измерима глубина;
                       В двойную волны и стена
                       Тюрьму совокупились там;
                       Печальный свод, который нам
                       Могилой заживо служил,
                       Изрыт в скале подводной был;
                       И день и ночь была слышна
                       В него биющая волна
                       И шум над нашей головой
                       Струй, отшибаемых стеной.
                       Случалось - бурей до окна
                       Бывала взброшена волна,
                       И брызгов дождь нас окроплял;
                       Случалось - вихорь бушевал,
                       И содрогалася скала;
                       И с жадностью душа ждала,
                       Что рухнет и задавит нас:
                       Свободой был бы смертный час!

        "VII"

                       Середний брат наш - я сказал -
                       Душой скорбел и увядал.
                       Уныл, угрюм, ожесточен,
                       От пищи отказался он:
                       Еда тюремная жестка;
                       Но для могучего стрелка
                       Нужду переносить легко.
                       Нам коз альпийских молоко
                       Сменила смрадная вода;
                       А хлеб наш был, какой всегда -
                       С тех пор как цепи созданы -
                       Слезами смачивать должны
                       Невольники в своих цепях.
                       Не от нужды скорбел и чах
                       Мой брат: равно завял бы он,
                       Когда б и негой окружен
                       Без воли был... Зачем молчать?
                       Он умер... я ж ему подать
                       Руки не мог в последний час,
                       Не мог закрыть потухших глаз;
                       Вотще я цепи грыз и рвал -
                       Со мною рядом умирал
                       И умер брат мой, одинок;
                       Я близко был - и был далек.
                       Я слышать мог, как он дышал,
                       Как он дышать переставал,
                       Как вздрагивал в цепях своих
                       И как ужасно вдруг затих
                       Во глубине тюремной мглы...
                       Они, сняв с трупа кандалы,
                       Его без гроба погребли
                       В холодном лоне той земли,
                       На коей он невольник был.
                       Вотще я их в слезах молил,
                       Чтоб брату там могилу дать,
                       Где мог бы дневный луч сиять;
                       То мысль безумная была,
                       Но душу мне она зажгла:
                       Чтоб волен был хоть в гробе он.
                       "В темнице, мнил я, мертвых сон
                       Не тих..." Но был ответ слезам
                       Холодный смех; и брат мой там
                       В сырой земле тюрьмы зарыт,
                       И в головах его висит
                       Пук им оставленных цепей:
                       Убийц достойный мавзолей.

        "VIII"

                       Но он - наш милый, лучший цвет,
                       Наш ангел с колыбельных лет,
                       Сокровище семьи родной,
                       Он - образ матери душой
                       И чистой прелестью лица,
                       Мечта любимая отца,
                       Он - для кого я жизнь щадил,
                       Чтоб он бодрей в неволе был,
                       Чтоб после мог и волен быть...
                       Увы! он долго мог сносить
                       С младенческою тишиной,
                       С терпеньем ясным жребий свой:
                       Не я ему - он для меня
                       Подпорой был... Вдруг день от дня
                       Стал упадать, ослабевал,
                       Грустил, молчал и молча вял.
                       О боже! боже! страшно зреть,
                       Как силится преодолеть
                       Смерть человека... я видал,
                       Как ратник в битве погибал;
                       Я видел, как пловец тонул
                       С доской, к которой он прильнул
                       С надеждой гибнущей своей;
                       Я зрел, как издыхал злодей
                       С свирепой дикостью в чертах,
                       С богохуленьем на устах,
                       Пока их смерть не заперла;
                       Но там был страх - здесь скорбь была
                       Болезнь глубокая души.
                       Смиренным ангелом, в тиши,
                       Он гас, столь кротко-молчалив,
                       Столь безнадежно-терпелив,
                       Столь грустно-томен, нежно-тих.
                       Без слез, лишь помня о своих
                       И обо мне... Увы! он гас,
                       Как радуга, пленяя нас,
                       Прекрасно гаснет в небесах;
                       Ни вздоха скорби на устах;
                       Ни ропота на жребий свой;
                       Лишь слово изредка со мной
                       О наших прошлых временах,
                       О лучших будущего днях,
                       Об упованье... но, объят
                       Сей тратой, горшею из трат,
                       Я был в свирепом забытьи.
                       Вотще, кончаясь, он свои
                       Терзанья смертные скрывал...
                       Вдруг реже, трепетнее стал
                       Дышать, и вдруг умолкнул он...
                       Молчаньем страшным пробужден,
                       Я вслушиваюсь... тишина!
                       Кричу как бешеный... стена
                       Откликнулась... и умер гул...
                       Я цепь отчаянно рванул
                       И вырвал... К брату - брата нет!
                       Он на столбе - как вешний цвет,
                       Убитый хладом, - предо мной
                       Висел с поникшей головой.
                       Я руку тихую поднял;
                       Я чувствовал, как исчезал
                       В ней след последней теплоты;
                       И мнилось, были отняты
                       Все силы у души моей;
                       Все страшно вдруг сперлося в ней;
                       Я дико по тюрьме бродил -
                       Но в ней покой ужасный был,
                       Лишь веял от стены сырой
                       Какой-то холод гробовой;
                       И, взор на мертвого вперив,
                       Я знал лишь смутно, что я жив.
                       О! сколько муки в знанье том,
                       Когда мы тут же узнаем,
                       Что милому уже не быть!
                       И миг тот мог я пережить!
                       Не знаю - вера ль то была,
                       Иль хладность к жизни жизнь спасла?

        "IX"

                       Но что потом сбылось со мной -
                       Не помню... Свет казался тьмой,
                       Тьма - светом; воздух исчезал;
                       В оцепенении стоял,
                       Без памяти, без бытия,
                       Меж камней хладным камнем я;
                       И виделось, как в тяжком сне,
                       Все бледным, темным, тусклым мне;
                       Все в мутную слилося тень;
                       То не было ни ночь, ни день,
                       Ни тяжкий свет тюрьмы моей,
                       Столь ненавистный для очей:
                       То было - тьма без темноты;
                       То было - бездна пустоты
                       Без протяженья и границ;
                       То были образы без лиц;
                       То страшный мир какой-то был,
                       Без неба, света и светил,
                       Без времени, без дней и лет,
                       Без Промысла, без благ и бед,
                       Ни жизнь, ни смерть - как сон гробов,
                       Как океан без берегов,
                       Задавленный тяжелой мглой,
                       Недвижный, темный и немой.

        "X"

                       Вдруг луч внезапный посетил
                       Мой ум... то голос птички был.
                       Он умолкал; он снова пел;
                       И мнилось, с неба он летел;
                       И был утешно-сладок он.
                       Им очарован, оживлен,
                       Заслушавшись, забылся я.
                       Но ненадолго... мысль моя
                       Стезей привычною пошла,
                       И я очнулся... и была
                       Опять передо мной тюрьма,
                       Молчанье то же, та же тьма;
                       Как прежде, бледною струей
                       Прокрадывался луч дневной
                       В стенную скважину ко мне...
                       Но там же, в свете, на стене
                       И мой певец воздушный был:
                       Он трепетал, он шевелил
                       Своим лазоревым крылом;
                       Он озарен был ясным днем;
                       Он пел приветно надо мной...
                       Как много было в песне той!
                       И все то было - про меня!
                       Ни разу до того я дня
                       Ему подобного не зрел!
                       Как я, казалось, он скорбел
                       О брате, и покинут был;
                       И он с любовью навестил
                       Меня тогда, как ни одним
                       Уж сердцем не был я любим;
                       И в сладость песнь его была:
                       Душа невольно ожила.
                       Но кто ж он сам был, мой певец?
                       Свободный ли небес жилец?
                       Или, недавно от цепей,
                       По случаю к тюрьме моей,
                       Играя в небе, залетел
                       И о свободе мне пропел?
                       Скажу ль?.. Мне думалось порол,
                       Что у меня был не земной,
                       А райский гость; что братний дух
                       Порадовать мой взор и слух
                       Примчался птичкою с небес...
                       Но утешитель вдруг исчез;
                       Он улетел в сиянье дня...
                       Нет, нет, то не был брат... меня
                       Покинуть так не мог бы он,
                       Чтоб я, с ним дважды разлучен,
                       Остался вдвое одинок,
                       Как труп меж гробовых досок.

        "XI"

                       Вдруг новое в судьбе моей:
                       К душе тюремных сторожей
                       Как будто жалость путь нашла;
                       Дотоле их душа была
                       Бесчувственней желез моих;
                       И что разжалобило их?
                       Что милость вымолило мне,
                       Не знаю... но опять к стене
                       Уже прикован не был я;
                       Оборванная цепь моя
                       На шее билася моей;
                       И по тюрьме я вместе с ней
                       Вдоль стен, кругом столбов бродил,
                       Не смея братних лишь могил
                       Дотронуться моей ногой,
                       Чтобы последния земной
                       Святыни там не оскорбить.

        "XII"

                       И мне оковами прорыть
                       Ступени удалось в стене;
                       Но воля не входила мне
                       И в мысли... я был сирота,
                       Мир стал чужой мне, жизнь пуста,
                       С тюрьмой я жизнь сдружил мою:
                       В тюрьме я всю свою семью,
                       Все, что знавал, все, что любил,
                       Невозвратимо схоронил,
                       И в области веселой дня
                       Никто уж не жил для меня;
                       Без места на пиру земном,
                       Я был бы лишний гость на нем,
                       Как облако при ясном дне,
                       Потерянное в вышине
                       И в радостных его лучах
                       Ненужное на небесах...
                       Но мне хотелось бросить взор
                       На красоту знакомых гор,
                       На их утесы, их леса,
                       На близкие к ним небеса.

        "XIII"

                       Я их увидел - и оне
                       Все были те ж: на вышине
                       Веков создание - снега,
                       Под ними Альпы и луга,
                       И бездна озера у ног,
                       И Роны блещущий поток
                       Между зеленых берегов;
                       И слышен был мне шум ручьев,
                       Бегущих, бьющих по скалам;
                       И по лазоревым водам
                       Сверкали ясны облака;
                       И быстрый парус челнока
                       Между небес и вод летел;
                       И хижины веселых сел,
                       И кровы светлых городов
                       Сквозь пар мелькали вдоль брегов...
                       И я приметил островок:
                       Прекрасен, свеж, но одинок
                       В пространстве был он голубом;
                       Цвели три дерева на нем,
                       И горный воздух веял там
                       По мураве и по цветам,
                       И воды были там живей,
                       И обвивалися нежней
                       Кругом родных брегов оне.
                       И видел я: к моей стене
                       Челнок с пловцами приставал,
                       Гостил у брега, отплывал
                       И, при свободном ветерке
                       Летя, скрывался вдалеке;
                       И в облаках орел играл,
                       И никогда я не видал
                       Его столь быстрым - то к окну
                       Спускался он, то в вышину
                       Взлетал - за ним душа рвалась;
                       И слезы новые из глаз
                       Пошли, и новая печаль
                       Мне сжала грудь... мне стало жаль
                       Моих покинутых цепей.
                       Когда ж на дно тюрьмы моей
                       Опять сойти я должен был -
                       Меня, казалось, обхватил
                       Холодный гроб; казалось, вновь
                       Моя последняя любовь,
                       Мой милый брат передо мной
                       Был взят несытою землей;
                       Но как ни тяжко ныла грудь -
                       Чтоб от страданья отдохнуть,
                       Мне мрак тюрьмы отрадой был.

        "XIV"

                       День приходил, день уходил,
                       Шли годы - я их не считал:
                       Я, мнилось, память потерял
                       О переменах на земли.
                       И люди наконец пришли
                       Мне волю бедную отдать.
                       За что и как? О том узнать
                       И не помыслил я - давно
                       Считать привык я за одно:
                       Без цепи ль я, в цепи ль я был,
                       Я безнадежность полюбил;
                       И им я холодно внимал,
                       И равнодушно цепь скидал,
                       И подземелье стало вдруг
                       Мне милой кровлей... там все друг,
                       Все однодомец было мой:
                       Паук темничный надо мной
                       Там мирно ткал в моем окне;
                       За резвой мышью при луне
                       Я там подсматривать любил;
                       Я к цепи руку приучил;
                       И... столь себе неверны мы! -
                       Когда за дверь своей тюрьмы
                       На волю я перешагнул -
                       Я о тюрьме своей вздохнул.


        "КОММЕНТАРИИ"

     Поэма написана  в  деревне Уш_и_ близ  Лозанны,  где  Байрон  и  Шелли,
посетившие 26 июня 1816 г. Шильонский замок, задержались из-за плохой погоды
на два дня. Создана, по-видимому, между 27-29  июня,  окончательный  вариант
закончен к 10 июля 1816 г. Несколько позже, ознакомившись  с  документами  о
жизни и деятельности  Франсуа  Бонивара,  Байрон,  стремясь  к  исторической
достоверности, не только предпослал поэме предисловие, но и написал "Сонет к
Шильону", в котором воспел тех, в ком дух Свободы не угасает.
     Опубликована поэма 5 декабря  1816  г.  отдельным  изданием,  вместе  с
другими стихотворениями Байрона.

     Сонет к Шильону

     Шильон - Шильонский  замок,  расположенный  на  Женевском  озере  между
Клараном и Вильневом. Возведен в XIIXIII вв.

     Предисловие

     Бонивар,  Франсуа  (1493-1570?).  -  Детали   биографии   исторического
Бонивара несколько отличаются от приведенных Байроном. В частности, два  его
брата не были заточены одновременно с ним в замок.

     Сейсель - небольшой городок в Верхней Савойе.

     Турин - главный город Пьемонта (Италия).

     Герцог Савойский - Карл X (1486-1553), представитель Савойской династии
герцогов, с 1416 до 1720 г. правивших в Италии.

     Фрибург (Фрибур) - центр кантона Фрибур в Швейцарии.

     Юра - горная цепь во Франции и Швейцарии.

     Жан Сенебье (1741-1809) - швейцарский натуралист, долгое время  работал
библиотекарем в Женевской библиотеке, написал ряд справок по истории страны,
в частности "Histoire Litteraire de  Geneve"  (1786),  выдержку  из  которой
привел Байрон в своем предисловии к поэме.

     Шильон Леманом окружен... - Леман - Женевское озеро.

                                                                А. Николюкин



        Джордж Гордон Байрон.
        Беппо


                            Венецианская повесть

----------------------------------------------------------------------------
     Перевод В. Левика
     Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. М., Правда, 1981 г.
     OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------

                         Розалинда.   Прощайте,   господин   путешественник!
                    Старайтесь    картавить,    носите   иноземное   платье,
                    принижайте  все,  что  есть  хорошего в вашем отечестве,
                    проклинайте свое происхождение и даже хулите бога за то,
                    что  он  сделал вас таким, какой вы есть. Если не будете
                    все это исполнять, никогда я вам не поверю, что вы имели
                    счастье кататься в гондоле.

                                            Шекспир. Как вам это понравится.
                                                         Действие IV, сц. I.

        "ПРИМЕЧАНИЕ КОММЕНТАТОРОВ"

                         Венеция,  которую  в то время очень любила посещать
                    английская  знатная  молодежь,  была тогда тем же, чем в
                    настоящее    время    является   Париж   -   средоточием
                    распущенности всяческого рода.

        "I"

                     Известен всем (невежд мы обойдем)
                     Веселый католический обычай
                     Гулять вовсю перед святым постом,
                     Рискуя стать лукавому до