дать  и  взвешивать.  И,
если согласится, разговаривать с Геральтом.
     - Я также голосую "за", - улыбнулась Маргарита Ло-Антиль. - Вас  удивит
то, что я скажу, но я делаю это в память Тиссаи де Врие. Будь она здесь, она
возмутилась бы, услышав, будто ради удержания единства Ложи  надо  применять
принуждение и ограничивать личную свободу.
     - Я голосую "за", - сказала Францеска Финдабаир, поправляя  кружево  на
декольте. - Причин множество, выявлять их я не обязана и не стану.
     - Голосую "за", - столь же лаконично проговорила Ида Эмеан аэп  Сивней.
- Ибо так велит мне сердце.
     - А я "против", - сухо заявила Ассирэ вар Анагыд. - Мною  не  руководят
ни симпатии, ни антипатии или принципиальные поводы.  Я  опасаюсь  за  жизнь
Цири. Под опекой Ложи она в безопасности, на  ведущих  же  в  Ривию  трактах
станет легкой добычей. А я опасаюсь, что найдутся такие,  которые,  отняв  у
нее даже имя и личность, все еще посчитают, что этого мало.
     - Итак, нам осталось, - довольно ядовито сказала Сабрина  Глевиссиг,  -
узнать мнение госпожи Фрингильи Виго.  Хотя  оно-то,  пожалуй,  сомнений  не
вызывает. Позволю себе напомнить вам, дамы, замок Рыс-Рун.
     - Благодарю за напоминание. - Фрингилья Виго гордо подняла голову. -  Я
отдаю голос за Цири. Чтобы доказать уважение и  симпатию,  которые  питаю  к
девушке. А прежде всего - ради Геральта из  Ривии,  ведьмака,  без  которого
этой девушки сегодня не было бы здесь. Который ради  спасения  Цири  шел  на
край света, борясь со всем, что вставало у него на пути, даже с самим собой.
Было бы подло отказывать ему теперь во встрече с нею.
     - Слишком мало, однако, было бы подлости,  -  цинично  сказала  Сабрина
Глевиссиг,   -   и   чрезмерно   много    сентиментальности,    той    самой
сентиментальности, которую мы собираемся искоренить в этой девушке. О, здесь
даже  шла  речь  о  сердечности.  А  результат?  В  результате  чаши   весов
уравновесились.  Замерли  в  мертвой  точке.  Мы  ничего  не  решили.   Надо
голосовать снова. Предлагаю - тайно.
     - А зачем? - неожиданно для всех сказала Йеннифэр. -  Я  все  еще  член
Ложи. Никто не лишил меня членства. На мое место не принят никто.  Формально
я имею право голоса. Думаю, ясно, как я голосую. Таким образом, голоса  "за"
перевешивают, и вопрос решен.
     - Твоя  наглость,  -  сказала  Сабрина,  сплетая  унизанные  ониксовыми
перстнями пальцы, - того и гляди выйдет за пределы хорошего тона, Йеннифэр.
     - На вашем месте, - серьезно добавила Шеала, - я бы покорно молчала.  В
преддверии голосования, предметом которого вскоре станете вы сами.
     - Я  поддержала  Цири,  -  сказала  Францеска,  -  но  тебя,  Йеннифэр,
вынуждена призвать к порядку.  Ты  выбыла  из  Ложи,  сбежав  и  отказавшись
сотрудничать. У тебя нет никаких прав. Зато есть обязанности, долги, которые
надо заплатить, и приговор, который надобно выслушать. Если б не  это,  тебя
не пустили бы на порог Монтекальво.
     Йеннифэр удержала Цири, явно  готовую  вскочить  и  кричать.  Цири,  не
сопротивляясь, опустилась в кресло с  поручнями  в  виде  голов  сфинксов  и
уставилась на госпожу Сову, Филиппу Эйльхарт, поднимающуюся со своего кресла
и нависающую над столом.
     - Йеннифэр, - громко заявила она, - не имеет права голоса. Это ясно. Но
я - имею. Я выслушала всех  присутствующих  и  наконец,  мне  кажется,  могу
голосовать сама?
     - Что ты хочешь этим сказать? - нахмурилась Сабрина.
     Филиппа  Эйльхарт  глянула  через  стол.  Нащупала   глазами   Цири   и
погрузилась в них.

     Дно  бассейна  выполнено  из  разноцветной   мозаики,   плитки   играют
всяческими цветами и кажутся  подвижными.  Вода  дрожит,  переливается.  Под
огромными, как блюда, листьями кувшинок, среди зеленых  водорослей  мелькают
караси и ельцы. В воде отражаются огромные темные глаза девочки, ее  длинные
волосы касаются поверхности воды, плавают по ней.
     Девочка,  забыв  обо  всем,  водит   руками   меж   стеблей   кувшинок,
перевесившись через обрамление фонтана. Ей так хочется прикоснуться к  одной
из красных и золотистых рыбок. Рыбки подплывают к ручкам, шныряют вокруг, но
схватить себя не дают,  неуловимые  как  призраки,  как  сама  вода.  Пальцы
темноглазой девочки ловят только воду.
     - Филиппа!
     Самый любимый голос. И все-таки девочка отзывается не сразу. Продолжает
смотреть в воду, на рыбок, на кувшинки, на свое отражение.
     - Филиппа!

     -  Филиппа!  -  Резкий  голос  Шеалы  де  Танкарвилль  вырвал   ее   из
g`dslwhbnqrh. - Мы ждем.
     Из раскрытого окна повеяло холодным весенним ветром.  Филиппа  Эйльхарт
вздрогнула. "Смерть, - подумала она, - смерть прошла рядом со мной".
     - Ложа, - наконец уверенно, громко и отчетливо проговорила она, - будет
решать судьбу мира. Поэтому Ложа - все равно что мир, она его зеркало. Здесь
в равновесии оказались рассудок, не всегда означающий  холодную  подлость  и
расчетливость,  и  сентиментальность,  которая  не  всегда  бывает  наивной.
Ответственность, железная, даже навязанная силой дисциплина и  отвращение  к
насилию, мягкость и доверчивость. Деловитый холод всемогущества... и сердце.
     Я, - продолжала она в наступившей в  колонном  зале  замка  Монтекальво
тишине, - отдавая свой голос последней,  учитываю  еще  одно.  То,  что,  не
уравновешиваясь ни с чем, уравновешивает все.
     Следуя за ее взглядом, женщины повернули головы к стене, к мозаике,  на
которой собранный из маленьких разноцветных плиточек змей  Уроборос  ухватил
зубами свой собственный хвост.
     - Это, - продолжала чародейка, впиваясь в Цири своими темными  глазами,
- Предназначение. В которое я, Филиппа Эйльхарт, не так давно начала верить.
Которое я, Филиппа Эйльхарт, недавно начала понимать.  Предназначение  -  не
приговор Провидения, не свитки,  написанные  рукой  демиурга,  не  фатализм.
Предназначение - это надежда. Будучи исполнена надежды, веря, что все,  чему
суждено случиться, - случится, я отдаю свой  голос.  Отдаю  его  Цири,  Дитя
Предназначения. Дитя надежды.
     Долго стояла тишина в погруженном  в  мягкую  светотень  колонном  зале
замка  Монтекальво.  Из-за  окна   долетел   крик   кружащего   над   озером
орла-рыболова.
     - Госпожа Йеннифэр, - шепнула Цири. - Значит ли это...
     - Идем, доченька, - тихо ответила Йеннифэр. - Геральт ждет нас, а  путь
неблизкий.

     Геральт проснулся и вскочил. Крик ночной птицы все еще стоял у  него  в
ушах.


        ГЛАВА 12

                  ...Потом    чародейка   и    ведьмак
                справили  шумную свадьбу. Я  там  был,
                мед-пиво  пил. И жили потом счастливо,
                но  очень  недолго. Он умер легко,  от
                сердечного   приступа.   Она    умерла
                вскоре  после него, а от чего,  о  том
                сказка не говорит. Толкуют, что,  мол,
                от  горя и тоски, да только кто станет
                верить сказкам?
                           Флоуренс Деланной. Сказки и
                                              предания

        x x x


     На шестой день после июньского новолуния они добрались до Ривии.
     Выехали из лесов на склоне холма, и тотчас перед  ними  внизу  блеснула
зеркальная гладь озера Лок Эскалотт, имеющего форму руны, от которой  оно  и
получило название. Озеро искрилось  в  котловине.  В  зеркало  вод  смотрели
поросшие  пихтами  и  лиственницами  холмы  Крааг  Рос,  выступающие  вперед
предгорья массива Махакам. И красные крыши башен стоящего  на  озерном  мысу
толстостенного замка Ривия, зимней резиденции королей Лирии. А у залива,  на
южном конце озера Лок Эскалотт, лежал  ривский  град,  блестящий  соломенным
пригородом, темнеющий домами, словно опята покрывающими берег озера.
     - Ну, похоже, доехали, - отметил факт Лютик, прикрывая глаза ладонью. -
Так вот и замкнулся круг: мы в  Ривии.  Удивительно,  ох  и  удивительно  же
петляют судьбы... Что-то не вижу я  на  башнях  замка  бело-голубого  флага,
значит, королевы Мэвы в замке нет. Впрочем, не думаю, чтобы  она  припомнила
тебе твое дезертирство...
     - Поверь, Лютик, - прервал Геральт, направляя лошадь вниз по склону.  -
Мне глубоко безразлично, кто и что обо мне помнит.
     Неподалеку  от  града,  ближе  к  рогатке,  стояла   цветная   палатка,
напоминающая кулич. Перед палаткой  на  палке  висел  белый  щит  с  красным
xebpnmnl. Под поднятым пологом стоял рыцарь в полных доспехах и белой яке24,
украшенной  таким  же  гербом,  что  и  щит.  Рыцарь  внимательно  и  весьма
подозрительно  присматривался  к  проходящим   мимо   бабам   с   хворостом,
дегтярникам  с  баклагами  товара,  пастухам,  разносчикам  товара  и  нищим
старцам. Заметив приближающихся Геральта и Лютика, он  с  надеждой  сверкнул
глазами.
     - Дама вашего сердца, - Геральт ледяным тоном развеял тщетные  ожидания
рыцаря, - кем бы она ни была, несомненно, самая прекрасная и самая  желанная
девица от Яруги до Буйны.
     - Слово чести, - пробурчал рыцарь. -  Вы  абсолютно  правы,  милостивый
государь.

     Светловолосая девушка в кожаной, густо  усеянной  серебряными  кнопками
куртке изрыгала посредине улицы все ранее с®еденное и выпитое, согнувшись  в
три погибели и держась за стремя кобылы цвета непромытой гречки. Два  дружка
девицы, точно так же выряженные, с мечами на спинах  и  повязками  на  лбах,
нечленораздельно осыпали ругательствами  проходящих  мимо  людей.  Оба  были
более чем нетрезвы, нетвердо стояли  на  ногах,  бились  о  бока  лошадей  и
перекладину установленной перед заезжим двором коновязи.
     - А нам обязательно туда входить? -  спросил  Лютик.  -  Внутри  этого,
хехе, "заезженного дворца" может оказаться множество столь же милых  отроков
и отроковиц.
     - Я условился здесь. Забыл? Это и есть заезжий  двор  "Под  пастухом  и
квочкой", о котором говорилось в табличке на "Древе Познания Добра  и  Зла".
На дубе том.
     Светловолосая девушка согнулась снова, рыгнула спазматически  и  весьма
обильно. Кобыла громко фыркнула и дернулась, повалив хозяйку и  протащив  ее
через рвотину.
     - Ну, чего таращишься, лаптежник? - пробормотал один из парней.  -  Ты,
седой мерин?
     - Геральт, - шепнул, слезая с лошади. Лютик. - Пожалуйста,  не  наделай
глупостей.
     - Не боись. Не наделаю.
     Они привязали лошадей к коновязи  по  другую  сторону  ступеней.  Парни
перестали обращать на них внимание, принялись ругать и  поносить  проходящую
по улице горожанку с ребенком. Лютик бросил взгляд на лицо ведьмака. То, что
он увидел, ему явно не понравилось.
     Первое, что бросилось в глаза после того, как войдешь в помещение, было
об®явление: "НАЙМУ  КУХАРЯ".  Второе  -  большая  картина,  намалеванная  на
сколоченном  из   досок   щите,   изображающая   бородатое   страховидло   с
окровавленным топором в  руках.  Подпись  гласила:  "КРАСНОЛЮД  -  ЗАСРАННЫЙ
КАРЛИК ПРЕДАТЕЛЬСТВА".
     Лютик опасался не  без  оснований.  Практически  единственными  гостями
заезжего двора - кроме нескольких  достаточно  набравшихся  пьянчуг  и  двух
тощих  проституток  с  синяками  под  глазами  -  были  несколько  одетых  в
сверкающие кнопками кожи "отроков" с  мечами  на  спинах.  Их  было  восемь,
обоего полу, но шум от них стоял как от восемнадцати.  При  этом  они  всеми
силами старались перекричать и пересквернословить друг друга.
     - Узнаю вас и знаю, кто вы такие, господа, -  сказал  хозяин,  едва  их
увидел. - И есть у меня для вас сообщение. Вам надобно отправиться в Вязово,
в корчму "У Вирсинга".
     - Ооо, - повеселел Лютик. - Это славно.
     - Кому славно, тому славно. - Хозяин снова  взялся  протирать  фартуком
кубки. - Брезгуете моим заведением? Воля ваша. Но  я  вам  скажу:  Вязово  -
краснолюдский квартал, нелюди там обретаются.
     - Ну и что с того? - прищурился Геральт.
     - Оно, конечно. Вам, может, и все равно,  -  пожал  плечами  хозяин.  -
Потому как тот, что вам известие оставил, краснолюд был. А ежели вы с такими
якшаетесь... ваше дело. Ваше дело, чья вам компания мильше.
     - Мы не особо привередливы в смысле компании, - бросил Лютик, движением
головы указывая на орущих и хватающих  друг  друга  за  грудки  мальчишек  в
черных курточках с перевязанными платками прыщавыми лбами. - Не  такая,  как
эта, нам не очень по душе.
     Хозяин отставил протертый кубок и окинул их неприязненным взглядом.
     - Надо быть снисходительными, - бросил он поучающе. - Молодежи надо
     b{xsler|q. Есть у нас такое выражение: молодежи надо  дать  вышуметься.
Война их обидела. Отцы погибли...
     - А матери гуляли, - договорил  Геральт  голосом,  ледяным  как  горное
озеро. - Понимаю и полон снисходительности. По крайней мере стараюсь.  Пошли
отсюда, Лютик.
     - Ну и идите, мое вам почтеньице, - сказал  без  всякой  почтительности
хозяин. - Но чтоб потом не вякали, дескать, я вас не  упреждал.  В  нонешние
времена в краснолюдском районе запросто можно шишку набить. При случае.
     - При каком случае?
     - А я больно знаю? Мое это дело, шишки, что ли?
     - Пошли, Геральт, - поторопил Лютик, краем глаза  видя,  что  обиженные
войной юнцы, те, которые еще сохранили толику сознания, посматривают на  них
слезящимися от фисштеха глазами.
     - До свидания, хозяин. Как знать, может, еще  когда-нибудь  забежим  на
минутку. Когда уже не будет при входе этих надписей.
     - И которая же из них не пришлась вашим милостям по вкусу? -  насупился
хозяин, задиристо подбоченясь. - Э? Может, та, что о краснолюдах?
     - Нет, та, что о кухаре.
     Трое "отроков", заметно покачиваясь,  поднялись  из-за  стола  с  явным
намерением загородить им дорогу. Девушки и два парня в черных  курточках.  С
мечами за спиной.
     Геральт не замедлил шага, шел, а лицо и глаза у него  были  холодные  и
совершенно равнодушные.
     Сопляки  почти  в  последний  момент  расступились,  попятились.  Лютик
почувствовал, как от них несет пивом, потом и страхом.
     -  Надо  привыкать,  -  сказал  ведьмак,  когда  они  вышли.   -   Надо
подлаживаться.
     - Иногда трудно.
     - Это не аргумент. Не аргумент. Лютик.
     Воздух был горячим, плотным и липким. Как крутой бульон.

     Снаружи перед заезжим двором два  парня  в  черных  курточках  помогали
светловолосой  девушке  умыться  в   корыте.   Девушка   фыркала,   невнятно
утверждала, что ей уже лучше, и  заявляла,  что  должна  напиться.  Что  да,
конечно, она пойдет на базар, чтобы там ради потехи переворачивать прилавки,
но сначала ей необходимо выпить. В смысле - напиться.
     Девушку звали Надя Эспозито. Это имя записано  в  анналах.  И  вошло  в
историю.
     Но ни Геральт, ни Лютик этого знать еще не могли.
     Девушка тоже.

     Жизнь на улочках, окружающих центральную городскую  часть  Ривии,  била
ключом, причем ключом  этим  был  всеобщий  торг,  без  остатка  поглощающий
жителей и гостей столицы. Создавалось впечатление,  что  все  здесь  торгуют
всем и все пытаются  обменять  свое  барахло  на  другое,  лучшее.  Отовсюду
гремела и разливалась какофония криков - товар  рекламировали,  самозабвенно
торговались, безбожно врали  друг  другу,  громогласно  обвиняли  в  обмане,
воровстве, шельмовстве и других грехах, в принципе с торговлей не связанных.
     Прежде  чем  Геральт  с  Лютиком  добрались  до  Вязова,  им   пришлось
отказаться от массы заманчивых предложений, например,  астролябии,  жестяной
трубы, комплекта столовых приборов, украшенных гербом рода Франгипани, акций
медного рудника, баночки пиявок, обшарпанной книги с названием "Чудо мнимое,
оно  же  -  Голова  Медузы",  пары  белых  кроликов,  эликсира,  повышающего
потенцию, а также - в порядке совмещения - не шибко молодой, не шибко  худой
и не шибко свежей женщины.
     Чернобородый краснолюд до невозможности  нахально  пытался  всучить  им
дешевенькое зеркальце в рамке из томпака,  долдоня,  что  это-де,  волшебное
зеркало Кабускана, когда вдруг брошенный камень выбил у него товар из рук.
     - Паршивый кобольд! - заорал, убегая, босой и грязный  беспризорник.  -
Нелюдь! Козел бородатый!
     - А чтоб у тебя кишки сгнили, говно человечье! - зарычал  краснолюд.  -
Чтоб сгнили и через задницу вытекли!
     Люди посматривали в угрюмом молчании.

     Квартал Вязово протянулся вдоль озера, у залива, среди  ольх,  плакучих
ив и, конечно же, вязов. Здесь было гораздо тише и спокойнее,  никто  ничего
не покупал и не желал продать. От озера тянуло ветерком,  особенно  приятным
после душного и смрадного, полного мух города.
     Корчму "У Вирсинга" искать пришлось недолго. Первый же прохожий  указал
ее не задумываясь.
     На ступенях увитого горошком  и  дикой  розой  крылечка,  под  навесом,
обросшим зелененьким мхом и облепленным ласточкиными  гнездами,  сидели  два
бородатых краснолюда, потягивающих пиво из прижатых к животам кубков.
     - Геральт и Лютик, - сказал один и приветственно отрыгнул. -  Долго  же
вы заставляете себя ждать, паршивцы. Геральт слез с лошади.
     - Привет, Ярпен Зигрин. Рад тебя видеть, Золтан Хивай.

     Они были единственными посетителями корчмы,  крепко  пропахшей  жарким,
чесноком, травами и чем-то еще - неуловимым, но очень  приятным.  Сидели  за
массивным столом у окна с видом на озеро, которое сквозь подкрашенные стекла
в свинцовых переплетах выглядело таинственно, привлекательно и романтично.
     - Где Цири? - без вступлений спросил Ярпен Зигрин. - Неужто...
     - Нет, - быстро прервал Геральт. - Приедет сюда. Вот-вот. Ну, бородачи,
рассказывайте, что у вас слышно.
     - Ну, не говорил я? - насмешливо бросил Ярпен. - Не говорил я,  Золтан?
Возвращается с края света, где, если  верить  слухам,  бродил  по  колена  в
крови, истребляя драконов и повергая в прах империи, а нас спрашивает, что у
нас слышно. Одно слово - ведьмак.
     - Ага, - подхватил Золтан Хивай. - Ведьмак, он и в Вызиме ведьмак.
     - Чем это тут, - вставил Лютик, - так вкусно пахнет?
     - Обедом, - сказал Ярпен Зигрин. - Мяском. А-ну, Лютик, спроси: откуда,
дескать, у вас мясо?
     - Не спрошу, потому что знаю эту шутку.
     - Не будь свиньей, спроси.
     - Так откуда же у вас мясо-то?
     - А само приползло... А теперь серьезно. - Ярпен  отер  слезы,  которые
проступили от смеха, хотя шутка, правду сказать, была с большой бородой. - С
едой положение критическое, как всегда после войны. Мяса  не  найдешь.  Даже
птицы, и той нет. С рыбой тоже - швах... Плохо с мукой и картошкой,  горохом
и бобами. Фермы пожжены, склады разграблены, пруды спущены, поля пустуют...
     - Торговый оборот приказал долго жить, - добавил Золтан. - Привоза нет.
Функционирует только ростовщичество  да  натуральный  обмен.  Базар  видели?
Рядом с бедняками, распродающими и  выменивающими  остатки  добра,  набивают
мошну спекулянты...
     - Если вдобавок ко всему еще  случится  неурожай,  зимой  народ  станет
помирать с голоду.
     - Неужто так скверно?
     - Когда ты ехал с юга, должен  был  видеть  деревни  и  селения.  А-ну,
вспомни, ты во многих слышал собачий лай?
     - Ядрена вошь! - хватил себя по лбу Лютик. - Я ж чуял... Ведь говорил я
тебе, Геральт, что это было ненормально! Что чего-то недоставало! О!  Теперь
понимаю: собак не было слышно! Нигде...
     Он вдруг осекся, взглянул  в  сторону  ароматящей  чесноком  и  травами
кухни, и в его глазах засветился испуг.
     - Не трусь, - фыркнул Ярпен. - Наше мяско не из лающих,  мяукающих  или
кричащих  "Смилуйтесь!".  Наше  мяско  совсем  другое.   Прямо   сказать   -
королевская пища.
     - Ну, скажи наконец, краснолюдище!
     - Когда мы получили вашу цидульку и стало ясно, что встретимся именно в
Ривии,  мы  с  Золтаном  долго  ломали  голову:  чем  бы  вас  тут  удивить.
Комбинировали, комбинировали,  аж  нам  от  этого  комбинирования...  писать
захотелось. Тогда зашли мы в  приозерную  рощицу  ольховую.  Глядим,  а  там
прям-таки неимоверность ви