ился.  Всюду  сует свой  нос.  Послушайте  меня, мистер Сил,  если  мы
подыщем Сету женщину, наша модернизация пойдет как по маслу.
     -- На худой конец есть Фифи.
     -- Нет,  мистер Сил, она  ходила к нему,  когда  он  был  еще маленьким
мальчиком. Вы не беспокойтесь. Я все устрою. В лучшем виде.
     С  тех  пор как  император ознакомился с  книгами,  присланными ему  из
Европы   с   последней  почтой,  его  вмешательство  в  работу  министерства
становилось несноснее  день  ото  дня.  Хуже всего было  то,  что подготовка
праздника  противозачаточных средств отнимала  немало  сил и нервов,  причем
император, несмотря на постоянно поступающие протесты, продолжал проявлять к
празднику повышенный интерес. Площадка, которая должна  была образоваться на
месте снесенного  англиканского собора, уже была,  по  его  приказу, названа
площадью Мэри Стопс.
     --  То ли  еще будет,  когда он  изучит  психоанализ, -- мрачно заметил
Бэзил,  живо   представив  себе  бульвар  Крафта-Эббинга``,  авеню  Эдипа  и
скатофиликов```.
     -- Если в самое ближайшее время мы не найдем ему женщину, он изучит все
современные науки,  -- сказал  господин  Юкумян. -- Вот очередное письмо  от
наместника папы. Если заранее не заказать эти штуки из  Каира, весь праздник
пойдет насмарку. Но учтите,  противозачаточные средства -- не сапоги, с®есть
их нельзя, придется по назначению использовать.
     Противников праздника  набралось немало,  и настроены они  были  весьма
решительно. Возглавил  оппозицию граф  Нгумо, у которого имелось  сорок семь
братьев и сестер (правда, большинством из них, когда граф унаследовал титул,
пришлось  пожертвовать)  и  который  был  отцом более шестидесяти  сыновей и
бессчетного  числа  дочерей.  Потомство  было  его  гордостью  и  постоянным
предметом  хвастовства;  достаточно сказать,  что  у  себя  при  дворе  граф
специально держал семерых менестрелей,  которые, когда Нгумо собирал друзей,
пели  застольные  песни на эту тему. Находясь в расцвете сил и имея на своем
счету столь громкие победы, он ощущал себя в преддверии праздника израненным
воином  в окружении пацифистов, его репутации был нанесен  тяжкий  удар, его
блестящие   заслуги  замалчивались  самым   злостным  образом.  Нововведения
императора  подрывали основы существования  земельной аристократии,  и  граф
выразил  общее  мнение,  когда, под  одобрительное мычание своих соратников,
пригрозил кастрировать всякого, кто посмеет в его  владениях воспользоваться
этими новомодными и нечестивыми приспособлениями.
     Что  же  касается  более  утонченного   столичного   общества,  которое
об®единилось вокруг  виконта  Боза и состояло  из  чернокожих  космополитов,
придворных, младших  отпрысков знатных  семейств и нескольких представителей
загнивающей  арабской  интеллигенции, то оно, хотя и не было настроено столь
агрессивно,  как  земельная  аристократия,  в  принципе  также  выступало  в
поддержку  Нгумо;  столичная  знать вяло  обсуждала  проблему  контроля  над
рождаемостью  в салоне мадам Фифи и  в  большинстве своем придерживалась той
просвещенной точки зрения,  что, разумеется, подобные  "меры" всегда были им
известны,  однако  рекламировать  их  нецелесообразно  --  в  лучшем  случае
противозачаточные средства будут применяться средним классом. Так или иначе,
мнение  этих людей  никогда  не пользовалось  популярностью  среди  простого
населения, а  потому их достаточно лояльная позиция  едва ли могла  склонить
общественное мнение на сторону императора.
     Церковь   же  не  скрывала  своего  резко  отрицательного  отношения  к
противозачаточным средствам.  Никто не мог обвинить несторианского патриарха
в религиозном  фанатизме  (напротив,  в  карьере его  преосвященства  бывали
случаи,  когда  с  трудом  удавалось  избежать  большого  скандала),  однако
жизнелюбие  сочеталось у  него  с  безупречным служением Богу:  человеческие
слабости  у  патриарха могли  быть, но теологические -- никогда. Всякий раз,
когда возникал богословский  спор и требовалось его веское слово, патриарх с
готовностью  забывал   про  удовольствия  и  непреклонно  отстаивал  религию
предков.  Был случай, когда  митрополит  из Матоди  об®явил  себя  четвертой
ипостасью  Святой Троицы; в другой  раз  один приходский  священник  неверно
истолковал   богочеловеческую   природу   Христа;   в    провинции   Мхомала
распространилась нелепейшая ересь,  будто у пророка Исаии  были крылья и  он
жил на дереве; в Попо во время посвящения местного священника в сан

     '  Мэри Стопе (1880--1958) -- английская исследовательница,  сторонница
контроля над рождаемостью.
     `` Рихард фон Крафт-Эббинг (1840--1902) -- немецкий психоневролог.
     ```  Скатофилия  --  патологическое  влечение  к  манипуляции  каловыми
массами.

     епископа несколько человек было  принесено в жертву -- по  всем этим, а
также  по  многим  другим  вопросам  патриарх  неизменно  стоял   на  строго
ортодоксальной позиции.
     Когда   же   возникла   проблема   контроля   над   рождаемостью,   его
преосвященство  вполне недвусмысленно  дал своей пастве  понять,  какого  ей
следует  придерживаться  мнения. В  качестве  главы господствующей Церкви он
созвал   совет,  на  котором  присутствовали  верховный  раввин,  старейшина
мормонов, а также представители всех имевшихся в империи вероисповеданий  за
исключением  англиканского   епископа,  приславшего   вежливый  отказ,   где
говорилось, что, поскольку  его прихожане  --  в основном англичане, которые
знакомы, причем не  понаслышке, с этой  проблемой, а  потому  едва  ли будут
недовольны  новой  политикой императора, в  его  участии  необходимости нет,
однако  он  желает  его преосвященству всяческих успехов  на поприще  защиты
института семьи и очень просит  за него помолиться. Епископ также писал, что
с прогрессистами,  которые  угрожают снести англиканский собор, у  него свои
счеты и ему бы  не хотелось переключаться  на  совсем  другое дело, сколь бы
благородным оно ему ни казалось.
     После  окончания  совета патриарх  составил  энциклику,  выдержанную  в
цветистом,  высокопарном  стиле, и разослал ее  во все  концы  острова. Будь
господствующая  Церковь  более  влиятельной,  праздник  бы   определенно  не
состоялся, однако,  как  уже  говорилось,  христианизация  страны  была  еще
настолько  далека до  своего завершения, что большая часть населения империи
сохраняла,  причем  нередко  совершенно  открыто,   свои  старые  вульгарные
верования, в результате чего прогрессивную политику Сета поддержали, как это
ни странно, жители деревень, туземцы.
     Привлечь местных жителей удалось главным  образом благодаря  рекламе. В
самые  тяжелые  дни,  когда  Сету  казалось,  что  предрассудки  его  народа
преодолеть  невозможно,  и  даже  Бэзил  склонялся к  тому,  чтобы  праздник
отложить, среди книг, которые ежемесячно приходили императору из Европы, Сет
обнаружил  набор  на  редкость  зажигательных  советских плакатов.  Поначалу
казалось,   что   перепечатать   их  не  удастся:  в   типографии  "Курьера"
копировальных станков не  было.  Сет уже подумывал о том, не использовать ли
рабов для  тиражирования его  эскиза,  но  тут господин Юкумян вспомнил, что
несколько   лет   назад   один   предприимчивый  филантроп  завещал   ввести
литографирование в программу американской баптистской школы. Как выяснилось,
литографский станок, несмотря  на  все старания нерадивых  учеников, уцелел.
Господин  Юкумян купил его  у пастора и перепродал --  с немалой выгодой для
себя -- отделу изящных искусств Министерства модернизации. Затем в армянской
колонии Дебра-Довы -- опять же не без помощи господина Юкумяна -- был найден
художник,  который  согласился сделать плакат по  эскизу  Сета. Плакат этот,
предназначавшийся  для  неграмотных  туземцев и  превозносивший  неоспоримые
преимущества  контроля  над  рождаемостью,  получился  большим, красочным  и
явился самым значительным достижением  нового министерства.  Господин Юкумян
ходил в героях. Плакат  расклеили по всей столице, он висел во всех нужниках
по пути следования поезда "Матоди--Дебра-Дова", в особняках вице-королей и в
хижинах туземных  вождей,  в тюрьмах и казармах,  на виселицах и на деревьях
джу-джу, под  которыми творились заклинания. И где бы этот  плакат ни висел,
вокруг  него  всегда толпилась кучка  любопытных, совершенно сбитых  с толку
азанийцев.
     На  плакате было два рисунка  --  один  слева, другой  справа. На левом
рисунке  изображалась  старая,  полуразвалившаяся хижина,  забитая  больными
детьми разного возраста: тут были и увечные,  и обезображенные, и  слепые, и
прыщавые, и полоумные; возле  пустой миски сидел на корточках преждевременно
состарившийся многодетный отец;  в дверях, дробя мотыгой жалкую кучку зерна,
стояла высохшая и  согбенная от деторождения мать. Дом на правом рисунке, по
контрасту, был светлый и просторный; в комнате за столом сидела молодая мать
и с аппетитом уплетала громадный кусок сырого  мяса, рядом, покуривая кальян
(который  по-прежнему  считался  в стране  признаком сытой, досужей  жизни),
расположился  ее  муж,  а  между  ними,  с  газетой  на  коленях,  сидел  их
единственный, пышущий здоровьем  ребенок. Между  этими двумя домами было  во
всех    подробностях    изображено    ультрасовременное    противозачаточное
приспособление, под которым стояла подпись на сакуйю:  А КАКОЙ ДОМ ВЫБИРАЕТЕ
ВЫ?
     Интерес  этот  плакат  вызвал  необычайный.  Повсюду,  во  всех   самых
отдаленных  уголках  острова,  азанийцы  задумчиво  качали  своими курчавыми
головами, тыкали в плакат черными  пальцами  и что-то  лопотали, прищелкивая
языком  и скаля белые  зубы.  Смысл  красивых  новых  картинок  был  понятен
абсолютно всем:
     "Видишь, справа -- богатый человек,  трубку курит, прямо  как вождь. Но
жена  у него  плохой, сидит  мясо ест.  И муж тоже плохой -- только один сын
имеет.
     Видишь,  слева -- бедный  человек, есть нечего. Но  жена  у  него очень
хороший,  работает хорошо. И муж тоже хороший, одиннадцать детей имеет, один
совсем сумасшедший --  святой, значит. А  посередине императорское  джу-джу;
захочет --  будешь ты  хороший  человек,  бедный человек,  одиннадцать детей
иметь будешь".
     В  результате, несмотря  на  протесты  земельной аристократии и Церкви,
туземцы начали со всей страны стекаться в город на  праздник, с  нетерпением
ожидая,  что благодаря новому  колдовству они  обретут невиданную потенцию и
плодовитость.
     "В  очередной  раз, -- писал  Бэзил  в передовице "Курьера", -- простой
народ  империи  отверг  притязания  предвзятого  и  корыстного меньшинства и
единодушно  откликнулся  на  призыв  своего  императора  следовать  по  пути
Прогресса и Новой Эры".
     Спрос на "джу-джу императора" был столь велик, что за несколько дней до
праздника господин Юкумян был  вынужден срочно телеграфировать в Каир, чтобы
прислали очередную партию противозачаточных средств.
     Тем  временем несторианский  патриарх  стал частым  гостем французского
посольства.
     --  Теперь с  нами армия,  с  нами Церковь,  -- сказал  мсье Байон.  --
Осталось только подыскать подходящую кандидатуру иа королевский трон.

     -- Если  хочешь знать  мое  мнение, -- сказал как-то утром Бэзил вскоре
после  распространения  плакатов,  --  самое трудное в нашей  работе --  это
преданность короне.
     --  Господи,  мистер  Сил, что это вы такое говорите? За такие слова  и
отравить ведь могут. Что он на этот раз выдумал?
     --  Вот,  полюбуйся.  -- И  Бэзил вручил господину  Юкумяну только  что
прншедшую из дворца бумагу: "Прошу ознакомиться и принять  необходимые меры.
Мною решено упразднить следующее:
     Смертную казнь
     Брак
     Язык сакуйю и все местные диалекты
     Детскую смертность
     Тотемизм
     Варварскую жестокость
     Заклад земельных участков
     Эмиграцию
     Пожалуйста,  займитесь   всем   этим.   А  также   организуйте  систему
резервуаров  для  снабжения города водой и  набросайте  план экзаменационных
программ  для приема в  корпорацию  общественного  обслуживания. Предлагаю в
качестве обязательного языка ввести эсперанто. Сет".

     -- А все потому,  что он читает книги,  мистер Сил. Пока  вы не найдете
ему женщину,  он вас в покое не  оставит, и  не надейтесь. Хоть  бы пил, что
ли...
     Как  вскоре  выяснилось,  заслуги  министерства  в  деле  контроля  над
рождаемостью возымели весьма неприятные последствия.  Если раньше у Бэзила и
мистера  Юкумяна  были  основания сетовать на  упрямство  и  прямолинейность
своего повелителя, то теперь они страдали  от противоположной  крайности его
характера. Казалось, фантазия Сета в  момент наивысшего  успеха  уподобилась
вулканическому   озеру,  которое,  внезапно  вздыбившись  из-за   извержения
невидимых  подземных  вулканов,  потемнело,  закипело и  вышло  из  берегов,
растекаясь  тысячью  бурных  потоков.  Серьезный,  довольно  робкий  молодой
человек внезапно сделался капризным и импульсивным;  в голове у него бурлили
идеи, выходившие наружу в виде громких слов, теорий и обрывков знаний, плохо
понятых и самым фантастическим образом истолкованных.
     -- Если император свихнется, нам с тобой не поздоровится.
     -- Господи, мистер Сил, вы говорите ужасно опасные вещи.
     Во второй половине дня Бэзил отправился  во дворец обсудить новые планы
императора.
     -- А-а, вы по поводу списка? Кажется,  я  послал вам его сегодня утром?
Но   тут  обсуждать  нечего,  все  вопросы  я  предоставляю   решать  вашему
министерству  в рабочем порядке. Только,  пожалуйста,  поскорее... Сегодня я
вызвал вас совсем по другому поводу. Речь идет о нашем музее.
     -- Музее?!
     -- Именно, должен же у  нас быть свой  музей. Я тут набросал  кое-какой
план. Самая  серьезная  проблема  --  это помещение, ведь  музей  необходимо
открыть  до  приезда  комиссии от  Общества защиты животных.  Комиссия будет
здесь  в начале  следующего  месяца. Времени  на строительство  специального
здания  у нас,  стало быть,  нет. Лучше всего было бы конфисковать под музей
один из городских  дворцов. Дворцы Нгумо или Боза вполне  подходят  --  их и
перестраивать, по существу, не придется.  Но этот вопрос решит министерство.
На первом  этаже будет отдел  естественной  истории. Вы соберете всю флору и
фауну  империи:  львов,  бабочек, птичьи яйца, образцы деревьев и так далее.
Эти экспонаты  займут весь первый  этаж. Я где-то прочел о вентиляции, --  с
серьезным видом добавил Сет. -- Это очень важно. Воздух в стендах необходимо
регулярно обновлять: примерный расход воздуха -- один кубический метр в час,
иначе  экспонаты будут портиться. Обязательно самым внимательным образом  за
этим  проследите.   На   втором   этаже  разместятся   антропологический   и
исторический  отделы:  народное творчество, изделия португальцев  и  арабов,
небольшая библиотека. А в главном зале будут выставлены реликвии королевской
семьи. У меня в спальне  под  кроватью  хранятся в сундуке медали Амурата, а
также  мои  собственные вещи:  фотографии,  мундиры, оксфордские  шапочка  и
мантия, макет  Эйфелевой башни, который я  привез  из Парижа. Я  также готов
пожертвовать музею  образцы своего почерка. Словом, музей  должен получиться
очень интересный.
     В течение нескольких дней господин Юкумян занимался  сбором экспонатов.
По городу  прошел  слух, что Министерство модернизации  покупает у населения
вещи,  представляющие  историческую  ценность, и вскоре  работа министерства
была фактически парализована, ибо у входа в здание и вдутри толпились люди с
разным цветом кожи,  которые  торговали медными горшками и бусами из резного
ореха, змеями в корзинах и  обезьянами в  клетках, сукном из коры и японским
хлопком, ритуальными чашами, выкраденными из церкви несторианскими дьячками;
дубинками из дерева и  железа, безыскусными домашними божками;  потемневшими
от  солнца  человеческими  скальпами,  сорочками  новорожденных,  пуповиной,
чудодейственными  осколками метеорита, амулетами, чтобы отвести от верблюдов
дурной глаз; масонским фартуком мсье Байона, который украл у него дворецкий,
и даже гигантских размеров  каменным  фаллосом, вывезенным из  храма на трех
мулах.  Господин Юкумян  бойко  торговался  и  покупал  почти все,  что  ему
предлагали, после чего перепродавал купленное Министерству изящных искусств,
директором которого Бэзил  его  назначил. Однако  когда во  время  следующей
аудиенции  Бэзил  доложил  императору  о  проделанной  работе, тот лишь вяло
кивнул и, сняв колпачок с авторучки, чтобы подписать приказ, лишающий  графа
Нгумо его городской резиденции, заговорил о чудесах астрономии:
     --  Вы  представляете  себе размеры звезд? Оказывается, они огромны.  Я
прочел в одной книге, что  расстояние от Земли до  звезд столь велико, что у
человека от этих цифр голова  идет кругом. Я не знал этого выражения "голова
идет  кругом".   Я   должен   немедленно  создать  Институт  астрономических
исследований. Мне нужны профессора. Телеграфируйте в Европу. Раздобудьте мне
первоклассных профессоров. Самых лучших.
     Но на следующий день он увлекся эктогенезом.
     -- Я прочел здесь, -- сказал  он, похлопав рукой по  тому теоретической
биологии, -- что деторождения теперь больше не будет. Яйцо оплодотворяется в
лаборатории,  а затем  плод  выращивается  в  бутылках.  Великолепная  идея.
Достаньте мне несколько таких бутылок... Чтобы у всех головы шли кругом.
     Даже говоря на  интересующую  его тему. Сет часто  отвлекался и задавал
совершенно неожиданные  вопросы: "Сколько  стоит автожир?",  или  "Об®ясните
мне, пожалуйста,  что же  такое все-таки  сюрреализм?", или  "Вы убеждены  в
невиновности Дрейфуса?",  а  затем,  не дожидаясь ответа,  вновь  принимался
строить далеко идущие планы...
     Эти дни господин  Юкумян летал, как на крыльях: в приобретении музейных
экспонатов он нашел себе дело,  в котором у него уже  был немалый опыт. Имея
на  руках приказ  о  выселении без  возмещения убытков,  он вел  бесконечные
переговоры с графом  Нгумо  и  виконтом  Бозом; он  покупал и  перепродавал,
торговался, завышал и занижал  цены, ел и спал на антиквариате  сомнительной
ценности.  Что же касается Бэзила,  то усталость от борьбы  во имя Прогресса
начинала  сказываться. Единственной  отдушиной  в его суматошной  жизни были
короткие верховые  прогулки с Пруденс  по выжженным горным тропкам да тайные
свидания,  которые  могли прерваться  в любой  момент, если  Сету  почему-то
придет в голову вызвать его во дворец.
     --  Иногда  мне  кажется,  что  этот  проклятый император  травит  тебя
каким-то  медленным  ядом. Он  же на  все способен, --  сказала  Пруденс. --
Выглядишь ты чудовищно.
     --  Ты не  поверишь,  но мне  не хватает Коннолли.  Общаться с  Сетом и
Юкумяном -- не самое большое удовольствие.
     -- А со мной? -- спросила Пруденс. -- Про меня ты забыл?
     --  Ты -- фантастическая  девушка,  Пруденс. Как  говорит Сет,  "первый
класс". Но если бы ты знала, как я устал!
     Неподалеку  посольский  конюх с мрачным  видом разгонял  хлыстом  целую
армию муравьев, а по камням  и глинистому склону высохшего  ручья беспокойно
били копытами пони.
     Прошло еще два  дня, и на  Министерство  модернизации  обрушился  самый
страшный удар. В то утро в министерстве, как всегда, кипела работа: господин
Юкумян  беседовал  с  каким-то арабом  с побережья, который  уверял его, что
располагает "очень старыми, очень  подлинными" португальскими рукописями,  а
Бэзил, с трубкой в зубах, изучал последнее постановление императора: "Высшей
знати  предписывается  в обязательном  порядке носить перчатки  и соломенные
шляпы", -- как  вдруг с совершенно  незапланированным и крайне нежелательным
визитом   явился  некто  мистер  Джеггер,  подрядчик,   отвечающий  за  снос
англиканского  собора.  Это  был  приземистый добродушный  британец, который
после ряда неудач в Кейптауне,  Момбасе, Дар-эс-Сала