то их нет. - Аваллак'х поднял руку, покрутил кистью,  щелкнул
пальцами. Лодка остановилась. Некоторое время стояла на месте, потом поплыла
против течения.
     Эльф уселся поудобнее, поднес к губам флейту  и  всецело  погрузился  в
музыку.

     Вечером Король Ольх пригласил ее  отужинать.  Когда  она  вошла,  шурша
шелками, он жестом предложил ей место за столом. Слуг не было.  Ухаживал  за
ней он сам.
     Ужин состоял из нескольких видов овощей. Были также  грибы  -  вареные,
жареные, тушенные в соусе. Таких грибов Цири никогда не  едала.  Были  грибы
белые и тоненькие будто нитки, с нежным и мягким вкусом, были  коричневые  и
черные, мясистые и ароматные.
     Ауберон не жалел розового вина. На первый вкус легкое,  оно  ударяло  в
голову, расслабляло, развязывало язык. Не успела Цири  оглянуться,  как  уже
повествовала ему о вещах, о которых никогда б не подумала,  что  кому-нибудь
скажет.
     Он  слушал.  Терпеливо.  А  она  неожиданно  вспомнила,  зачем  пришла,
нахмурилась и умолкла.
     - Насколько  я  понял,  -  он  подложил  ей  совершенно  новых  грибов,
зеленоватых и пахнущих шалотом(4), - ты считаешь, что с неким Геральтом тебя
связывает Предназначение?
     - Именно так. - Она подняла фужер, уже носящий многочисленные следы  ее
губной помады. - Предназначение. Он, то есть Геральт, предназначен мне, а  я
ему. Наши судьбы связаны. Так что лучше бы мне отсюда уйти.  Сейчас  же.  Ты
понимаешь?
     - Признаться, не очень.
     - Предназначение, - она отхлебнула из фужера, - сила, которой лучше  не
вставать на пути. Поэтому я  думаю...  Нет-нет,  благодарю,  пожалуйста,  не
подкладывай больше, я наелась так, что вот-вот лопну.
     - Ты сказала, что думаешь...
     - Я думаю, было ошибкой притащить меня сюда. И принудить  к...  Ну,  ты
знаешь, о чем я. Мне надо отсюда уйти, поспешить ему на  помощь...  Ибо  мое
Предназначение...
     - Предназначение, - прервал король, поднимая фужер. -  Предопределение.
Нечто  неизбежное.  Механизм,  который  ведет  к   тому,   что   практически
бесконечное  множество  событий,  которые  невозможно   предвидеть,   должно
завершиться только так, а не иначе. Так, да?
     - Именно!
     - Независимо от обстоятельств  и  условий  результат  должен  оказаться
вполне определенным. Что предназначено, должно свершиться. Так? Нет?
     - Так!
     - Тогда куда и зачем ты намерена идти?  Пей  вино,  радуйся  мгновению,
радуйся жизни. Чему суждено, то случится, коли это неизбежно.
     - Аккурат! Все вовсе не так уж хорошо!
     - Ты противоречишь самой себе.
     - Неправда.
     - Ты противоречишь противоречию, а это уже порочный круг.
     - Нет, - тряхнула она головой. - У тебя получается,  что  сиди  себе  у
озерка и жди погоды! А что суждено - случится!  Нет!  Само  по  себе  ничего
случиться не может!
     - Софизм.
     - Нельзя впустую транжирить время. Этак можно прозевать нужный  момент!
Тот  единственный  нужный,  соответствующий,  неповторимый.  Ибо  время   не
возвращается никогда!
     - Послушай, - прервал он. - Взгляни-ка сюда. На стене,  на  которую  он
указал, размещался рельеф, изображающий  огромного  чешуйчатого  змея.  Гад,
свернувшийся восьмеркой, вгрызался в  собственный  хвост.  Цири  уже  видела
нечто подобное, но не помнила где.
     - Это, - сказал эльф, -  древнейший  змей  Уроборос.  Он  символизирует
бесконечность и сам является бесконечностью.  Он  -  вечный  уход  и  вечное
возвращение. Он есть то, что не имеет ни  начала,  ни  конца.  Время  -  как
древнейший Уроборос. Время - уходящие мгновения, песчинки, пересыпающиеся  в
песочных часах. Время - моменты и события, которыми мы так  охотно  пытаемся
его измерять. Но древнейший Уроборос напоминает  нам:  в  любом  моменте,  в
любом мгновении, в любом событии содержатся прошлое, настоящее и будущее.  В
любом  мгновении  сокрыта  вечность.  Каждый   уход   это   одновременно   и
возвращение, каждое прощание - встреча, каждое  возвращение  -  расставание.
Все одновременно суть и начало, и конец.
     И ты тоже, - сказал он, больше не глядя на  нее,  -  суть  одновременно
начало и конец. А поскольку мы ведем речь о Предназначении,  знай,  что  это
как раз и есть твое Предназначение. Быть началом и концом. Понимаешь?
     Она на мгновение заколебалась.  Но  его  пылающий  взгляд  заставил  ее
ответить.
     - Понимаю.
     - Раздевайся.
     Он проговорил это так беззаботно,  так  равнодушно,  что  она  чуть  не
вскрикнула от ярости. Дрожащими руками начала расстегивать жилет.
     Пальцы не слушались, крючочки, пуговицы и тесемочки были  неудобными  и
тугими. Хоть Цири и спешила как могла, желая  поскорее  покончить  со  всем,
разоблачение тянулось раздражающе долго. Но эльф,  казалось,  не  торопится.
Словно в его распоряжении и правда вечность.
     "Как знать, - подумала она, - а может, оно и верно так?" Уже совершенно
нагая, он переступала с ноги на ногу, паркет холодил ступни. Он заметил  это
и молча указал на ложе.
     Постель была из норок. Мягчайших, теплых, ласкающих тело. Он лег рядом,
в одежде, даже в сапогах. Когда он коснулся  ее,  она  невольно  напряглась,
немного  злая  на  себя,  потому  что  намеревалась  до   последней   минуты
разыгрывать из себя гордую и неприступную. Зубы, что уж  долго  говорить,  у
нее  стучали,  однако  его  электризующее  прикосновение,  как  ни  странно,
успокаивало, а пальцы учили и приказывали. Указывали. В  тот  момент,  когда
она начала понимать указания верно и даже с опережением, она прикрыла  глаза
и представила себе, что это Мистле. Но ничего не  получилось:  очень  уж  он
отличался от Мистле.
     Он рукой поучал, что надо сделать. Она  послушалась,  даже  с  желанием
выполнила. Торопливо.
     Он же не спешил вообще. Добился того, что под его ласками она размякла,
словно шелковая тряпочка. Довел ее до  того,  что  она  начала  постанывать.
Грызть губы. До резких, сотрясающих все естество, спазм.
     Того, что он сделал потом, она никак не ожидала: встал и ушел,  оставив
ее распластанной, нервно дышащей и дрожащей.
     И даже не обернулся.
     Кровь ударила Цири  в  виски.  Она  свернулась  калачиком  на  Норковых
простынях. И начала ругаться. От ярости, стыда и унижения.

     Утром она отыскала Аваллак'ха в перистиле за дворцом, среди  скульптур.
Скульптуры  -  странное  дело  -  изображали  эльфьих  детей.   В   основном
капризничающих. Особенно интересен был тот, около которого стоял эльф: малыш
с искаженной злостью  мордашкой,  стиснутыми  кулачками,  стоящий  на  одной
ножке.
     Цири долго не могла оторвать взгляда  от  скульптурки,  а  под  животом
чувствовала тупую боль. Лишь когда Аваллак'х поторопил  ее,  она  рассказала
обо всем. Уклончиво и заикаясь.
     - Он, -  серьезно  сказал  Аваллак'х,  когда  она  закончила,  -  более
шестисот пятидесяти раз видел дымы Саовины. Поверь мне, Ласточка, это  много
даже для Народа Ольх.
     - А мне-то что? - проворчала она.  -  Мы  договорились.  Вы,  я  думаю,
научились у краснолюдов,  ваших  побратимов,  что  такое  контракт?  Я  свое
сделала! Отдалась! Какое мне дело, что он не может или  не  хочет?  Мне  без
разницы, что это - старческая немощь или  я  его  не  привлекаю.  Может,  он
брезгует Dh'oine? Может, как Эредин, видит во мне только  самородок  в  куче
перегноя?
     - Надеюсь, - лицо Аваллак'ха, небывалое дело, изменилось и  сморщилось,
- надеюсь, ты не сказала ему ничего подобного?
     - Не сказала. Хоть и очень хотелось.
     - Остерегайся. Ты не знаешь, чем рискуешь.
     - Мне все едино. Я заключила  контракт.  Или  выполняйте  условия,  или
разрываем уговор и я становлюсь свободной.
     -  Берегись,  Зиреаэль,  -   повторил   он,   указывая   на   статуэтку
капризничающего малыша. - Не будь такой, как этот мальчик. Следи  за  своими
словами. Старайся понять. А если чего-то не понимаешь, ни в коем  случае  не
действуй опрометчиво. Помни, время не играет никакой роли.
     - Неправда!
     - Не будь, пожалуйста, строптивым ребенком. Повторяю еще раз:  наберись
терпения. Потому что это твой единственный шанс получить свободу.
     - Да неужто? - чуть не закричала она. -  Начинаю  сомневаться!  Начинаю
подозревать, что ты обманул меня! Что все вы меня обманули...
     - Я обещал тебе, - лицо Аваллак'ха оставалось  таким  же  мертвым,  как
камень статуй, - что ты вернешься в свой мир. Я дал слово. Подвергать  слово
сомнению - тяжкая обида для Аеп Elle. Чтобы от нее  уберечься,  я  предлагаю
окончить разговор.
     Он хотел уйти, но она преградила  ему  путь.  Его  аквамариновые  глаза
превратились в щелочки, и Цири  поняла,  что  имеет  дело  с  очень  опасным
эльфом. Но отступать было поздно.
     - Очень уж это по-эльфьему, - прошипела она, - оскорбить  и  не  давать
возможности отыграться.
     - Берегись, Ласточка.
     - Послушай! - Она гордо вскинула голову. - Ваш Король Ольх с задачей не
справился. Это более чем ясно. Не имеет значения, в нем ли причина,  или  во
мне. Но я желаю выполнить договор и покончить с этим  раз  и  навсегда.  Так
пусть того ребенка, который  вам  так  необходим,  заделает  мне  кто-нибудь
другой.
     - Ты даже не понимаешь, что говоришь!
     - А если причины во мне, - проговорила она с той же интонацией,  с  тем
же выражением лица, - значит, ты ошибся, Аваллак'х. Притащил в свой  мир  не
того, кого надо.
     - Ты не понимаешь, что говоришь, Зиреаэль.
     - Если же, - крикнула она, - все вы мною брезгуете,  то  воспользуйтесь
методами  скотоводов,  выращивающих  осломулов!  Что,  не  знаешь?   Жеребцу
показывают кобылу, а потом завязывают глаза и подставляют ослицу!
     Он даже не пытался отвечать. Бесцеремонно отвернулся и ушел по аллее.
     - А может, ты сам? - рявкнула  она.  -  Хочешь,  отдамся  тебе?  А?  Не
пожертвуешь ли собой? А? Ведь у меня вроде бы глаза Лары?!
     В два прыжка он оказался рядом, его руки змеями протянулись к ее шее  и
сжали, словно стальные клещи. Она поняла,  что  стоит  ему  захотеть,  и  он
удушит ее как цыпленка.
     Но он отпустил ее. Наклонился. Заглянул в глаза.
     - Кто ты такая, - спросил необыкновенно спокойно, -  что  осмеливаешься
бесчестить  ее  имя?  Кто  ты  такая,   что   осмеливаешься   осыпать   меня
оскорблениями? О, я знаю, я вижу, кто ты такая. Ты не  дочь  Лары.  Ты  дочь
Крегеннана, бездумная, невежественная,  самовлюбленная  Dh'oine,  прямо-таки
типичный представитель расы, которая ничего не понимает,  но  стремится  все
разрушить и уничтожить, превратить в руины одним прикосновением, измарать  и
испоганить одной лишь мыслью! Твой предок украл у меня мою любовь, отнял  ее
у меня, самовлюбленно и невежественно отнял у меня Лару. Но тебе,  достойной
его дщери, я не позволю отнять у меня память о ней!
     Он отвернулся. Цири поборола спазм.
     - Аваллак'х...
     Взгляд.
     - Прости меня. Я вела  себя  бездумно  и  низко.  Подло.  Прости  меня,
Аваллак'х. И если можешь - забудь.
     Он подошел к ней. Обнял.
     - Я уже забыл, - тепло проговорил он. - Не будем к этому возвращаться.
     Когда вечером она вошла в  королевские  покои,  умытая  и  причесанная,
Ауберон Муиркетах сидел за столом,  склонившись  над  шахматной  доской.  Он
молча приказал ей сесть напротив.
     И выиграл за девять ходов.
     Следующую партию она играла белыми, а он выиграл за одиннадцать ходов.
     Только тогда он поднял глаза - светлые необыкновенные глаза.
     - Разденься, пожалуйста.
     В одном его нельзя было упрекнуть - он был  деликатен  и  нисколько  не
торопился.
     Когда - как и в прошлый раз - он поднялся с ложа  и  молча  ушел,  Цири
приняла это безропотно. Но почти до рассвета не могла уснуть.
     А когда окна посветлели от зари и  она  наконец  уснула,  ей  приснился
очень странный сон.

     Высогота, склонившись, отряхивает от  росы  ловушку  на  ондатр.  Шумят
тронутые ветром камыши.
     Я чувствую себя виновным. Ласточка. Это я подсказал тебе идею  безумной
эскапады. Показал путь к той проклятой Башне.
     - Не упрекай себя. Старый Ворон. Если  б  не  Башня,  меня  схватил  бы
Бонарт. Здесь я по крайней мере в безопасности.
     Здесь ты не в безопасности.
     Высогота выпрямляется.
     За его спиной Цири видит холмы, голые и пологие, выступающие  из  трав,
словно изогнутые хребты затаившихся в засаде чудовищ.  На  одном  из  холмов
огромный валун. Рядом с валуном две фигуры. Женщина и девочка. Ветер рвет  и
развевает черные волосы женщины.
     Горизонт полыхает молниями.
     Хаос протягивает к тебе руки, доченька. Дитя  Старшей  Крови,  девочка,
вплетенная в Движение и Перемены, в Гибель и Возрождение. Предназначенная  и
сама являющаяся Предназначением. Из-за закрытых дверей  Хаос  протягивает  к
тебе свои когти, по-прежнему не зная. станешь ли ты его орудием, или помехой
в его  планах.  Не  зная,  не  сыграешь  ли  ты  случайно  роль  песчинки  в
шестеренках Часов Судьбы. Хаос боится тебя,  Дитя  Предназначения.  А  хочет
сделать все, чтобы страх испытывала ты. Поэтому насылает на тебя сны.
     Высогота наклоняется. За его спиной небо полыхает заревом  пожаров.  По
равнине галопом мчатся тысячи всадников. Всадников в красных плащах.
     Dearg ъundhri.
     Послушай меня внимательно. Ласточка. Старшая  Кровь,  текущая  в  твоих
жилах, дает тебе огромную власть. Ты - Владычица  Мест  и  Времени.  У  тебя
гигантская Сила. Не позволяй ее у себя отобрать и  использовать  для  подлых
целей преступникам и негодяям. Защищайся! Вырвись из их нечистоплотных рук!
     - Легко сказать. Они окружили меня здесь каким-то магическим барьером и
сделали своей узницей.
     Ты - Владычица Мест и Времен. Тебя невозможно запереть.
     Высогота  выпрямляется.  У  него  за  спиной  плоскогорье,   каменистая
равнина, на ней - остовы  кораблей.  Десятки  остовов.  А  дальше  -  замок,
черный, грозный, оскалившийся зубцами стен, возвышающийся над горным озером.
     Они погибнут, если ты не поможешь им. Ласточка.  Только  ты  можешь  их
спасти.
     Губы  Йеннифэр,  потрескавшиеся  и   разбитые,   шевелятся   беззвучно,
кровоточат.  Фиолетовые  глаза  блестят,  горят  на  исхудалом,  сморщенном,
почерневшем от муки лице,  прикрытом  бурей  растрепанных,  грязных,  черных
волос. В углублении пола - вонючая лужа, кругом бегают крысы.  Пронизывающий
холод каменных стен. Холод кандалов на кистях рук, на щиколотках ног.
     Ладони и пальцы Йеннифэр - сплошная масса запекшейся крови.
     - Мамочка! Что они с тобой сделали?!
     Мраморные ступени, ведущие вниз. Лестница в три этажа.
     Va'esse deireadh aep eigean... Что-то кончается... Что?
     Ступени. Внизу огонь, горящий в железных корзинах. Пылающие гобелены.
     "Пошли, - говорит Геральт. - По ступеням вниз.  Мы  должны.  Так  надо.
Другой дороги нет. Только эта лестница. Я хочу увидеть небо".
     Его губы не шевелятся. Они синие, и на них кровь. Кровь,  всюду  кровь.
Вся лестница в крови...
     Другой дороги нет. Нет, Звездоокая.
     - Как! - кричит она. - Как я могу им помочь? Я в другом мире! Я заперта
здесь. Я бессильна!
     Тебя нельзя запереть.
     "Все уже описано, - говорит Высогота. - Даже это. Взгляни под ноги".
     Цири с ужасом видит, что стоит в море костей. Среди  черепов,  берцовых
костей и поломанных ребер.
     Только ты можешь предотвратить это, Звездоокая.
     Высогота выпрямляется. У него за спиной  зима,  снег,  метель.  Воет  и
свищет вьюга.
     Перед ней, в метели, на коне, Геральт. Цири узнает его, хотя на  голове
у него меховая шапка, а лицо укутано шерстяным шарфом. За ним маячат  другие
всадники, их фигуры размыты, так сильно укутаны, что невозможно  распознать,
кто есть кто.
     Геральт смотрит на нее. Но не видит. Снег застит ему глаза.
     - Геральт! Это я! Здесь!
     Он не видит ее. И не слышит в вое вьюги.
     - Гераааальт!!!
     "Это  муфлон,  -  говорит  Геральт.   -   Это   всего-навсего   муфлон.
Возвращаемся".
     Всадники исчезают, растворяются в пурге.
     - Герааааальт! Нет! Нееет!

     Она проснулась.

     Утром сразу  же  пошла  в  конюшню.  Даже  не  позавтракав.  Не  хотела
встречаться с Аваллак'хом, не желала разговаривать с ним.
     Предпочитала избегать настырных, вопрошающих, любопытствующих, липнущих
взглядов других эльфов  и  эльфок.  В  любом  другом  случае  демонстративно
равнодушные, к делам королевского алькова эльфы проявляли интерес, а у  стен
дворца, Цири не сомневалась, были уши.
     Она отыскала в боксе Кэльпи, нашла седло и упряжь. Не  успела  оседлать
кобылу, как рядом уже оказались слуги, серые эльфки,  маленькие,  на  голову
ниже обычных Aen Elle. Они помогли  ей  управиться  с  лошадью,  кланяясь  и
льстиво улыбаясь.
     - Благодарю, - сказала она. - Я управилась бы сама,  но  благодарю.  Вы
очень любезны.
     Ближайшая к ней эльфка широко улыбнулась, и Цири вздрогнула.
     Потому что у девушки в числе других зубов были и клыки...
     Она подскочила к ней так быстро, что та  чуть  не  присела  от  испуга.
Отвела волосы от уха. Обычное, закругленное.
     - Ты человек?
     Девушка, а вместе с ней и остальные прислужницы, бросились  на  колени,
упали на глинобитный пол. Наклонили голову, ожидая наказания.
     - Я... - начала Цири, теребя ремень поводьев. - Я...
     Она не знала, что сказать. Девушка все еще стояла  на  коленях.  Лошади
беспокойно фыркали и топтались в боксах.
     Снаружи, уже в седле, уже мчась галопом, она все  еще  никак  не  могла
собраться с мыслями. Человеческие девушки. Слуги, но не это главное. Главное
то, что в этом мире есть Dh'oine...
     "Люди, - тут же мысленно поправилась  она.  -  Я  начинаю  мыслить  как
эльфы!"
     Из задумчивости ее вывело громкое ржание и прыжок Кэльпи.  Она  подняла
голову  и  увидела  Эредина  на  темно-гнедом  жеребце,  без   демонического
букраньона и большей части остальных  боевых  причиндалов.  Только  кольчуга
по-прежнему поблескивала  под  плащом,  переливающимся  множеством  оттенков
красного. Жеребец приветливо и хрипло заржал, мотнул  головой  и  ощерил  на
Кэльпи желтые зубы. Кэльпи, придерживаясь принципа, что Дело  надо  иметь  с
хозяином, а не со слугой, потянулась зубами к уху эльфа. Цири резко натянула
поводья.
     - Поосторожней, - сказала она. - Держи дистанцию. Моя кобыла чужаков не
любит. И может укусить.
     - Тех, которые кусаются, - окинул он ее злым  взглядом,  -  взнуздывают
железными мундштуками, чтобы кровь брызнула. Чудесный способ сбить спесь.  У
коней тоже.
     Он рванул трензеля жеребца так  сильно,  что  конь  захрипел  и  сделал
несколько шагов назад, с морды потекла пена.
     - Зачем тебе кольчуга? -  Цири  окинула  эльфа  взглядом.  -  На  войну
собрался?
     - Совсем наоборот. Жажду покоя. У твоей кобылы, кроме норова, есть  еще
какие-нибудь достоинства?
     - Например?
     - Померяемся в беге?
     - Почему бы нет? - Она приподнялась на стременах. - Туда, в сторону вон
тех кромлехов...
     - Нет, - прервал он. - Туда - нет.
     - Почему?
     - Запретная территория.
     - Конечно, для всех?
     - Конечно, не для всех. Мы,  Ласточка,  слишком  ценим  твое  общество,
чтобы рисковать остаться без тебя самой либо кого-нибудь еще.
     - Кого-нибудь еще? Ты, конечно, имеешь в виду не единорогов?
     - Не хочу утомлять тебя разговорами о том, что именно я имею в виду.
     - Не понимаю.
     - Знаю, что не понимаешь. Для того, чтобы понимать,  эволюция  не  дала
тебе достаточного количества извилин.  Послушай,  если  хочешь  наперегонки,
предлагаю вдоль берега. Вон туда. До Порфирового Моста, третьего  по  счету.
Потом через мост на другой берег, дальше - вдоль берега по течению, финиш  у
впадающего в реку ручья. Ты готова?
     - Всегда готова!
     Он криком послал жеребца вперед, и тот рванулся как ураган.  Не  успела
еще Кэльпи стартовать, а он уже был  далеко.  Жеребец  шел  так,  что  земля
дрожала, но с Кэльпи сравнят