т"...
     Стук в дверь.
     -- Даже в такое время нет покоя. Брэдшо, посмотри, кто там.
     -- Мистер Бэзил, миледи.
     -- О Боже!
     Вошел Бэзил. На стряпчего из "Линкольнз инн" он был настолько не похож,
что леди Сил с трудом его узнала.
     -- Брэдшо, я позову тебя через две минуты... Прости, Бэзил, но сейчас я
не  смогу уделить  тебе время.  Нам надо  серьезно  поговорить, но я  ужасно
устала. Где ты был?
     -- Лучше не спрашивай.
     --  Мог  бы  предупредить,  что  не  придешь  обедать.  Я  же  на  тебя
рассчитывала.
     -- Извини, надо было с®ездить к Аластеру с Соней. Обед удался?
     --  В общем,  да. Пришлось  вместо тебя  срочно приглашать безотказного
Тоби Кратуэлла. Кто бы еще согласился прийти в последний момент? Прошу тебя,
не верти в руках драгоценности. Закрой шкатулку, будь добр.
     -- К твоему сведению, я бросил политику. Тебе, это, известно?
     -- Да, меня вся эта история ужасно огорчила -- огорчила и возмутила. Но
сейчас  у  меня  нет  сил это обсуждать--я  очень устала.  Я  уже  обо  всем
договорилась: на днях ты завтракаешь в клубе с сэром Джозефом Маннерингом, и
он тебе все об®яснит. Мы познакомим тебя  с новыми, приличными  девушками, а
потом подыщем тебе зеркало... что я говорю,  квартиру в "Линкольнз  инн". Ну
что? Доволен? Только, пожалуйста, сейчас ни о чем меня не спрашивай.
     -- Я, собственно, пришел сказать, что уезжаю в Азанию.
     -- Нет, нет, милый, ты  что-то путаешь.  На днях ты завтракаешь с Джо в
"Странниках".
     -- И мне понадобятся деньги.
     -- Это решенный вопрос.
     -- Пойми ты, мне осточертел Лондон.  Мне осточертела  политика. Я  хочу
уехать. Причем именно в Азанию. В свое время, когда я еще учился в Оксфорде,
я  как-то  завтракал  с их императором.  Забавный  малый.  Дело  в  том,  --
продолжал Бэзил,  ковыряя в трубке  изящными золотыми маникюрными ножницами,
которые он взял с туалетного столика, -- что каждый год на  земном шаре есть
всего  одно  место,  куда  действительно   стоит   поехать,  где  происходят
любопытные  вещи.  Вся штука в том, чтобы  найти  это  место и вовремя  туда
попасть.
     -- Бэзил, милый, не ковыряй в трубке ножницами.
     --  История одновременно во  всех странах не делается.  В Азании сейчас
потрясающе  интересно.  Короче, завтра  я  туда отправляюсь.  До Марселя  --
самолетом,  а дальше  -- морем. Но  на поездку мне нужно как минимум пятьсот
фунтов.  Барбара мне  эту  сумму  предлагала, но я  решил, что  проще  всего
потратить на  путешествие  свое  годовое содержание. Возможно,  пока меня не
будет, придется оплатить кое-какие мои долги... Вот я  и подумал, не сделать
ли тебя своим поверенным...
     --  Мой  мальчик,  ты  несешь  какой-то  вздор. После встречи  с  сэром
Джозефом ты сам все поймешь. Завтра же утром мы с тобой ему позвоним. А пока
пойди хорошенько выспись. У тебя неважный вид.
     -- На худой конец попробую обойтись и тремястами фунтов.
     -- Ну, будет,  будет. Я  уже позвала  Брэдшо. Завтра утром ты и  думать
забудешь про эту свою Азанию. Спокойной ночи,  детка. Слуги  уже поднялись к
себе. Не забудь выключить внизу свет, ладно?
     Когда  Бэзил вышел, леди Сил  разделась и наконец-то опустилась на свою
роскошную  постель.  А  Брэдшо  тем  временем  бесшумно  плавала по комнате,
выполняя свои  последние дневные обязанности:  отнесла халат, белье  и чулки
леди Сил к себе в комнатку,  навела порядок на туалетном  столике, задвинула
ящики комода, протерла ваткой маникюрные ножницы, приоткрыла на четыре дюйма
окна, взяла совок, набросала в камин мелкого угля, подняла каминную решетку,
поставила на столик у кровати бутылку "Виши" и стакан, после чего, прихватив
поднос с  кувшином  молока,  подошла  к  двери  и замерла на  пороге,  держа
свободную руку на выключателе.
     -- Что-нибудь еще, миледи?
     -- Нет, Брэдшо. Все в порядке. Утром я позвоню. Спокойной ночи.
     -- Спокойной ночи, миледи.
     Бэзил спустился  в  холл к  телефону и позвонил  миссис Лайн. В  трубке
раздался тихий, слегка раздраженный голос:
     -- Алло. Кто это?
     -- Бэзил. Пауза.
     -- Алло! Как дела, Анджела? Это я, Бэзил.
     -- Я узнала тебя, милый. Я молчу потому, что  не знаю, что сказать... Я
только  что  вернулась... Ужасно  было скучно...  Я тебе сегодня  звонила...
Никак не могла тебя застать.
     -- У тебя какой-то странный голос.
     -- Правда? Да... Почему ты позвонил? Ведь уже поздно.
     -- Я сейчас приеду.
     -- Ты с ума сошел.
     -- Я хотел попрощаться -- я уезжаю.
     -- Что ж, правильно делаешь.
     -- Ты хочешь меня видеть?
     -- С одним условием, милый, -- если ты будешь со мной ласков. Последнее
время я что-то совсем  скисла. Ты будешь со мной ласков, обещаешь? Если нет,
я этого просто не перенесу.
     Через  час  они лежали  рядом  на спине и курили. Ее  нога касалась под
одеялом его ноги.
     -- Может, хватит  про этот остров? -- наконец  перебила его Анджела. --
Давай поговорим о  чем-нибудь другом...  Мне  ведь  будет  плохо,  когда  ты
уедешь.
     -- Поскорей бы!
     -- Я знаю, -- сказала Анджела. -- Я не обольщаюсь.
     -- Ты -- фантастическая девушка, Анджела.
     -- Тебе уже пора.... Знаешь что?
     -- Пока нет.
     -- Я дам тебе денег.
     -- Хорошая мысль.
     -- Понимаешь,  когда ты  позвонил, я  сразу догадалась, что тебе  нужны
деньги. Правда, сегодня ты был со мной по-настоящему ласков, хотя и надоедал
с этим своим островом. Когда  ты положил трубку,  я  подумала,  что  было бы
хорошо, если бы хоть сегодня ты не просил у меня взаймы. Раньше ведь, честно
говоря, я любила тебя подразнить. Ты не замечал? Должна же я  была доставить
себе  удовольствие, и, по-моему, иногда мне удавалось вывести из  равновесия
даже такого, как ты. Я  любила наблюдать, как ты юлишь, как ходишь вокруг да
около.  Видела, как бегают  у  тебя глаза...  Надо же мне  было  хоть как-то
поднять себе настроение, согласись? От тебя ведь не дождешься. Но в этот раз
мне хотелось,  чтобы ты не волновался,  чтобы был со мной ласков.  И сегодня
мне было  хорошо.  Пока ты ехал ко мне, я  выписала чек на твое имя... Он на
туалетном столике. Сумма вполне приличная...
     -- Ты фантастическая девушка, Анджела.
     -- Когда ты едешь?
     -- Завтра.
     -- Я буду скучать без тебя. Счастливого  пути. Без двадцати десять утра
леди Сил позвонила в колокольчик. Брэдшо раздвинула занавески, закрыла окна,
а затем принесла апельсиновый сок, письма и газеты.
     -- Спасибо, Брэдшо.  Я прекрасно спала. Проснулась  всего  один раз, но
тут же заснула опять. Дождь?
     -- Увы, миледи.
     -- Мне необходимо сейчас же поговорить с мистером Бэзилом.
     -- Мистер Бэзил уже уехал.
     -- Так рано? Не сказал куда?
     -- Сказал, миледи, но я забыла. Куда-то в Африку, кажется.
     -- Какая досада, он был мне сегодня очень нужен.
     В одиннадцать часов от сэра Джозефа Маннеринга принесли корзину цветов,
в полдень леди Сил  отправилась на заседание  комиссии и только через четыре
дня  обнаружила пропажу браслета с изумрудом -- однако  к тому времени Бэзил
был уже далеко.
     Кройдон, Ле-Бурже,  Лион,  Марсель; серенький, ветреный  день; по окнам
хлещет, растекаясь  тонкими струйками, нескончаемый мелкий  дождик; к вечеру
гул  пропеллера стихает; под ногами пропитанный влагой  дерн; всю дорогу, от
аэродрома до гавани,  сильно пахнет  влажным кустарником; на набережной ряды
побитых ветром пакгаузов, мальчишка-вьетнамец драит палубу;  угрюмый стюард:
"Отплываем только завтра... распределением  кают  занимается сommissaire`...
сейчас он на бе-

     ' Здесь: чиновник морского министерства (франц.)

     регу...  когда   вернется  --  неизвестно...  багаж  оставить  негде...
багажное  отделение  закрыто, ключ у  соmmissairе...  попробуй оставь его на
палубе -- украдут... спасибо (прячет двадцать франков  в  карман)...  можете
положить чемоданы  в одну из  кают, там их никто не  возьмет... да.  ключ  у
меня... конечно, присмотрю,  не беспокойтесь"; обед  в Верденском ресторане;
Бэзил наедине с бутылкой отличного бургундского.
     На  следующий  день  после полудня  немецкий трофейный пароход, старая,
уродливая посудина, наконец отплыл; с утра до ночи в  баре  на палубе играют
на скрипке и на пианино два маленьких человечка в  пальто из альпака; второй
завтрак -- в двенадцать,  обед --  в семь; красное алжирское вино; на десерт
-- сморщенные, в крапинку яблоки; в маленькую кают-компанию набились дети; в
курительной комнате играют в  карты  французские  колониальные  чиновники  и
плантаторы.  Большие  пароходы  в Матоди  не  останавливаются. За  обеденным
столом Бэзил  говорит не закрывая  рта на безупречном французском языке,  по
вечерам  ухаживает за мулаткой с Мадагаскара;  вскоре,  однако, и мулатка, и
пароход ему  надоедают, за обедом он сидит с надутым видом и читает  книжку,
жалуется  капитану, что  газетам  нельзя  верить, часами валяется на койке у
себя в каюте, дымит манильской сигарой и пялится на трубы под потолком.
     Из  Порт-Саида  он отправил  Соне  несколько  неприличных открыток,  за
бесценок продал индийскому ювелиру материнский браслет, познакомился  в баре
"Истерн  иксчейндж"  с   инженером  из  Уэльса,  на  глазах   у  изумленного
египетского  полицейского с  ним  подрался  и  на  следующее  утро,  заметно
повеселевший, вернулся на пароход за несколько секунд до поднятия трапа.
     На Суэцком канале -- штиль; мулатка с Мадагаскара изнемогает от  любви.
Красное  море; на нижней  палубе  неподвижно,  словно  трупы, лежат вповалку
пассажиры  третьего  класса;  надрываются  неугомонные  скрипка и пианино; в
плескающемся на  дне стакана лимонном соке плавает грязный кубик льда; Бэзил
лежит  на  койке  и с  угрюмым  видом курит  сигару за  сигарой, не  обращая
внимания на страдания соседа по каюте. Джибути; иллюминаторы задраены, чтобы
внутрь не попадала пыль; на пароход по трапу взбегают кули с корзинами угля;
на  улицах,  натирая  зубы  ивовыми прутьями,  злобно  скалятся туземцы;  во
французском универмаге у прилавка стоит богатая абиссинка в зеленой вуали;
     возле почты на  акацию с хитрым  видом забралась черная обезьяна. Бэзил
познакомился с  буром  из  Южной  Африки; пообедав прямо  на  мостовой перед
отелем, они  поехали в  кабриолете  в  сомалийский квартал,  где  в грязной,
залитой тусклым светом хижине Бэзил принялся рассуждать о финансах различных
стран,  пока  бур  не уснул,  повалившись  на  плетеную  кушетку,  а  четыре
танцовщицы  не забились в угол и  не начали, жестикулируя, точно шимпанзе, о
чем-то с негодованием шептаться.
     Пароход отплывал в  Азанию в полночь. Три ряда далеких огней отражались
в  черной неподвижной воде; из темноты  до берега доносились звуки скрипки и
пианино, которые время  от времени  заглушались прерывистым воем возвещавшей
об  отплытии  корабельной  сирены.  Бэзил  сидел  на корме  маленькой лодки,
опустив одну  руку  в воду; когда  лодка уже подплывала к пароходу, лодочник
перестал грести,  поднял  весла  и  стал уговаривать  Бэзила  купить у  него
корзину  лайма; некоторое время  они  препирались на ломаном французском,  а
затем  весла  снова  зашлепали по воде. На носу корабля раскачивался фонарь;
Бэзил  взбежал  на палубу  и спустился в  каюту; его сосед уже спал и, когда
зажегся свет,  сердито  повернулся к стенке; иллюминатор не открывался  весь
день, и в  каюте  нечем  было  дышать; Бэзил закурил сигару, лег  и  раскрыл
книгу. Вскоре старенький пароход стало покачивать, а когда он вышел из бухты
в открытый  океан--легонько  подбрасывать на волнах.  Бэзил выключил свет и,
счастливый, закурил очередную сигару.
     В Лондоне леди Метроленд устраивала прием.
     -- Теперь никто не приглашает нас  в гости, кроме Марго. Может, правда,
только она одна и устраивает приемы, -- сказала Соня.
     --  Идешь  на званый обед в надежде  встретиться с новыми,  интересными
людьми, а встречаешь старых, скучных знакомых, с которыми можно было бы и по
телефону поговорить.
     -- Непонятно, почему нет Бэзила. У Марго он всегда бывает.
     -- А разве он не уехал за границу?
     -- По-моему, нет. Ты что, забыла, на днях он у нас обедал.
     -- Правда? Когда?
     -- Дорогая, не могу же я все  помнить...  Вон стоит Анджела, спроси ее,
она наверняка знает.
     -- Анджела, Бэзил уехал?
     -- Да, в какую-то невероятно экзотическую страну.
     -- Дорогая, так ты, наверно, на седьмом небе от счастья?
     -- Да как тебе сказать...

     Бэзил проснулся  от лязга падающей якорной  цепи  и, как был, в  пижаме
вышел  на  палубу.  Все  небо переливалось  зелеными и  серебряными  бликами
рассвета. Развалившись на скамьях и шезлонгах и укрывшись чем  попало, спали
пассажиры. Между  ними,  открывая  люки, бегали  босоногие  матросы; младший
офицер что-то  кричал с мостика  людям на  лебедке. К пароходу  уже подплыли
принять груз два лихтера, а вокруг них  сновало с десяток груженных фруктами
лодок.
     Вдалеке,  на расстоянии  примерно  четверти  мили,  выступала  из  воды
набережная  Матоди; над белыми и мшистыми крышами домов возвышались минарет,
португальский форт, миссионерская церковь, несколько самых крупных городских
магазинов,  отель  "Император  Амурат";  за городом и по обеим его  сторонам
вдоль  побережья   тянулись  луга  и  зеленые  плантации,  а  у  самой  воды
раскинулись пальмовые рощи.  Над городом высоко в небо уходили еще окутанные
предутренним  туманом крутые  отроги гор  Сакуйю, где  через  перевал  Укака
вилась дорога в Дебра-Дову.
     К облокотившемуся на поручни Бэзилу подошел интендант:
     -- Вы здесь сходите, мистер Сил?
     -- Да.
     -- В таком случае вы -- единственный. Мы отплываем в полдень.
     -- Я уже готов, мне только одеться.
     -- Вы в Азанию надолго?
     -- Возможно.
     -- По делу? Говорят, страна интересная.
     Однако  на этот  раз Бэзил был не склонен просвещать своего собеседника
и, буркнув: "Нет, на отдых", возвратился  в каюту, оделся и собрал вещи. Его
сосед посмотрел на часы, выругался и  повернулся  к  стене; проснувшись,  он
обнаружил   пропажу   крема  для  бритья,  комнатных   туфель  и   отличного
тропического  шлема,  который  он всего  несколько  дней  назад  приобрел  в
Порт-Саиде.

        4

     Конечная  станция  Grand  Chemin de  Fer  d'Azanie находилась в миле от
Матоди.  К  ней  вела широкая, совершенно  разбитая дорога,  с  обеих сторон
обсаженная  акациями,  между  которыми были развешены  разноцветные  флажки.
Посреди  дороги,  на покрытой рытвинами  и выбоинами  красной земле лежал на
боку заржавевший  грузовик,  который  пытались оттащить  в сторону скованные
цепью  каторжники.  Грузовик  валялся  здесь  уже полгода  после  того,  как
шофер-араб на большой  скорости врезался на нем в  идущее навстречу стадо. В
настоящее  время шофер за отказ  оплатить стоимость ремонта  отбывал срок  в
городской тюрьме. Автопокрышки были из®едены белыми муравьями, многие детали
разворованы на починку других машин, а между задними колесами, отгородившись
от  мира  сложнейшим сооружением  из  лохмотьев, листового железа,  грязи  и
травы, устроилась жить семья туземцев.
     Под машиной  туземцы  нашли  себе пристанище еще  в то спокойное время,
когда император был в горах. Теперь  же он  вернулся и отдал приказ оттащить
грузовик на обочину, чтобы освободить дорогу на станцию. С возвращением Сета
Матоди наводнили солдаты и государственные чиновники, и уже три недели город
бурлил,  стены  домов  были оклеены  прокламациями,  по  улицам  маршировали
войска, играла музыка, на городской площади вешали пленных --  покоя не было
ни днем, ни ночью. В арабском клубе росло возмущение новым режимом.
     Махмуд аль-Хали  ибн-Саид,  болезненный  отпрыск  старейшего  в  Матоди
арабского рода, сидел  в окружении своих соотечественников и с мрачным видом
жевал  кхат.  Сквозь  зарешеченные  ставни  в  комнату  пробивалось  солнце,
бросавшее  узорчатый свет  на потертые ковры и диваны; у  кальяна не хватало
двух  янтарных  мундштуков,  у  стоявшего  в  углу кресла-качалки  сломалась
спинка,  на старинном,  сандалового  дерева  столе треснула крышка и  отошла
фанеровка.  Только эти несколько  человек, шесть стариков и  двое изнеженных
юнцов, один из которых вдобавок  страдал эпилепсией, и остались от исконного
населения  Матоди  --  все  арабские  конники  давным-давно полегли  в  бою.
Разговор  в  клубе шел о  том,  что  сейчас  в  городе  нет  места  истинным
аристократам, уже не  расскажешь на улице забавную историю,  не  постоишь на
набережной,  во  всех подробностях  обсуждая  цену  земельного  участка  или
чистокровного жеребца;  теперь не то что постоять --  пройти нельзя: столько
понаехало чернокожих, индусов, этих грязных, необрезанных, неверных рабов; в
судах  заседают  выскочки и мошенники, с  которыми невозможно иметь  дело...
евреи  скупают  землю....   налоги...  беззастенчивая  наглость  во  всем...
никакого  уважения  к  досугу...  повсюду  развесили  эти идиотские  флажки,
освобождают  улицы, куда-то  тащат разбитые машины, пользуясь  тем,  что  их
владельцы  не  могут  этому  помешать...  Сегодня  вышел  указ,  запрещающий
одеваться  в  арабское  платье.  Неужели  теперь  придется,  точно  каким-то
клеркам,  ходить в пиджаках, брюках и тропических  шлемах?.. И это при  том,
какие  бешеные  деньги  берут  сейчас  портные...  Нет,  все  это специально
подстроено, не иначе... Такое впечатление, что живешь в английской колонии.
     С  самого  утра  с  ведущей на  станцию дороги доносились  крик, ругань
надсмотрщиков, удары палок -- это город  готовился к  пуску первого с начала
войны  поезда  "Матоди--Дебра-Дова", который  должен был  отойти  во  второй
половине дня.
     Пустить поезд оказалось делом непростым.  Накануне сражения на перевале
Укака начальник станции и все  его  подчиненные,  наиболее крупные чиновники
железной дороги, сбежали на материк. Правда,  через неделю после победы Сета
все  они,  один  за  другим,  каждый  по-своему  об®ясняя  причину  бегства,
вернулись  обратно. Немало времени  ушло и на  ремонт железнодорожных путей,
которые враждующие  армии серьезно повредили в нескольких местах; не хватало
также  дров для  топки паровоза  и  проволоки для телеграфных  линий, отчего
возникали  наибольшие сложности, -- не успевали с материка привезти дерево и
проволоку, как солдаты из расформированной армии  генерала Коннолли крали их
на украшения своим женщинам. Наконец, когда  все трудности остались  позади,
было  решено подождать с пуском  поезда до  прибытия  почтового парохода  из
Европы -- того самого, на котором плыл  в Азанию Бэзил Сил.  Таким  образом.
Сил прибыл в Матоди в  тот самый день, на который было намечено триумфальное
возвращение Сета в Дебра-Дову.
     Вся  церемония  была  тщательно  продумана  самим  императором,  что  и
отразилось  в специальном  приказе, развешенном по всему  городу  на сакуйю,
арабском  и  французском языках  наряду с  множеством  других постановлений,
знаменующих наступление Прогресса и Новой Эры.

     От®езд императора в Дебра-Дову
     1) Император  отправляется на железнодорожный вокзал в  Матоди  в 14.30
(8.30 по  мусульманскому времени) в  сопровожден  нии личной свиты,  а также
главнокомандующего и  его  штаба, В почетный караул встанет  первый батальон
императорской  лейб-гвардии. Всем  военным,  независимо  от званий, надлежит
быть в полной парадной форме (офицерам -- в сапогах); гражданским лицам -- в
пиджаках, с орденами в петлицах; боевых патронов войскам не раздавать.
     2) У входа  на вокзал  императора встретит  начальник  станции, который
проводит Его  величество в вагон.  В  помещение вокзала, а  также на  перрон
публика   не   допускается,   за  исключением   (в   порядке   очередности):
дипломатического   корпуса,   несторианского   митрополита  Матоди,  викария
апостольской  церкви,  старейшины  мормонов,  офицеров   Его  им