верить - право, труд напрасный.
                  У Талаверы, смерть ища в бою
                   (Как будто ей мы дома не подвластны!),
                  Сошлись они, чтоб кровь пролить свою,
                  Дать жирный тук полям и пищу воронью.

42

                  И здесь им тлеть, глупцам, прельщенным славой
                  И славы удостоенным в гробах,
                  О, бред! Орудья алчности кровавой -
                  Их тысячи тиран бросает в прах,
                  Свой воздвигая трон на черепах, -
                  Спроси зачем - во имя сновиденья!
                  Он царствует, пока внушает страх,
                  Но станет сам добычей смрадной тленья,
                  И тесный гроб ему заменит все владенья.

43

                  О, поле скорбной славы, Альбуера!
                  Среди равнин, где шпорит Чайльд коня,
                  Кто знал, что завтра зла свершится мера,
                  Что на заре твой сон прервет резня.
                  Мир мертвым! В память гибельного дня
                  Им слезы горя, им венец героя!
                  Так славьтесь же, в преданиях звеня,
                  Пока, могилы новым жертвам роя,
                  Их сонмы новый вождь не кинет в ужас боя.

44

                  Но хватит о любовниках войны!
                  Была их гибель данью славословью.
                  Чтобы один прославлен был