л, аж все удивляться почали, почему бы это маршал Менно
Коегоорн не дает своим войскам приказа выступать?

     - Когда? - Менно Коегоорн  оторвался  от  карт,  окинул  военачальников
взглядом. - Когда, спрашиваете, я прикажу начинать?
     Никто не отозвался. Менно  поочередно  взглянул  на  своих  Командиров.
Самыми  напряженными  и  встревоженными  выглядели   те,   кому   предстояло
оставаться в резерве: Элан Трахе, командир Седьмой Даэрлянской, и  Кеес  ван
Ло из бригады "Наузикаа". Явно нервничал также Удер  де  Вынгальт,  ад®ютант
маршала, у которого было меньше всех шансов принять активное участие в бою.
     Те, кому предстояло ударить первыми, казались спокойными, более того  -
явно скучающими. Маркус Брайбан зевал. Генерал-лейтенант Рец  де  МеллисСток
ковырял мизинцем в ухе, то и дело осматривая палец, словно  и  верно  ожидал
увидеть на нем что-то заслуживающее внимания. Оберштер16  Рамон  Тырконнель,
молодой командир дивизии "Ард Феаинн",  тихо  посвистывал,  ус  тавившись  в
одному ему известную точку на горизонте. Оберштер  Лиам  аэп  Муир  Мосс  из
дивизии "Деитвен" листал свой неразлучный томик поэзии. Тибор  Эггебрахт  из
дивизии тяжелых копейщиков "Альба" почесывал затылок концом хлыста.
     - Атаку начнем, - сказал Коегоорн, - как только вернутся патрули.  Меня
беспокоят холмы на севере, господа офицеры. Прежде  чем  ударить,  я  должен
знать, что там творится, за теми холмами.

     Ламарр Флаут трусил. Трусил чудовищно, страх ползал у него  по  кишкам,
ему казалось, что в утробе у него по меньшей мере дюжина скользких, покрытых
вонючей слизью угрей яростно пытается отыскать лазейку, через которую  можно
было бы выбраться на волю.  Час  назад,  когда  патруль  получил  приказы  и
отправился на разведку, Флаут в глубине души надеялся,  что  утренний  холод
разгонит тревогу, что страх задушит рутина, отшлифованный ритуал, жесткий  и
суровый церемониал службы. Он ошибся.  Теперь  же,  по  прошествии  часа  и,
пожалуй, пяти миль - далеко, опасно далеко от своих, глубоко, опасно глубоко
на территории врага, близко, смертельно близко  от  неведомой  опасности,  -
только теперь страх показал, на что он способен.
     Они  остановились  на  опушке  пихтового  леса,  предусмотрительно   не
высовываясь из-за растущих здесь больших можжевеловых кустов. Перед ними, за
полосой невысоких елочек, раскинулась широкая котловина.  Туман  стлался  по
верхушкам трав.
     - Никого, - отметил Флаут. -  Ни  живой  души.  Возвращаемся.  Мы  уже,
пожалуй, далековато зашли.
     Вахмистр покосился на него. Далеко? От®ехали едва на милю.  К  тому  же
ползли, словно хромые черепахи.
     - Стоило бы еще, -  сказал  он,  -  заглянуть  за  те  холмы,  господин
лейтенант. Оттуда, думается мне, обзор будет получше. Далеко, на обе долины.
Если кто туда тащится, мы не сможем  его  не  заметить.  Так  как?  Шмыгнем,
господа? Тут всего парочка стае.
     "Парочка стае, - подумал Флаут. - На открытой местности, будто на
     qjnbnpnde!" Угри извивались в животе, настойчиво искали  выход  из  его
внутренностей. Во всяком случае, один-то  уж  наверняка.  Флаут  определенно
чувствовал, что угорь - на верном пути.
     "Я слышал звон стремян. Фырканье лошади.  Там,  в  сочной  зелени,  меж
молодых пихточек на песчаном склоне. Что-то там пошевелилось. Чья-то фигура?
     Нас окружают?"
     По обозу ходил слух, что несколько дней  назад  кондотьеры  из  Вольной
Компании напали из засады на раз®езд бригады "Врихедд", взяли  живым  одного
эльфа. Говорят, кастрировали его, вырвали язык, обрубили пальцы рук... А под
конец выдавили глаза. Теперь-то, насмехались  они,  никаким  манером  ты  не
поиграешь со своей эльфьей подружкой. И даже не  сможешь  глянуть,  как  она
забавляется с другими.
     - Ну, господин лейтенант, - кашлянул вахмистр. - Сбегаем за холмы-то?
     Ламарр Флаут сглотнул слюну.
     - Нет, - сказал он. - Нельзя терять время. Мы  убедились:  здесь  врага
нет. Необходимо доложить командованию. Возвращаемся!

     Менно Коегоорн выслушал рапорт, оторвал глаза от карты.
     - По подразделениям! - приказал кратко. - Господин Брайбан, господин де
Меллис-Сток. Наступать!
     - Да здравствует император! - рявкнули Тырконнель и Эггебрахт.
     Менно как-то странно посмотрел на них.
     - По подразделениям, - повторил он. - Да  осияет  Великое  Солнце  вашу
славу.

     Мило Вандербек, низушек, полевой хирург, известный под прозвищем Русти-
Рыжик, жадно втянул изумительную смесь запахов йода, нашатыря, спирта, эфира
и магических  эликсиров,  заполнявших  палатку.  Он  хотел  насытиться  этим
ароматом  -  здоровым,  чистым,  невинным,  незамутненным,  незараженным   и
клинически  стерильным  -  сейчас.  Русти  знал,  что  долго  он  таким   не
продержится.
     Взглянул  на  операционный  стол,  девственно  белый,  и  хирургические
аксессуары  -  десятки   инструментов,   вызывающих   уважение   и   доверие
бесстрастным, грозным величием холодной  стали,  сияющей  чистотой  металла,
порядком и эстетикой расположения.
     При инструментах возился его персонал - три женщины. "Тьфу, -  мысленно
поправился Русти. - Одна женщина и две девушки. Тьфу, еще раз: одна  старая,
хоть и прелестно выглядящая баба. И двое детей".
     Магичка и знахарка по имени Марти Содергрен, волонтерка Шани, студентка
из Оксенфурта, Иоля, жрица из храма Мелитэле в Элландере.
     "Марти Содергрен я знаю, - подумал Русти, - работал с этой красоткой не
раз. Чуточку нимфоманка со склонностью к истерии, но это  не  страшно,  пока
действует  ее  магия.  Анестезирующие,  дезинфицирующие  и   останавливающие
кровотечение чары.
     Иоля. Жрица, вернее -  адептка.  Девушка  с  красотой  бесхитростной  и
заурядной как льняное полотно, с большими,  сильными  крестьянскими  руками.
Храм позаботился о  том,  чтобы  эти  руки  не  калечила  тяжкая  и  грязная
изнурительная работа в поле. Но не смог скрыть происхождения девушки".
     "Нет, - подумал Русти, - за нее я в принципе не  беспокоюсь.  Это  руки
кметки - верные руки, им доверять  можно.  Кроме  того,  воспитанницы  храма
редко подводят, в моменты отчаяния не расслабляются, а ищут  опоры  в  своей
вере, в своей мистике. Интересно, что это им помогает".
     Он взглянул на рыжеволосую  Шани,  ловко  заправляющую  в  закривленные
иголки хирургическую нить.
     "Шани. Дитя зловонных городских  закоулков,  попавшее  в  Оксенфуртский
университет   благодаря   собственной    жажде    знаний    и    невероятным
самоограничениям родителей, оплачивающих ее учебу.  Жак.  Франтиха.  Веселый
шалопай. Что она умеет? Иглы заправлять? Накладывать жгуты? Держать  крючки?
М-да, вопрос. А что, если она свалится в обморок, упустит  крючки  и  рухнет
носом в распоротый живот оперируемого?"
     "Люди такие нежные, - подумал он. - Ведь просил же я,  чтобы  мне  дали
эльфку. Или кого-нибудь из моего народа. Так нет же. Видите ли, не доверяют.
     Мне, впрочем, тоже не доверяют.
     Я - низушек. Нелюдь.
     Чужак!"
     - Шани!
     - Слушаю, господин Вандербек?
     - Русти. То есть для тебя - господин Русти. Что это, Шани? И  для  чего
оно?
     - Экзаменуете, господин Русти?
     - Отвечай, девушка.
     -  Это  распатор.  Для  снятия  надкостницы   при   ампутациях.   Чтобы
надкостница не лопалась под зубьями пилы, чтобы получить  чистый  и  гладкий
распил! Вы удовлетворены? Я угадала?
     - Тише, девушка, тише. Шани пятерней пригладила волосы.  "Интересно,  -
подумал он. - Нас здесь четверо медиков. И все рыжие! Фатум, что ли?"
     - Прошу вас, девушки, - бросил он, - выйти из палатки.
     Они вышли, хотя все три фыркнули себе под нос. Каждая по-своему.
     Перед палаткой, пользуясь последними минутами сладкого безделья, сидела
группа санитаров. Русти окинул их суровым взглядом, принюхался, проверяя, не
успели ли уже набраться.
     Кузнец, огромный парнище, пыхтел около  напоминающего  пыточную  скамью
стола, упорядочивая инструменты для вылущивания раненых из  лат,  кольчуг  и
погнутых забрал шлемов.
     - Там, - начал Русти без  предисловий,  указывая  на  поле,  -  вот-вот
начнется бойня. И тут же появятся первые раненые. Все вы знаете, что делать,
каждый знает свои обязанности и свое место. Если каждый будет делать то, что
делать обязан, ничего плохого случиться не может. Ясно?
     Ни одна из "девушек" не ответила.
     - Там, - продолжал Русти,  снова  указывая  на  поле,  -  каких-то  сто
ерундовых тысяч солдат сейчас примутся калечить, уродовать  и  убивать  друг
дружку. Весьма изысканными методами. Нас, с учетом двух  других  госпиталей,
двенадцать  медиков.  Мы  ни  за  что  на  свете  не  сумеем   помочь   всем
пострадавшим. Даже исчезающе малому  проценту  требующих  нашей  помощи.  Да
этого от нас даже и не ожидают. Но мы будем лечить!  Ибо  это,  простите  за
банальность, суть нашего существования. Помогать страждущим. Так  поможем  -
банально - стольким, скольким сможем помочь.
     Никто опять не ответил. Русти повернулся.
     - Мы не сумеем сделать больше, чем в состоянии  сделать,  -  сказал  он
тише и теплее. - Но давайте постараемся все, чтобы того, что мы  сделать  не
сможем, было по возможности меньше.

     - Двинулись, - сказал коннетабль Ян Наталис и вытер вспотевшую  руку  о
бедро. - Ваше королевское величество, Нильфгаард двинулся. Они идут на нас!
     Король Фольтест, сдерживая танцующего сивого коня  в  расшитой  лилиями
попоне, показал коннетаблю свой прекрасный, достойный красоваться на монетах
профиль.
     - Стало  быть,  надлежит  принять  их  достойно.  Милсдарь  коннетабль!
Господа офицеры!
     - Смерть Черным! - в один голос рявкнули кондотьер Адам "Адью" Пангратт
и граф де Руйтер.
     Коннетабль глянул на них, потом выпрямился в седле и набрал  воздуха  в
легкие:
     - По хоругвям!
     Вдали глухо  гудели  нильфгаардские  литавры  и  барабаны,  надрывались
рожки, роги и боевые трубы. Земля, по которой разом  ударили  тысячи  копыт,
дрогнула.

     - Сейчас,  -  проговорил  Анди  Бибервельд,  низушек,  старшина  обоза,
откидывая волосы с небольшого остроконечного ушка. - Вот-вот...
     Тара Хильдебранд, Диди Хофмайер "Хмельник" и прочие ездовые,  сбившиеся
вокруг старшины, покивали головами. Они тоже слышали глухой монотонный топот
копыт, долетавший из-за холмов и из-за  леса.  Слышали  нарастающий,  словно
гудение шмелей, рев и глухой гул. Чувствовали, как дрожит земля. Рев  и  гул
резко усилились, подскочили на тон выше.
     - Первый залп лучников. -  У  Анди  Бибервельда  был  опыт,  он  видел,
вернее, слышал не одну битву. - Будет и второй. Он был прав.
     - Теперь-то уж сойдутся!
     - Ллучч... ше зза-залеззем под ввозы, - предложил, беспокойно  вертясь,
Вильям Хардботтом по прозвищу Заика, - ггово-рю вввам.
     Бибервельд и остальные низушки поглядели на  него  с  сочувствием.  Под
телеги? Зачем? От места боя их отделяла почти четверть  мили.  И  даже  если
какой-нибудь раз®езд заберется  сюда,  к  обозу,  разве  спасет  кого-нибудь
сидение под телегой?
     Рев и гул нарастали.
     - Все, - сказал Анди Бибервельд.
     И снова оказался прав.
     С расстояния в четверть мили, из-за холмов и из-за леса, сквозь  рев  и
лязг железа о железо до обозников  долетел  четкий,  чудовищный,  вздымающий
волосы на голове звук.
     - Кавалерия. - Бибервельд облизнул  губы.  -  Кавалерия  напоролась  на
пики...
     - Ттт... только, - выдавил побледневший Заика, - ннне зна...  в  чем  у
них тттам лллошади провинились... у кккурвиных ддетей!

     Ярре неведомо уже который раз стер  губкой  написанную  фразу.  Прикрыл
глаза, вспоминая тот день, тот миг, когда столкнулись две армии.  Когда  оба
войска, словно раз®яренные сторожевые псы, кинулись  друг  другу  на  горло,
схватились в смертельной хватке.
     Он искал слова, которыми можно было бы это описать.
     Напрасно.

     Клин конницы с разгона врезался в квадрат пехотинцев. Словно гигантский
кинжал дивизия "Альба" крушила  все,  что  защищало  доступ  к  живому  телу
темерской пехоты - пики, копья,  алебарды,  дротики,  рубели,  щиты.  Словно
кинжал дивизия "Альба" врезалась в живое тело, и полилась  кровь.  Кровь,  в
которой теперь топтались  и  скользили  кони.  Но  острие  кинжала,  хоть  и
врезавшееся глубоко, не коснулось ни сердца, ни какого-либо другого жизненно
важного органа. Вместо того чтобы разорвать и разрезать на  части  темерский
квадрат, клин дивизии "Альба" вошел в него и споткнулся. Увяз в эластичной и
вязкой как смола толпе пешего люда.
     Вначале это выглядело неопасно.  Голова  и  фланги  клина  состояли  из
элитных тяжеловооруженных рот. Клинки и  мечи  ландскнехтов  отскакивали  от
щитов и блях, как молоты  от  наковален,  невозможно  было  добраться  и  до
защищенных ладрами17 лошадей. И хотя то один, то другой латник все же  падал
с коня (либо вместе с конем), мечи, топоры, чеканы и шестоперы  кавалеристов
укладывали напирающих пехотинцев прямо-таки  штабелями,  и  увязший  было  в
пехоте клин дернулся и начал вбиваться глубже.
     - Альбаааа! - Младший лейтенант Девлин аэп Мсара услышал крик оберштера
Эггебрахта, прорвавшийся сквозь рев, вой и ржание.  -  Вперед,  "Альба"!  Да
здравствует император!
     Конники рванулись, рубя,  давя  и  полосуя.  Из-под  копыт  визжащих  и
хрипящих лошадей летели плеск, скрип и хруст.
     - Альбаааа!
     Клин завяз снова. Ландскнехты, хоть и прореженные и  окровавленные,  не
поддались, нажали, стиснули конников тисками так, что затрещало. Под ударами
алебард, бердышей и боевых цепов надломились и остановились  латники  первой
линии. Поражаемые двурогами и пиками, стаскиваемые с седел крючьями гизарм и
рогатин, безжалостно избиваемые железными кистенями и  палицами  кавалеристы
дивизии "Альба" начали умирать. Врезавшийся в  квадрат  пехоты  клин  -  еще
недавно грозное, безжалостно калечащее железо, увязшее в живом организме,  -
теперь больше напоминал ледяную сосульку, зажатую  в  огромном  крестьянском
кулаке.
     - Темерияаааа! За короля, ребяты! Бей Черных! Но ландскнехтам тоже было
нелегко. "Альба" не давала  себя  разорвать,  мечи  и  топоры  вздымались  и
падали, рубили, кололи, резали, и каждого сваленного с седла конника  пехота
оплачивала немалой кровью.
     Оберштер Эггебрахт, которого ткнули в щель между пластинами лат острым,
тонким как шило наконечником пики, закричал, покачнулся в седле. Прежде  чем
ему успели прийти на помощь, страшный удар боевого топора смел его  с  коня.
Пехота сомкнулась над ним.
     Штандарт  с  черным  алерионом  с  золотым  перисониумом18   на   груди
покачнулся
     h упал. Латники, а среди них и  младший  лейтенант  Девлин  аэп  Меара,
кинулись в ту сторону, рубя, топча, вереща.
     "Хотел бы я знать, -  подумал  Девлин  аэп  Меара,  выдергивая  меч  из
разрубленного капалина и черепа темерского ландскнехта, - хотел бы я  знать,
- подумал он, широким ударом отбивая нацеленный в него  зубчатый  наконечник
гизармы, - хотел бы я знать, зачем все это. Почему все это. И из-за кого все
это".

     - Эээ... И тогда собрался  совет  великих  мэтресс...  Наших  Почтенных
Матерей... Э... Память о которых вечно будет жить в наших сердцах...  Ибо...
Э... Мэтрессы из Первой Ложи... установили... Ээээ... Установили...
     - Адептка Абонда. Ты не готова. Оценка - неудовлетворительная. Садись.
     - Но я учила, правда учила...
     - Садись.
     - На кой ляд нам изучать такие древности? - забурчала Абонда, садясь. -
Кого это сегодня интересует? Кому это сегодня  нужно?..  И  какая  от  этого
польза...
     - Тише! Адептка Нимуэ!
     - Я здесь, госпожа магистр.
     - Вижу. Ты можешь ответить на вопрос? Если нет, сядь  и  не  отнимай  у
меня попусту время.
     - Я могу.
     - Слушаю.
     - Потому что хроники говорят нам, что Совет мэтресс  собрался  в  замке
Лысая Гора, чтобы решить, как покончить с пагубной войной между  императором
и владыками Севера. Почтенная Мать Ассирэ, святая  мученица,  поведала,  что
владыки Севера не перестанут воевать, пока как следует не истекут кровью.  А
Почтенная Мать Филиппа, святая мученица, ответила: "Дадим же  им  великий  и
кровавый, страшный и жестокий бой, доведем их до  такого  боя.  Пусть  армии
императора и войска королей изойдут в этом бою кровью, и тогда  мы.  Великая
Ложа, заставим их заключить мир". Так все и вышло. Почтенные Матери  сделали
так, что случилась битва под Бренной. А владыки  принуждены  были  заключить
цинтрийский мир.
     - Очень хорошо, адептка Нимуэ. Я поставила бы тебе оценку  "отлично"...
если бы не твое "потому что" в начале изложения. Фразу не положено  начинать
со слов "потому что". Садись. А теперь о цинтрийском мире нам расскажет...
     Прозвучал звонок на перемену. Но слушательницы не вскочили, сопровождая
конец урока визгом и хлопаньем парт. Они хранили молчание и благовоспитанное
спокойствие. Ведь они уже не были детьми, уже учились в третьем  классе!  Им
было по четырнадцать лет.
     А это обязывает.

     - Ну, здесь ничего добавить нельзя. - Русти  оценил  состояние  первого
раненого, истекавшего кровью на  незапятнанной  прежде  девственной  белизне
операционного стола. - Бедренная кость раздроблена... Артерия уцелела, иначе
б вы принесли труп. Похоже на  удар  топором,  причем  твердое  крыло  седла
выполнило роль пенька дровосека. Извольте посмотреть...
     Шани и Иоля наклонились. Рыжик потер руки.
     - Как я сказал, здесь ничего не добавить. Можно лишь отнять. За работу,
Иоля. Жгут, крепче. Шани - нож. Не этот, двусторонний. Ампутационный.
     Раненый не сводил бегающего взгляда с их рук, следил за  их  действиями
глазами перепуганного, схваченного в силки животного.
     - Немножко магии,  Марти,  если  можно  попросить,  -  кивнул  низушек,
наклоняясь над пациентом так, чтобы полностью перекрыть ему поле  зрения.  -
Буду ампутировать, сынок.
     - Нееее! - заорал раненый, дергая головой и пытаясь увернуться  от  рук
Марти Содергрен. - Не хочуууу!
     - Если не ампутирую, умрешь.
     - Лучше умереть... - Под влиянием магии  целительницы  раненый  говорил
все медленнее. - Лучше умереть... чем быть калекой... Дайте  мне  умереть...
Умоляю... Дайте мне умереть!
     - Не могу.  -  Рыжик  поднял  нож,  поглядел  на  лезвие,  на  все  еще
блестящую, незапятнанную сталь. - Не могу я позволить тебе умирать.  Так  уж
сложилось, сынок, что я врач.
     Он решительно вонзил острие и сделал глубокий  разрез.  Раненый  взвыл.
Дико, нечеловечески.

     Гонец осадил коня  так  резко,  что  из-под  копыт  брызнул  дерн.  Два
ад®ютанта вцепились в узду, удержали покрытого пеной жеребца. Гонец спрыгнул
на землю.
     - От кого? - крикнул Ян Наталис. - Ты от кого?
     - От господина де Руйтера... - выдавил гонец. - Мы остановили Черных...
Но у нас очень большие потери... Господин де Руйтер просит помощи...
     - Нет помощи, - после краткого молчания ответил коннетабль. - Вы должны
выстоять. Должны!

     - А здесь, - указал Рыжик с видом коллекционера, демонстрирующего  свою
коллекцию, - взгляните, дамы, прекрасный образчик удара  в  живот...  Кто-то
нас немного выручил, осуществив на несчастном любительскую  лапаротомию19...
Хорошо, что его несли заботливо, не растеряли по дороге важнейших органов...
То есть я предполагаю, что не растеряли. Как считаешь, Шани? А почему  вдруг
такая мина, девочка? До сих пор ты знала мужчин исключительно снаружи?
     - Поврежден кишечник, господин Русти.
     - Диагноз столь же точный, сколь и  очевидный!  Здесь  даже  осмотр  не
нужен, достаточно понюхать. Иоля, платок. Марта, все еще много  крови,  будь
любезна, удели нам еще толику своей бесценной магии.  Шани,  зажим.  Поставь
сосудистую клемму, ты же видишь, что льется. Иоля, нож.
     - Кто берет верх? - неожиданно совершенно  здраво,  хоть  и  не  совсем
членораздельно,  спросил  оперируемый,  вращая  вытаращенными   глазами.