ем полна,
                      Для смертных роковым в любые времена.

43

                      Им порожден безумцев род жестокий,
                      С ума сводящий тысячи людей,
                      Вожди, сектанты, барды и пророки, -
                      Владыки наших мнений и страстей,
                      Творцы систем, апостолы идей,
                      Счастливцы? Нет! Иль счастье им не лгало?
                      Людей дурача, всех они глупей.
                      И жажды власти Зависть бы не знала,
                      Узнав, как жалит их душевной муки жало.

44

                      Их воздух - распря, пища их - борьба.
                      Крушит преграды жизнь их молодая,
                      В полете настигает их судьба,
                      В их фанатизме - сила роковая.
                      А если старость подошла седая
                      И скуки и бездействия позор -
                      Их смелый дух исчахнет, увядая:
                      Так догорит без хвороста костер,
                      Так заржавеет меч, когда угас раздор.

45

                      Всегда теснятся тучи вкруг вершин,
                      И ветры хлещут крутизну нагую.
                      Кто над людьми возвысится один,
                      Тому идти сквозь ненависть людскую.
                      У ног он видит землю, синь морскую
                      И солнце славы - над своим челом.
                      А вьюга свищет песню колдовскую,
                      И грозно тучи застят окоем:
                      Так яростный, как смерч, вознагражден подъем.

46

                      Вернемся к людям! Истина таится
                      В ее твореньях да еще в твоих,
                      Природа-мать. И там, где Рейн струится,
                      Тебя не может не воспеть мой стих.
                      Там средоточье всех красот земных.
                      Чайльд видит рощи, горы и долины,
                      Поля, холмы и виноград на них,
                      И замки, чьи угасли властелины,
                      Печали полные замшелые руины.

47

                      Они, как духи гордые, стоят
                      И сломленные высясь над толпою.
                      В их залах ветры шалые свистят,
                      Их башни дружат только меж собою,
                      Да с тучами, да с твердью голубою.
                      А в старину бывало здесь не так:
                      Взвивался флаг, труба сзывала к бою.
                      Но спят бойцы, истлел и меч и стяг,
                      И в стены черные не бьет тараном враг.

48

                      Меж этих стен гнездился произвол,
                      Он жил враждой, страстями и разбоем.
                      Иной барон вражду с соседом вел,
                      Но мнил себя не богом, так героем.
                      А впрочем, не хватало одного им:
                      Оплаченных историку похвал
                      Да мраморной гробницы, но, не скроем, -
                      Иной, хоть маломощный, феодал
                      Подчас величьем дел и помыслов блистал.

49

                      В глухих трущобах, в замке одиноком
                      Не каждый подвиг находил певца.
                      Амур в своем неистовстве жестоком
                      Сквозь панцири вторгался в их сердца,
                      Эмблема дамы на щите бойца
                      Тогда была как злобы дух ужасный.
                      И войнам замков не было конца,
                      И, вспыхнув из-за грешницы прекрасной,
                      Глядел не раз пожар на Рейн, от крови красный.

50

                      О Рейн, река обилья и цветенья,
                      Источник жизни для своей страны!
                      Ты нес бы вечно ей благословенье,
                      Когда б не ведал человек войны,
                      И, никогда никем не сметены,
                      Твои дары цвели, напоминая,
                      Что знали рай земли твоей сыны.
                      И я бы думал: ты посланник рая,
                      Когда б ты Летой был... Но ты река другая.

51

                      Хоть сотни раз кипела здесь война,
                      Но слава битв и жертвы их забыты.
                      По грудам тел, по крови шла она,
                      Но где они? Твоей волною смыты.
                      Твои долины зеленью повиты,
                      В тебе сияет синий небосклон,
                      И все же нет от прошлого защиты,
                      Его, как страшный, неотвязный сои,
                      Не смоет даже Рейн, хоть чист и светел он.

52

                      В раздумье дальше странник мой идет,
                      Глядит на рощи, на холмы, долины.
                      Уже весна свой празднует приход,
                      Уже от этой радостной картины
                      Разгладились на лбу его морщины.
                      Кого ж не тронет зрелище красот?
                      И то и дело, пусть на миг единый,
                      Хотя не сбросил он душевный гнет,
                      В глазах безрадостных улыбка вдруг мелькнет.

53

                      И вновь к любви мечты его летят,
                      Хоть страсть его в своем огне сгорела.
                      Но длить угрюмость, видя нежный взгляд,
                      Но чувство гнать - увы, -  пустое дело!
                      В свой час и тот, чье сердце охладело,
                      На доброту ответит добротой.
                      А в нем одно воспоминанье тлело:
                      О той одной, единственной, о той,
                      Чьей тихой верности он верен был мечтой.

54

                      Да, он любил (хотя несовместимы
                      Любовь и холод), он тянулся к ней.
                      Что привлекло характер нелюдимый,
                      Рассудок, презирающий людей?
                      Чем хмурый дух, бегущий от страстей,
                      Цветенье первой юности пленило?
                      Не знаю. В одиночестве быстрей
                      Стареет сердце, чувств уходит сила,
                      И в нем, бесчувственном, одно лишь чувство жилой

55

                      Она - дитя! - тем существом была,
                      Которое не церковь с ним связала.
                      Но связь была сильней людского зла
                      И маску пред людьми не надевала.
                      И даже сплетни многоликой жало,
                      И клевета, и чары женских глаз -
                      Ничто незримых уз не разрушало.
                      И Чайльд-Гарольд стихами как-то раз
                      С чужбины ей привет послал в вечерний час.

                          Над Рейном Драхенфельз вознесся,
                          Венчанный замком, в небосвод,
                          А у подножия утеса
                          Страна ликует и цветет.
                          Леса, поля, холмы и нивы
                          Дают вино, и хлеб, и мед,
                          И города глядят в извивы
                          Широкоструйных рейнских вод.
                          Ах, в этой радостной картине
                          Тебя лишь не хватает ныне.

                          Сияет солнце с высоты,
                          Крестьянок праздничны наряды.
                          С цветами, сами как цветы,
                          Идут, и ласковы их взгляды.
                          И красоте земных долин
                          Когда-то гордые аркады
                          И камни сумрачных руин
                          Дивятся с каменной громады.
                          Но нет на Рейне одного:
                          Тебя и взора твоего,

                          Тебе от Рейна в час печали
                          Я шлю цветы как свой привет.
                          Пускай они в пути увяли,
                          Храни безжизненный букет.
                          Он дорог мне, он узрит вскоре
                          Твой синий взор в твоем дому.
                          Твое он сердце через море
                          Приблизит к сердцу моему,
                          Перенесет сквозь даль морскую
                          Сюда, где о тебе тоскую,

                          А Рейн играет и шумит,
                          Дарит земле свои щедроты,
                          И всякий раз чудесный вид
                          Являют русла повороты.
                          Тут все тревоги, все заботы
                          Забудешь в райской тишине,
                          Где так милы земли красоты
                          Природе-матери и мне.
                          И мне! Но если бы при этом
                          Твой взор светил мне прежним светом!

56

                  Под Кобленцем есть холм, и на вершине
                  Простая пирамида из камней.
                  Она не развалилась и доныне,
                  И прах героя погребен под ней.
                  То был наш враг Марсо, но тем видней
                  Британцу и дела его, и слава.
                  Его любили - где хвала верней
                  Солдатских слез, пролитых не лукаво?
                  Он пал за Францию, за честь ее и право.

57

                  Был горд и смел его короткий путь.
                  Две армии - и друг и враг - почтили
                  Его слезами. Странник, не забудь
                  Прочесть молитву на его могиле!
                  Свободы воин, был он чужд насилий
                  Во имя справедливости святой,
                  Для чьей победы мир в крови топили,
                  Он поражал душевной чистотой.
                  За это и любил его солдат простой.

58

                  Вот Эренбрейтштейн - замка больше нет.
                  Его донжоны взрывом разметало.
                  И лишь обломки - память прежних лет,
                  Когда ни стен, ни каменного вала
                  Чугунное ядро не пробивало.
                  В дыму войны отсюда враг бежал,
                  Но мир низверг твердыню феодала:
                  Где град железный тщетно грохотал,
                  Там хлещет летний дождь в проломы хмурых зал.

59

                  Прощай, о Рейн! В далекий путь без цели
                  От милых стран пришельца гонит рок.
                  И те, кто вместе, жить бы здесь хотели,
                  И тот, кто в целом мире одинок.
                  И если бы оставить жертву мог
                  Ужасный коршун самоугрызений -
                  Так только здесь, где каждый уголок
                  И дик и чуден, мил труду и лени,
                  Обилен и богат, и щедр, как день осенний.

60

                  И все ж прости! О, тщетное "прости"!
                  Кто приникал к твоей струе кристальной,
                  Не может образ твой не унести.
                  И если он уйти решил, печальный,
                  Тебе опять он кинет взор прощальный,
                  Стремясь запечатлеть твои черты.
                  Пусть Юг роскошней в мощи изначальной,
                  Где в мире край, который слил, как ты,
                  И славу прошлых дней, и мягкость красоты?

61

                  Уютное величье, -  отраженья
                  Домов, церквей и башен городских.
                  Средь рощ и пашен - белые селенья.
                  Там пропасти, там зубья скал нагих-"
                  Предвосхищенье крепостей людских.
                  Монастыри с готическим фасадом,
                  А люди - как природа: здесь для них
                  Веселье стало жизненным укладом,
                  Хотя империи катятся в пропасть рядом.

62

                  Но мимо, мимо! Вот громады Альп,
                  Природы грандиозные соборы;
                  Гигантский пик - как в небе снежный скальп;
                  И, как на трон, воссев на эти горы,
                  Блистает Вечность, устрашая взоры.
                  Там край лавин, их громовой исход,
                  Там для души бескрайные просторы,
                  И там земля штурмует небосвод.
                  А что же человек? Чего он, жалкий, ждет?

63

                  Но, прежде чем подняться на высоты,
                  Хочу равнинный восхвалить Морат,
                  Где бой пришельцам дали патриоты
                  И где не покраснеешь за солдат.
                  Хотя ужасен их трофеев склад.
                  Враги свободы, здесь бургундцы пали.
                  Они непогребенные лежат,
                  Им памятником их же кости стали,
                  И внемлет черный Стикс стенаньям их печали.

64

                  Как Ватерлоо повторило Канны,
                  Так повторен Моратом Марафон.
                  Там выиграли битву не тираны,
                  А Вольность, и Гражданство, и Закон.
                  Там граждане сражались не за трон,
                  То не была над слабыми расправа,
                  И не был там народ порабощен,
                  Не проклинал "божественное право",
                  Которым облачен тот, в чьих руках держава.

65

                  В безлюдном одиночестве, одна,
                  Грустит колонна у стены замшелой,
                  Величья гибель видела она.
                  И смотрит в Вечность взгляд бесцветно-белый,
                  Как человек, от слез окаменелый
                  И все ж не ставший чувствовать слабей,
                  Она дивится, что осталась целой,
                  Когда Авентик, слава древних дней,
                  Нагроможденьем стал бесформенных камней.

63

                  Здесь Юлия - чья память да святится! -
                  Служенью в храме юность отдала
                  И, небом не услышанная жрица,
                  Когда отца казнили, умерла.
                  Его боготворила, им жила!
                  Но суд закона глух к мольбе невинной,
                  И дочь отцовской жизни не спасла.
                  Без памятника холмик их пустынный,
                  Где сердце спит одно, и прах и дух единый.

67

                  Таких трагедий и таких имен
                  Да не забудет ни один сказитель!
                  Империи уйдут во тьму времен,
                  В безвестность канут раб и победитель,
                  Но высшей добродетели ревнитель
                  В потомстве жить останется навек,
                  И взором ясным, новый небожитель
                  Глядит на солнце, чист, как горный снег,
                  Забыв на высоте всего земного бег.

68

                  Но вот Леман раскинулся кристальный,
                  И горы, звезды, синий свод над ним -
                  Все отразилось в глубине зеркальной,
                  Куда глядит, любуясь, пилигрим.
                  Но человек тут слишком ощутим,
                  А чувства вянут там, где люди рядом.
                  Скорей же в горы, к высям ледяным,
                  К тем мыслям, к тем возвышенным отрадам,
                  Которым чужд я стал, живя с двуногим стадом.

69

                  Замечу кстати: бегство от людей -
                  Не ненависть еще и не презренье.
                  Нет, это бегство в глубь души своей,
                  Чтоб не засохли корни в небреженье
                  Среди толпы, где в бредовом круженье -
                  Заразы общей жертвы с юных лет -
                  Свое мы поздно видим вырожденье,
                  Где сеем зло, чтоб злом ответил свет,
                  И где царит война, но победивших нет.

70

                  Настанет срок - и счастье бросит нас,
                  Раскаянье на сердце ляжет гнетом,
                  Мы плачем кровью. В этот страшный час
                  Все черным покрывается налетом,
                  И жизни путь внезапным поворотом
                  Уводит в ночь. Моряк в порту найдет
                  Конец трудам опасным и заботам,
                  А дух - уплывший в Вечность мореход -
                  Не знает, где предел ее бездонных вод.

71

                  Так что ж, не лучше ль край избрать пустынный
                  И для земли - земле всю жизнь отдать
                  Над Роною, над синею стремниной,
                  Над озером, которое, как мать,
                  Не устает ее струи питать, -
                  Как мать, кормя малютку дочь иль сына,
                  Не устает их нежить и ласкать.
                  Блажен, чья жизнь с Природою едина,
                  Кто чужд ярму раба и трону властелина.

72

                  Я там в себе не замыкаюсь. Там
                  Я часть Природы, я - ее созданье.
                  Мне ненавистны улиц шум и гам,
                  Но моря гул, но льдистых гор блистанье!
                  В кругу стихий мне тяжко лишь сознанье,
                  Что я всего лишь плотское звено
                  Меж тварей, населивших мирозданье,
                  Хотя душе сливаться суждено
                  С горами, звездами иль тучами в одно.

73

                  Но жизнь лишь там. Я был в горах - я жил,
                  То был мой грех, когда в пустыне людной
                  Я бесполезно тратил юный пыл,
                  Сгорал в борьбе бессмысленной и трудной.
                  Но я воспрял. Исполнен силы чудной,
                  Дышу целебным воздухом высот,
                  Где над юдолью горестной и скудной
                  Уже мой дух предчувствует полет,
                  Где цепи сбросит он и в бурях путь пробьет.

74

                  Когда ж, ликуя, он освободится
                  От уз, теснящих крыл его размах, -
                  От низкого, что может возродиться
                  В ничтожной форме - в жабах иль жуках,
                  И к свету свет уйдет и к праху прах,
                  Тогда узнаю взором ясновидца
                  Печать бесплотной мысли на мирах,
                  Постигну Разум, что во всем таится
                  И только в редкий миг снисходит нам открыться.

75

                  Иль горы, волны, небеса - не часть
                  Моей души, а я - не часть вселенной?
                  И, к ним узнав возвышенную страсть,
                  Не лучше ль бросить этот мир презренный,
                  Чем прозябать, душой отвергнув пленной
                  Свою любовь для здешней суеты,
                  И равнодушным стать в толпе надменной,
                  Как те, что смотрят в землю, как скоты,
                  Чья мысль рождается рабою темноты.

76

                  Продолжим нить рассказа моего!
                  Ты, мыслящий над пастью гроба черной
                  О бренности, взгляни на прах того,
                  Кто был как свет, как пламень жизнетворный,
                  Он здесь рожден, и здесь, где ветер горный
                  Бальзамом веет в сердце, он созрел,
                  К вершинам славы шел тропой неторной
                  И, чтоб венчать бессмертьем свой удел, -
                  О глупость мудреца! - все отдал, чем владел.

77

                  Руссо, апостол роковой печали,
                  Пришел здесь в мир, злосчастный для него,
                  И здесь его софизмы обретали
                  Красноречивой скорби волшебство.
                  Копаясь в ранах сердца своего,
                  Восторг безумья он являл в покровах
                  Небесной красоты, и оттого
                  Над книгой, полной чувств и мыслей новых,
                  Читатель слезы лил из глаз, дотоль суровых.

78

                  Любовь безумье страсти в нем заж