ри  знала  по  храму
Мелитэле в Элландере. Она  тоже  была  ярко  освещена,  в  ней  тоже  царила
идеальная чистота. И в ней тоже  стояли  длинные  столы,  покрытые  листовым
металлом.  На  столах  громоздились  стекла,  заполненные  чем-то   баночки,
реторты, колбы, пробирки, трубки, линзы, шипящие и бурлящие перегонные  кубы
и другие удивительные приборы. Здесь, как и там, в  Элландере,  резко  пахло
эфиром, спиртом, формалином и чем-то еще, что нагоняло страх.  Даже  там,  в
дружественном  храме,  рядом  с  дружественными  жрицами   и   дружественной
Йеннифэр, Цири испытывала в лаборатории страх.  А  ведь  там,  в  Элландере,
никто не загонял ее в лабораторию  насильно,  никто  не  усаживал  грубо  на
скамью, никто не держал за плечи и руки железной хваткой. Там, в  Элландере,
посредине лаборатории не было страшного стального кресла, сади стская  форма
которого была совершенно очевидна. Не было  там  одетых  в  белое  и  наголо
обритых типов,  не  было  там  Бонарта,  не  было  Скеллена,  возбужденного,
раскрасневшегося и нервно облизывающего губы. И не было Вильгефорца с  одним
нормальным и другим маленьким и кошмарно подвижным глазом.
     Вильгефорц повернулся к столу и долго  раскладывал  на  нем  вызывавшие
страх инструменты.
     - Видишь ли, изумительная моя, - начал он, подходя к  Цири,  -  ты  для
меня ключ к могуществу  и  власти.  Власти  не  только  над  здешним  миром,
представляющим собой мерзопакостную мерзость, обреченную, кстати сказать, на
скорую гибель, но и над всеми мирами.  Над  полной  гаммой  мест  и  времен,
возникших после Кон®юнкции. Ты наверняка понимаешь меня. Некоторые  из  этих
мест и времен ты уже посетила.
     Меня, - продолжил  он  через  минуту,  подворачивая  рукава,  -  стыдно
признаться, страшно привлекает власть. Это тривиально, знаю, но я хочу  быть
властелином. Владыкой, которому будут бить  поклоны,  которого  люди  станут
боготворить и благословлять только за то, что он, то есть я,  существует,  и
воздавать ему, то есть мне, божественные почести, если,  скажем,  я  пожелаю
избавить мир от катаклизма. Даже если я сделаю это только ради  собственного
каприза. Ох, Цири, сердце мое ликует, когда я думаю,  сколь  щедро  я  стану
награждать верных и как жестоко  карать  непослушных  и  непокорных.  Медом,
сладкой патокой для моей души будут возносимые целыми поколениями молитвы ко
мне и за меня, за мою милость и мою ласку. Целые поколения Цири, целые миры.
Послушай как следует! Слышишь? Они будут молиться за то, что  Всевышний,  то
есть я, дал им воздух, избавил от голода, огня, войны и  гнева  Вильгефорца,
то есть меня же!
     Вильгефорц пошевелил пальцами у нее перед лицом - и  резко  схватил  за
щеки. Цири вскрикнула, рванулась, но ее  держали  крепко.  У  нее  задрожали
губы.
     Вильгефорц нервно захохотал, в уголках рта забелели пятнышки пены.
     - Дитя Предназначения, - не мог остановиться  он,  -  священная  эльфья
Старшая Кровь... Qen Hen Ichaer...  Теперь  уже  только  моя,  принадлежащая
только мне...
     Он резко выпрямился, отер губы.
     - Всяческие глупцы и мистики, - проговорил уже своим  обычным  холодным
тоном, - пытались подогнать, как-то приспособить тебя к небылицам,  легендам
и предсказаниям, выискивали ген, который ты носишь, наследие предков.  Путая
небо со звездами, отраженными в поверхности пруда, мистически положили,  что
ген,  от  которого  зависит  осуществление   великих   возможностей,   будет
эволюционировать дальше и полной мощи  достигнет  в  твоем  ребенке  либо  в
ребенке твоего ребенка. Так и  ширилась  окружающая  тебя  магическая  аура,
извивался дымок кадил. А истина столь же банальна, сколь и прозаична.  Я  бы
сказал: органически  прозаична.  Важна,  прелесть  моя,  твоя  кровь.  Но  в
прозаически  буквальном,  отнюдь  не  поэтическивозвышенном  значении  этого
слова.
     Вильгефорц взял со стола  стеклянный  шприц  по  меньшей  мере  полфута
длиной.  Шприц  оканчивался  тонким,  слегка  изогнутым   капилляром.   Цири
почувствовала, как у нее начинает сохнуть во рту. Чародей осмотрел шприц  на
свет.
     - Через минуту, - заявил он сухо, - тебя разденут и усадят  на  кресло.
Именно то, на которое ты взираешь с таким любопытством. На  этом  кресле  ты
проведешь - правда, в неудобном положении, -  некоторое  время.  А  вот  при
помощи этого прибора, который, как я вижу, тебя также весьма  заинтересовал,
ты будешь оплодотворена. Это вовсе не так уж страшно,  почти  все  время  ты
будешь пребывать в полуобморочном состоянии от эликсиров,  которые  я  стану
вводить тебе в сосуды, чтобы правильнее закрепить плодовое яйцо и  исключить
внематочную  беременность.  Тебе  нечего  бояться,  у  меня  есть  опыт,   я
проделывал это уже сотни раз. Правда, моими  подопытными  ни  разу  не  были
избранницы судьбы и Предназначения, но  не  думаю,  чтобы  матка  и  яичники
избранниц кардинально отличались от маток и яичников обычных девочек.
     А теперь - самое главное. - Вильгефорц явно наслаждался своими словами.
- Это может тебя огорчить, а может - утешить, но знай, что ребенка ты рожать
не будешь. Как  знать,  возможно,  это  и  был  бы  величайший  избранник  с
невероятными способностями, спаситель мира и властелин  народов.  Однако  га
рантировать этого не может никто, а кроме  того,  я  не  намерен  ждать  так
долго. Мне необходима кровь. Точнее, кровь плацентная. Как  только  плацента
оформится, я  извлеку  ее  из  тебя.  Последующие  мои  планы  и  намерения,
изумительная моя, тебя уже, как ты сама понимаешь, касаться  не  будут,  так
что нет смысла информировать тебя о них, это было бы излишней фрустрацией.
     Он умолк, сделал эффектную паузу. Губы у нее задрожали - и  поделать  с
собой она уже ничего не могла.
     - А теперь, - театрально  кивнул  Вильгефорц,  -  приглашаю  в  кресло,
мазель Цирилла.
     - Хорошо было бы, - сверкнул зубами из-под седых усов Бонарт, - чтоб на
это поглядела сука Йеннифэр. Она того заслужила!
     - А и верно. - В уголках улыбающихся  губ  Вильгефорца  снова  появился
белый шарик пены. - Оплодотворение, как ни говори, дело святое,  возвышенное
и торжественное, сие есть мистерия, при которой  должна  присутствовать  вся
ближайшая родня. А ведь Йеннифэр - ее квазимать, а в  примитивных  культурах
таковые прямо-таки активно участвуют в проводах дочерей к брачному  ложу.  А
ну! Приведите-ка ее сюда!
     - Что же до оплодотворения,  -  Бонарт  наклонился  над  Цири,  которую
выбритые до блеска аколиты чародея уже начали раздевать,  -  то  нельзя  ль,
господин Вильгефорц, сделать это более привычно? Традиционно? По-божьему?
     Скеллен фыркнул, покачал головой. Вильгефорц  слегка  насупился,  потом
холодно возразил:
     - Нет, господин Бонарт. Нельзя ль. Цири, словно только теперь  уразумев
серьезность ситуации, пронзительно закричала. Раз, потом второй.
     - Но, но, - поморщился чародей. - Храбро, с гордо  поднятой  головой  и
мечом, вошли мы в логово эльфа, а  теперь  испугались  маленькой  стеклянной
трубочки? Стыд, моя девочка. Стыд и позор.
     Цири, наплевав на стыд и позор, заорала  в  третий  раз,  да  так,  что
зазвенела лабораторная посуда.
     А замок Стигга неожиданно ответил криком и воплями ужаса.

     - Будет беда, сынки, - повторил Клочень, выковыривая  окованным  концом
рунки засохший навоз из щелей между камнями двора. - Ох, увидите,  беда  нам
будет, горемыкам.
     Он посмотрел на дружков, но ни один из стражников  ничего  не  ответил.
Смолчал и Бореас Мун, оставшийся со  стражниками  у  ворот.  По  собственной
воле,  не  по  приказу.  Он  мог,  как  Силифант,  пойти  за  Филином,   мог
собственными глазами поглядеть,  что  станется  с  Владычицей  Озера,  какая
судьба постигнет ее.  Но  Бореас  не  хотел  на  это  смотреть.  Предпочитал
остаться здесь, во дворе, под  голым  небом,  подальше  от  комнат  и  залов
верхнего этажа, куда забрали девушку. Он был уверен, что  сюда  до  него  не
долетит даже ее крик.
     - Дурной это знак, птицы эти черные. - Клочень движением головы  указал
на воронов, все еще сидящих на стенах и карнизах. - Скверный энто  знак,  та
молодица, что на вороной кобыле прискакала. В скверном,  говорю  я  вам,  мы
rsr` деле Филину служим. Балакают, мол, сам Филин уже  не  коронер  вовсе  и
никакой не важный господин, а в розыске пребывает, како и мы. Что  инператор
на него зол, аж жуть. Как нас, сынки, инперские разом прихватят,  будет  нам
беда, горемыкам.
     - Да уж! - добавил второй стражник, усач в колпаке, украшенном  перьями
черного аиста. - Да уж! Скверно, ежели инператор злой.
     - А, хрен с имя, - вставил третий, прибывший в замок совсем  недавно  с
последней завербованной Скелленом партией наемников. - Инператору  могет  до
нас времени недостать. У его  теперича  навроде  бы  другие  неразберихи-то.
Побил нордлинг инператора-то наголову.
     - Стал-быть, - сказал четвертый, - могет быть, и не так уж паршиво, что
мы тута с Филином-та? Завсегда лучше при том, который наверху.
     - Оно и верно, - проговорил новичок, - что лучшее. Филин, мнится мне, в
гору пойдет. А при нем и мы выплывем.
     - Ox, сынки, - оперся о  рунку  Клочень,  -  глупы  ж  вы,  яко  хвосты
конские...
     Черные птицы взвились с  оглушительным  шумом  и  карканьем,  перекрыли
небо, тучей окружили башню.
     - Какого черта? - ахнул один из стражников.
     - Отворите ворота!
     Бореас Мун неожиданно почувствовал пронзительный  запах  трав,  шалфея,
мяты и тмина. Он сглотнул,  тряхнул  головой,  закрыл  и  открыл  глаза.  Не
помогло. Худощавый, седовласый, похожий на сборщика податей  тип,  возникший
вдруг рядом с ним, и не думал исчезать. Он стоял  и  улыбался,  не  разжимая
губ. Волосы Бореаса чуть не подняли шапку.
     - Прошу отворить ворота, - повторил улыбающийся тип. - Незамедлительно.
Без проволочек. Поверьте, так будет лучше.
     Клочень, со звоном упустив рунку, стоял неподвижно и беззвучно  шевелил
губами. Глаза у него были совершенно пустые. Остальные стражники  подошли  к
воротам, двигаясь одеревенело и неестественно, будто глиняные големы.  Сняли
балку, отодвинули засовы.
     На двор, гремя подковами, ворвалась четверка лошадей со  всадниками.  У
одного волосы были белые как  снег,  в  руке  молнией  сверкал  меч.  Второй
оказался светловолосой женщиной, на скаку натягивающей тетиву  лука.  Третья
наездница, совсем юная девчонка, размашистым ударом рассекла Клочню висок.
     Бореас Мун подхватил упущенную  рунку,  заслонился  древком.  Четвертый
наездник неожиданно возвысился над ним. К его  шлему  с  обеих  сторон  были
прикреплены крылья хищной птицы. Блеснул занесенный меч.
     - Перестань, Кагыр, - резко сказал беловолосый. - Береги время и кровь.
Мильва, Регис - туда...
     - Нет! - крикнул Бореас, сам не зная, почему это делает. -  Не  туда...
Там только тупик между стенами. Туда вам дорога,  вон  по  тем  ступеням.  В
верхний  замок.  Ежели  хотите  спасти  Владычицу  Озера,  то  надобно   вам
поспешить.
     - Благодарю, - сказал белоголовый. - Благодарю тебя, незнакомец. Регис,
слышал? Веди!
     Через минуту на дворе остались только трупы.  И  Бореас  Мун,  все  еще
опирающийся на древко рунки, которого не мог отпустить - так сильно тряслись
у него ноги.

     Вильгефорц  выслушал  сообщение  прибежавшего  наемника  со  стоическим
спокойствием и каменным лицом.  Но  бегающий  и  беспрерывно  мигающий  глаз
выдавал его.
     - Помощь в последний момент? - проскрежетал  он.  -  Невероятно.  Такие
вещи так просто не случаются.  Либо  случаются,  но  в  скверных  ярмарочных
представлениях, что, впрочем, одно на одно выходит. Окажи любезность, добрый
человек, и скажи, что все это ты придумал, скажем так, шутки ради?
     - Я не выдумывал! - возмутился солдат. - Правду говорю! Ворвались  сюда
какие-то... Цельная армия...
     - Ну ладно, ладно, - прервал чародей. -  Я  пошутил.  Скеллен,  займись
этим лично. Есть случай показать, чего в натуре стоит твое войско,  нанятое,
кстати, на мое золото.
     Филин подпрыгнул, нервно размахивая руками.
     - Не слишком ли просто ты на это смотришь, Вильгефорц? - крикнул он.  -
Ты, похоже, не  представляешь  себе  серьезности  ситуации!  Если  на  замок
m`o`kh, так это же армия Эмгыра! А значит...
     - Ничего это не значит, - отрезал чародей. -  Но  я  знаю,  о  чем  ты.
Хорошо, если тот факт, что у тебя за спиной стою я, поправит твое  моральное
состояние, пусть будет так. Пошли. Вы тоже, господин Бонарт. Что до тебя,  -
он уставился на Цири страшным глазом, - то оставь надежды. Я знаю, кто  сюда
явился со своей достойной дешевого фарса помощью.  И  уверяю  тебя,  я  этот
дешевый фарс оберну ужасом.
     - Эй, эй! - крикнул  он  слугам  и  аколитам.  -  Заковать  девчонку  в
двимерит, запереть в келье на три засова, шагу не ступать от двери!  Головой
за нее отвечаете! Ясно?
     - Так точно, господин!

     Они влетели в коридор, из коридора - в другой зал, полный статуй. Никто
не преградил им пути. Мелькнули лишь несколько слуг, тут же  скрывшихся  при
их приближении.
     Вбежали по лестнице. Кагыр ударом ноги вышиб дверь. Ангулема  ворвалась
внутрь с боевым криком, одним махом сабли снесла шлем со  стоящих  у  дверей
лат, которые приняла за стража. Поняла ошибку и залилась хохотом.
     - Ха-ха-ха! Вы только гляньте...
     - Ангулема, - утихомирил ее Геральт. - Не стоять! Дальше!
     Перед ним отворились  двери,  за  ними  замаячили  фигуры.  Мильва,  не
раздумывая, натянула  тетиву  и  послала  стрелу.  Кто-то  вскрикнул.  Двери
захлопнулись. Геральт слышал, как звякнул засов.
     - Дальше! Дальше! - крикнул он. - Не стоять!
     - Ведьмак, - сказал Регис. - Глупо и  бессмысленно  бегать  вслепую.  Я
пойду... Полечу на разведку.
     - Лети.
     Вампир исчез, словно ветром сдуло. Геральту некогда было удивляться.
     Они снова натолкнулись на людей,  на  этот  раз  вооруженных.  Кагыр  и
Ангулема с криком кинулись к ним, а люди бросились бежать, скорее всего изза
Кагыра и его шикарного шлема с крыльями.
     Вбежали на окружающую внутренний дворик галерею. От  ведущего  в  глубь
здания портика оставалось шагов, может, двадцать, когда  на  противоположной
стороне галереи появились люди. Разлетелись эхом крики. И засвистели стрелы.
     - Прячься! - крикнул ведьмак.
     Стрелы сыпались градом. Фурчали перья, наконечники  высекали  искры  из
каменного пола, отбивали штукатурку со стен. Мелкая пыль штукатурки  осыпала
ведьмака и его команду.
     - Падайте! За перила!
     Они упали, прячась кто как мог за резными столбиками перил. Но избежать
ранений не удалось. Ведьмак слышал, как вскрикнула Ангулема, увидел, как она
хватается за плечо, за мгновенно набухший кровью рукав.
     - Ангулема!
     - Ничего! Прошла сквозь мякоть! -  крикнула  девушка  немного  дрожащим
голосом, подтвердив то, что он уже знал: если б наконечник стрелы  раздробил
кость, Ангулема потеряла бы от шока сознание.
     Лучники с противоположной стороны галереи стреляли непрерывно, кричали,
призывали подкрепление. Несколько  человек  отбежали  вбок,  чтобы  поражать
противника под более острым углом.  Геральт  выругался,  оценил  расстояние,
отделяющее их от аркады.
     Дело выглядело неважно. Но  оставаться  там,  где  они  были,  означало
смерть.
     - Прыгаем! - крикнул он. - Внимание! Кагыр, помоги Ангулеме.
     - Они нас уничтожат!
     - Прыгаем! Так надо!
     - Нет! - крикнула Мильва, поднимаясь с луком в руке.
     Она выпрямилась, заняла стрелецкую  позу,  истинная  статуя,  мраморная
амазонка с луком. Лучники на галерее заорали.
     Мильва спустила тетиву.
     Один из лучников отлетел назад,  ударился  спиной  о  стену,  на  стене
расцвел кровавый  разбрызг,  напоминающий  огромного  осьминога.  С  галереи
долетел крик, рев гнева, злобы и угрозы.
     - Великое Солнце... - простонал Кагыр. Геральт сжал ему плечо.
     - Прыгаем! Помоги Ангулеме.
     Стрелки с галереи сосредоточили весь обстрел на Мильве. Лучница даже не
шелохнулась, хотя вокруг нее клубилась пыль от  штукатурки,  летели  осколки
мрамора и щепки  ломающихся  стрел.  Она  спокойно  спустила  тетиву.  Опять
вскрик, второй противник рухнул как тряпичная кукла, обрызгал своих  соседей
кровью и мозгом.
     - Сейчас! - крикнул Геральт, видя, как стражники прыгают с галереи, как
падают на каменный пол дворика, скрываясь  от  неминуемых  Мильвиных  стрел.
Продолжали стрелять лишь трое самых отважных.
     Наконечник стрелы ударился о столб, запудрив Мильву  пылью  штукатурки.
Она сдула падающие на лицо волосы, натянула лук.
     - Мильва! - Геральт, Ангулема и Кагыр подскочили  к  аркам.  -  Оставь!
Беги!
     - Еще разочек, - сказала лучница, держа перья стрелы у уголка губ.
     Зазвенела тетива. Один из тройки отважных  стрелков  взвыл,  перегнулся
через перила и рухнул вниз, на плиты  дворика.  Остальных  тут  же  покинула
отвага. Они повалились на пол и прижались к нему. Подбежавшие на  помощь  не
спешили выходить на галерею и подставлять  себя  под  убийственные  Мильвины
стрелы.
     За исключением одного.
     Мильва  поняла  и  оценила  его  сразу.  Невысокий,  щуплый,  седой.  С
протертым до блеска наплечником на левом предплечье, с  лучничьей  перчаткой
на правой руке. Она видела, как он подбрасывает красивый композитный  лук  с
профилированным резным седлищем,  как  мягко  его  натягивает.  Видела,  как
полностью натянутая  тетива  пересекает  его  загорелое  лицо,  видела,  как
красное перо стрелы касается его щеки. Она видела, что он целится верно.
     Она подкинула лук, мягко натянула  тетиву,  прицелилась  уже  во  время
натяжения. Тетива коснулась ее лица, перо стрелы - уголка губ...

     - Сильней, сильней, Маришка! До мордашки.  Скручивай  тетиву  пальцами,
чтобы стрела не свалилась с седлища. Руку крепче к щеке. Целься.  Оба  глаза
открыты! Теперь сдержи дыхание. Стреляй!
     Тетива,  несмотря  на  шерстяной  защитник,  болезненно  укусила  левое
предплечье.
     Отец хотел что-то сказать, но на него  напал  кашель.  Тяжелый,  сухой,
болезненный кашель. "Он кашляет все страшнее, -  подумала  Маришка  Барринг,
опуская лук. - Все страшнее и все чаще. Вчера раскашлялся, когда  метился  в
козла. И на обед из-за этого была вареная лебеда. Терпеть  не  могу  вареной
лебеды. Ненавижу голод. И нужду".
     Старый Барринг, хрипя, со стоном втянул воздух.
     - В пяди от середки прошла твоя стрела, девка! В целой пяди! А  ведь  я
говорил, чтобы так не дергать, спуская тетиву! А ты скачешь так, будто  тебе
червяк заполз между полужопками. И целишься  слишком  долго.  Усталой  рукой
стреляешь! Только стрелы изводишь!
     - Так я ж попала! И вовсе даже не в пяди, а всего полпяди от середины.
     - Не пищи! Наказали ж меня боги, вместо парня девку-растяпу послав.
     - И вовсе не растяпа я!
     - Еще увидим. Стрельни еще разок. И помни, что я сказал.  Стоять  надо,
словно в землю врытая. Целиться и стрелять быстро. Ну, чего морщишься?
     - Потому что наговариваете на меня!
     - Имею право. Я - отец. Стреляй.
     Она натянула лук, надувшаяся и готовая разреветься. Он заметил это.
     - Я люблю тебя, Маришка, - сказал он глухо. - Помни об этом всегда.
     Она отпустила тетиву, как только перо коснулось губ.
     - Хорошо, - сказал отец. - Хорошо, дочка. И закашлялся жутко, хрипло.

     Смуглый лучник на галерее погиб на месте. Стрела Мильвы угодила ему под
левую подмышку и вошла глубоко, больше чем на половину древка, ломая  ребра,
разрывая легкие и сердце.
     Выпущенная долей секунды раньше  красноперая  стрела  смуглого  стрелка
угодила Мильве низко в живот и вышла сзади, разбив  таз,  разорвав  кишки  и
артерию. Лучница упала на пол, словно ее ударили тараном.
     Геральт и Кагыр закричали в один голос. Не обращая внимания на то,  что
увидевшие падение Мильвы стрелки  с  галереи  снова  взялись  за  луки,  они
выс