ься не мог. Она догнала его  быстро,  еще  перед
Порфировым Мостом. Мост был узкий. Эредин крикнул, и жеребец,  что  казалось
совершенно невероятным, помчался быстрее. Цири моментально сообразила, в чем
дело. На мосту ни за что не уместились  бы  две  лошади.  Одна  должна  была
задержаться.
     Но задерживаться Цири не собиралась. Приникла к гриве, и Кэльпи стрелой
вырвалась вперед. Отерлась о стремя эльфа, влетела на  мост  первой.  Эредин
вскрикнул, жеребец встал на дыбы, ударился  боком  об  алебастровую  статую,
свалил ее с цоколя, рассыпав в пыль.
     Цири, хохоча, как упырица, не оглядываясь прогалопировала через мост.
     У ручья спешилась и подождала.
     Он под®ехал через минуту, шагом. Улыбающийся и спокойный.
     - Мои поздравления, - сказал кратко, слезая с лошади.  -  И  кобыле,  и
амазонке.
     Хоть гордость и распирала Цири как павлина, она  лишь  пренебрежительно
фыркнула.
     - Ну что? Не придется тебе нас взнуздывать железом до крови?
     - Разве только с твоего согласия, - двусмысленно улыбнулся он.  -  Есть
кобылы, которым по душе грубая ласка.
     - Совсем недавно, - она заносчиво поглядела на  него,  -  ты  приравнял
меня к перегною. А теперь уже заговорил о ласках?
     Он подошел к Кэльпи,  прошелся  рукой,  пошлепал  ее  по  шее,  покачал
головой, убедившись, что  она  сухая.  Кэльпи  дернула  головой  и  протяжно
взвизгнула. Эредин повернулся к Цири.
     "Если он и меня пошлепает, - подумала она, - то пожалеет".
     - Пойдем со мной.
     Вдоль впадающего в реку ручья, что сбегал с  крутого,  густо  воросшего
лесом склона, наверх вела лестница, выложенная плитами  омшелого  песчаника.
Ступени были  весьма  преклонного  возраста,  многовековые,  потрескавшиеся,
испещренные щелями от корней деревьев. Лестница шла  зигзагами,  то  и  дело
пересекала ручей. Их окружил лес, дикий лес, полный старых деревьев - ясеней
и грабов, тисов, яворов и дубов, ближе к земле опутанных зарослями орешника,
тамариска и смородины. Пахло полынью, шалфеем, крапивой,  влажными  камнями,
весной и плесенью.
     Цири шла молча, не спеша, контролируя дыхание, и  следила  за  нервами.
Она понятия не имела, чего от нее хочет Эредин, но предчувствия были  не  из
лучших.
     Рядом с очередным водопадиком, шумно  сбегающим  с  каменного  порожка,
располагалась каменная терраса, а  на  ней,  в  тени  большого  куста  дикой
сирени, стояла беседка, увитая плющом и традесканцией. Внизу виднелись кроны
деревьев, лента реки, крыши, перистили и террасы Тир на Леа.
     Они немного постояли.
     - Мне так и  не  сказали,  -  первой  нарушила  молчание  Цири,  -  как
называется эта река.
     - Easnadh.
     - Вздох? Красиво. А ручей?
     - Tuathe.
     - Шепот. Тоже красиво. Почему никто не сказал, что в вашем  мире  живут
люди?
     - Потому что эта несущественная информация не имеет для  тебя  никакого
значения. Войдем в беседку.
     - Зачем?
     - Войдем.
     Первое, что она увидела, был деревянный топчан. Цири почувствовала, как
в висках стучит кровь. "Ну конечно, - подумала она, -  можно  было  ожидать.
Читала же я в храме роман Анны Тиллер  о  старом  короле,  юной  королеве  и
жаждущем  власти  претенденте-князе.   Эредин   безжалостен,   самолюбив   и
решителен. Знает, что истинный король, истинный владыка  -  тот,  у  кого  в
руках королева. Он настоящий мужчина. Кто обладает королевой,  тот  обладает
королевством.   Здесь,   на   этом   топчанчике,   будет   положено   начало
государственному перевороту..."
     Эльф присел за мраморный столик, указал Цири на  второй  стул.  Вид  из
беседки, казалось, интересует его больше, чем она, а на топчан он  и  глазом
не повел.
     - Ты останешься здесь навсегда, - заговорил он  неожиданно,  застав  ее
врасплох. - Ты, моя амазонка, легкая как мотылек. останешься здесь до  конца
твоей мотылиной жизни.
     Она молчала, глядя ему прямо в глаза. Глаза не выражали ничего.
     - Тебе не позволят отсюда уйти, - повторил  он.  -  Они  отмахнутся  от
того, что вопреки пророчествам  и  мифам  ты  -  никто  и  ничто,  существо,
абсолютно ничего не значащее. Они не поверят в это и не дадут тебе уйти. Они
обманули тебя посулами, чтобы обеспечить твое послушание,  но  и  не  думали
своего обещания выполнять. Никогда.
     - Аваллак'х, - хрипло проговорила она, - дал мне слово. И  сказал,  что
сомневаться в слове эльфа - для него оскорбление.
     - Аваллак'х - ведун. У ведунов свой  кодекс  чести,  в  котором  каждая
вторая фраза говорит о том, что цель оправдывает средства.
     - Не понимаю, зачем ты все это говоришь. Или... чего-то от меня хочешь?
Похоже, у меня есть нечто очень нужное тебе.  И  ты  намерен  поторговаться.
Что, Эредин? Моя свобода взамен за...
     За что?
     Он  долго  смотрел  на  нее.  А  она  напрасно  искала  в  его   глазах
какое-нибудь указание, какой-нибудь сигнал, знак. Хоть что-то...
     - Ты наверняка, - медленно  начал  он,  -  уже  успела  немного  узнать
Ауберона. Наверняка заметила, что он  невероятно  честолюбив.  Есть  многое,
чего он не одобрит никогда, с чем никогда не согласится. Скорее умрет.
     Цири молчала, покусывая губы и поглядывая на топчан.
     - Ауберон Муиркетах, - продолжал эльф, - никогда не обратится  к  магии
либо иным средствам, которые могут изменить положение дел. А такие  средства
есть. Хорошие, сильные, гарантированные средства. Гораздо более эффективные,
нежели атрактанты, которыми слуги Аваллак'ха насыщают твою косметику.
     Он быстро провел рукой над темной с прожилками  поверхностью  стола,  а
когда отвел руку, на столе  остался  маленький  флакончик  из  серо-зеленого
нефрита.
     - Нет, - прохрипела Цири. - Ни в коем случае. На это я не согласна.
     - Ты не дала мне закончить.
     - Не считай меня дурочкой. Я не дам ему того, что в этом флакончике.  И
не надейся!
     - Ты слишком торопишься с выводами, - сказал Эредин медленно, глядя  ей
в глаза. - Пытаешься выше себя прыгнуть. А  такие  фокусы  всегда  кончаются
падением. Очень болезненным падением.
     - Я сказала - нет.
     - Подумай как  следует.  Независимо  от  того,  что  находится  в  этом
флаконе, ты выиграешь. Выиграешь в любом случае, Ласточка.
     - Нет!
     Движением  таким   же   быстрым,   как   раньше,   воистину   достойным
иллюзиониста, эльф убрал флакончик со стола. Потом долго  молчал,  глядя  на
реку Вздох, поблескивающую среди деревьев.
     - Ты умрешь здесь, мотылек, - сказал он наконец.  -  Тебе  не  позволят
отсюда уйти. Но это твой выбор.
     - Мы договорились. Моя свобода за...
     - Свобода, - хмыкнул он. - Ты все время толкуешь о свободе.  А  что  ты
сделаешь, получив ее? Куда направишься? Пойми же  наконец,  от  твоего  мира
тебя отделяет сейчас не только пространство, но и время. Время  здесь  течет
иначе, чем там. Те, кого ты знала там детьми, сейчас уже дряхлые старики,  а
твои ровесники - давным-давно скончались.
     - Не верю!
     - Вспомни ваши легенды. Легенды  о  людях,  таинственно  исчезнувших  и
вернувшихся спустя годы для того лишь, чтобы взглянуть на заросшие  бурьяном
могилы близких. Ты думаешь,  это  фантазии,  байки,  высосанные  из  пальца?
Ошибаешься! Людей похищали на целые столетия, их уносили наездники,  которых
вы называете Диким Гоном, Похищенные, использованные, а  потом  отброшенные,
как скорлупка выпитого яйца. Зиреаэль, ты умрешь здесь, тебе не  будет  дано
увидеть даже могилы друзей.
     - Я не верю тому, что ты говоришь.
     - Веришь - не веришь,  дело  твое.  А  свою  судьбу  ты  выбрала  сама.
Возвращаемся. У  меня  к  тебе  просьба.  Ласточка.  Не  согласишься  ли  ты
перекусить со мной в Тир на Лиа?
     Несколько ударов сердца голод  и  дикое  желание  боролись  в  Цири  со
злостью, страхом перед отравлением и общей неприязнью.
     - Охотно, - опустила она глаза. - Благодарю за предложение.
     - Благодарить должен я. Пошли.
     Выходя из беседки, она еще раз кинула взгляд на топчан и подумала,  что
Анна Тиллер была глупой и экзальтированной графоманкой.
     Медленно, в молчании,  вдыхая  ароматы  мяты,  шалфея  и  крапивы,  они
спускались к реке Вздох. По  лестнице  вниз.  Вдоль  берега  ручья,  который
назывался Шепот.

     Когда  вечером,  надушенная,  с  еще  влажными  после  ароматной  ванны
волосами, она вошла в  королевские  покои,  то  застала  Ауберона  на  софе,
склонившимся над книгой. Молча, одним лишь  жестом,  он  приказал  ей  сесть
рядом.
     Книга была богато иллюстрирована. Правду говоря, в ней вообще  не  было
ничего, кроме иллюстраций. У Цири, которая всеми силами пыталась играть роль
светской дамы, кровь прилила к щекам. В  храмовой  библиотеке  Элландера  ей
довелось видеть несколько таких произведений. Но с книгой Короля Ольх они не
могли  сравниться  ни  богатством  и  разнообразием,  ни   художественностью
исполнения.
     Они рассматривали долго, молча.
     - Пожалуйста, разденься.
     На этот раз он разделся тоже. Тело у него было худощавое и мальчишечье,
без капельки жира, прямо как у Гиселера, как у Кайлея, как у Реефа,  которых
она не раз видела купающимися в ручьях или горных озерах. Но от  Гиселера  и
Крыс так и разило энергией, так и било жизнью, жизненной  силой,  окруженной
ореолом серебряных капелек водяных брызг.
     А от Короля Ольх веяло холодом вечности.
     Он был терпелив. Несколько раз казалось, что уже вот-вот  -  и  все  же
ничего из этого не получилось. Цири была зла на  себя,  уверенная,  что  это
результат ее неопытности и парализующего неумения. Он заметил это и успокоил
ее. Как обычно, очень эффективно. И она уснула. В его об®ятиях.
     Но утром его уже не было рядом.

     На следующий вечер Король Ольх впервые проявил нетерпение.
     Она застала его склонившимся над столом, на котором лежало  справленное
в янтарь зеркало. Зеркало было засыпано белым порошком.
     "Начинается", - подумала она.
     Ауберон небольшим ножичком собрал наркотик в два валика. Взял со  стола
серебряную трубочку и втянул порошок в нос, сначала в левую ноздрю, потом  в
правую. Его глаза, обычно блестящие, словно немного пригасли  и  потускнели,
заслезились. Цири сразу поняла, что это не первая порция.
     Он сформировал на столе два новых валика, пригласил  ее  жестом,  подал
трубку. "А, да что там, - подумала она, - Легче пойдет".
     Фисштех был невероятно сильный.
     Немного погодя оба уже сидели на  ложе,  прижавшись  друг  к  другу,  и
пялились на луну слезящимися глазами.
     - Зашнурованная ночь, - сказала она по-эльфьему,  вытирая  нос  рукавом
шелковой блузки.
     - Зачарованная,  -  поправил  он,  вытирая  глаз.  -  Ensh'eass,  а  не
en'leass. Тебе следует поработать над произношением.
     - Поработаю.
     - Разденься.
     Сначала казалось, что все будет хорошо, что  наркотик  подействовал  на
него так же возбуждающе, как и на нее. А на нее он подействовал так, что она
сделалась активной и предприимчивой, больше того, прошептала даже ему на ухо
несколько очень неприличных - в ее понимании - слов. Это  вроде  бы  немного
разгорячило его, эффект был, х-м-м-м, осязаем, в  определенный  момент  Цири
показалось, что все вот-вот получится. Но все отнюдь не было  "вот-вот".  Во
всяком случае, не до конца.
     И  именно  тут  он  занервничал.  Встал,  накинул  на  худощавые  плечи
соболиный мех. Стоял так, отвернувшись, глядя в окно и на луну.  Цири  села,
обхватила коленки руками. Она была разочарована и зла,  но  одновременно  на
нее снизошла какая-то совершенно не свойственная ей сентиментальность.  Явно
действовал крепкий наркотик.
     - Виной всему я, - пробормотала она. - Шрам на  лице  меня  уродует,  я
знаю, знаю, что ты видишь, глядя  на  меня.  Маловато  во  мне  осталось  от
эльфки. Золотой самородок в куче перегноя.
     - Ты невероятно скромна, - процедил  он,  резко  обернувшись.  -  Я  бы
сказал - жемчужина в  свином  дерьме.  Бриллиант  на  пальце  разложившегося
трупа. В порядке работы над языком отыщи еще и другие  сравнения.  Завтра  я
проведу экзамен, маленькая Dh'oine. Человеческое существо, в котором ничего,
абсолютно ничего не осталось от эльфки.
     Он подошел к столу, взял трубку, склонился над  зеркалом.  Цири  сидела
будто каменная и чувствовала себя так, словно ее оплевали.
     - Я прихожу сюда не из-за любви к тебе! - чуть не пролаяла она. -  Меня
шантажируют, и ты прекрасно об этом знаешь! Но  я  соглашаюсь  и  делаю  это
ради...
     - Ради кого? - запальчиво прервал он, совсем  не  по-эльфьему.  -  Ради
меня? Ради заточенных в твоем мире  Aen  Seidhe?  Ты,  глупая  девчонка!  Ты
желаешь это ради себя, ради себя ты Приходишь сюда и пытаешься мне отдаться.
Потому что в  этом  твоя  единственная  надежда,  единственная  спасительная
соломинка. И скажу  тебе  еще:  молись!  Истово  молись  своим  человеческим
идолам, божкам или тотемам. Ибо или я,  или  Аваллак'х  и  его  лаборатория.
Поверь мне, я не хотел бы попасть в лабораторию и познать это "или".
     - Мне все равно, - сказала она  глухо,  скорчившись  на  постели,  -  я
согласна на все, лишь бы получить свободу. Чтобы иметь  наконец  возможность
освободиться от вас. Уйти. В мой мир, К моим друзьям.
     - Твои друзья? - насмешливо спросил он. - Вот они, твои друзья!
     Он резко отвернулся и  подсунул  ей  под  нос  запорошенное  наркотиком
зеркало.
     - Здесь твои друзья, - повторил он. - Погляди, полюбуйся.
     Он вышел, развевая распахнутыми полами шубы. Вначале  в  мутном  стекле
она видела только собственное неясное отражение. Но  почти  тут  же  зеркало
посветлело,  стало  млечно-белым,  заполнилось  дымом.  А   потом   возникло
изображение.
     Йеннифэр, висящая в бездне, напрягшаяся, с  руками,  воздетыми  кверху.
Рукава платья раскинуты, как крылья птицы.  Волосы  колеблются,  между  ними
шмыгают маленькие рыбки. Целые косяки искрящихся юрких рыбок. Некоторые  уже
щиплют щеки и глаза. От ног Йеннифэр спускается ко  дну  озера  веревка,  на
конце веревки увязшая в иле и водорослях большая корзина с камнями. Наверху,
высоко,  сверкает  и,  поблескивает  поверхность  озера.   Платье   Йеннифэр
колеблется в том же ритме, что и волосы.  Запыленную  фисштехом  поверхность
зеркала затягивает дым.
     Геральт, стеклянисто-белый, с закрытыми глазами, сидит  под  свисающими
со скалы длинными сосульками, неподвижный, обледеневший.  Наносимый  метелью
снег быстро засыпает его. Белые волосы уже  стали  белыми  льдинками,  белые
сосульки уже свисают с бровей и ресниц, с губ. А снег все идет и  идет,  все
больше увеличивается сугроб, покрывающий ноги Геральта,  все  выше  пушистые
холмики снега на его плечах. Вьюга воет и свистит...
     Цири сорвалась с постели, с размаху ударила зеркалом о стену.  Треснула
янтарная рамка, стекло разлетелось на миллион осколков.
     Она узнавала, знала, помнила такого рода видения. Из своих давних снов.
     - Неправда все это! - крикнула она. - Ты слышишь, Ауберон? Я  не  верю!
Это неправда! Это всего лишь твоя злоба, бессильная и хилая, как и  ты  сам!
Твоя злоба...
     Она опустилась на паркет. И расплакалась.

     Цири подозревала, что у стен дворца есть уши. На следующее утро она  не
могла отделаться от  скользких  взглядов,  чувствовала  за  спиной  усмешки,
ловила шепотки.
     Аваллак'ха не  было  нигде.  "Знает,  -  подумала  она,  -  знает,  что
случилось, и избегает меня. Заранее, еще прежде, чем я  встала,  уплыл  либо
уехал куда-нибудь подальше со своей позлащенной эльфкой. Не желает  со  мной
разговаривать, не хочет признаться, что его план рухнул!"
     Нигде не было и Эредина. Впрочем, это вполне нормально, он часто уезжал
со своими Dearg ъuadhri, Красными Всадниками.
     Цири вывела Кэльпи из конюшни и поехала за реку. Все время  лихорадочно
размышляла, не замечая вокруг ничего.
     "Бежать  отсюда.  Не  все  ли  равно,  лживыми  или   правдивыми   были
изображения в зеркале. Ясно одно - Йеннифэр и Геральт там, в  моем  мире.  И
там, рядом с ними, мое место. Необходимо отсюда убежать, убежать немедленно.
Должен же найтись какой-то способ. Я вошла сюда сама, значит, должна сама  и
выйти. Эредин говорил, что у меня дикий, стихийный  магический  дар,  то  же
самое  подозревал  и  Высогота.  Из  Тор  Зиреаэль,  которую  я  исследовала
детально, выхода не было. Но, возможно, здесь есть и другая башня..."
     Она  посмотрела  вдаль,  на  холм,  на  виднеющийся  на  нем   кромлех.
"Запрещенный район, - подумала она. - Ха! Похоже, это очень далеко. Пожалуй,
туда меня Барьер не пропустит. Нечего и пытаться.  Пойду  по  течению  реки.
Туда я еще не ездила".
     Кэльпи заржала, затрясла головой, резко брыкнулась. Не  позволила  себя
развернуть, пошла рысью в  сторону  холма.  Цири  изумилась  настолько,  что
несколько мгновений не  реагировала,  позволяя  кобыле  бежать.  Лишь  потом
крикнула и натянула поводья. Кэльпи  поднялась  на  дыбы,  заржала,  мотнула
крупом и пошла галопом. Туда же.
     Цири  больше  не  удерживала  ее,  не  пыталась  управлять.  Она   была
безгранично удивлена. Но достаточно хорошо знала Кэльпи. У кобылы был норов,
однако не  такой  уж  дурной!  Подобное  ее  поведение  должно  было  что-то
означать.
     Кэльпи пошла медленнее,  перешла  на  рысь.  Она  бежала  по  прямой  к
увенчанной кромлехом вершине холма.
     "Примерно одно стае, -  подумала  Цири.  -  Сейчас  начнет  действовать
Барьер".
     Кобыла вбежала на каменистую площадку между плотно стоящими омшелыми  и
потрескавшимися монолитами, вырастающими из гущи усеянных  колючками  кустов
ежевики, и остановилась как вкопанная. Единственное, что  у  нее  двигалось,
были уши.
     Цири попыталась ее завернуть. Сдвинуть с места.  Напрасно.  Если  б  не
жилы, пульсирующие на горячей лошадиной шее, она  могла  б  поклясться,  что
сидит не на живой лошади, а на статуе. Внезапно что-то коснулось  ее  спины.
Что-то острое, что-то, что проткнуло одежду и  болезненно  укололо.  Она  не
успела обернуться. Из-за камней без единого звука  появился  единорог  рыжей
масти и решительно сунул ей рог под мышку. Сильно. Резко. Она почувствовала,
как по боку течет теплая струйка крови.
     С другой стороны выдвинулся еще  один  единорог.  Этот  был  совершенно
белый, от краешков ушей до кончика хвоста. Только Ноздри  розовые,  а  глаза
черные.
     Белый единорог приблизился. Медленно, очень медленно положил голову  ей
на лоно. Возбуждение было столь сильным, что Цири охнула.
     Я вырос, - прозвучало у нее в голове. -  Вырос,  Звездоокая.  Тогда,  в
пустыне, я не знал, как мне следует себя вести. Теперь уже знаю.
     - Конек? - ахнула она, все еще болтаясь на двух колющих ее рогах.
     Меня зовут Иуарраквакс.  Ты  помнишь  меня,  Звездоокая?  Помнишь,  как
лечила меня? Спасала?
     Он отступил, повернулся боком. Она увидела  шрам  у  него  на  ноге.  И
узнала. Она помнила.
     - Конек! Это ты! Но ведь ты был совсем другой масти!!!
     Я вырос.
     В голове неожиданная путаница,  шепоты,  голоса,  крики,  ржание.  Рога
отошли назад. Она увидела, что второй единорог, тот,  что  стоял  у  нее  за
спиной, синий в яблоках.
     Старшие учатся тебе,  Звездоокая.  Они  учатся  тебе  через  меня.  Еще
немного, и они смогут разговаривать с  тобой.  Сами  скажут,  чего  от  тебя
хотят.
     Какофония в голове Цири  взорвалась  диким  гомоном.  И  почти  тут  же
смягчилась, поплыла потоком понятий и ясных мыслей.
     Мы хотим помочь тебе убежать, Звездоокая.
     Она молчала, хотя сердце забилось сильнее.
     Где сумасшедшая радость? Где благодарность?
     - А чего ради, - дерзко бросила она, - откуда  такое  желание  помогать
мне? Так уж сильно вы меня любите?
     Мы вообще тебя не любим. Но это не твой мир. Это не место для тебя.  Ты
не можешь здесь оставаться. Мы не хотим, чтобы ты осталась.
     Она стиснула  зубы.  Хоть  и  была  возбуждена  перспективой,  помотала
головой. Конек - Иуарраквакс - з