и больше не покупали
спиртное -- завтрашний день решал слишком много. Слава, кусая
авторучку, вычерчивал что-то на листе бумаги.

-- План обороны дома? -- полюбопытствовал Ярослав. Странно, двойник не
понял цитаты.

-- Расклад. Гляди -- у нас есть два альянса, назовем их Власть и
Развитие. Борцу за счастье народное помогает украинский стратег,
пацанам -- несостоявшийся гений мировой философии. Посланница...-- на
миг Слава запнулся,-- держится в стороне. Похоже, ей помощники не
нужны. Н-да... ей уже никто не нужен. Полностью самодостаточная
личность.

-- Ты о чем?

-- О редком случае нарсицизма. Ладно, это к делу не относится. Где-то
вне схемы -- Икс. Возможно, что я зря паникую, и это просто удачливый
наемник. Но уж слишком активно он отработал три фигуры.

-- Мальчик, старик, и?..

-- Депутат. Наш загадочный Икс пытался его уложить, но не сумел.

-- Слушай, ты будешь делиться со мной информацией? -- Ярослав присел
рядом.

-- Извини, просто не подумал... Так вот -- мы, пока, для всех
Посланников -- темная лошадка. Начнем ли работать в одиночку, примкнем
к кому-либо -- неизвестно. Потому, кстати, неизвестно, что мы и сами
этого не решили... Стандартным, ожидаемым ходом было бы присоединиться
к слабейшей группе -- детям и старику. Попытаться убрать девок...

-- Ты их что-то сильно невзлюбил.

-- Это не моя вина. Итак, убрать девчонок, попытаться разбить альянс
Власти, и отойти в сторону, предоставив Иксу охотиться за недобитками.
Дальше -- убрать его.

-- Стратег. Полковнику до тебя далеко,-- Ярослав покачал головой.-- Какой
у тебя дан, убивец? Ты курицу когда-нибудь резал? Из автомата стрелял?

Слава молчал. Странно молчал.

-- Будучи тобой,-- наконец ответил он,-- я никого не убивал. Только на
бумаге. Ты это знаешь.

-- Уже интересно. А не "будучи мной"?

Визитер посмотрел ему в глаза.

-- Всякое бывало.

-- Какой раз вы приходите?

Слава потер лоб.

-- Так интересно?

-- Да. Очень. Профессиональный интерес, понимаешь?

-- Не в первый раз...

-- Угу. И ты побеждал?

-- Очень давно. Почти семь столетий назад.

-- Не верю.

-- Не верь. Кто тебе мешает-то?

-- А как же твои слова, что ты -- это я? Копия?

-- Я и сейчас их скажу. Я не проживал _тех жизней_, Ярик. Знаю, что
они были -- и все. Могу домыслить, придумать детали. Но не вспомнить.

-- Тогда какого хрена ты паникуешь? Если все это уже было? И ты
побеждал, и проигрывал -- а мир стоит, и плевать ему на ваши игры...
Визитеры...

-- Со времени прошлого визита, Ярик, мир обрел новое качество. Он
теперь способен уничтожить себя -- раз и навсегда. Он все
неустойчивее -- ты видишь это? Он дошел до последней грани, дошел линией
Власти. Если продлится ее цикл -- Земле конец.

-- А если победит Доброта?

-- Ярик! Тук-тук! Опомнись! -- Слава заулыбался, паскудной улыбкой
человека, знающего какую-то гнусную тайну.-- Ты серьезно считаешь, что
нынешний день нес в себе эту линию? Добро?

-- Почему бы нет? "Гринписы" и хосписы...

-- Сникерсы и памперсы! Опомнись! Данная Линия на этот раз в игру не
вошла!

-- А девушка?

Слава иронически смотрел на него. Потом постукал пальцами по стенке.

-- Ты, все-таки, неисправимый оптимист. Наверное, потому и удостоился
сомнительной чести играть в эти игры.

-- Ладно... с девушкой, кажется, понимаю,-- Ярослав покосился на
Визитера, но тот никак не прокоментировал его слова.-- Ну а ребенок?

-- Дети не бывают ни добрыми, ни злыми. Пора бы понять. Хотел бы видеть
наш мир таким, каким он нравится детям?

-- Упаси господь.

-- Во-во. Ты не безнадежен,-- Слава покровительственно хлопнул его по
плечу.-- Кстати, готовься. Мне кажется, что мальчишек придется
устранять именно нам.

@@ 10

Как тихо...

Шедченко лежал с открытыми глазами. Комната, куда его поместили на
ночь, была не очень большой. Может быть из-за этого, при всей
неуловимой казенности обстановки и ощутимой "необжитости", она
сохраняла тень уюта.

Старая, массивная мебель. Абажур, красивый, но абсолютно старомодный.
А в углу, словно из детских воспоминаний всплывшая, радиола
"Эстония", громоздкая, на тонких полированных ножках. Хорошая, кстати,
радиола. Полностью содранная с какого-то "Грюндига" пятидесятых годов,
но...

Николай откинул одеяло, прошел по комнате, осторожно повернул
регулятор громкости. Радиола щелкнула, оживая. Засветилась шкала,
затрепетал зелеными "крылышками" индикатор настройки. Надо же!
Работает!

Да, такой антиквариант рука не поднимется выкинуть и заменить сияющей
"соневской" системой...

Он покрутил настройку, глядя, как скользит по шкале стрелка,
стремительно соединяя "Хельсинки" и "Берлин", "Оттаву" и "Бухарест".
Господи, кому пришла в голову эта странная мысль -- разметить диапазон
названиями городов, манящими и несбыточными приметами "дальних стран"?
Понимал ли неведомый дизайнер, что на десятилетия вперед определил
тысячам мальчишек место у радиолы -- на коленях, прижимаясь лицом к
шкале, пытаясь выловить среди громких, бравурных маршей и рассказов о
посевных, чужую речь, аромат дальних странствий, перезвон часов на
готических башнях и шорох волн на недоступных берегах...

Шедченко остановился, когда в динамиках задрожала мелодия, тонкая и
печальная, пробившаяся сквозь шорохи помехов и скрип атмосферы. Привет
из детства. Из пятидесятых, когда мир был так прост и понятен. Когда
так легко было мечтать, когда впереди был лишь свет...

Скрипнула дверь. Шедченко повернулся, понимая, как нелепо сейчас
выглядит: немолодой, небритый мужик в "семейных" трусах и майке,
припавший к древнему приемнику.

-- Хорошая машина,-- сказал парень, остановившийся в дверях. Один из
вчерашних охранников...-- У моей бабушки была такая. Я всегда пытался
поймать что-нибудь такое... необычное.

Шедченко молча кивнул. Их словно связало тонкой нитью, перекинутой
через десятилетия.

_что-нибудь необычное..._

-- Рашид Гулямович вас зовет,-- охранник словно бы и не настаивал.-- Я
скажу, что вы умываетесь. В ванной все должно быть приготовлено.

-- Спасибо. Я сейчас,-- Шедченко поднялся, с сожалением выключая
"Эстонию".

-- Вы потом в кабинет проходите,-- сказал охранник.-- Помните, куда
идти?

-- Да.

Шедченко покачал головой, глядя на закрывшуюся дверь. Ого. Доверие.

Посланник Власти видит его насквозь.

Удивительно... когда он сам-то себя не всегда понимает...

@@@

Странный это вышел коктейль -- два стакана водки, когда организм еще не
справился с действием фенамина.

Карамазов выпроводил Камчатского почти в три часа ночи. Идти тому
недалеко... авось ничего не случится.

Голова звенела, словно стала хрустальной, и мысли -- как вспышки,
быстрые и нефиксируемые. В теле будто электрический заряд -- хочется
действовать, бежать, стрелять. Стены кажутся далекими, уходящими в
бесконечность, а каждая буковка на рыжих газетах отчетлива и полна
тайного смысла.

-- Выходи! -- преодолевая комнату крикнул Илья.-- Я жду!

Голая лампочка на шнуре слепила. Карамазов поднял руку, коснулся
раскаленного стекла, сжал ладонь. Это ведь самый простой метод
прогнать свет, верно?

Лампочка хрустнула под пальцами. Он разжал ладонь, не ощущая ни
ожогов, ни мелких, кровящих порезов. Илья, запинаясь, побрел по
бесконечной комнате, упал на тахту. В глазах -- беснуются разноцветные
круги. Но это уже не свет, это приближение тьмы.

-- Выходи! -- заплетающимся языком прошептал Илья.

Вспышка. Вспышка тьмы, врывающейся сквозь сомкнутые веки.

-- _Слабак_...

-- Нет! -- Карамазов не удивился тому, что не пришлось дожидаться сна.
Все менялось. Все стало по иному.-- Ты обманула!

Жалость в бесплотном голосе, или ему показалось?

-- _Нет. Я переоценила тебя. Но ты лучший, кто у меня есть_.

-- А они? Кто стоит за ними?

-- _Не все ли равно тебе_?

-- Им помогают! Им помогают больше!

-- _Ты зря пил. Выбрось все, что в тебе. Выбрось грязь_.

Это был приказ. Или что-то сильнее приказа. Илью сбросило с тахты, он
замер на корточках, и его тошнило, все сильнее и сильнее, выворачивало
наизнанку, и от запаха водки, и не подумавшейся всосаться, мутило по
новой...

-- _Хватит. Чего тебе не хватает_?

Илья, задыхаясь, встал. Посмотрел во тьму.

-- Силу!

-- _Я дала тебе все, что нужно_.

-- Нет! Этого мало! Мало!

-- _В тебе есть все. Ты не видишь себя_.

-- Они уходят! Они обманывают! Они сильнее меня!

Опять -- будто ирония...

-- _Ты еще не столкнулся с главными врагами. Может быть, я ошиблась в
выборе_?

-- Нет! Дай мне силу!

Он уже не просил -- требовал. Тьма перестала служить ему... но
перестала и властвовать. Илья стоял раскинув руки, и звенящая мгла
вокруг была лишь частью его.

-- Дай мне себя! -- прошептал он.-- Приди! Я сделаю все!

Что это -- страх во _тьме_?

-- Почему ты молчишь?

-- _Я решаю..._

-- Сколько лет...-- Илья стоял, покачиваясь, уже не от алкоголя -- он
даже забыл, что пил сегодня.-- Сколько лет я служил тебе... а думал,
что ты мне служишь... Не молчи теперь! Не молчи!

Он вцепился в воротник -- рубашка душила. Рванул, затрещала ткань,
пуговицы испуганным градом ударили по стене. Дернулся, выбираясь из
одежды, выползая из джинсов, из пропотевшего белья, тихо шипя, как
змея, сбрасывающая шкуру. У него наступила эрекция, но Илья даже не
почувствовал этого. Стоял, раскачиваясь, ловя ладонями тьму, и тьма
ускользала, колыхалась вокруг.

-- Сучка,-- почти ласково сказал Карамазов.-- Прийди!

Его швырнуло к стене, когда тьма вошла, всосалась сквозь поры, черными
молниями вонзилась в зрачки. Илья взвыл, переламываясь.

_много... слишком много силы... но слишком много -- не бывает..._

Минуту он катался по полу, выгибаясь в судорогах, рвя скрученными
пальцами раскиданные рукописи. Это было каким-то безумным актом,
совокуплением с тьмой, с пустотой, с обрушившейся силой. Потом он
захрипел, замер, не в силах выдохнуть, и сожженный воздух огненным
комом заворочался в легких. Лишь секунда, но он был на грани, той
самой, куда так часто отправлял других...

Потом Карамазов задышал вновь. Ровно и спокойно.

Он спал.

Ему снился поезд, в котором ехали писаки; и другой поезд, где
профессор пытался задремать, а пацаны давно уже спали; снились две
девушки на узкой кровати, обнимающие друг друга...

_все они такие..._

...и политикан, сидящий в кабинете, перед зеленой лампой...

Карамазов улыбался во сне.

Силы -- слишком много не бывает.

@@ 11

Последний день в пути -- самый тяжелый. Самый бесконечный. Под®едаются
взятые из дома продукты, на выпивку нет сил, карты кажутся самым
безумным изобретением человечества.

Ярослав валялся на полке. Крутил в руках блокнот, перебирал тоненькую
пачку визиток. Давно он не был в Москве. Почти год. Редкая болтовня по
телефону и электронная почта общения не заменяют.

-- Нам будут нужны деньги,-- сказал Слава.-- Штука-другая. Чтобы купить
оружие.

-- Ты так просто это говоришь...

-- А какие проблемы? Я зайду в "Лодур", ты -- в "БТУ". Продадимся
вперед. "Я сейчас пишу очень коммерческий роман..." -- придавая голосу
смущенно-виноватый тон произнес он.-- Подпишем договора, нам выплатят
авансы...

-- Я не о том. С каких пор в Москве свободно продается оружие?

-- С каких пор оно там _не продается_? Сними розовые очки, они не
идут твоим небритым щекам.

-- Не уверен, что мы способны применить оружие.

-- А... интеллигентская рефлексия замучала?

-- Слава! Мне кажется, мы не способны устранить тех Визитеров, которые
и являются главными противниками. Максимум, на что нас хватит...

-- И то дело.

-- Я не представляю себя в роли убийцы.

-- Скажи лучше, тебя напугали мои слова. Что мальчишек придется
устранять нам.

-- Да. С чего ты это взял?

-- Картинку увидел. Писатель Заров достает пистолет, передергивает
затвор. С виноватой улыбкой приставляет ствол к затылку мальчишки.
Говорит: "Так надо". И нажимает курок.

-- Замолчи.

Слава поднялся, положил руку ему на плечо. Тихо сказал:

-- Извини, если обидил. Но я знаю, что мы способны убить кого угодно.
Если убедим себя в моральности данного поступка. Все, что от тебя
требуется, это понять -- для нас не существует сейчас мужчин, женщин,
детей. Только мишени.

-- Если ты такой умный, то об®ясни...-- Ярослав повернулся, посмотрел в
лицо Визитера. В свое лицо...-- Чем угрожает миру пацан? Он что, юный
психопат?

-- Нет. Хороший, домашний ребенок. Но он уже вошел в игру, Ярик. Раньше
нас. Он попал в ситуацию, когда все его представления о мире, жизни,
людях, вывернулись наизнанку. Слишком резко и слишком страшно все для
него изменилось, брат мой. Он уже не станет прежним. И мир, его мир,
если он победит, будет полон неуверенности и страха, холода в глазах,
равнодушия.

-- Это и есть наш мир.

-- Да. Конечно. Мальчик -- Посланник Развития. Он самый пластичный из
всех нас, он не пытается изменить мир, это мир меняет его. Нельзя,
чтобы все равнодушие нашей жизни нашло воплощение в нем, закрепилось,
рванулось в будущее. Не будет его мир мечтой о приключениях и
космических полетах. Уже -- не будет.

-- Я не смогу.

-- Сможешь. Мне лучше знать. Я не отягощен твоими страхами и
комплексами. Нет у меня никакого прошлого, нет будущего -- если я его
не сотворю. И _видел_ я побольше твоего. Костры из десятилетних
ведьм и избиения младенцев. Чумные бараки и концлагеря.

-- Не только _это_ было, Слава. Особенно в нашей профессии.

-- Достоевский и Толстой -- ха! У самих рыльца в пушку.

-- Циник.

-- Зеркало, Ярик. Зеркало,-- он улыбнулся, и в улыбке была
насмешка.-- Смешно бить зеркала.

@@@

Визард смотрел в подплывающие здания вокзала. Опять шел дождь.
Накрапывал, моросил, тараторил в крышу вагона, наслаиваясь на стук
колес, мутными слезами плыл по оконному стеклу, просачиваясь в купе
сквозь бесчисленные щели.

-- Ребята, вы собрались? -- не оборачиваясь спросил он.

-- Теперь да,-- почти весело ответил Визитер. Затрещала, застегиваясь,
молния его курточки. Визард уже научился различать мальчишек, даже по
голосам. Они все дальше и дальше расходились, Посланник Развития и его
прототип. Куда быстрее, чем он с Аркашей. Неудивительно, конечно. У
них меньше "совместная" память. Не исход жизни, а ее начало...

-- Мне кажется, что нас никто не поджидает,-- сказал Визард.-- Но,
все-таки, будем внимательны. Ладно?

Он повернулся. Их невыспавшийся, хмурый попутчик смерил его
презрительным взглядом. Встал, отпихивая Визитера, и вышел из купе,
поправляя свой драгоценный пиджак.

-- Во, странный тип,-- тихонько сказал Кирилл.

-- Обычный,-- поправил его Визард.-- Это мы странные на его взгляд.
Пойдемте.

В груди снова трепетала боль. Не был ли врач слишком оптимистичен с
полугодовым прогнозам? Ладно, неделю-другую он протянет... а в этот
раз все должно кончится быстро. Не средние века, когда путь военного
из Киева длился бы пару месяцев, а писателя из Азии -- полгода.

-- Поедем к одному моему другу... старому другу. Он не будет задавать
слишком много вопросов.-- негромко произнес Визард, выходя из вагона.
Положил руку на плечо Визитера.-- Тебе, парень, надо принять душ.

-- Да? -- мальчишка со смешной обидой вскинул голову.

-- На мой взгляд. Я вот себя чувствую грязным, как свинья...

@@@

Илья Карамазов подождал, пока старик и мальчишки отошли от вагона.
Улыбнулся. Он стоял чуть дальше по перрону, неразличимый в толпе
встречающих и приехавших провинциалов. Все так просто.

Два клиента, и гаденыш, пнувший его в лицо.

Карамазов поймал взгляд какой-то девушки, выходящей из вагона. Этакая
легкая заинтересованность симпатичным молодым мужчиной. Он улыбнулся
ей, покачал головой, и пошел вслед за клиентами. Светлый плащ, мягкая
шляпа, дипломатик в руке -- он был слишком заметен, слишком ярок в
вокзальной толпе. Такие как он улетают в салонах бизнес-класса из
аэропортов.

Но маскировка стала ненужной.

Сила -- ее теперь много. Даже слишком много... но слишком много ее не
бывает.

@@ 12

Обеденный зал был еще одним осколком тех, советских времен. Шедченко
даже повел взглядом по стенам, отыскивая портрет Маркса или Ленина. На
Украине ему приходилось их встречать -- в "неосновных" помещениях
властных структур. То ли какая-то легкая самоирония демократов...
впрочем, они на нее редко способны... то ли стыдливая инерция
сознания. Так, наверное, стояли идолы Перуна в сараях киевских хором
после Крещения. Вроде бы брошенные на дрова, но все никак руки не
доходят.

Портретов не было никаких. Пара тканных панно, но достаточно
привисевшихся, чтобы казаться родными.

-- Садись, Коля! -- Хайретдинов привстал из-за стола, добродушно
улыбнулся.-- Позавтракаем... да и за помин души выпьем.

Шедченко подошел, отчаянно стараясь расслабиться. Такие помещения
всегда нагоняли на него военную выправку.

-- За чей помин, Рашид Гулямович?

-- За раба божьего Аркадия... ах, нет, нельзя. Нехристь, иудей. И за
Фархада нельзя.

-- Профессор?!

-- Да, Коля, да. Его достали. Ты садись. Рыбку будешь? -- Рашид
Гулямович чуть ли не стлался перед ним. При этом ни теряя ни грамма
достоинства. Этакий образец восточного гостеприимства.

-- Рашид Гулямович...

-- Зови меня просто Рашид. Хорошо?

-- На брудершафт придется выпить,-- с некоторым усилием сказал
Шедченко.

-- Давай.

Николай сел рядом с Хайретдиновым. Овальный стол был сервирован на
двоих. Полностью сервирован. И никого в комнате.

-- Я подумал,-- разливая в рюмки "довгань", сказал Хайретдинов,-- лучше
холодное поедим, да зато поговорим спокойно. Правильно?

Он улыбнулся. Черт. Хорошая улыбка. Ей хотелось верить.

-- Конечно.

-- Ну... давай, Николай Иванович...

Хайретдинов встал, они переплели руки. Смешной ритуал мужской дружбы,
замена кровного братства. Вино есть кровь, а кровь -- вино.

_а водка, очевидно, лишь концентрат крови..._

-- Будем жить, Коля...

Они поцеловались, троекратно, и Шедченко с удивлением почувствовал -- он
не испытывает ненависти к этому человеку. И даже не чувствует его
"хозяином", идиотом-политиком.

Это что же, судьба Силы? Служить???

-- Из всех Посланников тот, что пришел к тебе, был мне наиболее
близок,-- сказал Визирь.-- Поверь. В этот раз ему не повезло, но в
следующий раз... возможно. Земля ему пухом. Сейчас мы должны спасти мир.

-- Ты понял?

-- Девчонка,-- Хайретдинов кивнул, и его лицо дернулось.-- Дьявол...
тьфу! Только его поминать... Почему ты их не кончил, Коля?

-- Потому, что _он_ не смог. Я не в силах убить женщину.

-- Ой, ну что за бред...-- Визирь сел.-- Европа, мать ее... Женщина
священна! Нет разницы, когда приходит смерть... Что же нам делать, а?

-- Тебе решать. Ты -- Посланник.

-- Да, да... Ладно, что уж теперь горевать. Давай, помянем твоего...

Он сноровисто _капнул_ в рюмки водку. Посмотрел на Николая.

-- Не был ты человеком, но кто решит, в ком есть душа,-- быстро,
чеканно изрек он.-- Ты зла не хотел. Мир праху... покой тому, что еще
вернется. Будем жить.

Они выпили не чокаясь.

-- За Фархада не будем. Потом, вечером. У меня будет денек... не
приведи господь,-- Визирь усмехнулся.-- Посмотри телевизор. "Покушение
на депутата, лидера независимых" -- ах, ах! Слушай, Коля... Тебя не
тревожит карьера?

-- О чем ты? -- Шедченко потянулся, накладывая себе тонкие пластики
буженины.

-- Украина, конечно, страна нищая. Но спецслужбы не обижает. Твой визит
к реакционному российскому политику -- как к нему отнесутся?

Шедченко усмехнулся.

-- Если ты победишь, то это самый удачный шаг в моей карьере.

-- А если нет?

Николай плеснул себе еще водки, куда более щедро, чем разливал хозяин.
Хорошая водка. Не привык он пить с утра, но теперь все привычки
устарели.

-- Тогда и жить не стоит. Я _видел_ ее глаза.

Хайретдинов вздрогнул.

-- Остановим. Не в первый раз, поверь.

-- Дай-то Бог.

-- Он на нашей стороне, Коля.

-- Рашид... мне надо позвонить домой.

-- О чем разговор. Звони,-- Хайретдинов вынул из кармана трубку,
протянул Ш