Ивлин Во. Черная беда

---------------------------------------------------------------
     роман
     Black mischief
     Перевод с английского А.Ливерганта
     ж-л "Иностранная литература", No 6, 1991.
---------------------------------------------------------------

        1

     "Мы, Сет, император Азании,  верховный вождь племени сакуйю, повелитель
племени  ванда и гроза  морей, бакалавр искусств Оксфордского  университета,
взошедший на двадцать четвертом году  жизни  мудростью Всемогущего Господа и
единой волей народа нашего на наследный престол, имеем заявить следующее..."
Сет перестал  диктовать  и  посмотрел на  гавань,  откуда,  воспользовавшись
свежим утренним ветерком, в открытое море уходил последний парусник.
     -- Крысы! -- вырвалось у Сета.-- Гнусные псы! Все бегут, все!
     Его  секретарь, индиец в пенсне,  сидел  с  почтительным  видом,  держа
блокнот в одной руке и авторучку -- в другой.
     -- Новостей из горных районов по-прежнему никаких?
     -- Только непроверенные слухи, ваше величество.
     --  Я  же  распорядился,   чтобы  починили  радиоприемник.  Где  Маркс?
Устранить неполадки было поручено ему.
     -- Вчера поздно вечером Маркс бежал из города.
     -- Бежал из города?!
     --  Да,  в  моторной  лодке  вашего  величества.  Туда  набилась  целая
компания:  начальник  станции, шеф полиции, армянский архиепископ,  редактор
"Курьера  Азании",  американский вице-консул.  Все самые  высокопоставленные
люди.
     -- Удивительно, что к ним не присоединился и ты, Али.
     -- Мне не  хватило  места.  И  потом, когда  на борту  столько  крупных
персон, лодка может перевернуться.
     -- Твоя преданность будет вознаграждена. Итак, где я остановился?
     --  Последние  шесть  слов,  сказанные  вашим  величеством  в порицание
беглецов, не считаются?
     -- Ну, конечно, нет.
     --  В таком  случае я их вычеркиваю. Последние  слова вашего величества
были: "Имеем заявить следующее".
     -- "...имеем заявить  следующее: если те из наших подданных, которые  в
недавнем прошлом изменили короне, в течение ближайших восьми дней вернутся к
выполнению своего долга, они будут помилованы и прощены. Более того..."

     Они находились  в Матоди, в башне старого форта. Здесь триста лет назад
португальский  гарнизон в  течение  восьми  месяцев  отбивалcя от осaждaвших
крeпocть apабoв. Из этoгo  же  окна осажденные с надеждой смотрели на море в
ожидании  посланного  им  на  помощь флота, который приплыл  с опозданием на
десять дней.
     Над входной  дверью  еще  можно было  разглядеть  следы  от  сорванного
арабами   португальского  герба   --  суеверные  завоеватели  не  переносили
идолопоклонства.
     На  протяжении  двух  столетий арабы  были полновластными  хозяевами на
пoбepeжьe, a в гоpах, вмecтe со cвoими cтaдами, тощими, низкорослыми  быками
и коровами с искусно выжженным  на коже клеймом  и шаткой походкой, селились
коренные жители -- чернокожие голые людоеды из племени сакуйю. Еще дальше от
побережья,  за  горами,  находилась  территория  другого  местного  племени,
ванда-галла,  переселенцев  с  материка, которые задолго до  прихода  арабов
поселились  на  севере острова  и  сообща обрабатывали землю.  С этими двумя
племенами арабы не желали иметь ничего общего, часто до побережья  доносился
угрожающий барабанный  бой, а иногда склоны гор заволакивались дымом  -- это
горели  туземные деревни. А  на  берегу  между тем  вырос  богатый  город  с
громадными домами арабских  купцов с зарешеченными окнами замысловатой формы
и обитыми медью дверьми; дворами, засаженными манговыми деревьями; улицами с
пряным  запахом  гвоздики и  ананасов, такими узкими, что всякий  раз, когда
навстречу друг другу шли два  мула, между погонщиками начиналась перебранка;
базаром, где на  корточках возле весов  сидели менялы,  тщательно  взвешивая
австрийские  талеры,   маратхские  грубой   чеканки  золотые,  испанские   и
португальские  гинеи.  Из Матоди парусные  суда плыли  на материк,  в Тангу,
Дар-эс-Салам, Малинди  и Кисмайо, а им навстречу через пустыню шли с великих
озер караван®г груженные слоновой костью. Знатные арабы в  роскошных одеждах
неспешно прогуливались под руку  по набережной  или сплетничали  в кофейнях.
Ранней весной, когда с  северо-востока дули муссоны, из Персидского залива в
Матоди приплывали  торговать  люди с более светлой кожей;  они  говорили  на
чистом  арабском  языке, мало  понятном  островитянам,  ведь  по  прошествии
стольких  лет в языке местных  арабов появилось множество  заимствований: из
банту,  с материка; из  языков  сакуйю  и ванда,  живших  по  соседству.  Их
семитская  кровь,  смешавшись  с кровью рабов,  стала  богаче  и  темнее,  а
инстинкты болот и лесов смешались с традиционным аскетизмом пустыни.
     Вместе с этими  торговцами  и приплыл  в Матоди дед Сета,  Амурат.  Сын
раба,  негр  на три  четверти, крепкий, кривоногий, он мало походил на своих
спутников. Воспитывался Амурат возле Барсы у несторианских монахов. Прибыв в
Матоди, он продал парусник и поступил на службу к султану.
     Остров переживал нелегкие времена. Возвращались белые. Выйдя из Бомбея,
они закрепились в Адене. Были они и на Занзибаре, и в Судане. От мыса Доброй
Надежды  белые двигались на север, от  Суэцкого канала  -- на юг. Их военные
корабли  бороздили  воды  Красного  моря и Индийского  океана,  перехватывая
невольничьи суда. Караванам из Таборы становилось с каждым годом все сложнее
добираться до побережья. Торговля в Матоди почти замерла, и купцы, которые и
прежде  особенно  себя не утруждали, теперь погрузились в  полную  апатию --
целыми днями они сидели  в городе, с мрачным видом жуя кхат`. Содержать свои
роскошные  виллы на  побережье им  стало  не  по  карману;  сады  постепенно
зарастали,  крыши домов  начинали  течь.  В  удаленных  от  города  арабских
поместьях стали появляться  травяные хижины племени сакуйю. Однажды  туземцы
явились  в  город  и с  наглым видом прошлись по базару, а спустя  некоторое
время, всего в  миле от городских стен, напали из засады на возвращавшихся в
город  арабов и  перебили всех  до одного. Поговаривали  даже,  что  туземцы
собираются  устроить в городе резню.  Европейцы  же  тем временем  терпеливо
ждади своего часа, готовясь ввести на острове протекторат.
     Этим   смутным   временем   и  воспользовался  дед  Сета,   который  за
какие-нибудь десять лет проделал путь от главнокомандующего войсками султана
до  императора Амурата  Великого. Вооружив и возглавив племя ванда, он пошел
войной на сакуйю, оттесняя  их  в отдаленные  уголки острова, угоняя  скот и
сжигая деревни. Когда же сакуйю были  наголову разбиты, Амурат повернул свою
победоносную  армию  против  бывших  союзников,  арабов,  и через  три  года
провозгласил  остров независимым  государством, я  себя --  его  единоличным
правителем.  Остров, называвшийся  на картах  "Сакуйю", был  переименован  в
Азанийскую  империю, а  в Дебра-Дове,  в  двухстах милях  от  побережья,  на
границе земель сакуйю и  ванда, была заложена новая столица. Дебра-Дова была
маленькой, наполовину сожженной деревушкой, в  которой Амурат стоял со своим
штабом  перед последним  сражением и  которая  соединялась с морским берегом
лишь узкой, заросшей кустами извилис-

     ' Кхат (или кат) -- листья  африканского кустарника, который  жуют  для
получения наркотического эффекта. (Здесь и далее -- прим. перев.)

     той тропкой, где мог пройти разве что опытный разведчик. Этой деревушке
и предстояло стать столицей империи.
     Из Матоди  в  Дебра-Дову  решено  было  провести  железную  дорогу.  За
строительство одна  за другой  брались  три европейские  компании --  и  все
безуспешно; вдоль  путей  были  похоронены  два  скончавшихся  от  лихорадки
французских  инженера  и сотни  индийских  кули.  Туземцы из  племени сакуйю
выдирали   из  земли  стальные   рельсы,  из  которых  получались   отличные
наконечники  для копий; рвали -- женам на украшения  -- телеграфные провода.
По  ночам  на  строительные  площадки  забредали  и  уносили  рабочих  львы;
строителей жалили москиты, змеи, мухи цеце, клещи; приходилось строить мосты
через быстрые горные реки, которые -- это продолжалось несколько дней в году
--  бешеным  потоком  устремлялись с гор, унося  с собой  бревна,  валуны, а
иногда  и людей;  приходилось  перекидывать  железнодорожное  полотно  через
потоки лавы, долбить камень, вести  рельсы через  горное плато,  достигавшее
порой  пяти миль  в ширину.  В  летнее время  от раскаленного  металла  руки
рабочих  покрывались  волдырями, а  в  сезон  дождей  оползни  и  лавины  за
несколько часов сводили  на нет  труд  многих месяцев.  И  все же варварство
медленно,  пядь   за   пядью,  но  отступало,  семена  прогресса  постепенно
прорастали и наконец,  спустя несколько лет, дали желанные всходы:  Матоди и
Дебра-Дову  соединила  узкоколейка с громким названием "Grand Chemin  de Fer
Imperial  d'Azanie"'.  На  шестнадцатом  году  своего  правления  Амурат,  в
сопровождении  представителей  Франции, Великобритании, Италии и Соединенных
Штатов, а также своей дочери,  наследницы престола, и ее мужа, сел  в первый
поезд,  следовавший   по  маршруту   Матоди  --  Дебра-Дова.   Император   и
сопровождавшие его лица путешествовали в первом вагоне, во второй, товарный,
набилось   человек   двадцать   его  незаконнорожденных  детей,   в  третьем
разместились иерархи различных церквей Азании, а в четвертом сидели арабские
шейхи с побережья,  верховный  вождь  племени  ванда и представлявший  племя
сакуйю  высохший  от  старости  одноглазый  негр. Поезд был увешан флажками,
перьями  и  цветами;  всю  дорогу,  от  моря  до  столицы,  паровоз  оглашал
окрестности   пронзительным   свистом;   вдоль  путей   выстроились  солдаты
нерегулярной  армии;  анархист  из  Берлина,  еврей,  бросил  в поезд бомбу,
которая не взорвалась; от паровозных искр то и дело вспыхивал кустарник, что
привело к  нескольким большим лесным пожарам; по приезде в Дебра-Дову Амурат
принял поздравления, поступившие из многих цивилизованных  стран, и  даровал
французскому подрядчику титул пэра Азанийской империи.
     Поначалу местные  жители  часто  попадали  под  поезд, так как не сразу
могли оценить  силу  и  мощь  этого  диковинного  изобретения. Со  временем,
однако, они стали более  осмотрительными, да и поезда ходили теперь  гораздо
реже.  Амурат   собственноручно   составил  подробное   расписание   скорых,
пассажирских,  товарных,  туристических  поездов;  ввел   билеты   различной
стоимости   --   первого   класса,   второго  класса,   обратные,   дневные,
экскурсионные;   напечатал  подробную   карту   острова   с   густой   сетью
железнодорожных  путей,  которой  должна  была  в  самом  ближайшем  будущем
покрыться страна.  Однако всем этим планам не суждено  было  сбыться:  через
некоторое время  после  открытия  узкоколейки  Амурат впал в  кому и  вскоре
скончался, а  поскольку  жители  Азании  свято  верили  в  бессмертие своего
императора, его министры только  через три года, да и  то чтобы  покончить с
упорно  ходившими  слухами,   рискнули  сообщить  народу  о  его  смерти.  В
последующие  годы  "Grand   Chemin   de   Fer  Imperial  d'Azanie",  вопреки
предсмертной воле императора, постепенно пришла  в запустение. Когда же Сет,
закончив  Оксфорд, вернулся  в  Азанию, поезд "Матоди --  Дебра-Дова"  ходил
только раз в неделю и состоял всего из двух вагонов: товарного, для скота, и
пассажирского -- грязного, разболтанного, с обитыми по

     ' Большая железная дорога Азанийской империи (франц.).

     тертым плюшем сиденьями.  Дорога  в столицу занимала  два дня, ночевать
пассажирам приходилось в  Лумо, где  владелец отеля, грек по национальности,
заключил с  президентом  железнодорожной компании  обоюдовыгодный  контракт.
Необходимость  ночевки  об®яснялась  как недостаточно  сильными  паровозными
фарами, так и частыми нападениями туземцев.
     Ввел Амурат  и  другие  новшества -- быть может, не такие сенсационные,
как железная дорога, однако не менее существенные. Он,  например, об®явил об
отмене  рабства, чем вызвал положительный отклик в европейской прессе. Закон
об отмене рабства был расклеен в столице повсюду, на самых видных местах, на
английском, французском и итальянском языках -- чтобы его мог прочесть любой
иностранец;  в то же  время  в провинции об этом  законе не  знал  никто, на
местные языки он  не переводился, в  связи с  чем старая система  продолжала
беспрепятственно  действовать,   зато   опасность   интервенции  со  стороны
европейских   держав   Азании   больше   не   угрожала.   Благодаря   своему
несторианскому воспитанию  Амурат хорошо знал, как надо вести себя с белыми.
Теперь  же,  став  императором,  он  провозгласил  христианство  официальной
религией империи, предоставив  вместе с  тем полную свободу  вероисповедания
всем  своим  подданным,  в  том  числе мусульманам и язычникам.  Кроме того,
Амурат  всячески поощрял  приток в страну миссионеров, и вскоре в Дебра-Дове
было   три  епископа:   англиканский,   католический,  несторианский  и   --
соответственно -- три собора.  Появились  в столице и многочисленные  секты:
квакеры. Чешские братья, американские баптисты, мормоны и шведские лютеране,
которые   безбедно  существовали  на  щедрые  иностранные  пожертвования.  В
результате в городскую  казну непрерывным потоком шли деньги, да и репутация
императора  за  границей  значительно  укрепилась.  Однако  главным  козырем
Амурата  против  посягательств европейцев на независимость Азании оставалась
его десятитысячная армия, которая  находилась в постоянной боевой готовности
и которую  обучали прусские  офицеры.  Поначалу, правда,  духовые  оркестры,
военные  парады и  безупречная  выправка марширующих  гусиным  шагом  солдат
вызывали   лишь   снисходительную  улыбку.  Но   тут  на   острове  вспыхнул
международный скандал: иностранного коммивояжера зарезали в доме терпимости,
на  побережье.  Амурат   приказал  повесить  преступников   (а  заодно,  для
острастки,   и   двух-трех   свидетелей,   чьи   показания   были   признаны
неудовлетворительными)  на площади  перед  англиканским  собором,  однако на
родине убитого  потребовали  денежной  компенсации,  после  чего  на  остров
высадился  десант,  состоявший  наполовину  из  европейцев, а наполовину  из
туземцев с материка.  Амурат  бросил  против захватчиков  регулярную  армию,
оттеснил их  к  морю  и  уничтожил  всех  до  одного.  Шесть взятых  в  плен
европейских офицеров  были  повешены прямо на поле  боя, а  военный  флот, с
которого  высадился  десант,  вынужден  был  без  единого   выстрела  уплыть
восвояси.  После триумфального возвращения в столицу Амурат преподнес "белым
отцам"-миссионерам серебряный алтарь "Богоматери Победительницы".
     Островитяне боготворили своего императора. Сказать "Клянусь  Амуратом!"
и солгать считалось  тягчайшим грехом. Только арабы не  разделяли  всеобщего
восторга. Амурат жаловал им дворянство, раздавал  титулы графов, виконтов  и
маркизов, но эти  суровые, обнищавшие  люди, чья родословная уходила в глубь
веков,  во  времена  Пророка, предпочитали старые имена новым. Он выдал свою
дочь за внука старого султана--однако молодой человек к оказанной ему чести,
а   также  к   необходимости  принять  христианство  отнесся   без  большого
энтузиазма.  Арабы же сочли этот брак позором. Их  отцы  не  то что  жену --
лошадь  бы не взяли таких кровей! Зато  индийцы  охотно селились  в  Азании,
постепенно  прибирая к  рукам торговлю  и промышленность  острова. Громадные
особняки,  где раньше жили арабы,  теперь сдавались  в  аренду под  казенные
дома, гостиницы или конторы, и вскоре  "арабским кварталом" стали называть в
Матоди лишь несколько темных кривых улочек за базаром.
     Большинство арабов предпочитало не переезжать  в новую  столицу, где во
нее  стороны  от императорского дворца разбегались улицы с  построенными как
попало, налезающими  друг  на друга лавками,  домами миссионеров, казармами,
посольствами,  одноэтажными виллами  и хижинами туземцев. Да  и сам  дворец,
занимавший огромную  территорию, обнесенную неровным укрепленным частоколом,
отнюдь не являлся чудом архитектуры. Вокруг большого,  во французском стиле,
особняка  -- дворца как  такового  -- расположились веенозможные пристройки,
служившие кухнями, помещением  для  прислуги  и  конюшнями.  Кроме  того, на
территории дворца находились  деревянный  сарай,  который  использовался под
караульное   помещение;  огромных  размеров   крытым   соломой   ямбар,  где
устраивались  банкеты и светские приемы; восьмиугольная часовня  с куполом и
большой, обшитый  деревом каменный дом -- резиденция  принцессы и ее  двора.
Между домами, нередко на самом видном месте, были к беспорядке свалены жбаны
с горючим, сломанные повозки, пушки, боеприпасы; под ногами хлюпали  вылитые
прямо  на  землю  помои,  иногда валялась  облепленная мухами  туша осла или
верблюда;  после дождей по улицам города разливались зловонные  лужи.  Часто
можно было видеть, как колонии скованных в цепи арестантов что-то роет -- то
ли ровняют  землю, то ли копают  яму для  стока воды, -- но, если не считать
нескольких эвкалиптов, посаженных по кругу перед дворцом, при жизни  старого
императора ничего для придания городу столичного вида сделано не было.
     Вместе с Амуратом в новой столице поселились многие его солдаты; вскоре
к ним  присоединились и некоторые туземцы -- прельстившись утехами столичной
жизни, они  порвали  с традиционным  укладом  и тоже подались в  Дебра-Дову.
Одняко в  большинстве своем население города было интернациональным. По мере
же  того,  как  Азания,  про которую  говорили,  что  это  "страна  открытых
возможностей", притягивала  к себе  все больше и  больше  искателей счастья,
с®езжавшихся  сюда  со  всего  света.  Дебра-Дова  и  вовсе   утратила  свой
национальный колорит. Первыми на остров приехали индийцы и армяне, которых с
каждым годом становилось все больше. За  ними последовали австралийцы, евреи
и  греки,   а  спустя  некоторое   время   в  Азалию   потянулись  и   более
представительные  эмигранты   из   цивилизованных  стран:  горные  инженеры,
старатели,  плантаторы, подрядчики -- все те, кто неустанно ездит по свету в
поисках дешевых концессий. Некоторым из них посчастливилось, и они увезли из
Азании  небольшой  капитал;  большинству  же  не  повезло,  и  они, навсегда
оставшись  на  острове,  слонялись но барам и сетовали со  стаканом виски  в
руках на то, как несправедливо обошлась с  ними страна,  которой "заправляют
эти черномазые".
     Когда  Амурат  умер и об®яснять его затянувшееся отсутствие  придворные
больше были не в  состоянии,  императрицей стала его дочь.  Похороны Амурата
явились значительным событием в истории Восточной Африки. Из Ирака отслужить
заупокойную  мессу прибыл несторианский патриарх, в похоронной процессии шли
представители европейских держав; когда же императорские гвардейцы приложили
к  губам  трубы  и  над пустым саркофагом  полилась  траурная мелодия, толпы
туземцев ванда и сакуйю разразились истошными рыданиями  н стонами, измазали
себя с  головы до ног мелом и углем,  стали топать ногами, раскачиваться и в
исступлении  хлопать в  лядоши, выражая  таким  образом  глубокую  скорбь по
умершему повелителю.
     Потом, когда скончалась и императрица, из Европы прибыл Сет -- законный
наследник азанийского престола.

     В  Матоди полдень.  Море неподвижно,  как па  фотографии; неподвижно  и
пусто,  только  у  причала  несколько  рыбачьих  лодок.  Над  старым  фортом
безжизненно  повис  императорский  стяг.  На  набережной  ни  души,  конторы
заперты, на окнах -- ставни. С веранды отеля  убраны столы. В тени мангового
дерева, свернувшись калачиком, спят двое часовых, их винтовки лежат поодаль,
в пыли.
     "Его  величеству королю Англии, Мы,  Сет, император  Азании,