вырваться из этой захолустной столицы и  хотя бы
не-долго пожить  в  безмятежном городе, в сердце  самой  могучей империи  на
земле.  В городе,  чей  крутой нрав придется испытать на себе  этим дикарям,
если они будут упорствовать в своей непокорности.
     Лорд Лайонс был прав  по  крайней мере по поводу погоды  в Британии.  В
этот самый  декабрьский день над Лондоном  безмятежно  сияло солнышко, пусть
тускло  и  водянисто,  но  все-таки   сияло.  Чарльз  Фрэнсис  Адаме,  посол
Соединенных Штатов при дворе  святого  Якова, радовался возможности выйти из
до-ма,  прочь от бесконечной бумажной работы и дым-ных каминов  Должно быть,
прислуга обитателей Мэйфер встала ни свет  ни заря, чтобы подмести и вы мыть
тротуары,  так что шагать было одно  удовольст-вие. Свернув с  Брук-стрит на
Гросвенор-сквайр,  Адамс взошел по знакомой лестнице  на крыльцо до-ма номер
два  и легонько постучал  в  дверь рукояткой тросточки. Открывший ему  слуга
ввел  Адамса  в  ве-ликолепно обставленную гостиную,  где его уже до-жидался
друг.
     ---Чарльз, как любезно было с твоей стороны принять приглашение!
     -- Приглашение отобедать с тобой, Эмори, для  меня было как луч света с
пасмурных небес.
     Они   были   близкими  друзьями,   Являя  собой   ма-ленькую   частичку
американской  общины  в Лондоне. Эмори  Кэбот -- бостонский купец, сделавший
свое  состояние на  торговле с Англией. В этот город он приехал еще  юношей,
чтобы   представлять  семейное  дело,  и  это   временное  положение   стало
постоянным,  когда  он  женился  здесь   на  девушке  из  семейства  вид-ных
бирмингемских фабрикантов. Ныне, увы, жена его  скончалась, дети разлетелись
из родимого гнезда. Но Лондон стал для Кэбота родиной, а Бостон пре-вратился
в дальний  уголок мира. Теперь, когда  ему перевалило за восемьдесят,  Эмори
приглядывал за делом лишь  вполглаза, предоставляя тяжелую рабо-ту другим. А
сам изрядную часть внимания уделял висту и прочим цивильным развлечениям.
     Пока друзья  праздно болтали, слуги принесли трубки и подогретый эль. И
лишь когда дверь за ними закрылась, лицо Кэбота омрачилось тревогой. ----Нет
ли новостей о кризисе?
     --  Никаких. Мне ведомо., что  на родине  газеты  и общественное мнение
по-прежнему  весьма непре-клонны на  сей счет.  Предатели находятся в  наших
руках и должны в них оставаться. Освобождение их просто немыслимо. Вашингтон
пока  ни словом  не отозвался  на меморандум  касательно  "Трента". Мои руки
связаны, я ничего не могу предпринять по соб-ственной воле, а инструкции мне
не предоставили. И все-таки этот кризис следует предотвратить.
     --  Целиком и полностью согласен, -- вздохнул  Кэбот.--  Но удастся ли?
Наши  соплеменники  пыла-ют негодованием, но, как вам  прекрасно известно, в
Лондоне дела обстоят ничуть не лучше. Люди, с  ко-торыми я дружил много лет,
отказывают мне в приеме,  а при встрече напускают на себя непроницаемый вид.
Знаете,  что  я   вам  скажу?  Ситуация  такова,  буд-то  война   1812  года
разыгрывается сызнова. Я и тогда был здесь, но держался тише воды ниже травы
и переждал. Но даже тогда большинство моих друзей и коллег не повернулись ко
мне  спинами, как  сейчас.  Они  полагали,  что война навязана  им силой,  и
всту-пили в нее крайне  неохотно. Да  чего там, некоторые, самые либеральные
из них,  даже  сочувствовали  на-шей борьбе  и считали  войну  исключительно
безрас-судной, вызванной  не обстоятельствами, а высокоме-рием и  глупостью,
каковых всегда хватает  в избытке.  Но  сейчас все обстоит  абсолютно иначе.
Сейчас гнев и ненависть достигли высочайшего накала. А  газе-ты?! Вы читали,
что пишет "Таймс"?
     --  Разумеется,  читал.  Эти  так  называемые  "Го-родские вести".  Там
напрямую  сказано,  что  Лин-кольн  и  Сьюард  пытаются  замаскировать  свою
во-пиющую  внутреннюю  распрю,  затеяв  войну  с  иноземной  державой. Вздор
несусветный!
     -- Совершенно верно. А "Дейли ньюс" и того по-чище. Там пишут,  что все
англичане  считают,  будто  Сьюард  каким-то  неведомым  способом  самолично
ор-ганизовал весь этот инцидент с "Трентом".
     Трубка Адамса  погасла,  и он встал,  чтобы под-жечь лучинку от камина.
Раскурив трубку снова, он  выдохнул облако  ароматного дыма  от  виргинского
табака и продолжал:
     -- Политики беспокоят меня куда больше, чем га-зеты. Косная элита вигов
--  вроде  нашего  общего  знакомого  графа  Кларендона  --  люто  ненавидит
де-мократию. Им кажется, будто демократия угрожает Их классовой системе и их
могуществу.  Для  них  Со-единенные  Штаты  воплощают  собой оплот  дьявола,
заразу,  которую  надо  искоренить,  пока  она  не  пора-зила  здешние  низы
общества. Войну против нашей страны они встретят с восторгом.
     --  Королева  тоже, --  мрачно  заметил Кэбот, делая долгий  глоток  из
кружки,  словно стремясь из-бавиться от  дурного  привкуса  во рту.  --  Она
одобря-ет все. Более того, предрекает неминуемое поражение янки.  Хоть это и
кажется полнейшей нелепостью,  но  в смерти принца Альберта она винит именно
нас.
     --  Одними  угрозами  здесь  не  кончается.  В  рожде-ственский  день я
прогуливался вдоль Темзы, и даже  в праздник у  самого  Тауэра  вовсю кипела
работа -- грузили оружие. В одно лишь это утро я насчитал во-семь барж.
     -- Неужели ничего нельзя сделать?  Неужели мы должны сидеть, беспомощно
сложа руки,  пока  Со-единенные  Штаты  и Великобритания катятся  на-встречу
войне? Разве не могут вмешаться иноземные державы?
     -- Если  бы,--  вздохнул Адамс.  --  Император Луи  Наполеон совершенно
обаял  королеву Викто-рию. А он согласен с  ней, что Америку надо поста-вить
на  колени. По крайней  мере, в этом французы  его поддерживают. Они считают
Британию своим из-вечным  врагом  и  будут  только  рады  ее  бедам.  Далее,
конечно,  имеется Пруссия  и прочие германские госу-дарства. Все они так или
иначе связаны с королевой. Они не  будут  ничего предпринимать. Россия после
Крымской войны не питает любви к британцам,  но царь не  станет вмешиваться,
чтобы пособить Амери-ке. Да и все равно он слишком глуп. Нет, боюсь, мы одни
перед целым миром и не можем рассчитывать на
     помощь со стороны. Затевается нечто ужасное, и никто не находит способа
предотвратить это.
     Небо затянули черные тучи, заслонившие солнце, и в комнате стало темно.
Так  же  пасмурно  было и на  душе  у  сидевших в  ней  людей, так  что  они
оконча-тельно погрузились в молчание. Чем же это кончит-ся, чем кончится?
     А неподалеку, в  нескольких минутах  быстрой ходьбы  от  этого  дома на
Гросвенор-сквайр до Парк-лейн, находится  самый знаменитый дом в Лондоне  --
Эпсли-хаус, номер один, Лондон.  В  это  самое время перед  ним остановилась
карета из Уайт-холла, и лакей поспешил распахнуть дверцу. Кряхтя от уси-лия,
морщась от боли в подагрической  ноге, лорд Пальмерстон спустился на землю и
заковылял к дому. В доме слуга принял у него пальто,  а дворец-кий распахнул
дверь и ввел пред очи  хозяина дома, лорда Уэлсли, герцога Веллингтона, чуть
ли  не  само-го  знаменитого  человека   в  Англии  и  уж  наверняка  самого
знаменитого из живущих генералов.
     --  Входите же, Генри, входите, -- донесся голос Веллингтона, сидевшего
перед  огнем  в кресле  с  высо-кой  спинкой,  голос  тонкий,  скрипучий  от
старости, Но все еще не утративший отзвуков былой зычности.
     --  Спасибо, Артур,  давненько мы не  виделись. -- Лорд  Пальмерстон со
вздохом опустился в кресло. -- Выглядите вы на славу.
     Веллингтон издал скрипучий смешок.
     --  Когда  человеку  девяносто  два,  уже  неважно,  как  он  выглядит.
Первостепенную роль тут играет то, что он вообще может как-то выглядеть.
     Да, герцог исхудал, пергаментно-тонкая кожа  об-тянула череп, еще более
подчеркнув  пропорции  ог-ромного  носа Веллингтона.  "Носяра",  как любовно
звали его солдаты. Ныне все они почили, все лежат в могилах -- тысячи, сотни
тысяч воинов.  Перевалив  за  девятый  десяток,  человек  обнаруживает,  что
ро-весников можно счесть по пальцам одной руки.
     Раздался негромкий стук:  безмолвный  слуга по-ставил бокал  на стол  у
локтя Пальмерстона.
     -- Последняя  бутылка из последнего  ящика пор-твейна двадцать восьмого
года, --  пояснил  Веллинг-тон. -- Берег для  вас. Знал,  что  вы  заглянете
как-ни-будь на днях.
     Отхлебнув, Пальмерстон испустил вздох.
     -- Ну и ну,  музыка, музыка  небес, а  не  напиток!  За ваше неизменное
доброе здравие.
     -- Да сбудется  ваш тост! Тысяча восемьсот двад-цать восьмой... Помните
тот год?
     --  Его трудно забыть. Вы были премьер-мини-стром, а я -- неоперившимся
юнцом в Кабинете. Бо-юсь, тогда я был не так покладист, как следовало бы...
     -- Было и быльем поросло. Когда потихоньку близишься к вековой отметке,
очень многие  вещи, прежде казавшиеся  важными,  теряют  свое  значение.  Со
времени болезни в  пятьдесят втором мне  кажется, что  я живу  в долг,  и  я
намерен насладиться этим по-дарком.
     -- Для нас то было время великих тревог...
     -- Для меня тоже, уверяю  вас. Я стоял на пороге смерти, но сии ужасные
врата так и  не распахнулись.  А теперь перейдем к делу. Вас ведь привело ко
мне  не желание насладиться  портвейном или предаться воспоминаниям. В вашей
записке говорилось, что речь идет о делах великой важности.
     -- Так и есть. Как я понимаю, вы читаете газеты?
     --  Отнюдь.  Но секретарь  зачитывает  мне  вы-держки  из  большинства.
Полагаю, речь идет об этом инциденте с американцами?
     -- Совершенно верно.
     -- Тогда зачем же вы здесь?
     -- Меня просили прийти. Сама королева.
     -- Ах-х... -- Веллингтон поерзал в кресле и кос-тлявыми руками подтянул
сползший  плед. --  Доро-гая моя Виктория. Она была  весьма привлекатель-ным
ребенком,  знаете ли  --  круглолицая, румяная, прямо-таки пышущая энергией.
Частенько приходи-ла ко мне за  советом, даже после замужества и коро-нации.
Не подавая особых надежд, пережив столь странное детство, она превзошла себя
на  голову. По-лагаю,  она  стала королевой не  только по титулу,  но  и  по
деяниям своим. Чего же она ждет от меня теперь?
     -- Думаю, мудрого  совета. Ее  донимают со всех сторон  противоречивыми
мнениями касательно того, как  следует поступить с американцами. Сама же она
считает, что в смерти Альберта повинны именно они. Но  притом опасается, что
чувства ее возобладают над рассудком.
     -- В этом она одинока, --  с  теплом в голосе ото-звался Веллингтон. --
Вокруг  этого   дела  раздута  слишком   большая  истерия.   Слишком   много
истери-ческих чувств и ни  малейших попыток мыслить ло-гично. Народ, пресса,
политики --  все  шумно  требу-ют войны.  Во время своей  военной карьеры  я
всегда считал, что политики служат только себе и  более верны  своей партии,
нежели  родной  стране. Когда  же  я начал  свою  политическую  карьеру,  то
обнару-жил, что был прав куда более, нежели  мог  вообра-зить. Теперь же они
криком кричат о безрассудной, ненужной войне.
     -- А вы нет? Виконт Веллингтон, барон Дюоро?
     -- Баронство Дюоро пожаловано мне после Талаверы (Талавера де ла  Рейна
--  городок в  центральной Испа-нии  юго-западнее Мадрида, где  в  1809 году
британские  и испанские  войска  одержали  победу над  французами.).  Титулы
даруют  только победителям.  Вы  умышленно  выбрали именно эти титулы,  дабы
напо-мнить о моей военной карьере.
     --Да.
     -- Рассматривая проблему, поставленную передо мной ныне, я предпочел бы
помнить о своей полити-ческой карьере. В вопросах внешней политики я все-гда
выступал за невмешательство,  и вам это известно.  Начать  войну  легко,  но
прекратить  ее  ужасно труд-но.  Мы  не подверглись агрессии, никто из наших
со-отечественников  не  пострадал, наши  владения не претерпели ни малейшего
урона.
     --  Английский  корабль  был  остановлен  в  откры-том море.  Но  более
вопиющий противоправный акт -- на нем захвачены двое иностранных подданных.
     --  Согласен,  акт  вопиюще  противоправный. По  международным  законам
пакетбот  должны были от-вести в нейтральный порт. Далее была бы определе-на
надлежащая процедура. Обе заинтересованные державы затеяли бы  тяжбу в суде.
Буде  таковое  про-шло бы подобающим образом  и буде обоих  отдали бы в руки
американцев, у вас не было бы  к ним никаких претензий. Так почему бы вам не
привлечь юристов, раз уж речь зашла о нарушении закона? Нехватки в последних
не наблюдается, и они с радостью возь-мутся за подобное дело.
     --  Что  я  должен  передать королеве?  Откинувшись  на  спинку кресла,
Веллингтон ти-хонько вздохнул.
     -- И в  самом деле,  что? Со всех сторон -- что  добрые  и великие, что
низкие  и  глупые --  криком кричат  о войне. Ей трудно  будет  идти  против
течения, тем более что она и сама склоняется к тому же само-му. Да вдобавок,
вы говорите, в смерти супруга она винит американцев и инцидент с "Трентом".
     -- Именно так.
     -- У нее всегда был дар к иностранным языкам. Но в остальных отношениях
дарованиями  она не бли-стала. Частенько  ударялась в слезы и была склонна к
истерикам.  Скажите  ей,  чтобы  спросила  совета  у  соб-ственного  сердца,
поразмыслив  о  несметных  тысячах  людей,  живущих  ныне,  каковым  суждено
умереть,
     если грянет война. Скажите, чтобы  отдавала разуму  предпочтение  перед
чувством. Хотя она вряд ли при-слушается. Скажите, пусть ищет мира, не теряя
чес-ти, если сумеет.
     -- Это будет нелегко.
     -- Ни в воинском  искусстве, ни  в политике не бы-вает легких дел, лорд
Пальмерстон.  Вы  должны  ска-зать  Ее  Величеству,  что ей  следует  весьма
серьезно подумать о последствиях, подумать, позволять ли и дальше этому делу
катиться, как  прежде.  Я  видел  че-ресчур  много  битв  и  смертей,  чтобы
наслаждаться ими. Прошу вас, выпейте еще вина перед  уходом.  Больше вам  на
своем веку уже не отведать подобного.
     Веки  старика  опустились,   он  задышал  ровнее   и  Чуточку   громче.
Пальмерстон   допил   остатки   пор-твейна   и   вздохнул   об  окончившемся
удовольствии. Затем поднялся, стараясь не издать ни шороха, и удалился.

        ПОБЕДА В БИТВЕ

     Пробудившись, как всегда, на рассвете,  генерал  Уильям Тикамси  Шерман
полюбовался, как разгора-ется заря за  окном гостиницы. Элен крепко спала, и
ее ровное  дыхание чуть-чуть не переходило  в легкое похрапывание.  Тихонько
встав, он  оделся и  вышел.  В  вестибюле царило совершенное  запустение, не
счи-тая ночного портье, дремавшего в кресле. Заслышав чеканный звук шагов по
мраморному полу, портье вскочил на ноги.
     --  Доброе утро,  генерал! Намечается хороший денек.-- Распахнув дверь,
он  вскинул руку в крайне  цивильном приветствии. Шерман не обратил на  него
внимания.  Президентский особняк расположен почти напротив  "Уильямс-отеля",
так что  генерал напра-вился в сторону Белого дома. При его приближении двое
солдат в синих мундирах, стоящие у в®езда в особняк, вытянулись в струнку, и
Шерман козырнул , в ответ на приветствие.
     Денек намечается хороший. Если говорить о по-годе. Насколько удачным он
окажется  для  генерала,  зависит  от хозяина  Белого  дома. Шерман  зашагал
быстрей, будто стремился убежать от собственных мыслей. Потом остановился на
минутку,  чтобы  пона-блюдать за стаей ворон,  круживших  над недостроен-ным
памятником Вашингтону,  стараясь занять свои  мысли чем угодно, только бы не
думать  о предстоя-щей встрече с президентом.  Зная  себя,  он  понимал, как
легко может впасть  в  могильную  мрачность,  пре-вращающую  жизнь в  пытку.
Только бы не  сейчас.  Не  сегодня  Резко развернувшись, он зашагал обратно,
по-военному  четко печатая шаг, глядя  прямо  перед собой и стараясь держать
мысли в узде.
     Учуяв  на  подходе  к гостинице  аромат кофе,  он направился прямиком в
буфет и  немного поболтал  с  официантом.  Минута  мрачности  миновала; кофе
ока-зался превосходным, и Шерман заказал вторую чашку.
     Когда он вернулся в  номер, Элен причесывала свои длинные черные волосы
перед зеркалом, уста-новленным на туалетном столике.
     -- Ты сегодня на ногах с раннего утра, Камп, -- заметила она.
     --Как только я проснулся и начал думать...
     -- То начал  тревожиться  и изводить себя попусту, вот что ты сделал Но
сегодня тебе не о чем трево-житься.
     --Но сегодня такой важный день...
     --  Теперь  важен каждый  день.  Тебе следует  за-быть о случившемся  в
Кентукки. С  той поры ты про-делал  работу,  которой генерал  Халлек  просто
гордится. Он поддерживает тебя, как и твой друг Грант.
     -- Однажды я его подвел и забыть этого не могу.
     Обернувшись, она  взяла  его  за  руки  и крепко сжала их  между своими
ладонями,  словно  хотела  поддержать   еще   и  физически.  Шерман  пытался
улыбнуться, но не сумел. Встав, Элен прижалась к нему своим худеньким телом.
     -- Мне ли не знать тебя лучше других? Мы по-знакомились, когда мне было
всего девять лет. С той поры много воды утекло, мы давным-давно женаты, а ты
ни разу не подвел ни меня, ни детей.
     --  Я потерпел крах  с  банком  в  Калифорнии,  да вдобавок  с армией в
Кентукки.
     -- Халлек вовсе  так не считает, иначе не поставил бы тебя  командовать
снова.  И в  Сан-Франциско  ты  выплатил все свои долги, хотя отнюдь не  был
обязан.
     --  Нет,  обязан.  Лопнул  банк  не  по  моей  вине.  Но это  я  подбил
товарищей-офицеров  вкладывать  день-ги  в этот банк. Когда же  они лишились
денег, долг чести требовал, чтобы я уплатил им. Все до цента.
     --  Да, ты  сделал это, и я  горжусь тобой.  Но цена оказалась немалой.
Жить так долго, так далеко друг от  друга! Жизнь была нелегка, я  первая  же
признаю это, и мы пробыли порознь слишком долго. Мне было очень одиноко.
     -- Мне тоже, -- мягко отстранившись, он присел на край кровати. -- Я не
делился этим ни с кем, но не раз и не два... мне так хотелось... покончить с
собой.  Но  ради  тебя  и детей... Только видя Минни, Лиззи и Вилли, думая о
них... если б не это, я мог бы бро-ситься в Миссисипи.
     Элен  знала, что,  когда на мужа  находит сумрач-ное расположение духа,
урезонивать его бесполезно. Она глянула на часики, приколотые к платью.
     -- Сегодня слишком  важный день, чтобы ты по-зволил себе нервничать. Во
сколько вы встречаетесь с Джоном?
     -- Он сказал, что в девять будет ждать меня в вес-тибюле при входе.
     --  Значит,  времени  более  чем  достаточно,  чтобы ты  успел  сменить
сорочку. А пока ты будешь пере-одеваться, я хорошенько вычищу твой мундир.
     Тяжело вздохнув, Шерман встал и потянулся.
     -- Конечно,  ты  права. Идет  война, а я  солдат и  не боюсь  сражений.
Правду говоря, я  рвусь в бой. И пер-вое сражение я должен выдержать с этими
черными мыслями, отбросить их и думать только  о предстоя-щей встрече. От ее
успеха зависит мое будущее.
     Конгрессмен  Джон Шерман  только-только заку-рил  свою  первую за  день
сигару, когда  увидел  пару,  спускающуюся по  лестнице. Загасив сигару,  он
по-спешил  через вестибюль, чтобы  по-отечески поцело-вать  невестку в щеку.
Потом с довольной улыбкой повернулся к брату.
     -- Ты выглядишь как нельзя лучше, Камп. Готов к встрече с дровосеком?
     Шерман  улыбнулся,  но взгляд его остался холо-ден как лед. Сегодняшняя
встреча чересчур важна, чтобы подшучивать над ней.

     -- Неужто эти претенденты  на  должности не  могут  подождать?  Неужели
всякий,  кто претендует  на государственный  поет,  должен являться лично ко
мне?  --   спросил   президент,   приподнимая  толстую  кипу   непрочитанных
документов, неподписанных писем, неразрешенных проблем, неотложных дел.
     -- Тех, у кого дело не  горит, я вынуждаю ждать -- иных  неделями --  и
разубеждаю  самых  неприемле-мых  или  отказываю  им  в  приеме,  -- ответил
Нико-лай. --  Однако вы самолично назначили нынешнюю встречу с конгрессменом
Джоном Шерманом. А  он  хочет, чтобы вы повидались с  его  братом  генералом
Шерманом.
     Тяжко вздохнув, Линкольн уронил